Учение Ф. Бэкона о человеческих заблуждениях

Новое Время (XVI–XVII вв.) – период в культурном и идейном развитии стран Европы, обозначивший крупные перемены в жизни людей. В условиях высокого уровня городской цивилизации начался процесс развития капиталистических отношений, происходило образование крупных национальных государств, формировались новые классы. В эту эпоху возник новый тип культуры, поставивший в центр своих интересов человека и окружающий мир. Человек Нового Времени был охвачен жаждой самоутверждения, великих свершений, активно включался в общественную жизнь, заново открывал для себя мир природы, стремился к глубокому ее постижению.

Важным событием, определившим характер и направленность философской мысли того времени, стала научная революция.

Известно, что до XVIII в. техника развивалась в основном без научной методологии, и изобретатели продолжали искать «вечный двигатель», алхимики верили в таинственное превращение металлов. Вместе с тем, начиная с эпохи Возрождения, все сильнее проявляются новые моменты в развитии техники, обусловленные потребностями практики и соответствующим усилением процесса освоения научных знаний. Существенное значение имело осознание в этот период того факта, что возможности техники могут неизмеримо увеличиться при использовании научных открытий.

Философское обоснование необходимости союза между наукой и техникой было дано Ф. Бэконом – первым философом экспериментальной науки, величайшим исследователем природы Нового Времени. В своих трудах Бэкон провозгласил целью науки увеличение власти человека над природой, а также предложил реформу научного метода – очищение человеческого разума от заблуждений, обращение к опыту и обработка его посредством индукции, основой которой являются наблюдение, анализ и эксперимент. Основав свою философию на понятии опыта, истолковав чувственность как единственный источник всех наших знаний, Бэкон тем самым заложил основы эмпиризма – одной из ведущих философских традиций новоевропейской философии.

Цель данной работы – рассмотреть учение Ф. Бэкона о человеческих заблуждениях.

Задачи работы:

· Изучить биографию данного философа.

· Выделить руководящую идею в философии Ф. Бэкона;

· Описать учение в данной работе.

1. История жизни

Ф. Бэкон родился 22 января 1561 года в Лондоне, в Йорк Хаузе на Стренде, в семье одного из высших сановников елизаветинского двора, хранителя большой печати Англии — сэра Николаса Бэкона.

Весной 1573 г. Бэкон поступил учиться в Тринити-колледж в Кембридж. Реформация в значительной мере ослабила зависимость от церкви и монашеских орденов двух основных национальных центров науки и образования Англии. Оксфорд и Кембридж уже приобрели к тому времени светский характер, и здесь обучалась молодежь, желающая в будущем получить какие-нибудь государственные должности. Вместе с тем в них еще господствовала старая схоластическая система образования, и, проучившись около трех лет в колледже, Бэкон покидает его, унося с собой сохранившуюся на всю жизнь неприязнь к философии Аристотеля, по его мнению, пригодной лишь для изощренных диспутов, но бесплодной в отношении всего, что могло бы служить пользе человеческой жизни.

Думая подготовить сына к государственной службе, Николас Бэкон отправляет шестнадцатилетнего юношу в Париж, где он, будучи зачислен в состав английской миссии, выполняет ряд дипломатических поручений. Дипломатическая работа позволила юному Бэкону ознакомиться с политической, придворной и религиозной жизнью и других стран континента — итальянских княжеств, Германии, Испании, Польши, Дании и Швеции, результатом чего явились составленные им заметки «О состоянии Европы».

Смерть отца в феврале 1579 г. заставляет Бэкона вернуться в Англию. Как младший сын в семье, он получает скромное наследство и теперь вынужден всерьез задуматься о своем будущем положении. Бэкон поступает в юридическую корпорацию Грейс-Инн, где на протяжении ряда лет изучает юриспруденцию и философию. По-видимому, именно в эти годы у него начинает созревать тот план универсальной реформы науки, который он впоследствии будет реализовывать в своих философских сочинениях, а пока излагает в не дошедшем до нас эссе, многозначительно названном «Величайшее порождение Времени».

