Интерпретация свободы в понимании Довлатова

В этой работе нами будет исследована проблема этического выбора литературного поколения 60-х годов XX века. С рождением Советской империи наши соотечественники лишились многих прав. Система как бы ненавязчиво разделила всю землю на «Мир» и «Антимир», тем самым не позволяя человеку чувствовать «духовного».

Большинство творческих людей того времени в своих работах противопоставляли одно другому, но совершенно другую версию предложил человечеству в 70-х годах XX века писатель Сергей Довлатов. Он нашел возможность сосуществования двух миров в рамках анекдота и абсурда. Причем до него на таком масштабном уровне сделать этого не удавалось никому. Довлатов же попытался отыскать компромисс и дать возможность сосуществовать двум мирам под одной крышей. Мало кто видел в Сергее Довлатове писателя-примиренца, писателя, в чьем нравственно-этическом опыте проявилось не осуждение мира и человека как несовершенных и негативных сущностей, а принятие их такими, какие они есть.

Эта работа ставит своей целью рассмотреть творчество Сергея Довлатова с точки зрения свободного от ограничений писателя. Также мы попробуем разглядеть за стилистическими и поэтическими особенностями его прозы стремление нравственно оправдать мир и человека, в нем живущего, не разделяя действительность на «Мир» и «Антимир», а дать им возможность полностью реализовать себя в условиях абсурда. На самореализацию имеет право Добро и Зло, и плохой человек и хороший.

Также цель этой работы показать свободу в понимании Сергея Довлатова, его отношение к герою и стилю, к жизни, в отношении к тексту и читателю.

Для раскрытия данной проблемы, во-первых, необходимо рассмотреть понятие «свободы» в различные времена истории человечества, в понимании классиков русской литературы, а затем и в понимании литераторов XX века.

Во-вторых, необходим обзор с исторической точки зрения, т. е. следует учесть политическую ситуацию в России во второй половине XX века, а именно в 60-80 годы.

В-третьих, немаловажной является и биография Сергея Довлатова, рассказанная как им самим, так и его современниками.

И, конечно, анализ прозы Сергея Довлатова. Рассмотрим его отношение к своим героям, права и особенности его героев. Также рассмотрим стилистические особенности произведений Сергея Довлатова, подход с точки зрения языка и восприятия мира.


1.Интерпретация понятия «свобода»

Свобода не легка, как думают ее враги, клевещущие на нее, свобода трудна, она есть тяжелое бремя. И люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя... Все в человеческой жизни должно пройти через свободу, через испытание свободы, через отвержение соблазнов свободы.

Николай Александрович Бердяев

Проблема свободы – одна из наиболее важных и сложных проблем, волновавшая многих мыслителей не одно тысячелетие. Можно сказать, что это своего рода загадка, которую из века в век пытаются разгадать многие поколения людей. Само понятие свободы заключает в себе подчас самое непредсказуемое содержание, это понятие очень многогранно, ёмко, исторически изменчиво и противоречиво. Говоря о сложности идеи свободы, Гегель писал: «Ни об одной идее нельзя с таким полным правом сказать, что она неопределенна, многозначна, доступна величайшим недоразумениям и потому действительно им подвержена, как об идее свободы».

Свидетельством смысловой «подвижности» и «неконкретности» понятия служит тот факт, что возникает в разных областях науки. В философии «свобода», как правило, противостоит «необходимости», в этике – «ответственности», в политике – «порядку». Да и сама содержательная интерпретация слова содержит разнообразные оттенки: она может ассоциироваться как с полным своеволием, так и с сознательным решением, как с тончайшим мотивированием человеческих поступков, так и с осознанной необходимостью.

В каждую эпоху проблема свободы преподносится и решается по-разному, нередко в противоположных смыслах, в зависимости от характера общественных отношений, от потребностей и исторических задач. Философия свободы человека была предметом исследования различных направлений: Канта и Гегеля, Шопенгауэра и Ницше, Сартра и Ясперса, Бердяева и Соловьева.

Свобода – одна из неоспоримых общечеловеческих ценностей. Однако даже самые радикальные умы прошлого, выступавшие в её защиту, полагали, что свобода не абсолютна. Предоставление индивиду права распоряжаться собственной жизнью может обратить наш мир в мир хаоса. В индивиде сильны инстинкты своеволия, эгоизма, разрушительности. Свобода хороша, пока человек умеряет свои порывы. Человеческая свобода имеет свои противоречия.

