Древнеримская литература эпохи империи

КУРСОВАЯ РАБОТА

"ДРЕВНЕРИМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ЭПОХИ ИМПЕРИИ"

Караганда 2007

Как и многих других народов, у римлян собственно литературному творчеству отдельных писателей предшествовало устное народное творчество. К сожалению, произведения римского народного творчества не были записаны и не сохранились, за исключением ничтожных отрывков. На этом случайном основании некоторые ученые считали римлян неспособными к поэтическому творчеству, народом практичным и сухим.

Однако и те ничтожные отрывки народной поэзии, которые дошли до нашего времени, и косвенные указания говорят о том, что римляне, как и другие народы, выражали свои чувства в поэтической форме. Во время работ пели трудовые песни, создававшие ритм трудового процесса, например «песня гребцов». Молитвы и обращения к богам составлялись в стихотворной форме, что облегчало их запоминание. Сохранился, например, гимн «братьев пахарей», гимн жреческой коллегии скакунов (салиев). В этих гимнах содержались просьбы к богам оплодотворить землю, отвратить голод и непогоду, обеспечить богатый урожай, благополучие земледельцев и пастухов.

В этой курсовой работе мы рассмотрим Римскую литературу, и попытаемся понять какова же всё-таки эта литература. Справедливо ли то, что некоторые учёные считают её «сухой»?

Народные поэтические произведения были написаны особым стихотворным размером, так называемым сатурническим стихом, близким по своей ритмике к былинным стихам других народов.

Есть свидетельства о зачатках драматической поэзии у римлян. Во время деревенских праздников урожая ряженая сельская молодежь устраивала веселые игры, перебрасывалась остротами, импровизированными или заученными насмешливыми стишками. В этих стихах содержались порой и колкие насмешки, особенно по адресу богатых, скупых или жестоких людей. В обмене этими стихами – их называли фесценнины – содержатся уже элементы диалога, драматического действия.

Наряду с фесценнинами получает распространение комедия масок–ателлана (от названия города в Кампании–Ателлы). Ее героями были веселые типы обжор, хвастливых разинь, глупых стариков. Содержание ателланы было веселым, оно отражало повседневную жизнь мелких городов и сел с их незамысловатым бытом.

Наряду с поэзией делает первые шаги и римская проза. Велись коллегией понтификов погодные записи наиболее крупных события, летописи, заключались договоры, тексты которых записывались на латинском языке. П IV в. до н.э. некоторые политические деятели стали записывать свои произнесенные речи и издавать их для чтения публики

На становление и развитие римской литературы оказало большое влияние не только народное творчество, народная поэзия, распространение письменности, но особенно греческая литература.

1.1 Октавиан Август

Период гражданских войн закончился в Риме переходом к военной диктатуре, которая должна была временно стабилизировать римское рабовладельческое общество. Во главе государства стал Октавиан Август, одержавший при Акциуме (31 г. до н.э.) победу над своим политическим соперником Антонием.

Придя к власти, он отказался от открытой диктатуры и начал постепенно переходить к более мягким формам правления, пытаясь сохранить видимость республики. С 27 г. до н.э. Август оставляет за собой только верховную военную власть и управление пограничными провинциями. Продолжает действовать сенат, ежегодно избираются консулы, собирается народное собрание. Правда, уже в 23 г. Август получает права народного трибуна и фактически диктует свою волю римскому сенату. Однако он именует себя «принцепсом» (старый термин, существовавший в эпоху республики) – первым из римских сенаторов, пытаясь представить дело так, будто он подчиняется воле этого старинного республиканского учреждения. Переходный период от республики к империи получил название «принципата».

Октавиан Август и его ближайшие сторонники создают некую официальную идеологию – систему взглядов на государство и его задачи, на роль правителя и функции литературы и искусства.