В 1586 г. Бэкон становится старшиной юридической корпорации. Он строит себе в Грейс-Инн новый дом, пишет ряд трактатов по праву и ведет обширную судебную практику. До нас дошло свидетельство современника — известного английского драматурга Бена Джонсона — о том впечатлении, которое производило выступление на суде Бэкона-юриста. «Никогда и никто не говорил с большей ясностью, с большей сжатостью, с большим весом и не допускал в своих речах меньше пустоты и празднословия. Каждая часть его речи была по-своему прелестна. Слушатели не могли ни кашлянуть, ни отвести от него глаз, не упустив что-нибудь. Говоря, он господствовал и делал судей по своему усмотрению то сердитыми, то довольными. Никто лучше его не владел их страстями»

Между тем юриспруденция была далеко не главным предметом интересов широкообразованного и честолюбивого молодого юриста. По своему рождению и воспитанию Бэкон имел шансы получить выгодную должность при дворе, и именно этими мотивами пронизана почти вся дошедшая до нас его частная переписка тех лет.

В 1593 г. Бэкон избирается в палату общин от Мидлсекского графства, где вскоре приобретает славу выдающегося оратора. На короткое время он даже возглавляет оппозицию, когда палата общин пытается отстаивать свое право определять размер субсидий короне независимо от лордов.

Между тем доброе расположение к Бэкону ее величества не простиралось далее милостивых бесед и консультаций по правовым и другим государственным вопросам. Как замечает В. Раули, хотя королева и «поощряла его со всей щедростью своей улыбкой, она никогда не поощряла его щедростью своей руки». Настойчивые и многолетние попытки влиятельных друзей и покровителей заполучить для Бэкона высокие должности коронного адвоката не приводили ни к каким результатам.

В 1597 г. вышло в свет первое произведение, принесшее Бэкону широкую известность, — сборник кратких очерков, или эссе, содержащих размышления на моральные и политические темы. Позднее он дважды переиздаст свои «Опыты и наставления», всякий раз перерабатывая и пополняя их новыми очерками. За год до смерти в посвящении к третьему английскому изданию Бэкон признается, что из всех его сочинений «Опыты» получили наибольшее распространение. «Они принадлежат к лучшим плодам, которые божьей милостью могло принести

Новые перспективы открыло перед ним правление Якова I Стюарта. Тщеславному и мнящему себя крупным ученым монарху, этому запоздалому теоретику абсолютизма и автору трактатов о предопределении, колдовстве и о вреде табака, весьма импонировали литературная известность, остроумие и образованность до сих пор еще не оцененного по заслугам юриста. В день коронации короля Бэкона жалуют званием рыцаря. В следующем году он назначается штатным королевским адвокатом, в 1607 г. получает пост генерал-солиситора, а еще через пять лет — должность генерал-атторнея — высшего юрисконсульта короны. Эти годы ознаменовались и подъемом его философско- литературного творчества. В 1605 г. Бэкон издает трактат «О значении и успехе знания, божественного и человеческого», положивший начало воплощению его плана «Великого Восстановления Наук», в 1609 г. — сборник своеобразных миниатюр «О мудрости древних», а в 1612 г. подготавливает второе, значительно расширенное издание «Опытов и наставлений». По-видимому, в то же время он пишет и трактат «Описание интеллектуального мира»,

В 1620 г. Бэкон опубликовал свое основное философское сочинение — «Новый Органон» — по замыслу вторую часть так и незавершенного генерального труда своей жизни — «Великого Восстановления Наук». Теперь он весь отдается творчеству. Он составляет сборник английских законов, работает над историей Англии при Тюдорах, готовит третье издание «Опытов и наставлений» и, наконец, в 1623 г. публикует свой самый объемистый •груд «О достоинстве и приумножении наук» — первую часть «Великого Восстановления Наук». В эти же годы он пишет и свою философскую утопию «Новая Атлантида».

