Лирические циклы в творчестве русских женщин-поэтов

В данной работе мы обращаемся к лирическим циклам отечественных поэтов А.А. Ахматовой, М.И. Цветаевой, Е.А. Благининой.

Проблеме цикла уделялось немало внимания в научной литературе, и само понятие цикла уже обрело терминологическое значение. Цикл рассматривается как специфический жанр литературы, как «своеобразный структурный механизм, допускающий огромное количество всяких вариаций»(1). Цикл определяется как «жанровое образование, главный структурный признак которого – особые отношения между стихотворением и контекстом, позволяющие воплотить в системе сознательно организованных стихотворений сложную систему взглядов, целостность личности или мира»(2). Цикл – «группа произведений, сознательно объединенных автором по жанровому, тематическому, идейному принципу или общностью персонажей»(3), а также «рассказчиком, исторической эпохой единым поэтическим настроением, местом действия»(4).

Традиционная трактовка цикла не исчерпывает, однако, сложности жанровой природы цикла. На наш взгляд, к активным циклообразующим факторам относятся единство проблематики, однотипность сюжетообразующих конфликтов, образно-стилистического решения.

Одним из ведущих жанрообразующих элементов является тип связи, проявляющий себя в обзорной композиции, то есть в таком построении произведения, при котором «организующим центром является не единый фабульный стержень, а единство идейно-тематического задания, проблематики, угол зрения, под которым и в соответствии с которым отбирается и группируется материал»(5). В обзорной композиции более явно выражает себя автор, так в ней во площаются авторская идея и авторская «воля»; «связующий элемент мысли»(6) определяет целостность произведения.

Объединяющим фактором в цикле является и общая атмосфера произведения, в которой проявляется авторское мировидение и мирочувствование и которая создается «устойчивым повторением определенных тем и «немотивированным» их сцеплением»(7).

В создании эмоциональной атмосферы цикла важную роль играет воспринимающий субъект – читатель. Цикл рассчитан на особое активное сотворчество читателя. Именно на читателя ориентированы в цикле заглавия и эпиграфы, примечания и комментарии, высказывания «от автора», расположение частей и др. Читатель должен проследить развитие сквозных мотивов и образов, увидеть логику в прихотливом и часто ассоциативном развитии авторской мысли. Цикл характеризуется также вариативным развитием тем, наличием обрамляющих новелл или очерков, особым хронотопом, относительной самостоятельностью составляющих компонентов.

При существовании устойчивой типологической структуры формирование цикла определено «идеями времени» и творческой индивидуальностью писателя. Общественно-литературная потребность в цикле обусловливает его жанровое содержание. В циклизации проявляется не только аналитическое, но и синтезирующее восприятие автором действительности, его желание проникнуть в существо социальной и духовной жизни человека, осмыслить глобальные общественные конфликты и более частные явления жизни.

Таким образом, цикл – «не случайная подборка произведений одного жанра и общей тематики. Это поэтический организм, клеточки которого, обладая относительной самостоятельностью, своей взаимосвязью друг с другом образуют «более широкое общее содержание, чем смысл отдельных вещей или их механической совокупности, суммы». Сущность их по поэтической связи С. Эйзенштейн в классической работе о монтаже определил следующей, пара доксальной для арифметики, формулой: 1+1 больше, чем 2».(8) Монтируясь из отдельных фрагментов стихотворений, цикл в своей структуре несет широкие возможности развития художественного смысла и допускает многообразие принципов построения.

Цикличность постепенно стала восприниматься как особая художественная возможность уже в 19 веке, что привело к созданию новой поэтической формы лирического цикла (достаточно вспомнить «денисьевский» цикл Ф.И. Тютчева). Он представлял собой новое жанровое образование, стоящее между тематической подборкой стихотворений и лирической, бессюжетной поэмой. Каждое произведение входящее в такой цикл, может существовать как самостоятельная художественная единица, но, будучи извлечено из него, теряет часть совокупности смыслов отдельных произведений, его составляющих.