В произведении «Деяния божественного Августа», предназначавшемся для популяризации идей римского принципата и высеченном на стенах храмов в римских провинциях, Октавиан Август изложил основы своей государственной политики. Он характеризует себя как освободителя, вернувшего Рим к прекрасным временам мирной республики, создателя многочисленных законов, которые должны способствовать поднятию нравственности граждан. «Справедливый» и «милосердный» правитель, он якобы заслуженно карает убийц Юлия Цезаря и восстанавливает долгожданный мир. Вся Италия поддерживает его в борьбе с противниками. Завоеванную власть он передает в руки сената и народа. Август сознательно идеализирует свою деятельность. В действительности приход Октавиана Августа к власти отнюдь не вызвал всеобщего энтузиазма. Принцепсу пришлось вести длительную борьбу с республиканской оппозицией. Однако стремление к миру после кровопролитных гражданских войн было присуще различным слоям населения. Мирная политика Августа встречала сочувствие и привлекала многих на сторону нового режима. Видимость сохранения республиканских форм правления также играла немаловажную роль в привлечении симпатий различных социальных прослоек к новому принцепсу.

Ближайшие сторонники Августа пытались сгруппировать вокруг себя крупнейших поэтов и обратить их внимание на положительные стороны нового режима. Большую активность в этом отношении проявил приближенный Октавиана, образованный и богатый Гай Цильний Меценат (70 г. до н.э. – 8 г. н.э.). Вокруг Мецената собирается литературный кружок, в который входят крупнейшие поэты этого времени – Вергилий, Гораций, Проперций, Тукка, Варий и др. Меценат дарит Горацию сабинское имение, подсказывает темы Проперцию и Вергилию, осыпает поэтов щедротами и принимает их в своем доме в роскошном зале для публичных рецитации. Образованный дилетант, он и сам не чужд литературному творчеству. Меценат – поклонник ученой и изящной поэзии неотериков, однако он хотел бы возродить в литературе крупные жанры периода республики, трагедию и эпос.

Меценат пропагандировал среди поэтов официальную идеологию принципата. Деятельность Августа интерпретировалась как осуществление великой исторической миссии, направленной на поднятие могущества римского государства. Принципат объявлялся «золотым веком», веком возрождения лучших традиций отдаленного прошлого. Этими идеями проникнуты произведения крупнейших поэтов этого времени – Вергилия и Горация. Официальная идеология находит отражение и в памятниках изобразительного искусства. Так, на знаменитом «Алтаре Мира», воздвигнутом Августом, изображалась благоденствующая Италия в виде кормящей матери, окруженная пышной растительностью и пасущимися животными. В портретных скульптурах Октавиана Августа ярко выступали черты величия и милосердия, на его оружии изображались покоренные народы, подчеркивалось, что весь мир трепещет перед величием возрожденного Рима.

Литература становится в этот период излюбленным занятием римского образованного общества. «Мы все, – говорит Гораций – ученые и неученые, пишем поэмы». Государственная деятельность в условиях формирующейся империи теряет для многих интерес. Бывшие республиканцы, отказавшись от активной борьбы с новым режимом, обращаются к литературному труду. М. Мессала Корвин, сражавшийся при Филиппах против Октавиана (42 г. до н.э.), подражая Феокриту, пишет пастушеские идиллии. Консул 40 г. до н.э. Асиний Поллион, скептически относящийся к принципату, издает свою «Историю». Вокруг этих бывших государственных деятелей также группируются поэты и писатели.

Из обширной литературной продукции эпохи уцелело сравнительно немногое. Однако нам известны произведения крупнейших поэтов этого времени. Одним из них был Вергилий.

1.2 Вергилий

Из античной биографии Публия Вергилия Марона (70–19 гг. до н.э.) мы знаем, что он родился в Северной Италии, в местечке Анды у Мантуи. Отец его имел небольшое поместье. В конце 50-х годов Вергилий приехал в Рим, чтобы подготовиться к государственной деятельности, но его занятия были прерваны войной между Цезарем и Помпеем (49 г.). Постепенно поэтическая деятельность начинает увлекать его все больше и больше. Молодой поэт зачитывается произведениями неотериков. Сборник его ранних стихотворений («Каталептон») написан под влиянием Катулла (стихотворение о корабле, насмешливая лирика), вместе с тем отдельные темы вполне оригинальны. Так, например, Вергилий прославляет эпикурейскую философию, прощается с наскучившими ему ораторскими упражнениями.

Первым значительным произведением Вергилия были «Буколики» (около 42–39 гг.). Поэт следует буколической поэзии Феокрита, хотя от пастушеских идиллий греческого поэта его стихотворения во многом отличаются.