Например, еще Гете писал: «Свобода – странная вещь. Каждый может легко обрести ее, если только он умеет ограничиваться и находить самого себя. И на что нам избыток свободы, который мы не в состоянии использовать?» Примером Гете приводит комнаты, в которые зимой не заходил. Для него было достаточно маленькой комнатушки с мелочами, книгами, предметами искусства. «Какую пользу я имел от моего просторного дома и от свободы ходить из одной комнаты в другую, когда у меня не было потребности использовать эту свободу». В этом высказывании отражается вся мнимость человеческой природы. Мы понимаем, что каждый человек желает быть свободным, но…сможет ли он правильно, с пользой для себя и окружающих использовать это «благо»? Вопрос достаточно сложный и, повторюсь, противоречивый.

Люди так рвутся к получению свободы, что нередко даже не задумываются о её последствиях. Американский философ Эрих Фромм выявил и описал особый феномен человеческого сознания и поведения – бегство от свободы. Так называется его книга, которая была выпущена в 1941 году. Основная идея книги состоит в том, что свобода, хотя и принесла человеку независимость и наделила смыслом его существование, но в то же время изолировала его, пробудила в нем чувство бессилия и тревоги. Следствием подобной изоляции стало одиночество. Если индивид достиг максимальной или абсолютной свободы в мире, он начинает понимать, что свобода обернулась беспредельным одиночеством. Устранив все формы зависимости, индивид, в конце концов, остается со своей индивидуальностью. Исчезают многочисленные запреты, которые, хотя и ограничивали свободу человека, но делали его близким определенному кругу людей. В «Братьях Карамазовых» Достоевского звучит идеальная для описания этого состояния фраза: «Человек свободен – это значит он одинок».

Давайте теперь посмотрим на определение понятия «свободы» в «Толковом словаре» Владимира Даля. «Свобода - своя воля, простор, возможность действовать по-своему; отсутствие стесненья, неволи, рабства, подчинения чужой воле. Свобода понятие сравнительное; она может относиться до простора частного, ограниченного, к известному делу относящемуся, или к разным степеням этого простора, и наконец, к полному, необузданному произволу или самовольству. Свобода печати, отсутствие цензуры, но может быть ответ перед судом. Свобода мысли, безответственность за мысли, убеждения свои. Свобода слова, позволенье выражать мысли свои. Свободное обращенье, слишком вольное. Тот свободен, кто не подчиняется страстям, прихотям своим».

Но так ли просто действовать по «своей воле», не подчиняясь «страстям и прихотям своим»? Конечно, это непросто. В искусстве мы можем довольно часто встретить героев, исторических личностей, поддавшихся страстям. В русской литературе таких примеров множество: это и Анна Каренина, и Родион Раскольников, и Бенедикт, и многие другие персонажи.

Философия ХХ столетия показала, что свобода может стать бременем, непосильным для человека, чем-то таким, от чего он старается избавиться.

«Последняя четверть ХХ века в русской литературе определилась властью зла», – утверждает русский писатель Виктор Ерофеев. Он припоминает тургеневского Базарова, который сказал невыразимо милосердную и подающую великие надежды человечеству фразу: «Человек хорош, обстоятельства плохи». Эту фразу можно поставить эпиграфом ко всей русской литературе. Вся русская литература – это философия надежды, вера в возможность перемен, вера в сказочный конец, надежда на то, что у каждой Наташи Ростовой будет свой принц и свой бал. Русская классическая литература учит тому, как оставаться человеком в невыносимых условиях.

Всегда обстоятельства русской жизни были плачевны и неестественны. Писатели отчаянно боролись с ними, и эта борьба во многом заслоняла вопрос о сущности человеческой природы. В итоге, при всем богатстве русской литературы, с уникальностью ее психологических портретов, стилистическим многообразием, религиозными поисками, ее общее мировоззренческое кредо сводилось к философии надежды. Выражалось оно в оптимистической вере в возможность перемен, которые обеспечат человеку достойное существование. Таким образом, мы видим, что свободе попросту не было места, размышления литераторов сводились совсем к другим вещам. Отсюда и появляются так называемые «маленькие люди» в русской литературе, которые живут на страницах произведений в ожидании перемен.