Существуют две наиболее распространенные формы лирической циклизации: цикл стихотворений и цикл в форме книги. Их бытование, вероятно, обусловлено употреблением понятия «цикл» в «широком» и «узком» значении. В первом случае речь идет о книге стихов. «Под лирическим циклом, – утверждает М. Дарвин, – мы понимаем небольшой сборник лирических стихотворений, которые объединены единым характером одного и того же настроения или которые представляют собой краткую эпическую последовательность в лирическом плане»(9). Цикл, понимаемый в «узком» значении, обладает теми же признаками: это структурная организация, «соответствующая единому художественному замыслу, творческой концепции»(10).

И в цикле-книге и в цикле стихотворений каждое отдельное стихотворение, изъятое из общего контекста, теряет свою содержательность, свой «истинный смысл». На эту особенность цикла указывал еще Д. Брюсов. «Многие стихи, – писал он я не считал возможным печатать отдельно, вне их связи целым циклом или даже со всей книгой. Только на своем месте рядом с другими, эти стихотворения получают их истинный смысл»(11).

Из этого взаимодействия смыслов рождается целостная авторская концепция – «одна из важнейших типологических черт этих жанровых форм»(12), отражающая изменчивый процесс взаимопроникновения поэта и мира.

На протяжении нескольких десятилетий русская культура рубежа XIX–XX веков и целый корпус произведений всего ХХ века относились к области недоступной для научных исследований. Сведений, которые изредка появлялись в печати, было явно недостаточно для составления целостного представления об авторе, явлении, эпохе. Тем не менее, подобный факт не снижал интереса исследователей и читателей к литературному наследию того времени. В 80-е годы XX века началось истинное возрождение культуры России конца XX века. Стали доступны материалы, содержащие неизвестные ранее сведения о литературе целого столетия. С новой силой зазвучали имена Н. Гумилева, В. Ходасевича, В. Набокова, Е. Замятина, А. Ахматовой, М. Цветаевой, И. Шмелева, 3. Гиппиус.

А.А. Ахматова – знаменательная фигура ХХ века. Едва ли не сразу после появления первой книги («Вечер»), а после «Четок» и «Белой стаи» в особенности, стали говорить о «загадке Ахматовой». Сам талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть. «Романность», подмеченная критиками, далеко не все объясняла. Как объяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той твердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властной и незаурядной, почти жесткой воле?

В молодой поэзии обнаружились признаки возникновения ахматовской школы, а у ее основательницы появилась прочно обеспеченная слава. Источник очарования был не только в занимательности выражаемой личности, но и в искусстве выражать ее, в новом умении видеть и любить человека. Это перводвижущая сила ахматовского творчества.

Доверие к стихам Ахматовой достигается, прежде всего, свободой речи, простой и разговорной. Но когда бы мы так разговаривали, то «для полного исчерпания многих людских отношений каждому с каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишиями – и было бы царство молчания», – как было замечено Н.В. Недоброво.

Обращение к личности и творчеству Ахматовой в данной работе обусловлено многими причинами. Творчество Анны Андреевны привлекало внимание многих литературоведов и продолжает привлекать до сих пор. Среди них как исследователи поэзии Ахматовой в целом, так и те, кто изучает отдельные направления ее лирики или избранные стихотворения. Известны работы, посвященные Ахматовой, таких литераторов как Л.А. Шилов, А.И. Павловский, А. Хейт, Е. Эткинд, М.М. Кралин, В.М. Жирмунский, Е.С. Добин, А.Г. Найман, К.Г. Петров, Н.И. Попова, В.А. Черных, В.Г. Крючков, Л.С. Матвеева. Это далеко не полный список тех, кто занимался исследованием творчества этого поэта. Обращаясь к этим источникам, мы пытаемся сделать самостоятельные выводы и умозаключения, связанные с циклами Анны Ахматовой. Но до сих пор ее поэтическое наследие не достаточно изучено. Оно столь своеобразно и многогранно, что сложно найти более благодатный материал для анализа как культуры «серебряного века» в целом, так и для выявления закономерностей литературного процесса всего столетия.

Одна из особенностей творчества Анна Ахматовой – тяготение к цикличности («Полночные стихи», «Северные элегии», «Шиповник цветет», «Смятение», «Обман», «Тайны ремесла», «Венок мертвым» и многие другие). «Стремление Ахматовой выйти за пределы узкой композиционной формы краткого и замкнутого в себе лирического стихотворения с самого начала проявляется в тенденции к циклизации внутренним или внешним образом связанных между собой стихов».(13) Цикл – группа произведений, сознательно объединенных автором по жанровому понятию, тематическому, идейному принципу или общностью персонажей. Лирический цикл Ахматовой иллюстрирует все возможности этого жанрового образования. Поэтому считаем важным при изучении становления и развития лирического цикла в отечественной поэзии ХХ века обратиться именно к творчеству Анны Ахматовой.