Феокрит подчеркивал внешнюю грубоватость и известную примитивность духовного мира своих героев и с увлечением описывал бытовые детали сельской жизни. Вергилий же создает в своих «Буколиках» идеальный мир, населенный нравственно чистыми и вместе с тем тонко чувствующими и поэтически одаренными людьми, носящими, в сущности, лишь маски пастухов. Стихотворения Вергилия были написаны во время гражданской войны, и поэт как бы уходит в своих произведениях от жестокой действительности в мир природы, к героям, живущим в уединении в соответствии с идеалом эпикурейской философии. Житейские волнения и политические события, резко контрастирующие с мирной тишиной пастушеской Аркадии, вносят подчас трагический диссонанс в мироощущение героев.

2. Литература эпохи империи

2.1 Овидий

Овидий вырос в атмосфере империи, и в его творчестве наблюдается уже ряд характерных черт нового этапа Р. л. Во всех областях общественной жизни империи скоро стали обнаруживаться признаки застоя, а затем и упадка. Уменьшение притока рабов по окончании эпохи больших завоеваний и рост «предложения» «свободного» труда при непрекращающемся процессе концентрации земельной собственности обусловили замену крупного латифундиарного хозяйства системой отдачи мелких участков в аренду («колонат»); возрастающая экономическая самостоятельность западных провинций подтачивала благосостояние Италии; сельскохозяйственная и промышленная техника медленно, но неизменно деградировала. Воздвигая кровавые преследования против аристократической оппозиции, императоры сосредоточили в своих руках огромные земельные богатства; государственный аппарат превращался в бюрократическую машину. «Материальной опорой правительства было войско, гораздо более похожее на армию ландскнехтов, чем на старое римское крестьянское войско, моральной же опорой было всеобщее убеждение, что из этого положения нет выхода, что не тот или другой император, но эта основанная на военной диктатуре империя является неизбежной необходимостью… Всеобщему бесправию и отчаянию по поводу того, что наступление лучших времен невозможно, соответствовали всеобщая апатия и деморализация. Немногие, оставшиеся в живых староримляне патрицианского духа и образа мыслей были устранены или вымерли. Последним из них был Тацит. Остальные были рады, что могут держаться вдалеке от общественной жизни. Их существование заполнялось наживой богатства, наслаждением богатством, частными сплетнями, частными интригами» (Энгельс). В связи с общественной апатией литература также приобретает «частный» характер: повышается интерес к бытовым деталям, к природе, к внутренней жизни личности; в известном смысле литература эпохи империи «реалистичнее» и «психологичнее» литературы предшествующего периода. Впервые в античной литературе (как греческой, так и римской) в эту эпоху появляется углубленная характеристика индивида, а не только типической маски, искусство детально разработанного литературного портрета, способность к тщательному самоанализу. Однако при отсутствии проблем широкого социального захвата внутренняя жизнь либо бедна либо окрашена религиозно-мистическими настроениями, и «реализм» литературы господствующего класса эпохи империи раскрывал лишь картину класса, лишенного будущности, не способного к творчеству культурных ценностей. Литературным выражением общественного застоя явилось господство риторики, культ изысканной формы при отсутствии сколько-нибудь нового и значительного содержания. Литература становится излюбленным занятием потерявшей политическое значение аристократии: отсюда огромный количественный рост литературной продукции при ее ничтожном качестве. Уже в эпоху Августа оппозиционный оратор и историк Азиний Поллион (Asinius Pollio, 76 до н.э. – 5 н.э.) кладет начало обычаю «декламаций», публичных чтений поэтических и прозаич. произведений. Литература эта, не преследуя социально-учительных целей, является в первую очередь светским развлечением и развивается в отрыве от масс. Характерной особенностью ее служит и то, что она опирается главным образом на римскую литературную традицию (это заметно уже у Овидия) и во многом отходит от греческой литературы: Рим, хозяйственный гегемон империи, начинает диктовать грекам свои литературные вкусы.

Разумеется, застой наступает не сразу. Первый век империи отмечен еще видимостью хозяйственного роста и значительной литературной продукцией («серебряный век Р. л.»), в которой преобладание риторики является лишь симптомом грядущего упадка. Если написанная при Тиберии (14–37) астрологическая поэма («Astronomica») Манилия (Manilius), стоический эквивалент к эпикурейской поэме Лукреция, выдержана в стиле поэтов «века Августа», то период борьбы между императорами и аристократической оппозицией создает новый стиль, казавшийся «мощным», – страстный, чувственно-яркий, развертывающийся в нагнетении кратких, но образных и заостренных сентенций, с широким применением в прозе средств поэтического выражения.