Его быт в Грейс-Инн, где он теперь живет, скромен и прост по сравнению с богатой обстановкой Йорк-Хауза времен его канцлерства, и Бэкону трудно с этим примириться. Он чувствует стеснение в средствах, так как привык жить на широкую ногу, и в своем письме к королю проникновенно умоляет о помощи, «чтобы я не был вынужден на старости лет идти побираться». Последнее время он много болеет. Однажды холодной весной 1626 г. Бэкон решает проделать опыт с замораживанием курицы, чтобы убедиться, насколько снег может предохранить мясо от порчи. Собственноручно набивая птицу снегом, он простудился и, проболев около недели, умер в доме графа Аронделя в Гайгете 9 апреля 1626 г. В своем последнем письме он не забыл упомянуть о том, что опыт с замораживанием «удался очень хорошо».

2. Руководящая идея бэконовской философии

Философия Ф. Бэкона - это философия английского Возрождения и вместе с тем европейского научного Возрождения, в нем можно выделить самые различные элементы и напластования — новаторские и традиционалистские, научные и поэтические, мудрые и наивные, те, корни которых уходят в глубь средневековья, и те, которые протягивают во времени свои вечнозеленые побеги в миры иных социальных структур, проблем и умонастроений.

Такова судьба классической философской мысли — долгая жизнь в отличие от эпигонских и плоских философствований, претенциозность которых болезненно ощущается уже современниками. Анализ и оценка последних обычно не представляют труда и легко могут перекрыть их убогое содержание. Оригинальная же мысль всегда содержит в себе тайну метаморфозы, возможность многократного и неожиданного преломления в умах будущих поколений.

Родоначальником материализма и всей опытной науки нового времени назовут Бэкона основоположники марксизма. Последователем и продолжателем его дела считал себя английский физик Р. Бойль. Безусловным авторитетом пользовался Бэкон у французских энциклопедистов, восторженные слова посвящает ему А. И. Герцен. Вместе с тем он объект самых резких нападок клерикального философа и мистика Жозефа де Местра, критикующего Бэкона за материализм, атеизм и приверженность к рациональной методологии, и химика Юстуса Либиха, усмотревшего в его сочинениях лишь претенциозность и профанацию научного метода. Бэкон принадлежит к тем фигурам, вокруг которых еще долго после их смерти идет острая идейная борьба. И все же передовая наука и философия не имели двух мнений о творчестве Бэкона. Ученые оценили его попытку создать философию экспериментального естествознания, выяснить условия правильности выводов и обобщений из опытных наблюдений. А философы — им еще долго пришлось бороться за науку против невежества, суеверия и догматического идеализма — увидели в нем одного из вершителей той глубокой перестройки всего мировоззрения, которое было связано с отказом от верований в зависимость природных явлений от сверхъестественных сил и сущностей и привело к принятию тех принципов понимания знания, которыми руководствуется научное исследование и поныне.

Деятельность Бэкона как мыслителя и писателя была направлена на пропаганду науки, на указание ее первостепенного значения в жизни человечества, на выработку нового целостного взгляда на ее строение, классификацию, цели и методы исследования. Он занимался наукой как ее лорд-канцлер, разрабатывая ее общую стратегию, определяя генеральные маршруты ее продвижения и принципы организации в будущем обществе. Идея Великого Восстановления Наук — Instaurationis Magnae Scientiarum — пронизывала все его философские сочинения, провозглашалась им с многозначительностью, афористичной проникновенностью, завидной настойчивостью и энтузиазмом.

Нет, в науку следует идти не ради забавного времяпрепровождения, не ради любви к дискуссиям, не ради того, чтобы высокомерно презирать других, не из-за корыстных интересов и не для того, чтобы прославить свое имя или упрочить свое положение. В отличие от античных и средневековых ценностей Бэкон утверждает новую ценность науки. Она не может быть целью самой по себе, знанием ради знания, мудростью ради мудрости. Конечная цель науки — изобретения и открытия. Цель же изобретений — человеческая польза, удовлетворение потребностей и улучшение жизни людей, повышение потенциала ее энергии, умножение власти человека над природой. Только это и есть подлинная мета на ристалище знаний, и если науки до сих пор мало продвигались вперед, то это потому, что господствовали неправильные критерии и оценки того, в чем состоят их достижения.

Кажется, Бэкон хотел одним ударом решить эту извечную проблему соотношения истины и пользы — что в действии наиболее полезно, то в знании наиболее истинно. Однако было бы слишком поспешно упрекать его на этом основании в утилитаризме или же прагматизме.