Второе имя, к которому мы обращаемся – М.И. Цветаева, литературный гений ХХ века. Цветаева сама себя правильно определила:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший сер,

Где вдохновенье хранят, как в термосе,

С этой безмерностью в мире мер.

Апрель, 1925 г.

Изучением творческой биографии Цветаевой занимались известные литературоведы В. Швейцер, А. Саакянц, И. Кудрова, Г. Седых, А. Белова, М. Маслова, результаты исследования которых отражены в данной работе. Исследования названных авторов позволяют составить портрет поэта М.И. Цветаевой.

Марина Ивановна Цветаева жила очень напряженной, но потаенной жизнью (это в полной мере можно сказать и о времени её детства – юности, и о времени, когда Цветаева была уже сформировавшейся личностью). Стихи были для нее почти единственным средством самораскрытия. В её ранних дневниковых стихах подспудно вызревал и временами уже давал о себе знать великолепный цветаевский психологизм. Она точно схватывала и умела передать словом, интонацией, ритмикой тонкие и трудновыразимые нюансы своих переживаний, глубоко запрятанных чувств, мечтаний, надежд.

Литературный критик Марк Сломин (1894–1976 гг.) вспоминает: «Цветаева романтиком родилась, романтизм её был природным, и она его громко утверждала: из-за этого многие обвиняли её чуть ли не в актерстве и выверте – но те, кто хорошо знал её, отчетливо видели всю естественность её порывов, её бунта и всего, что неправильно именовали её «неистовством»(14).

Точное определение личности Марины Цветаевой дала литератор и переводчик Резникова Наталья Викторовна: «Марина Цветаева была не только одареннейшим, талантливым, исключительным поэтом – она была необыкновенным существом. Она была рожденным поэтом – она вся была создана из какого-то другого материала. Была поэтом всем своим существом – костьми, кожей, «ребром и помыслом», как говорит она сама».(15)

Примечательной особенностью поэтического творчества Марины Цветаевой является то, что автобиографические факты находят свое отражение и в стихотворной форме. О чем бы ни писала Цветаева, её стихи всегда вызваны к жизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним волнением. Поэтическое творчество Марины Цветаевой имеет яркий признак: обусловленность лирического начала личным опытом автора. Тематика стихотворных произведений определяется сплетением реальных переживаний и очередного лирического сюжета. Судьба поэта в такой же степени определяется особенностями его личности, как и его поэзия. А вернее, личность – поэзия – судьба образуют неразрывное единство поэтического мира.

Марк Сломин так характеризует Марину Ивановну: «Она отталкивалась от будничной реальности и совершенно искренне признавалась: «Я не люблю жизни как таковой – для меня она начинает значить, то есть обретать смысл и вес, только в искусстве. Если бы меня взяли за океан, в рай и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая. Мне вещь сама по себе не нужна!»(16)

Поэтическая индивидуальность Марины Цветаевой многолика, мироощущение противоречиво, судьба глубоко трагична, а поэтический мир целен и един.

Отдельные лирические циклы М.И. Цветаевой, которые рассмотрены в данной работе, являют собой показательный пример жанра и открывают перспективу его возможностей, поэтому обращение к ним оправданно и необходимо. Во второй половине 1910 – начале 1920-х гг. Цветаевой созданы циклы «Подруга», «Бессонница», «Гаданье», «Плащ», «Психея», «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой» и др., среди которых наибольший интерес для нас представляют три последние из перечисленных – посвященные родному городу и двум великим современникам поэтессы.

В третьей главе данной работе мы обращаемся к творчеству Елены Александровны Благининой. В сознании читателя это имя надежно связано с памятью детства и стихотворных строчек, отличающихся особенной ритмичностью, безыскусственностью, внеидеологичностью. Поэтическое высказывание касается самых знакомых и любимых тем. Образная система отображает почти абсолютный набор объектов и атрибутов детства. Стихотворение «Посидим в тишине» (Мама спит, она устала…) стало своего рода знаком поэтической школы автора, не говоря о том, что всегда воспринималось как «визитная карточка» Благининой. Однако творческий облик поэта не исчерпывается подобным «всеобщим» знанием. Ее наследие изучено минимально.