2.2 Сенека

август принципат стихотворение сенека

Лучший мастер этого стиля, разрабатывавшегося уже риторами «века Августа» и в зачатках своих наблюдающегося у Овидия, – Сенека (L. Annaeus Seneca, 4 до н.э. – 65 н.э.), моралист, приспособлявший ригористическую этику стоиков к потребностям римских аристократов, которые надеялись обрести в стоическом фатализме силу пассивного сопротивления императорскому режиму. Проповедь ухода в частную жизнь звучит наряду с обличениями «тиранов» и в трагедиях Сенеки, предназначенных, как вообще трагедия этого времени, не для сцены, где господствовал мим, а для рецитации. В этих риторических трагедиях, написанных на традиционные мифологические сюжеты, главную роль играет патетическая декламация; действие сведено к наиболее напряженным моментам с явным пристрастием к ужасному и патологическому. Поэты времени Нерона систематически обновляют литературные жанры, в которых работали ставшие уже «классическими» и вошедшие в школьное обучение писатели «века Августа». Буколическая поэзия (Кальпурний (Т. Calpurnius Siculus)) возвещает наступление нового «золотого века»; Цезий Басс* (Caesius Bassus) продолжает линию горацианской лирики. Попытка серьезного обновления традиционных форм сделана в исторической поэме Лукана (М. Annaeus Lucanus, 39–67, см.) «Гражданская война» (Bellum civile), где с большим ораторским пафосом в стиле новой риторики излагается оппозиционно-аристократическая концепция падения республики: симпатии автора – на стороне Помпея и в особенности Катона, Цезарь изображен в виде кровожадного злодея. Эпос Лукана приближается к риторической историографии: повествование неоднократно прерывается страстными отступлениями, традиционный мифологический аппарат совершенно устранен, зато охотно вводится «научный» – географический и естественно-исторический – материал. Стоическая проповедь примата внутренней жизни над внешними благами лежит в основе сатир Персия (А. Persius Flaccus, 34–62), трактующих в кабинетно-учительном тоне популярно-философские и литературные темы; лощеной патетике риторов Персий противопоставляет резкую прерывистость «низменного» стиля, богатого неожиданными и сильными образами. За пределами аристократической оппозиции новый стиль не находил широкого отклика. В вышедшем из придворных кругов комико-реалистическом романе Петрония (Petronius, ум. в 66, см.), пародирующем в форме менипповой сатиры любовные романы, много места занимает литературная полемика, и автор неизменно остается на классицистической позиции; иронически-небрежный тон и беспощадная откровенность романа, рисующего в красках, близких к миму, провинциальных вольноотпущенников, мелкий люд и подонки общества, отражают презрение разложившейся верхушки к подымающимся дельцам; выдвигаемый Петронием литературный лозунг «откровенности» и голой жизненности является лишь маской, скрывающей идейную пустоту. Не затронуты новым стилем и басни Федра (Phaedrus, см.), единственный сохранившийся литературный памятник творчества низших классов начала эпохи империи: завуалированная социальная сатира, басня Федра отражает настроение безысходности, охватившее широкие массы; от политических раздоров в среде господствующего класса Федр не ждет улучшения жизни низших слоев населения.