Итак, только истинное знание "дает людям реальное могущество и обеспечивает их способность изменять лицо мира; два человеческих стремления — к знанию и могуществу — находят здесь свою оптимальную равнодействующую. В этом состоит руководящая идея всей бэконовской философии, по меткой характеристике Фаррингтона, — «философии индустриальной науки». И здесь же коренится одна из причин столь продолжительной популярности его взглядов.

Как и всякий радикальный реформатор, Бэкон в слишком мрачных тонах рисует все прошлое, тенденциозно относится к настоящему и исполнен самых радужных надежд на будущее. До сих пор состояние наук и механических искусств (так называет он различные технические достижения) было из рук вон скверное. Из двадцати пяти столетий едва ли можно выделить шесть благоприятных для их развития. Это эпохи греческих досократиков, древних римлян и новое время. Все остальное — сплошные провалы в знании, в лучшем случае крохоборческое движение, а то и топтание на одном месте, if пережевывание одной и той же умозрительной философии, переписывание одного и того же из одних книг в другие. Бэкону иногда и в голову не приходит, что он может быть неправ по отношению к подлинному Аристотелю, к арабским ученым, к тем многочисленным математикам и естествоиспытателям, работы которых он скопом характеризовал как слабые и незначительные. Подвизавшиеся в научной сфере были либо эмпириками, либо догматиками. Первые, подобно муравьям, только собирали и использовали собранное; вторые, как пауки, вытягивали из самих себя ткань спекулятивной науки. Деятельность же подлинных ученых должна быть организована наподобие работы пчелиного улья — с методичным разделением труда, разумной иерархией и оправданием всего в конечном продукте. Современность в особенности ставит такую задачу, и Бэкон берет на себя миссию провозгласить принципы этой реформации.

«Разве можно не считаться с тем,—восклицает он,— что дальние плавания и путешествия, которые так участились в наше время, открыли и показали в природе множество вещей, могущих пролить новый свет на философию. И конечно, было бы постыдно, если бы в то время, как границы материального мира — земли, моря и звезд — так широко открылись и раздвинулись, умственный мир продолжал оставаться в тесных пределах того, что было открыто древними». И Бэкон призывает не воздавать слишком много авторам, не отнимать прав у Времени — этого автора всех авторов и источника всякого авторитета. «Истина — дочь Времени, а не Авторитета», — бросает он свой знаменитый афоризм.

Предпринимая глобальный обзор современного ему знания и искусств, чему собственно и посвящен трактат «О достоинстве и приумножении наук», Бэкон не только предлагает их разветвленную классификацию, но и критически оценивает достигнутый уровень, старается проследить направления их дальнейшего развития, определить те проблемы, которые особенно нуждаются в разработке. Читатель, ознакомившись с этим сочинением, конечно, составит себе представление о древе бэконовской классификации наук, оценит его стремление отличить и охарактеризовать самые разнообразные области науки. Мы же отметим, что здесь Фрэнсис Бэкон явился достойным продолжателем классической философской традиции. И если первое, самое общее деление знания Бэкон (как и Платон) основывает, исходя из трех различных духовных способностей человека, то дальнейшее подразделение им осуществляется (как и у Аристотеля), исходя из соображений, что у каждой отрасли знания должна быть своя особая сфера бытия. Бэконовская классификация была поистине энциклопедией для своего времени; она оказала значительное влияние и на последующие времена. Во всяком случае д'Аламбер ссылается на нее и приводит ее подробную схему в своей вступительной статье к знаменитой французской «Энциклопедии, или Толковому словарю наук, искусств и ремесел».

Бэкон верил, что идее его философии суждена не просто долгая жизнь академически признанного и канонизированного литературного наследия — еще одного мнения среди множества уже изобретенных человечеством. Он считал, что идея эта станет одним из конструктивных принципов самой человеческой жизни, которому «завершение даст судьба человеческого рода, причем такое, какое, быть может, при настоящем положении вещей и умов не легко постигнуть или представить». В известном смысле он оказался прав. И сейчас, столетия спустя, мы как бы сызнова осознаем пророческую силу предсказания этого герольда новой науки, но к неистощимому бэконовскому оптимизму в сознании нашего современника примешивается и горечь за все перипетии, пережитые на этом пути в прошлом, и тревога за то, что ожидает нас в будущем. Общественный прогресс не носит такого однолинейного, однонаправленного характера, как это представлялось Фрэнсису Бэкону.