Это не удивительно: у огромного количества людей не только юные, но и зрелые годы проходят в ожидании перелома. Почти неважно, какого именно, лишь бы это резко изменило жизнь — будь то повышение по службе или увольнение, выигрыш в лотерею, далекий отъезд, прорыв потаенного таланта, наконец, смерть — она ведь еще круче меняет жизнь. Этот выжидательный комплекс — главнейшая черта «маленького человека». Наша классика уловила эту общую черту: несложную драму нереализованной жизни и, в свою очередь, передала в наследство веку двадцатому. Культура и традиции ХХ века увидели, что переданный великой русской литературой человек настолько мал, что дальнейшему уменьшению не подлежит. Но что интересно – это то, что в XX веке мы почти не видим «маленьких людей», что же с ними произошло?

«Мне ненавистен простой человек, т. е. ненавистен постоянно и глубоко, противен в занятости и в досуге, в радости и в слезах, в привязанности и в злости, все его вкусы, и манеры, и вся его простота, наконец», — дневниковая запись 1966 года Венедикта Ерофеева.

Можно подобрать сотни таких откровений из литературы 60 – 80-х годов. Встречаем мысль о том, что лучше алкоголик, дегенерат, преступник, чем антидуховный, тупой, средний человек. Простота, в данном случае, хуже воровства. Поэтому в цене преступники, алкоголики, сумасшедшие. В этом и заключается своеобразная свобода литераторов 60 – 80-х годов. Они позволяют себе быть откровеннее, реально смотреть на происходящее, без идеализирования и принижения своих героев – они такие, какие есть.

Очень точно, на мой взгляд, сказал Альберт Камю о свободе и искусстве: «Искусство балансирует между двумя пропастями — легкомыслием и пропагандой. На гребне хребта, по которому идет вперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске, однако, и только в нем, заключается свобода искусства».


2.Историческое положение в России во второй половине XXвека. Жизнь Сергея Довлатова

2.1 Историческое положение в России во второй половине XXвека

Пока есть государство, нет свободы.

Когда будет свобода, не будет государства.

Владимир Ленин

Свойство тирана - отталкивать всех, сердце которых гордо и свободно.

Аристотель

Победа в Великой отечественной войне изменила психологию советского народа. Народ почувствовал свою силу и значимость. Миллионы советских людей побывали за рубежом, увиденное там сильно подорвало веру во внушаемые сталинской пропагандой мифы о неизбежном кризисе капитализма, нищете и эксплуатации трудящихся. Возросло чувство собственного достоинства, патриотизма, проявился огромный интерес к культурным ценностям. Победа давала основание надеяться на прекращение борьбы с внутренними и внешними врагами. В обществе витал дух надежды на улучшение жизни (ведь самое страшное было уже позади), на свободу, которая была завоевана кровью. Лучшую жизнь каждый понимал по-своему: одни ждали освобождения репрессированных, другие – роспуска колхозов, третьи – свободы слова, альтернативных выборов и других гражданских свобод.

Во время правления Сталина принимались жесткие меры в борьбе с инакомыслием. Система власти по-прежнему носила жёстко централизованный характер. Сталинское руководство, опасаясь потери контроля над страной, стремилось возродить атмосферу страха, идеологического диктата, характерных для конца 30-х годов.

Позже, во время правления Брежнева главной задачей первых лет было искоренение одного из детищ хрущёвской «оттепели» - надежды на свободу слова и либерализацию системы.

Опять последовали аресты литераторов и других представителей искусства. В сентябре 1965г. арестовали писателей А. Синявского и Ю. Даниеля, которые опубликовали на западе свои сочинения, чем и вызвали негодование советской власти. Им ставились в вину агитация и пропаганда в целях подрыва и ослабления советской власти в произведениях, которые они под псевдонимами опубликовали за рубежом. Синявский был осужден на 7 лет, Даниэль на 5 лет.

За арестом писателей последовала довольно широкая кампания писем протеста – метод, опробованный раньше (при суде над И. Бродским) и принесший тогда положительные результаты. Теперь же петиционная кампания была шире и провела окончательный раздел между властью и обществом. Борьба в защиту писателей, по существу, стала борьбой за свободу.