Изучением творчества Е.А. Благининой занимались известные литературоведы Л. Озеров, В. Приходько Н. Павлова и др., результаты исследования которых отражены в данной работе. Чаще всего исследования творчества Благининой в отечественной истории литературы сводились к нескольким сверхмалого объема вступительным «статейкам» для детских сборников (Тараховская Е.), к отдельным биографическим с элементами литературоведческого анализа юбилейным и мемориальным статьям (Приходько В., Павлова Н.), к комментариям и документированным публикациям в журналах (Озеров Л.).

Мало известны читателю ее произведения, не имеющие отношения к детской теме и детской образности, они редко привлекаются исследователями. Поэтический сборник «Окна в сад» (1966), стихотворные подборки в сборниках «День поэзии» (1962, 1969, 1971, 1989), «Реквием» (1989), в журнале «Новый мир» (1987, 1989 гг.) показывают, что это высоко взыскательный и жестко самокритичный поэт, сущностное качество личности которого можно, пожалуй, определить как жажду самоосуществления. Подход к изучению Благининой зачастую грешит односторонностью и субъективностью, следует искать новые аспекты, подходы, интерпретации.

Актуальность нашей работы определяется следующими обстоятельствами:

1) А.А. Ахматова и М.И. Цветаева – два поэта ХХ столетия, сформировавшие и реализовавшие сущностные свойства лирического цикла как жанрово-тематического образования, их влияние испытывает лирический цикл других поэтов-женщин ХХ века, в частности – Е.А. Благининой;

2) Благинину невозможно рассматривать в кругу профессиональных детских поэтов, разрабатывающих специфические детские темы и абсолютно реализовавших себя в них. Состоявшись как автор стихотворений, адресованных детям, она не отстраняется от поэтического творчества как такового, вне разграничений и квалификаций по возрастному признаку;

3) тематический диапазон, жанровая специфика, образный строй и поэтика произведений Благининой отличаются самобытностью и новаторством, лирические циклы имеют очевидные художественные достоинства, но не становились предметом специального изучения, поэтому заслуживают обстоятельного рассмотрения.

Поэзии Е.А. Благининой представлена в двух аспектах: 1. Соотнесенность ее стихотворных произведений с традицией отечественной поэзии, созданной авторами-женщинами; 2. Оригинальность образного ряда и поэтики как адресованных детям, так и «взрослых» стихотворений Благининой, объединенных в лирические циклы. Такой подход к изучению творчества Е.А. Благининой является принципиально новым, соответственно означает новизну работы.

Для своего исследования творчества Благининой мы избрали три группы объектов:

– стихотворения, вошедшие в детские поэтические сборники «Журавушка», «Улетают – улетели», «Гори-гори ясно», «Вот какая мама!»;

– стихотворения, образующие книгу стихов «Окна в сад»;

– отдельные тексты из последних журнальных публикаций.

Теоретический материал для работы представляет собой данные различных по характеру источников, переработанных нами для составления целостного представления о творчестве поэта.

Целью нашей работы является рассмотрение особенностей лирического цикла как жанрово-стилевого и структурно-тематического образования через обращение к поэтическому творчеству трех поэтов ХХ века: А.А. Ахматовой, М.И. Цветаевой, Е.А. Благининой, выявление черт типологического сходства и идейно-художественной специфики каждого

Задачи работы:

– выявить причины обращения к форме лирического цикла и обстоятельства его создания на примере мини-циклов любовной лирики А.А. Ахматовой;

– исследовать тематику и композицию лирических циклов А.А. Ахматовой «Тайны ремесла» и «Северные элегии»;

– сделать историко-литературный анализ трех ранних циклов М. Цветаевой: «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой»;

– аргументировать критерий грани между понятиями «поэзия» и «детская поэзия», представить поэта Е.А. Благинину в ракурсе «поэзия без граней»;

– выявить тематическую направленность лирических циклов Благининой;

– рассмотреть наиболее показательные черты поэтики произведений, вошедших в лирические циклы Благининой.