Развитие общества определяется не только силами научной мысли и технического изобретательства. И если Бэкон снисходительно оставлял сферу гражданской жизни, политики и общественных наук «ходячим монетам» риторической аргументации, смутных, плохо очерченных понятий и традиционного авторитета, то такую установку уже никак не назовешь прогрессивной.

3. Критика обыденного и схоластического разума

«Истинные» и «мнимые», «объективные» и «субъективные» компоненты человеческого знания восходит к самой сущности философии как науки и в античности отчетливо осознается уже Демокритом и элеатами. Этот вопрос живо обсуждался современниками Бэкона — Галилеем и Декартом.

Одним из вариантов той же темы явилось и бэконовское усмотрение в познании того, что «соотнесено с человеком» и что «соотнесено с миром», его развернутая критика Идолов Разума.

«В будущие времена обо мне, я полагаю, — писал Бэкон, — будет высказано мнение, что я не совершил ничего великого, но лишь счел незначительным то, что считалось великим». Он при этом мог иметь в виду свое учение об очищении интеллекта, о врожденных и приобретенных идолах, отягощающих человеческий разум и порождающих его многочисленные ошибки и заблуждения. Первые проистекают из самого характера человеческого ума, который питают воля и чувства, окрашивающие все вещи в субъективные тона и, таким образом, искажающие их действительную природу; вторые же вселились в умы людей из разных ходячих мнений, спекулятивных теорий и превратных доказательств. Это одна из самых интересных и популярных глав бэконовской философии, поистине очистительная пропедевтика к его учению о методе познания.

Разве люди не склонны верить в истинность предпочтительного и стараться всячески поддерживать и обосновывать то, что они уже однажды приняли, к чему привыкли и в чем заинтересованы? Какова бы ни была значимость и число обстоятельств, свидетельствующих о противном, их или игнорируют, или же превратно истолковывают. Как часто отвергается трудное потому, что нет терпения его исследовать, трезвое — потому, что оно угнетает надежду, простое и ясное — из-за суеверий и преклонения перед непонятным, данные опыта — из-за презрения к частному и преходящему, парадоксы — из-за общепринятого мнения и интеллектуальной инертности! И к этому же типу врожденных Идолов Рода, или Племени, Бэкон причисляет склонность к идеализации ·— предполагать в вещах больше порядка и единообразия, чем это н есть на самом деле, привносить в природу мнимые подобия и соответствия, осуществлять чрезмерные отвлечения и мысленно представлять текучее как постоянное.

Врожденные идолы искоренить невозможно, но можно, осознав их характер и действие на человеческий ум, предупредить умножение ошибок и методически правильно организовать познание. Вообще каждому исследующему природу рекомендуется, как бы взять за правило считать сомнительным все то, что особенно захватило и пленило его разум. Энтузиаст новой науки отнюдь не усматривал в слепой одержимости фактор, способствующий постижению истины, и склонялся к идеалу уравновешенного и ясного критического понимания.

«Плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум», — писал Бэкон о третьем, с его точки зрения самом тягостном, виде идолов, о так называемых Идолах Площади, или Рынка. Эти идолы проникают в сознание исподволь, из естественной связи и общения людей, из стихийно навязываемого этим общением штампов ходячего словоупотребления. К ним относятся и наименования вымышленных, несуществующих вещей, и вербальные носители плохих и невежественных абстракций. Давление этих идолов особенно сказывается тогда, когда новый опыт открывает для слов значение, отличное от того, которое приписывает им традиция, когда старые ценности теряют смысл и старый язык символов уже перестает быть общепонятным. И тогда то, что объединяет людей, является фактором их взаимопонимания, «обращает свою силу против разума».