Выход в свет произведений, оправдывающих Сталина, ужесточение цензуры, ослабленной после 20-го съезда КПСС, весьма волновали общество. Накануне XXIII съезда КПСС 25 видных деятелей культуры и науки обратились с письмом в ЦК КПСС, в котором говорилось об опасности наблюдающейся частичной реабилитации Сталина. Однако немалая часть «подписантов» не стали активными правозащитниками, надеясь, что руководство страны внемлет высказанному общественному мнению и продолжит либеральные начинания прежних лет.

В тоже время произошла первая в советское время демонстрация под правозащитными лозунгами – 5 декабря 1965 г., в День Советской Конституции, в Москве на Пушкинской площади. В демонстрации приняли участие около 200 человек. Они требовали гласного суда над писателями. Были задержаны около 20 студентов. Но, тем не менее, демонстрация дала результаты, процесс по делу Синявского и Даниеля был открытым.

В 1972 – 1974 гг. прокатились массовые аресты правозащитников. Наряду с открытыми репрессиями власти использовали все средства дискредитации режима, подтасовку фактов и явную ложь. Усилилось использование психиатрии в политических целях - за 1972 - 1974 были признаны невменяемыми 73% лиц, направленных на экспертизу в ЦИСП им. Сербского. Правозащитное движение практически перестало существовать. Уцелевшие ушли в подполье.

В ходе «третьей волны» эмиграции, с конца 60-х до конца 80-х годов за рубежом оказалось очень много представителей творческой интеллигенции, которая не мирилась со своим положением изгнанников и продолжала активную борьбу за свою творческую индивидуальность, за преобразования на Родине. Поэтому, как первый исход русской интеллигенции в годы гражданской войны, так и последний поток русской интеллектуальной эмиграции представляются более значительными по своему объему и вкладу в российскую и мировую культуру.

В более сложной ситуации, по сравнению с научной интеллигенцией, оказались представители художественной культуры, поскольку художественное творчество определяется в первую очередь эмоциональным настроением и вдохновением. Поэтому для многих отечественных писателей, поэтов, композиторов эмиграция обернулась настоящей трагедией.

Но эмигрировав на Запад, русские писатели «третьей волны» не прекращали активной творческой работы. По отношению к «непослушным» писателям советские власти применяли новую тактику - лишение гражданства.

Одним из наиболее известных писателей, пострадавшим в Советскую эпоху, был А.И. Солженицын. В 1968 г. на Западе вышел его роман «В круге первом», официальная реакция на который была довольно жестокой – на следующий год Солженицына исключили из Союза писателей РСФСР. Присуждение А.И. Солженицыну Нобелевской премии в октябре 1970 г. вызвало ажиотаж, началась травля, лейтмотивом которой был тезис: «Нобелевская премия – каинова печать за предательство своего народа». В 1973 – 1974 гг. на Западе вышел "Архипелаг ГУЛАГ". В феврале 1974 г. писатель был арестован и выслан за границу (сначала он жил в ФРГ, затем США).

В 70-80 годы Родину вынуждены были покинуть такие талантливые писатели и поэты, как Юз Алешковский, Иосиф Бродский, Наталья Горбаневская, Сергей Довлатов, Наум Коржавин, Эдуард Лимонов и другие. Двое из писателей-эмигрантов «третьей волны» были удостоены Нобелевской премии по литературе: в 1970 г. - А. Солженицын, в 1987 г. - И. Бродский.

Одним из самых наблюдательных и остроумных мастеров юмористического рассказа был Сергей Довлатов, умевший талантливо и иронично передавать мелкие детали эмигрантской жизни.

2.2 Жизнь Сергея Довлатова

Если человек может жить не принуждённо, не автоматически, а спонтанно, то он осознаёт себя как активную творческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл – сама жизнь.

Эрих Фромм

«Я вынужден сообщить какие-то детали моей биографии, иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.

Толстый застенчивый мальчик…Бедность…Мать самокритично бросила театр и работает корректором…

Школа…Дружба с Алёшей …Алёша шалит, мне поручено воспитывать его…Я становлюсь маленьким гувернёром…Я умнее и больше читал…Я знаю, как угодить взрослым…

Чёрные дворы…Мечты о силе и бесстрашии…Похороны дохлой кошки за сараями…Моя надгробная речь…Я умею говорить, рассказывать…

Бесконечные двойки…Равнодушие к точным наукам…Неуклюжие эпиграммы…

1952 год. Я отсылаю в газету «Ленинские искры» четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три – про животных…

Первые рассказы. Напоминают худшие вещи средних профессионалов…

С поэзией кончено навсегда.