Практическая значимость работы определяется тем, что материал и результаты могут быть применены в практике преподавания теории и истории отечественной литературы ХХ века, литературного краеведения.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка.

1. Лирические циклы в поэтическом творчестве Анны Ахматовой

1.1 Лирические циклы в любовной лирике Анны Ахматовой

В творчестве Анны Ахматовой существуют циклы, обозначенные самой поэтессой, и тематически связанные циклы, которые она е только не представляла в качестве таковых, но порой искусственно рассредоточивала входящие в них стихотворения и даже нарочито изменяла даты, чтобы скрыть их общий смысл и связь с биографическими моментами.

Для этого у нее были веские доводы. Однако для понимания ахматовской поэзии важно само признание существования подобных циклов и их изучение, которое помогает глубже вникнуть в смысл входящих в них произведений.

Циклы, о которых идет речь, связаны с любовной лирикой Ахматовой. В центре каждого из них – герой и героиня. Героиня – лирическое «Я» поэтессы. Герой же, прообразом которого каждый раз оказывается вполне определенная, реальная личность, оставившая след в биографии Ахматовой, становится центром своеобразной поэтической мифологемы, вбирающей глубочайшие размышления автора о любви и смерти, о времени, о себе, об истории и вечности. Каждый цикл, обозначенный своим кругом проблем, имеет и свой поэтический ключ.

Так, стихи, обращенные к Блоку (хотя их адресат не всегда обозначен прямо), связаны с ахматовским пониманием «серебряного века» русской поэзии и русской культуры.

Большой цикл стихов посвящен человеку, к которому Ахматова, видимо, испытывала сильное и страстное чувство в предреволюционные годы и с которым исторические бури развели ее, причем судьба подарила им позднюю встречу после пятидесятилетней разлуки. Образ этого человека, Бориса Анрепа, в силу биографических причин оказался в центе ее поэтических размышлений, связанных с проблемой эмиграции. Ему посвящена «Сказка о черном кольце» и множество стихотворений, начиная с 1915 года вплоть до последних лет жизни.

Любовная лирика потрясающей силы, проникнутая философскими размышлениями, написанная в возрасте между 60 и 70 годами, посвящена человеку, короткая встреча с которым послужила, как полагала сама Ахматова, причиной печально знаменитого постановления 1946 года, надолго вычеркнувшего ее из жизни. Это цикл – поэтического опыта 40–50 годов.

Все названные группы стихов имеют своего героя. Поэтому так знаменательно заглавие – «Поэма без героя». Эта поэма, как и стихи к ней примыкающие, своеобразное подведение в творчестве Анны Ахматовой итогов и своей судьбы, и судьбы своего поколения, и судьбы своей страны.

Совершенно ясны причины, заставлявшие автора все делать для того, чтобы эти циклы растворились среди других произведений. Эти причины – за пределами чисто художественных задач. Стихи, связанные с А. Блоком, вряд ли воспринимались ею самой как нечто целое, к тому же она всячески старалась развеять сплетню о ее романе с Блоком. Внутреннюю связь стихотворений, обращенных к адресату «Сказки о черном кольце», многие из которых поначалу обозначались его инициалами, Ахматова не хотела адресовать по личным мотивам. После 1917 года Борис Анреп находился в эмиграции, и она тем более опасалась раскрыть свои отношения с ним.

Поздние стихи, адресованные тому, кого поэтесса назвала в «Поэме без героя» «гость из будущего», были частично собраны в циклы, озаглавленные «Cingue» и «Шиповник цветет» (1946 – начало 1950-х годов). Но, во-первых, туда вошли не все стихи, связанные с этим кругом мотивов, а во-вторых, из-за уверенности Ахматовой в трагических для нее результатах встреч с человеком, которому посвящены названные произведения, и сама она, и комментаторы упорно игнорировали биографическую подоплеку цикла и отделывались таинственными недоговорками.