Но основной удар своей критики Бэкон направляет против Идолов Театра, или Теорий. Да, он не очень-то высокого мнения о существующих философско-теоретических представлениях и считает себя вправе взирать на них как бы с высоты некоего амфитеатра. Сколько есть изобретенных и принятых философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры. Человечество уже видело и еще увидит много таких представлений с Субстанцией, Качеством, Бытием, Отношением и другими отвлеченными категориями и началами в главных ролях. «В пьесах этого философского театра, — писал он, — мы можем наблюдать то же самое, что и в театрах поэтов, где рассказы, придуманные для сцены, более слажены и изысканы и скорее способны удовлетворить желаниям каждого, нежели правдивые рассказы из истории». Одержимые этого рода идолами стараются заключить многообразие и богатство природы в односторонние схемы отвлеченных конструкций и, вынося решения из меньшего, чем следует, не замечают, как абстрактные штампы, догмы и идолы насилуют и извращают естественный и живой ход их разумения. Так, продукты интеллектуальной деятельности людей отделяются от них и в дальнейшем уже противостоят им как нечто чуждое и господствующее над ними. Кажется, здесь Бэкон вплотную подходит к определению и анализу того, что на современном философском языке именуется отчуждением. При этом он, видимо, не заблуждается относительно механизма образования этого отчуждения. Единогласие в философских мнениях далеко не всегда основывается на свободе суждений и исследований, чаще оно программируется авторитетом, послушанием и подчинением. Именно таким образом, по его мнению, большинство пришло к согласию с философией Аристотеля, этого «счастливого разбойника» и «первейшего софиста».

Есть еще один источник появления идолов — это смешение естествознания с суеверием, теологией и мифическими преданиями. В этом прежде всего повинны пифагорейцы и платоники, а из новых философов те, кто пытается строить естественную философию на Священном писании. И если рационалистическая философия и софистика запутывают разум, то эта, полная вымыслов и поэзии, льстит ему, подыгрывает его склонности к воображению и фантазии. Такое «поклонение суетному равносильно чуме разума», и его надо тем более сдерживать, «что из безрассудного смешения божественного и человеческого выводится не только фантастическая философия, но и еретическая религия», между тем как вере следует оставить «лишь то, что ей принадлежит».

Отношение Бэкона к религии типично для передового ученого Возрождения. Человек призван открывать законы природы, которые бог скрыл от него. Руководствуясь знанием, он уподобляется всевышнему, который ведь тоже вначале пролил свет и уже потом создал материальный мир (это одна из любимых бэконовских аллегорий). И Природа, и Писание — дело рук божьих, и поэтому они не противоречат, а согласуются друг с другом. Недопустимо только для объяснения божественного Писания прибегать к тому же способу, что и для объяснения писаний человеческих, но недопустимо и обратное. Признавая истину и того и другого, Бэкон отдавал свои силы пропаганде постижения лишь естественного. У божественного и без него было слишком много служителей и защитников. И так преобладающая часть лучших умов посвящала себя теологии, испытатели же природы насчитывались единицами. Отделяя естественнонаучное от теологического, утверждая его независимый и самостоятельный статус, он, таким образом, вовсе не порывал с религией, в которой видел главную связующую силу общества. Он писал, что только поверхностное знакомство с природой отвращает от религии, более же глубокое и проникновенное возвращает к ней. И все же в знаменательном для того времени компромиссе между научным и религиозным воззрениями прогрессивность позиции определялась тем, в интересах какой из этих братающихся концепций принимались и оценивались утверждения другой. Пройдет некоторое время, и материалистическая философия выдвинет тезис, что вся эта идея согласия науки и религии есть не более чем ложная и вредная иллюзия. «Ярким пламенем вспыхнуло рациональное вольнодумство, не идущее на какой-либо компромисс. Но ошибся бы тот, кто полагал бы, что этим пламенем горел дух Бэкона. Он был в принципе только одним из набожных «поджигателей»».

И еще одна линия бэконовской критики — это «изобличение доказательств». Он считает, что «логика, которая теперь имеется, бесполезна для научных открытий». Своему основному философскому сочинению он дает название «Новый Органон», как бы противопоставляя его «Органону» Аристотеля—этому компендиуму логических знаний античности, содержащему принципы и схемы дедуктивного рассуждения и построения науки. «Органон» имел огромное значение для- всего последующего развития логической мысли, определив направление научных интересов римских, византийских и арабских мыслителей. «Органон» переводили, комментировали, составляли на его основе многочисленные руководства по логике. Его идеями в значительной мере жила средневековая схоластическая наука, их широко использовала и теология для рационализации своих доктрин и доказательств.