Аттестат зрелости…Производственный стаж…Сигареты, вино и мужские разговоры…Растущая тяга к плебсу. (То есть буквально ни одного интеллигентного приятеля. ) Университет имени Жданова. (Звучит не хуже, чем «Университет имени Аль Капоне»)…Филфак…Прогулы…Студенческие литературные упражнения…

Бесконечные переэкзаменовки…Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой…Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами – Рейном, Найманом, Бродским.

1960 год. Новый творческий подъём. Рассказы, пошлые до крайности. Тема – одиночество.

Выпирающие рёбра подтекста. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий…

Развод, отмеченный трёхдневной пьянкой…Безделье…Повестка из военкомата…За три дня до этого я покинул университет.

Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался.

Языка я не знал совершенно. Ни слова. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду…»

Так сам Сергей Довлатов вкратце рассказывает нам свою биографию в рассказе «Ремесло». Уникальная, простая манера изложения и жанр, который сам автор называет «псевдодокументалистикой», дают нам вполне ясную картину жизни Сергея Довлатова. Всё это мгновенно располагает читателя к автору.

Сергей Довлатов родился 3 сентября 1941 года в эвакуации в Уфе. В 1945 году семья вернулась в Ленинград. К этому городу у писателя особое отношение. Впоследствии письма друзьям из Нью-Йорка в СССР Сергей Довлатов подписывал: «Национальность – ленинградец. Отчество – с Невы».

Семья Сергея Довлатова была тесно связана с театральной и, в особенности, с литературной средой Ленинграда. Отец писателя, Донат Исаакович Мечик, был театральным режиссёром, мать, Нора Сергеевна Довлатова, литературным корректором. Большую роль в жизни молодого Сергея Довлатова сыграла сестра матери, Маргарита Сергеевна. Она возглавляла центральное литературное объединение при Союзе писателей в Ленинграде, так же она была старшим редактором издательства «Молодая гвардия».

В разное время ЛИТО возглавляли Леонид Рахманов, Геннадий Гор, Виктор Бакинский. Основа литературного стиля Сергея Довлатова была заложена именно в этой школе – точность, изысканность, лаконизм при внешней простоте.

В 1959 году Сергей Довлатов поступил на отделение финского языка филологического факультеты Ленинградского университета. «Мир так был набит литературой, юмором и пьянством, что не оставлял места остальному. То есть не оставлял места совершенно!» Так, Сергей Довлатов пришёл на экзамен по немецкому языку, зная на этом языке два слова: Маркс и Энгельс. Естественно, был исключен из университета; естественно, был призван в армию. В армии служил в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. По словам Бродского, «вернулся он оттуда как Толстой из Крыма со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде». Вернулся молодой начинающий, но вполне сформировавшийся литератор.

Следующим местом жительства Сергея Довлатова был Таллин, где он работал корреспондентом газеты «Советская Эстония». «Таллин – это и была первая настоящая эмиграция. Постоянный привкус фальши и первый опыт этнической изоляции», - пишет об этом городе Довлатов.

В 1976 году Сергей Довлатов вернулся в Ленинград, работал в журнале «Костёр». С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате. Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. В 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах «Континент» и «Время и мы», так же радио «Свобода» неделю транслировало его повести. Стало уже окончательно ясно, что в СССР Сергея Довлатова печатать не будут. Кроме этого последавали обычные в таких случаях репрессии со стороны властей: исключение из Союза журналистов, лишение всех иных заработков. Со стороны КГБ шло давление по поводу отъезда из страны, иначе же грозил арест.

«Если газеты то и дело сообщают об очередном раскрытом заговоре и новой партии арестованных, осужденных, расстрелянных, высланных, заключенных в лагеря и тюрьмы; если регулярно исчезают соседи по квартире, сослуживцы, друзья; если в комнате под кроватью или у двери возник чемоданчик с собранной партией белья, а от шагов на лестнице или ночного звонка в дверь сжалось сердце — значит аресты, этапы, тюрьмы, ссылки стали повседневностью, частью жизни», - пишет об этом периоде В. Сажин.