С необходимостью скрывать автобиографические мотивы связано и стремление Ахматовой утаить порой подлинные даты написания того или иного стихотворения. «О датах со мной говорят как с опасно больной, которой нельзя прямо сказать о ее болезни».(17) Особой взврывчатостью биографического материала и объясняется то, что сама Ахматова при ее тяготении к цикличности не сделала ни малейшей попытки осмыслить эти циклы как целое. Хотя большинство стихов, вызванных встречей с Исайей Берлином, были собраны, как уже говорилось, в циклы «Cingue» и «Шиповник цветет», однако многие стихотворения, несомненно внутренне связанные с ними, оставались неопубликованными до конца жизни Анны Андреевны («Полуночные стихи». Что же касается произведений, так или иначе связанных с горчайшими переживаниями Ахматовой по поводу гибели Гумилева, то их надо буквально «вылавливать» в разных разделах книги «Anno Domini», хотя именно они определяют прежде всего трагический тон книги.

16 августа 1921 года, то есть вскоре после ареста Гумилева, Ахматова пишет стихотворение, которое можно назвать страшным пророчеством:

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.

Это стихотворение нередко относили к военным годам, и только в поздних изданиях установлена подлинная дата. Откликом на получение трагического известия о гибели Гумилева можно считать, видимо стихотворение «Страх, во тьме перебирая вещи», помеченное 27–28 августа, а строки:

Лучше бы поблескиванье дул

В грудь мою направленных винтовое, –

Очевидно выражение того невыносимого горя, которое она пережила в эти дни.

В стихотворениях, обращенных к Борису Анрепу, повторяется тема кольца, подаренного лирической героиней или снятого с ее пальца героем («Сказка о черном кольце»):

Как под скатертью узорной

Протянула перстень черный;

А на память чуда взяв кольцо…

Всем обещаньям вопреки

И перстень сняв с моей руки…

Для стихов, объединенных образом «гостя из будущего», характерен повторяющийся мотив «невстречи» – образного воплощения роковой разделенности двух близких друг другу душ.

Говорить о наличии циклов можно и в силу единства их лирического героя и героини. Героиня стихов, посвященных Борису Анрепу, сильно отличается от лирической героини цикла «Черный сон», также связанного с биографическими фактами и адресованного В.К. Шилейко. вот позиция лирической героини, характерная для стихов, обращенных к Анрепу до его эмиграции.

Прости, что я жила скорбя,

И солнцу радовалась мало.

Прости, прости, что за тебя

Я слишком многих принимала.

Или:

Я знаю, ты моя награда

За годы боли и труда…

Стихи озарены радостью обретенного, долго ожидавшегося счастья. Тема счастливой любви впервые возникает именно в этом цикле, в более ранних книгах Ахматовой ее вообще нет. Даже когда наступает разлука и разочарование в любимом, светлая радость былых дней диктует такие полные самоотречения слова:

Ты угадал: моя любовь такая,

Что даже ты не смог ее убить.

И в написанных через 45 лет после расставания стихах, обращенных к Борису Анрепу, хотя и прорисовывается горькая жалоба:

Всем обещаньям вопреки

И перстень сняв с моей руки,

Забыл меня на дне…

Эта жалоба не переходит ни в гнев, ни в проклятия. С самого начала в них задана грустно-примирительная тональность:

Прав, что не взял меня с собой…

Совсем иной характер носят стихи «Черного сна» и примыкающие к ним:

От любви твоей загадочной,

Как от боли, в крик кричу,

Стала желтой и припадочной,

Еле ноги волочу.

Или:

А ты думал – я тоже такая.

Что можно забыть меня…

И далее:

…Будь ты проклят.

Ни стоном, ни взглядом

Окаянной души не коснусь,

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь

И ночей наших пламенным чадом –

Я к тебе никогда не вернусь.

Здесь можно говорить об определенном единстве образа лирической героини в каждом цикле и о различиях в этом смысле между циклами. Внутри цикла – образ героини и «Героя» также переживает эволюцию, что яснее всего видно на примере анреповского цикла.

Свет обретенного счастья не исчезает в первых стихах, написанных после отъезда Анрепа в эмиграцию («Сразу стало тихо в доме…»). Но вскоре возникает новая тема – обвинения:

А ты теперь тяжелый и унылый,

Отрекшийся от славы и мечты,

Но для меня непоправимо милый,

И чем темней, тем трогательней ты.

Лирическая героиня выступает теперь в иной ипостаси; речь идет не о любовных обвинениях и жалобах, а о другом, более принципиальном споре, что ощущается уже в летнем стихотворении 1917 года:

Ты отступник: за остров зеленый

Отдал, отдал родную страну…

И дальше эта тема настойчиво повторяется.