Фрэнсис Бэкон — этот «настоящий родоначальник английского материализма и всей современной экспериментирующей науки».

Заслуга Бэкона, в частности, состоит в том, что он со всей определенностью подчеркнул: научное знание проистекает из опыта, не просто из непосредственных чувственных данных, а именно из целенаправленно организованного опыта, эксперимента. Более того, наука не может строиться просто на непосредственных данных чувства. Наивный сенсуалистический реализм столь же несостоятелен, как и абстрактно-спекулятивная метафизика. Одно в сущности стоит другого: «Диалектики, — пишет Бэкон, — преклоняются перед первыми понятиями ума и наконец успокаиваются на непосредственных данных чувства». Есть множество вещей, которые ускользают от чувств, с другой же стороны, свидетельства чувств субъективны, «всегда соотнесены с человеком, а не с миром». И если чувства могут отказывать нам в своей помощи или обманывать нас, то нельзя утверждать, что «чувство есть мера вещей». Наивный сенсуализм оказывается перед лицом гносеологической антиномии, чреватой крайностями скептицизма и солипсизма. Рационалист Декарт, размышляя о том, насколько адекватно чувственные восприятия соответствуют внешней реальности, апеллировал к «правдивости бога», который, не будучи обманщиком, не мог допустить в наших мнениях лжи без того, чтобы не дать и какой-нибудь способности для ее исправления. Бэкон предлагает гораздо более современное и трезвое решение. Компенсацию несостоятельности чувства и исправление его ошибок дает правильно организованный и специально приспособленный для того или иного исследования опыт или эксперимент. Именно его «мы готовим в качестве светоча, который надо возжечь и внести в природу». И далее он делает крайне важное разъяснение: «поскольку природа вещей лучше обнаруживает себя в состоянии искусственной стесненности, чем в естественной свободе»

При этом для науки важны не всякие опыты, но прежде всего поставленные с целью открытия новых свойств явлений, их причин или, как выражается философ, аксиом, дающие материал для последующего более полного и глубокого теоретического понимания. Отстаивая ценность и значение специализированного научного эксперимента, Бэкон проводит свое знаменитое различие двух родов опытов — «светоносных» и «плодоносных», то почти тривиальное для современного ученого разграничение эксперимента, ориентированного исключительно на получение нового научного результата, от опыта, преследующего ту или иную непосредственную практическую пользу. Он предупреждает против преждевременной погони за немедленным получением новых практических результатов и утверждает, что открытие и установление правильных теоретических представлений, вооружая нас не поверхностно, а глубоко, в конце концов повлечет за собой многочисленные ряды самых неожиданных приложений. Как видно, этот теоретик эмпирической науки был далек от недооценки теории как в структуре самого научного знания, так и в ее многообещающем значении для практики.

Бэкону не только была чужда идея вероятностного подхода к индукции, но он, кажется, с излишним оптимизмом считал, что предлагаемые им средства индуктивного анализа являются достаточной гарантией необходимости и достоверности получаемого заключения. Вот в кратких словах суть его индуктивного метода, его таблиц Открытия — Присутствия, Отсутствия и Степеней. Собирается достаточное количество разнообразных случаев некоторого «простого свойства» (например, плотности, теплоты, тяжести, цвета и т.-п.), природа или «форма» которого ищется. Затем берется множество случаев, как можно более подобных предыдущим, но уже таких, в которых это свойство отсутствует. Затем — множество случаев, в которых наблюдается изменение интенсивности интересующего нас свойства. Сравнение всех этих множеств позволяет исключить факторы, не сопутствующие постоянно исследуемому свойству, т. е. не присутствующие там, где имеется данное свойство, или присутствующие там, где оно отсутствует, или же не усиливающиеся при его усилении (соответственно не ослабевающие, где оно ослабевает). Таким отбрасыванием в конце концов получают определенный остаток, неизменно сопутствующий интересующему нас свойству, — его «форму».