С 70-х гг. I в. н.э. (династия Флавиев) в империи наступили более спокойные времена. Старопатрицианская аристократия была сломлена; консолидация италийских, а затем и провинциальных землевладельцев, ставших служилым сословием, придала более монолитный характер и сенатской коллегии и реорганизованной по более строгому классовому принципу армии; императоры сами являлись выходцами из италийской или провинциальной знати. Нервная атмосфера периода дворцовых интриг уступила место тяге к «добрым правам» и скромной семейственности. В литературе этот поворот ознаменовался классицистической реакцией. Риторика выдвигает лозунг возвращения к манере Цицерона (Квинтилиан (М. Fabius Quintilianus), ок. 35–95), которое на практике сводится однако лишь к отказу от эксцессов «нового» стиля и поверхностным заимствованиям. Снова расцветает эпос с мифологической тематикой или по крайней мере с обильным мифологическим аппаратом. Валерий Флакк (С. Yalerius Flaccus) переделывает поэму Аполлония Родосского об аргонавтах («Argonautica»), широко используя эпическую технику «Энеиды»; Силий Италик (Silius Italicus, 25–101) с помощью заимствованной у Вергилия мифологической бутафории перелагает в стихи повествование Ливия о второй пунической войне. Даже наиболее видный эпический поэт этого времени, лауреат императора Домициана, Папиний Стаций (Р. Papinius Statius, ок. 40–96), автор ученой «Фиваиды» и незаконченной «Ахилленды», признает себя лишь эпигоном Вергилия. Предназначенная для публичной рецитации по частям, «Фиваида» содержит ряд эпизодов, богатых эффектной риторикой, но поэту лучше всего удаются описания и чувствительные сцены. Видное место занимает описательный элемент и в сборнике стихотворных «Эскизов» (Silvae) Стация, быстро набросанных стихотворений на случай: описания вилл, статуй, празднеств и т.п. чередуются с поздравительными стихами по серьезным и ничтожным поводам и выражениями соболезнования. Этот новый жанр риторической лирики отражает упадок общественных интересов, стремление замкнуться в сфере частной жизни. Несмотря на риторический схематизм общего построения, Стаций умеет схватывать индивидуальные черты и в соответствии с характером темы варьировать лирические тона – от торжественного пафоса до мягкой интимности. Чувствительное переживание спокойной живописной природы, развивающееся в античном обществе эпохи упадка, находит в Стации лирического выразителя: так, он является первым в мировой литературе певцом Неаполитанского залива. Тенденция к литературному воплощению мелких жизненных событий и бытовых деталей порождает расцвет малых жанров. Эпиграмма в эпоху господства риторического стиля получила ту отточенную остроту, которая связывается с этим термином в его позднейшем понимании. Марциал (С. Valerius Martialis, около 42–102, см.), мастер насмешливой эпиграммы, пользуется ею для зарисовок самых разнообразных сторон римской жизни, противополагая свою «пахнущую человеком» поэзию ученым мифологическим жанрам. Поэт – «клиент», зависящий от богатых покровителей, Марциал часто является кривым зеркалом, но униженное положение дает ему возможность развернуть гораздо более реалистическую картину общества, чем это способен сделать поэт господствующего класса – Стаций.

Орудием литературной фиксации единичных фактов и мимолетных настроений становится и художественное письмо. Письма Плиния Младшего (Plinius Secundus, ок. 62–114), оставаясь реальными письмами, обращенными к реальным адресатам, обычно концентрируются вокруг какой-либо небольшой темы, сжато, но исчерпывающе разработанной, и в отношении литературной преемственности ближе связаны с поэтической эпистолографией римских александринистов и поэтов «века Августа», чем с письмами Цицерона, которого Плиний в теории признает своим образцом. В письмах Плиния уделено много внимания литературной жизни: многочисленные знатные диллетанты (к которым в известной мере принадлежал и сам Плиний), не имея возможности играть серьезную политическую роль и тяготясь государственными и общественными обязанностями, предпочитают спокойную жизнь в своих виллах и ждут славы от поэтических упражнений в стиле старинных писателей. В то время как самодовольный аристократ Плиний восхищен «счастливыми временами» и составляет торжественный «панегирик» императору Траяну, сатиры Ювенала (D. Junius Juvenalis, 47–130, см.), представителя средних слоев, вытесняемых со своих экономических и социальных позиций, рисуют мрачную картину жизни римского общества, роскошь и разврат богачей, унижения клиентов, нищету пролетариев, бедственное положение интеллигентных профессий, обезлюдение Италии. При меткости и реалистической силе отдельных зарисовок афектированная моралистическая декламация Ювенала не подымается до уровня социального протеста, на который не была способна представляемая им прослойка; острие «негодования» сатирика не обращено против социальной системы: он возражает против недостаточности подачек со стороны знати. Острое ощущение общественного упадка, старопатрицианская ненависть к деспотизму вместе с сознанием безвыходности положения и предчувствием грядущей катастрофы нагнетают атмосферу обреченности в исторических трудах Тацита (Cornelius Tacitus, ок. 54–117), самого оригинального писателя эпохи. Исторический кругозор Тацита ограничен, – он интересуется гл. обр. императорским двором, городом Римом и армией, – но в этой классовой ограниченности, в страхе перед движениями масс – ключ к исторической концепции римского аристократа, испуганного падением моральной силы его класса. В напряженном драматизме его повествования, сближающем Тацита с Салюстием и эллинистической историографией, кульминируют все достижения Р. л. I в. н.э. – искусство психологического портрета, живописного изображения деталей, точеная сжатость стиля. Тацит интересуется и историко-литературными проблемами: упадок красноречия в эпоху империи он объясняет отсутствием политической свободы («Диалог об ораторах» – «Dialogus de oratoribus»). Тацит подымается однако значительно выше среднего уровня политической мысли господствующего класса: для историографии этого периода более характерными являются риторическое изложение отдельных эффектных эпизодов римской истории (Флор (Р. Annius Florus)) или регистрирующие или классифицирующие сырой материал жизнеописания императоров (Светоний (С. Suetonius Tranquillus), ок. 75–150).