Борис Анреп вспоминает, что Анну Ахматову огорчал его атеизм и что она не раз говорила об этом. Та же тема возникает теперь:

Так теперь и кощунствуй, и чванься,

Православную душу губя…

Отношения между героем и героиней драмы меняются. Она все более ясно ощущает свою нравственную, религиозную и историческую правоту, более того, приписывает и герою понимание этой правоты:

Для чего ж ты приходишь и стонешь

Под высоким окошком моим?

Вокруг тебя и воды и цветы,

Зачем же к нищей грешнице стучишься?

Все чаще ветер западный приносит

Твои упреки и твои мольбы.

Изменение позиции лирической героини вряд ли связано с биографическими моментами, так как, по утверждению Анрепа, переписки между ними не было. Но развитие темы продолжается и достигает кульминации в знаменательном стихотворении «Мне голос был…», так же посвященном Борису Анрепу. И в поздних стихах – 1961 год, адресованных ему же, мотив морального торжества человека, оставшегося верным родине, несмотря на все пережитые бедствия, находят свое потрясающее по силе завершение:

Он больше без меня не мог:

Пускай позор, пускай острог…

Я без него могла.

И уже цитированное:

Прав, что не взял меня с собой

И не назвал своей подругой,

Я стала песней и судьбой,

Ночной бессонницей и вьюгой.

Следовательно, можно наметить направление эволюции образа героя: идеальный возлюбленный приобретает черты, вызывающие горечь героини, а в дальнейшем с ним ведется долгий, на десятилетия растянувшийся спор по важнейшему для Ахматовой вопросу об отношении к родине и эмиграции.

Итак, понимание внутреннего единства стихов, образующих скрытые циклы – циклы, связанные биографически, тематически и художественно, позволяет глубже постичь и отдельные этапы, и общее направление творческого развития Анны Андреевны Ахматовой.

1.2Цикл Анны Ахматовой «Тайны ремесла»

Цикл Анны Ахматовой «Тайны ремесла» впервые опубликован в ее последней прижизненной книге стихов «Бег времени», вышедшей в октябре 1965 года.

Цикл «Тайны ремесла» был составлен из стихотворений, написанных в разное время, которые не были первоначально задуманы как цикл. Это цикл стихотворений о сущности, природе поэзии и ее значении, о том, как рождаются поэтические произведения, какова природа вдохновения, о том, кто такой поэт, о музе и читателе.

На первый взгляд, здесь творческое начало мало проявляется, особенно если учесть, что циклические контексты могут быть созданы без ведома и без участия автора.

Два слова в названии цикла Ахматовой успели стать именем нарицательным, указывающим на таинства любого искусства. Это словосочетание – тайны ремесла – стало настолько привычным, что мы мало задумываемся над заключенным в нем оксюмороном. Ведь в ремесле не должно быть ничего тайного, это набор понятийных и доступных каждому навыков и умений.

В данном цикле стихотворений Ахматова верна традициям поэтического направления, к которому она принадлежала – акмеизма: словесное искусство воспринимается как ремесло, в котором можно достичь высочайшего уровня владения отточенным поэтическим словом.

Цикл «Тайны ремесла» начинается с самой сути, с приходом вдохновения в стихотворении «Творчество». Ахматова подробно описывает процесс появления стихотворения:

Бывает так: какая-то истома;

В ушах не умолкает бой часов…

Первые же строки первого стихотворения обрушивают на читателя «бездну шепотов и звонов», которую побеждают единственный звук:

Так вкруг него непоправимо тихо.

Одновременно возникает мотив магического круга («Сужается какой-то тайный круг») – автор сужает пространство, вводя в тайный круг читателя и приглашая присутствовать при создании стихотворения:

И просто продиктованные строчки

Ложатся в белоснежную тетрадь.

Становится необычайно тихо, так, «что слышно, как в лесу растет трава». Только затем

…послышались слова

И легких рифм сигнальные звоночки…

Так автор с самого начала раскрывает перед читателем «тайны ремесла». Приход вдохновения описан так подробно, что никаких тайн не остается, все должно быть понятно. Действительно просто:

Подумаешь, тоже работа, –

Беспечное это житье:

Подслушать у музыки что-то

И выдать шутя за свое.