Аналогия и исключение составляют главные приемы этого метода. По аналогии подбираются эмпирические данные для таблиц Открытия. Она лежит как бы в фундаменте индуктивного обобщения, которое достигается посредством отбора, выбраковки ряда обстоятельств из обилия первоначальных возможностей. Этому процессу анализа могут способствовать исключительные ситуации, в которых исследуемая природа по тем или иным причинам обнаруживается более очевидно, чем в других. Бэкон насчитывает и излагает 27 таких преимущественных примеров (прерогативных инстанций). Сюда относятся те случаи, когда исследуемое свойство существует в предметах совершенно различных между собой во всех других отношениях. Или, наоборот, это свойство отсутствует в предметах, совершенно подобных между собой. Или это свойство наблюдается в наиболее явной, максимальной (соответственно минимальной) степени. Или же выявляется очевидная альтернативность двух или нескольких причинных объяснений, и тогда дело остается лишь за experimentum crucis и т. д.

Но вот особенности бэконовской трактовки индукции, связывающие собственно логическую часть учения Бэкона с его аналитической методологией и философской метафизикой. Во-первых, средства индукции предназначаются для выявления форм «простых свойств», или «природ», как называет их Бэкон, на которые, вообще говоря, разлагаются все конкретные физические тела. Индуктивному исследованию подлежат, например, не золото, вода или воздух, а такие их свойства или качества, как плотность, тяжесть, ковкость, цвет, теплота, летучесть и т. п. Такой аналитический подход в теории познания и методологии науки впоследствии превратится в прочную традицию английского философского эмпиризма. И вместе с тем нельзя игнорировать тот факт, что физика (и не только в XVII столетии) занималась изучением как раз такого рода феноменов, исследуя природы плотности, упругости, тяготения, теплоты, цвета и магнетизма.

Во-вторых, задача бэконовской индукции — выявить «форму» — в перипатетической терминологии «формальную» причину, а отнюдь не «действующую» или «материальную», которые, по мнению философа, частные и преходящи и поэтому не могут быть неизменно и существенно связаны с теми или иными простыми свойствами. Здесь мы вплотную сталкиваемся с бэконовской «метафизикой», так как именно она призвана исследовать формы, «охватывающие единство природы в несходных материях», в то время как собственно физика имеет дело с более частными материальными и действующими причинами — преходящими и как бы внешними носителями этих форм.

Таким образом, Бэкон рассматривал индукцию не как средство узко эмпирического исследования, в каковое она фактически превращается уже в представлении Дж. Ст. Милля, а как метод выработки фундаментальных теоретических понятий и аксиом естествознания, или, как он сам выражался, естественной философии. И это обстоятельство может если и не оправдать, то в какой-то мере все же объяснить то удивительное пренебрежение, которое так часто проявлял этот энтузиаст новой науки к открытиям современного ему опытного естествознания, полученным по не предусмотренной им методе.

бэкон философия материализм схоластический

Заключение

Беспристрастный ум, освобожденный от всякого рода предрассудков, открытый и внимающий опыту – таково исходное положение бэконовской философии. Для овладения истиной вещей остается прибегнуть к правильному методу работы с опытом, гарантирующему нам успех. Опыт у Бэкона лишь первая ступень познания, вторая его ступень – это разум, который производит логическую обработку данных чувственного опыта. Истинный ученый, - считает Бэкон, - подобен пчеле, которая «извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению».Поэтому главным шагом в реформе науки, предлагаемом Бэконом, должно было стать совершенствование методов обобщения, создание новой концепции индукции.

Влияние учения Бэкона на современное ему естествознание и последующее развитие философии огромно. Его аналитический научный метод исследования явлений природы, разработка концепции необходимости ее изучения посредством опыта заложили основу новой науки – экспериментального естествознания, а также сыграли свою положительную роль в достижениях естествознания XVI–XVII вв.

Логический метод Бэкона дал толчок развитию индуктивной логики. Классификация наук Бэкона была положительно воспринята в истории наук и даже положена в основу разделения наук французскими энциклопедистами. Методология Бэкона в значительной степени пр