Во II в. в связи с ростом хозяйственной самостоятельности провинций Италия теряет экономический примат. Господствующее положение провинциальной землевладельческой знати, поставляющей императоров и высшую бюрократию, с одной стороны, религиозные движения в массах, идущие с Востока, – с другой, создают космополитическое культурное единство империи, в котором ведущую роль приобретает греческий язык. В то время как в греческой литературе этого времени наблюдается некоторое оживление («вторая софистика», см. «Греческая литература»), Р. л. оскудевает: римские писатели II в. пользуются либо обоими языками либо исключительно греческим (Фаворин (Favorinus), Марк Аврелий (М. Aurelius)). Идеология господствующих классов приобретает застойный характер: разрешения социальных проблем ищут в филантропии, обосновывая ее учениями киников и стоиков. Для литературы характерна тяга к простому, безыскусственному содержанию (природа, сельская жизнь) и чувствительности, соединенная однако с вычурной искусственностью формы («фигурные» стихи, усложненная метрика и т.п.). В культурной верхушке рабовладельческого общества эпохи упадка распространяется любование эпохой роста, антикварный и стилистический интерес к римской старине, к республиканской доцицероновской литературе и старинному языку. Параллельно аттицизму на греческой почве в Риме развивается архаистическое направление. Заметное уже в I в., но не игравшее значительной роли в литературе, оно достигает расцвета к середине II в. (ритор Фронтон (M. Cornelius Fronto), ок. 100–175; грамматик и антиквар Авл Геллий (Aulus Gellius), ок. 200). Опираясь на старинных писателей, архаисты писали языком, свободным от строгих классических норм, но все же чрезвычайно далеким от обыденного языка, который развивался уже в направлении к романским («вульгарная латынь»). Благодаря интересу архаистов к древним писателям до нас дошли значительные фрагменты Р. л. эпохи республики, в то время как от многочисленных второстепенных писателей времени Августа и первого века империи не осталось почти никаких следов.

Более оживленный характер имело литературное движение в выступающих на культурную арену романизованных провинциях, где основным языком культуры оставался латинский. Так, в Африке цветистая и вычурная «вторая софистика» нашла яркого представителя в лице Апулея (Apuleius), философа-мистика и странствующего ритора, который подвизался в разнообразных жанрах «софистической» прозы: религиозно-мистический уклон имеет и его роман «Метаморфозы», нанизывающий на аллегорически интерпретируемый сказочный остов многочисленные реалистические эпизоды, с широким использованием фольклорного и фривольно-новеллистического материала. В Африке же ранее, чем в других областях, появляется оригинальная христианская литература на латинском языке: ее открывает Тертуллиан (Q. Septimius Florus Tertullianus, ок. 150–230), переносящий, как и его греческий современник Климент Александрийский, в христианскую литературу приемы «софистического» стиля, и Африка в течение долгого времени оставалась центром христианской литературы на латинском языке.