В 1978 году заканчивается «советский период Довлатова». Сам он пишет следующее: «Жизнь моя долгие годы катилась с Востока на Запад. И третьим городом этой жизни стал Нью-Йорк. Я думаю – это мой последний, решающий, окончательный город. Отсюда можно эмигрировать только на Луну». И он был прав.

«На каком-то этапе возникла необходимость выбора между Нью-Йорком и тюрьмой. И я решил, что колебаться в этой ситуации долго не следует…Продолжаться долго такая ситуация не могла: жить в Ленинграде, публиковаться на Западе и при этом находиться на свободе и в относительном благополучии даже, ибо я продолжал работать и никаких особых драматических событий в моей жизни не произошло в ту пору. И я уехал», - говорит об отъезде Сергей Довлатов.

Сергей Довлатов с семьёй по израильской визе маршрутом Вена – Рим – Нью-Йорк отправляется в эмиграцию. У него практически не было никакой надежды вернуться на родину, в чём и является «особенность» третьей волны эмиграции. Сергей Довлатов знал, что в Америке литература не является источником существования, что людям с его складом ума очень трудно найти работу. Но…дома он был лишён возможности зарабатывать себе на жизнь по выбранной специальности, так как он «всего лишь писал идейно чуждые рассказы».

Об отъезде из страны Сергей Довлатов говорит, что «лишений, которым подвергалась первая и вторая эмиграция, мы не испытывали. Наше пребывание здесь (на Западе) было узаконено, сопровождалось какими-то преимуществами, льготами. Мы уехали с комфортом, и никаких тяжёлых драм здесь не было, к счастью». Эмиграция была вполне осознанным решением писателя.

Сергей Довлатов именно в США состоялся как серьёзный профессиональный писатель. На родине остались две его литературные публикации: в «Неве» и «Юности» (откровенно халтурные повести о рабочем классе). В США за 12 лет было выпущено 12 книг на русском языке, 6 книг на английском.

Немаловажно, что после нобелевских лауреатов Бродского и Солженицына Сергей Довлатов был третьим по популярности в англоязычных литературных кругах. Он был постоянным автором журнала «Нью-Йоркер», до него такой чести удостаивался только Набоков.

Писательская деятельность Довлатова шла хорошо, он наконец-то стал признанным широкой публикой, хотя на родине его произведения стали печатать только после его смерти.

Смерть – такая же составляющая жизни, как и рождение. Как каждый настоящий писатель, Сергей Довлатов достаточно много писал о смерти. «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще заканчивается». Писал с присущим ему юмором, но в то же в время вполне серьёзно. Сергей Довлатов считал, что о смерти писать нужно, но писать грамотно, без стилистических ошибок, писать с юмором, но без самолюбования. «Все интересуются, что там будет после смерти. После смерти начинается – история».

Записи Сергея Довлатова о смерти иногда кажутся из области так называемого «чёрного юмора», например: «Возраст у меня такой, что, покупая обувь, я каждый раз задумываюсь: «Не в этих ли штиблетах меня будут хоронить?» Человек умирает только тогда, когда чувствует, что он может уйти. Уход Сергея Довлатова окрашен в какие-то полумистические тона. К своему 50-летию Сергей Довлатов хотел издать малое собрание сочинений, книгу хотел назвать «Рассказы». Сослуживцы на радио «Свобода» отговаривали его и шутили, что так называют только посмертные издания. Над его рабочим столом был запечатанный конверт с надписью: «Вскрыть после моей смерти».

24 августа 1990 года Сергея Довлатова не стало. На надгробном камне выгравирован его автопортрет: «Одна смешная непрерывная артистически завершённая линия» (И. Бродский).


3. Особенности прозы Сергея Довлатова. Раскрытие темы свободы

Искусство балансирует между двумя пропастями — легкомыслием и пропагандой. На гребне хребта, по которому идет вперед большой художник, каждый шаг — приключение, величайший риск. В этом риске, однако, и только в нем, заключается свобода искусства.