За открывающим цикл стихотворением «Творчество» следует «Мне ни к чему одические рати…» Объединяет эти стихотворения не только их соседство, но и стихотворный размер: пятистопный ямб с чередующимися мужскими и женскими рифмами. Выделяются только последние строки каждого из трех катренов. Эти строки являются ключевыми и именно в них разрешается смысловое движение каждого из четверостиший: «Не так как у людей»; «Как лопухи и лебеда»; «Не радость вам и мне».

Стихотворение написано очень простым языком, мы встречаем в нем разговорные синтаксические конструкции: «мне ни к чему», «на радость мне и вам», «По мне». И строфа в стихотворении построена так, чтобы создавать впечатление разговорной речи. Это ощущение возникает за счет того, что три первых стиха написаны пятистопным ямбом, а четвертый стих каждой строфы резко понижается, краткость каждой строки семантически выделяет стихи.

«Одические рати», «прелесть элегических затей» – эти словосочетания двух первых стихов первой строфы стилистически контрастируют с нарочито сниженной лексикой всего стихотворения.

Заключительные строки ахматовского стихотворения, заряженные энергией автора, звучат особенно эмоционально. Вообще поэтическое повествование Ахматовой проникнуто настроением бодрости и оптимизма. Этому во многом способствует выбранный поэтессой стихотворный размер – ямб. А встречающиеся в каждой строке пропуски ударений придают стихотворению оттенок размышления, поэтического раздумья.

Нельзя не сказать о том, что ахматовские стихотворения не отличаются богатством используемых автором средств выразительности. Поэтесса явно предпочитала небольшой объем и простоту поэтической речи.

Но это не лишает стихотворения глубокого смысла. В поэтическом тексте явно чувствуется весеннее дыхание жизни. Мы видим «желтый одуванчик у забора», вдыхаем «дегтя запах свежий». И вообще рождение нового мы чаще всего связываем с весенней порой («растут стихи»).

Однако главная мысль стихотворения звучит в его финальных строчках:

И стих уже звучит, задорен, нежен,

Не радость вам и мне.

Таким образом, главное назначение поэзии, по мысли автора, – это способность дарить людям радость, радость от соприкосновения высокого искусства.

Далее следуют стихотворения, посвященные главным участникам творческого таинства: «Муза», «Поэт», «Читатель», «Про стихи», «Многое еще, наверно, хочет…», «Подумаешь, тоже, работа…». Причем, с «музой» и «поэтом» – обхождение вполне «свойское»: «Как жить мне с этой обузой…», «Подумаешь, тоже, работа…» Такое «фамильярное» отношение к Музе и Поэту только оттеняет уважение перед Читателем, которому посвящено пятое стихотворение цикла. Читатель «неизменен и вечен», ведь без него не может состоятся главное событие – «беседы блаженный зной».

Чтоб быть современнику ясным,

Ведь настежь распахнут поэт.

Происходит своеобразный перенос вечности существования стихов на вечность существования читателя.

А он неизменен и вечен –

Поэта неведомый друг.

Шестое стихотворение называется «Последнее стихотворение», но на самом деле речь идет в нем о разных персонажах-стихах. Оказывается, у каждого стихотворения (как у человека) свой характер и все они разные, непохожие друг на друга. Одно веселое, счастливое:

Одно, словно кем-то встревоженный гром,

С дыханием жизни врывается в дом,

Смеется, у горла трепещет,

И кружится, и рукоплещет.

Другое – суровое, грозное:

Другое, в полночной родясь тишине,

Не знаю оттуда крадется ко мне,

Из зеркала смотрит пустого

И что-то бормочет сурово.

А бывает и так, что стихотворение «гранится, меняется, вьется, а в руки живым не дается».

Не приходит ощущение не только радости, но и ощущение потери, тоски:

И я не знавала жесточе беды –

Ушло, и его протянулись следы

К какому-то крайнему краю,

А я без него…умираю.

В цикле использованы различные стихотворные размеры: пятистопный ямб (1–2 стихотворения), дольник, в основе которого трехстопный амфибрахий (3), трехстопный амфибрахий (4–5 стихотворение), четырехстопный амфибрахий с отдельными трехстопными строчками (6), снова пятистопный ямб (7), четырехстопный (8) и пятистопный (9) хорей.

Метрическое движение от ямба в начале цикла к более энергичному хорею