Революция III в. положила по существу конец рабовладельческому строю. Создающаяся в конце века деспотическая монархия основана уже на преобладании крепостнических форм эксплоатации; центр империи переходит из Рима в Константинополь, и христианство становится господствующей религией; однако наряду со многими другими пережитками рабовладельческого общества античные литературные формы еще продолжают существовать вплоть до окончательного распада Римской империи и уничтожения ее «варварами». Школа, грамматическое и риторическое «обучение» поддерживают искусство владения «классическим» стилем и старой квантитативной (основанной на различении долгих и кратких слогов) метрикой, потерявшими уже всякую опору в живом языке. Задачу возрождения Р. л. ставит себе во второй половине IV в. группирующийся вокруг оратора Симмаха (Q. Aurelius Symmachus, ок. 350–410) кружок римских аристократов, остающийся верным античной религии и противопоставляющий традиции римской культуры как христианству, так и «варварству» (деятельности этого кружка мы обязаны между прочим сохранением тщательно выверенных текстов многих древних авторов). «Панегирики» галльских риторов и Симмаха, его же письма, фигурная версификация Оптатиана Порфирия (Publilius Optatianus Porfyrius), риторические стихотворения Авзония (Decimus Magnus Ausonius, около 310–395), история Аммиана Марцеллина (Ammianus Marcellinus, ок. 330 – ок. 400), являющаяся продолжением «Истории» Тацита, биографии императоров, продолжающие труд Светония, многочисленные конспективные изложения римской истории – все это свидетельствует о стремлении писателей IV в. примкнуть к литературной традиции I–II вв. (Плиний, Стаций, Флор, поэты II в. и т.д.). Когда в конце IV в. выделение Западной римской империи вернуло Италии значение политического центра, вновь возникла придворная поэзия с политической тематикой, прославлявшая успехи Рима в борьбе с «варварами» (Клавдиан (Claudius Claudianus, в V в.), Меробауд (Merobaudes) и Аполлинарис Сидоний (Apollinaris Sidonius, ок. 430–480)). Восторженную хвалу Риму как центру мирового владычества содержит поэма Рутилия Наматиана (Rutilius Namatianus), описывающая возвращение автора из Рима в Галлию в 416. Еще в V–VI вв. африканские поэты при владычестве вандалов упражняются в трактовке мифологических тем, в риторических описаниях и эпиграммах (Драконтий (Dracontius), Луксорий (Luxorius) и др.), а в Италии Максимиан (Maximianus) сочиняет эротические элегии. Отрыв от восточной части империи и упадок знания греческого языка на западе с середины III в. порождают многочисленные переводы гл. обр. научных сочинений, но также и литературных произведений – дидактических поэм (Авиен (Avienus)), басен Бабрия (Авиан (Avianus)), романов. Но вся эта поэзия питается исключительно литературной традицией прошлого, работает в значительной мере «центонами» (гл. обр. из Вергилия) и покоится на формально-риторическом искусстве стиля, которое продолжало оставаться классовым отличительным признаком господствующей верхушки. Вычурная форма, школьный педантизм, переплетающийся с символико-аллегорической фантастикой, – характерные признаки этой литературы. Риторический стиль господствует и в христианской литературе (Лактанций (Lactantius), Иероним (Hieronymus, ок. 331–420), Августин (Aurelius Augustinus, 354–430) и др.). Укрепившись в господствующей верхушке, христиане не меньше «язычников» культивируют традиции классической Р. л.: поэты пересказывают библейские сюжеты помощью вергилиевской эпической техники (Ювенк (Juvencus), Марий Виктор (Marius Victor), Киприан (Cyprianus), Седулий (Sedulius), Авит (Avitus)) или следуют в своей лирике формам Горация и Авзония (Пруденций (Aurelius Prudentius Clemens, ок. 348–410), Паулин Ноланский (Paulinus Nolanus)); даже в литургических гимнах (Амвросий (Ambrosius, ок. 340–397)), воспроизводящих в известной степени приемы «народной» поэзии, сохраняется квантитативная метрика. Лишь завоевание Римской империи «варварами» окончательно уничтожило античное общество и создало условия перехода античной формации в феодальную и вместе с тем оборвало традицию старых литературных форм, которые лишь частично трансформировались в жанры средневековой латинской литературы.