А. Камю

В советский период первостепенной целью литературы являлось научить как «в стране Советской жить». Россия всегда считалась литературной страной, она давно взяла бразды правления человеком в свои руки и к 60-м годам так приспособилась, что управляла массой, используя незатейливые универсальные средства. Отведя такие формы воздействия на человека как религия и философия на второй план, она взвалила на себя непосильное бремя нравственного воспитания народа. Литератор стал посредником между различными социальными группами, в первую очередь между совокупностью социальных групп, то есть народом и властью. Теперь это и философ, и реформатор, и правоизвестник «новой веры». О чем бы ни рассказывало произведение — главная его цель была дидактической. Как и в любом явлении, здесь можно отыскать свои положительные стороны. Литература перестала быть элитарной, то есть литературой для избранных. Шаблон был одним и тем же и для фрезеровщика, и для профессора. Литература как будто поставила на свою обложку штамп «для среднего советского человека». Управление массами считалось почётным званием. Особенно ценились чиновники социалистического искусства, умеющие ладно и красиво описать стахановский подвиг, наивно считая, что чем красивее напишут, тем лучше будут работать люди. Довлатов уместно сравнил эту ситуацию с первобытной ритуальной традицией в культовой живописи наших предков: «Рисуешь на скале бизона — получаешь вечером жаркое».

Литература второй половины XX века взяла на вооружение эти признаки, чтобы доказать, что её главный герой прежде всего человек. У поколения 60-х начинает умирать страх, внедренный ещё в их отцов и дедов. Большинство уже утратило инстинкт самосохранения, и наиболее яркая и самобытная часть этого литературного поколения спустя четверть века оказалась в самом низу общества: в подвалах котельных и дворницких. Целое поколение писателей — не вдруг, конечно, и тем более не сознательно — выбирало нежилые уровни. Только там, на задворках жизни, смогла зародиться и существовать независимая русская культура последнего тридцатилетия. Герои произведений этого периода пьют, поступают наперекор собственной выгоде, кончают жизнь самоубийством, т.е. реализуют себя как люди.

Сергей Довлатов встал на защиту человека. Он объяснял людское озверение злом внешних обстоятельств и случайностью. Он говорит, что есть предрасположенность к добру и злу, и только «ненормальные ситуации» способны сдвинуть шкалу в том или ином направлении. Люди выказывают равную возможность оказаться на том или ином конце обстоятельств. Конкретного человека нельзя зачислить ни в «добрые», ни в «злые», ни в «плохие», ни в «хорошие». Сегодня – злой, завтра – добрый. Герой Довлатова иррационален и в этой иррациональности заключена его свобода. Отсюда «2+2=5», есть стремление освободиться от всех рамок и ограничений.

Довлатов более милосердно, нежели мудро, подошел к своему творчеству. Привычный делать щедрые подарки, он отдает себя ненавязчиво и нежно. Он сумел заставить нас забыть автора. Сумел рассказать чужие истории, как свои. И мы упиваемся игрой, забыв о себе, о времени, о нём, а только думаем о жизни, о времени, о нас самих и о необъятности мира.

К сожалению, степень изученности творчества этого писателя в нашей стране ничтожно мала, потому что его воспринимали очень упрощённо и приземлено, но то, что публиковалось с 1992 года (в основном воспоминания друзей) позволяет дать высокую оценку его мастерству и душевным качествам.

3.1 Свобода Сергея Довлатова в определении себя как «рассказчика»

Всю жизнь стремился к выработке того сдержанного непритязательного слога, при котором читатели и слушатели овладевают содержанием, сами не замечая каким способом они его усваивают.

Б. Пастернак.

Этот эпиграф – единственная цитата, выписанная Сергеем Довлатовым, которая стала его кредо. Сергей Довлатов стремился к тому, чтобы речь его была лаконична и предельно емкостная. У него была теория, что каждый прозаик должен вводить в своё письмо некий дисциплинирующий момент. И у него таким моментом было то, что все слова во фразе начинаются на разные буквы. Такое правило искусственного замедления текста применилось и в «Заповеднике», где была переделана цитата Пушкина. «К нему не зарастёт народная тропа» - меня не устраивало «нему» и «народная», - пишет Сергей Довлатов, - И я пошёл на то чтобы поставить: «К нему не зарастёт священная тропа». А затем сделал сноску: «Искажённая цитата. У Пушкина – народная тропа». С предлогом мне пришлось смириться. Ничего не мог придумать».

Он не был формалистом и эстетом, его замедленное письмо – это способ максимального самовыражения. Его предложения всё более укорачивались – это школа Хемингуэя, одного из его любимых авторов. Его любимым писателем был Куприн. Сергей Довлатов вообще считал, что неприлично называть любимым писателем Достоевского или Толстого, а Куприн – это его уровень. Любимый поэт – Бродский. Любимые произведения – «Хаджи-Мурат» и «Капитанская дочка».