II в. н.э. характеризуется ослаблением экономической и культурной роли Италии и расцветом культуры на востоке империи. Наступает период так называемого «греческого Возрождения» при Адриане и Антонинах. Широкое распространение получают религиозные учения, идущие с Востока. Рим постепенно теряет свое значение главного культурного центра, В образованном обществе считают необходимым знание греческого языка и греческой литературы. В Греции же в это время пытаются возродить великое прошлое, распространяется аттикизм, и расцветает «вторая софистика». Центрами софистики являются города Малой Азии. Крупнейшим представителем софистического красноречия в этот период был Элий Аристид. Искусство устного слова становится чрезвычайно модным. Повсюду выступают ораторы со своими цветистыми, часто бессодержательными речами, уснащенными риторическими фигурами. Так же, как и в Греции, в Риме в это время возрастает интерес к старине. Глава архаистов ритор Фронтон (100–173 гг. н.э.) – учитель императора Марка Аврелия, как и греческие софисты, составляет различные речи, часто на незначительные темы («Похвала дыму» и т.п.). В этих речах он подражает языку древних писателей – Энния, Плавта, Лукреция. Фронтон отвергает Сенеку и представителей «нового стиля», но увлечение древними придает языку самого Фронтона нарочито изысканный характер.

Почитание древних писателей свойственно и Авлу Геллию, который включает в свое произведение «Аттические ночи» выписки из различных сочинений старых авторов. Завершая в Афинах свое образование, он коротает за этим трудом бессонные ночи. Благодаря Геллию сохранились драгоценные фрагменты из произведений римских писателей (Энния, Невия Аппия Клавдия и др.). Вместе с тем труд Геллия свидетельствует об оскудении творческих сил, наблюдающемся в этот период. Писатели не столько пишут оригинальные произведения, сколько собирают высказывания древних и создают компиляции из старых трудов

При Адриане целый кружок близких к императору поэтов занимается перепевами произведений неотериков. Подражая Катуллу и Кальву, они пишут изысканные безделушки на любовные и пасторальные темы (Флор, Серен и др.). Среди этих любителей старины, камерных ораторов и музейных поэтов выделяется своими своеобразными, колоритными произведениями писатель Апулей (род. около 124 г. н.э.).

Апулей родился в городе Мадавра (провинция Африка) в семье крупного чиновника. Живой, любознательный, подвижный, он является типичным представителем своей эпохи, отразившим ее характерные особенности: увлечение софистикой и популярной философией, интерес к магии и восточным верованиям, любовь к изысканному словесному искусству Апулей много путешествовал, был в Афинах, Риме, Александрии. Умер он в Карфагене, где прославился как оратор и занимал должность верховного жреца. Апулей владел греческим и латинским языками и одинаково хорошо писал на том и другом.

Творчество его многообразно: он издает свои речи («Флориды», «Апология»), пишет произведения на философские и естественнонаучные темы («О Платоне», «О мире», «О божестве Сократа»), не чуждается и поэзии (шуточные и любовные стихотворения). Однако своей славой он обязан прежде всего талантливому, увлекательному роману «Метаморфозы» (или «Золотой осел»). В этом произведении рассказывается о приключениях юного грека Лукия. На его глазах хозяйка дома, в котором он остановился в Фессалии, превратилась в сову. Он захотел последовать примеру волшебницы, но служанка, согласившаяся ему помочь, по ошибке дала ему другое снадобье, и Лукий превратился не в птицу, а в осла. В ту же ночь несчастный осел был похищен разбойниками, и началась полная страданий и приключений жизнь человека, заключенного в шкуру осла Лукий знает, что он может стать снова человеком, если пожует цветы розы, но целый год проходит, пока богиня Исида не помогает ему вновь обрести облик человека. Благодарный юноша становится на всю жизнь почитателем Исиды и Осириса. Роман состоит из 11 книг. Повествование ведется от имени Лукия.

Сюжет, обработанный Апулеем, встречался в греческой литературе и до него. У Лукиана была повесть «Лукий, или Осел». Патриарх Константинополя Фотий (IX в.) упоминает еще об одном произведении, которое, вероятно, послужило общим источником для сочинений Лукиана и Апулея, – это рассказ о Лукии-осле, принадлежавший какому-то Лукию из Патр. Фотий утверждает, что автор этого рассказа верил в разную чепуху, вроде «чудесных превращений», а Лукиан, напротив, смеялся над суевериями.

В основное повествование романа Апулея вставлено около двенадцати разнообразных новелл. Одной из наиболее интересных является знаменитая легенда об Амуре и Психее. Ее рассказывает старуха в разбойничьем притоне.

Эта пленительная сказка свидетельствует о том, что устное иародное творчество никогда не иссякало в древнем мире, и если бы античные писатели проявляли к нему больше внимания, то мы обладали бы сокровищами античного фольклора, такого же красочного и полного духовного обаяния, как и фо