Мы воспринимаем Сергея Довлатова как писателя-юмориста, но сам он говорит, что «у меня такой задачи веселить публику не было, а юмор и печаль, как известно, движутся параллельно. Практически для всех русских юмористов, которых мы чтим, смех сквозь слёзы это обычное состояние. Я не хочу себя сравнивать ни с кем из великих писателей, но, наверное, печаль и улыбка сопутствуют друг другу».

Сергей Довлатов вообще не считал себя писателем, он говорил о себе как о рассказчике, объясняя это тем, что «деятельность писателя в традиционном русском понимании связана с постановкой каких-то исторических, психологических, духовных, нравственных задач». А он, в отличие от писателя, рассказывает истории. Когда-то он делал это устно, а потом начал истории записывать. Как он сам говорил: «Ничем другим я не занимаюсь с лёгкостью и удовольствием, всякая другая деятельность связана с какими-то сложностями, мучениями, напряжением сил. Поэтому всю жизнь я рассказываю истории, которые либо где-то слышал, либо выдумал, либо преобразил».

Повести Сергея Довлатова кажутся автобиографичными и, на первый взгляд, больше походят на документальные произведения, чем на художественные. Но это сознательный приём, это поиск формы, поиск своего пути в литературе. Стоит только вчитаться – открываешь целые россыпи ярких художественных образов, поражаешься богатству речевого материала. Это как бы синтез художественной речи и публицистики.

Слияние литературных жанров – характерная черта любого переходного периода, когда уже закончился старый век, но еще не наступил новый (хронологические рамки тут не в счёт, век заканчивается тогда, когда исчерпаны его потенциальные возможности). В такие моменты закладываются основы новых форм и отношений во всех областях жизни, в том числе и в литературе. Сергей Довлатов смело ломает границы прежних, устоявшихся жанров. Помимо публицистики он вводит в свою прозу и черты сатиры и юмора.

Сам он говорит, что «тот жанр, в котором я выступаю, это такой псевдодокументализм. Я пишу псевдодокументальные истории, надеясь, что они время от времени вызывают ощущение реальности, что всё это так и было, хотя фактически на сто процентов этого не было, это всё выдумано…Во всяком случае, правды и документальной правды и точности в моих рассказах гораздо меньше, чем кажется. Я очень многое выдумал».

В повестях Довлатова просматривается линия на полное слияние сатиры, юмора и «серьёзной» прозы. В целом,манеру письма Сергея Довлатова можно охарактеризовать как ироническую, что наиболее соответствует окружающей нас действительности. Ведь в повседневной жизни трагическое и комическое неразделимы, а ирония превратилась в единственную защиту от жестоких ударов судьбы.

«Встречи с ним отпечатлевались в тех же ячейках моей памяти, где хранятся анекдоты или языковые курьезы. Его разговоры для всех, кто с ним общался, неожиданно становились событиями высокой литературы, даже когда предметом обсуждения были казусы или разного рода несообразности, которыми так богата жизнь, его собственные приключения или просто приход водопроводчика», - такое воспоминание о Сергее Довлатове осталось у Виктора Кривулина.

3.2 Права и свободы героя в прозе Сергея Довлатова

Всю свою творческую жизнь Сергей Довлатов стремился, чтобы его персонажи были больше, чем герои. Для этого он избрал «малую форму», поскольку только она позволяет постоянно быть герою на виду и в то же время находиться под защитой писателя: охраняться им от внешних воздействий мира, от всевидящего читательского глаза.

Новеллы и рассказы выхватывают из жизненного потока отдельные островки: эпизоды, картины, сцены и закрепляют в них, в этих кульминационных точках, своего героя, тем самым придавая ему статус более чем героя, делая его жизнеспособнее, «крупнее, чем в жизни». Все эти яркие черты и явления вырываются из внешне примечательных, бытовых, повседневных и делают героя интереснее, забавнее, драматичнее. Они превращают его в субъект реальности и стремятся вывести его за пределы текста. Непреодолимый катастрофизм жизни побуждает Довлатова «прятать» героя за спину автора, делать его объектом, который не способен перейти в реальность и довольствуется «воздухом свободы».

Автор — рассказчик, мечтающий об успехе, должен стоять ниже читателя, т

Подобные работы:

Актуально: