В.И. Даль - собиратель русского слова
Муниципальное общеобразовательное учреждение лицей № 9.
Научное общество учащихся.
Реферат на тему:
«В. И. Даль─собирательрусскогослова»
Выполнила: ученица 8 Б класса
Смирнова Ольга
Научный
руководитель: преподаватель русского
языка и литературы
Гаврилова Татьяна
Алексеевна.
Сибай, 2004.
План.
1. Жизненный и творческий путь В. И. Даля.
2. «Толковый словарь живого великорусского языка».
3. «Поэму можно назвать башкирскою…» (В. И. Даль и Башкортостан).
4. Место и роль «Толкового словаря» В. И. Даля в истории русского языкознания.
5. Литература.
1. Жизненный и творческий путь В. И. Даля.
Даль Владимир Иванович ─ известный лексиограф. Родился 10 ноября 1801 г. в Екатиронславской губернии в городе Луганске (отсюда псевдоним Даля: Казак Луганский). Отец был датчанин, многосторонне образованный, лингвист (знал даже древнегреческий язык), богослова и медик; мать немка, дочь Фрейтаг, переводившей на русский язык Геснера и Ифланда. Отец Даля принял русское подданство и вообще был горячим русским патриотом.
Детство Даля прошло в Николаеве, откуда тринадцати лет он переехал учиться в петербургский Морской корпус. По окончании учебного заведения, получив первый офицерский чин, Даль около пяти лет прослужил во флоте, сначала на Черном потом на Балтийском морях. Не обладая подходящим для морской службы здоровьем, Даль, отслужив обязательный для воспитывавшегося на казенный счет в военно-учебном заведении срок, вышел в отставку и поступил в Дерптский университет на медицинский факультет
В 1829 году он выдержал экзамен, защитил диссертацию и был направлен врачом в действующую армию в Турцию, затем участвовал в войне с Польшей. Походная жизнь его, как военного доктора, сталкивала его с жителями разных областей России, и материалы для будущего «Толкового словаря», которые он начал собирать очень рано, все росли. В 1831 г. Даль участвовал в походе против поляков и отличался при переправе Ридигера через Вислу у Юзерова: за неимением инженера Даль навел мост, защищал его при переправе и затем сам разрушил его. От начальства он получил выговор за неисполнение своих прямых обязанностей, но император Николай I наградил его орденом.
По окончании войны Даль поступил ординатором в Санкт-Петербургский военно-сухопутный госпиталь и близко сошелся с Пушкиным, Жуковским, Крыловым, Гоголем, Языковым, князем Одоевским. Первый его литературный опыт («Русские сказки. Пяток первый», Санкт-Петербург, 1832 г. ─ пересказ народных сказок) обнаружили его этнографические наклонности. Книга эта навлекла неприятности на автора. По доносу Булгарина она была запрещена, а Даль взят в III отделение, но в тот же день выпущен благодаря заступничеству Жуковского.
Тем не менее, Даль долго не мог ничего печатать под своим именем. Семь лет он прослужил чиновником особенных поручений в Оренбурге. Это потребовало от него частых и больших разъездов по краю и дало ему возможность узнать естественные и этнографические богатства далекой и новой для него окраины России. Кипучая и деятельная натура Даля не ограничивается в ту пору собиранием материалов по языку и народной словесности. В. И. Даль вступает в живую связь с Академией наук, ее отделением (классом ─ по тогдашней терминологии) естественных наук, посылает для пополнения коллекций Академии разнообразные экспонаты, характеризирующие естественные богатства Оренбургского края. За это время сопутствовал в 1837 г. наследнику (в последствии императору Александру II) в его поездке по краю и участвовал в несчастном хивинском походе 1839 г. В 1836 г. он приезжал в Петербург и присутствовал при кончине Пушкина, от которого получил его перстень-талисман. Всё это время Даль не оставлял медицины, пристрастившись особенно к офтальмологии и гомеопатии (одна из первых русских статей в защиту гомеопатии принадлежит Далю «Современник», 1838, N12). В 1834 – 1839 гг. он выпустил «Были и небылицы».
В 1838 г. В. И. Даль был выбран (за свои естественно-исторические работы) в члены-корреспонденты Императорской Академии Наук; в 1841 г. назначен секретарём к Л. А. Петровскому, товарищу министра уделов, а потом заведовал особой канцелярией его, как министра внутренних дел, причем вместе с Н. Милютиным составил и вводил «Городовое положение в Санкт-Петербурге». За это время были напечатаны статьи: «Полтора слова о нынешнем русском языке» («Москвитянин», 1842, I, №2) и «Недовесок» к этой статье (там же, часть V, №9), брошюры «О скопической ереси» (1844) и «Об убивании евреями христианских младенцев» (1844), повесть «Похождения Х.Х. Вильдамура и его Афмета» (1844). В 1846 г. вышли «Сочинения Казака Луганского». В то же время Даль составил для военных заведений учебники ботаники и зоологии и напечатал ряд повестей в «Библиотеке для Чтения», «Отечественных записках и сборнике Башуцкого», в том числе статьи «О русских пословицах» («Современник», 1847, книга 6), «О поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа» («Иллюстрации», 1845-46, 2-е издание ─ Санкт-Петербург, 1880).
С 1849 по 1859 гг. Даль был управляющим Нижегородской удельной губернии конторой, что доставило ему возможности собрать разнообразный этнографический материал. За это время напечатаны статьи и сочинения Даля: «О наречиях русского языка» («Вестник Императорского Географического Общества», 1852, книга 6; перепечатана в «Толковом Словаре»); «Матросские досуги», написанные по поручению великого князя Константина Николаевича (Санкт-Петербург, 1853); ряд статей о вреде одной «грамотности без просвещения» («Русская Беседа», 1856, книга III; «Отечественные Записки», 1857, книга II; «Санкт-Петербургские Ведомости», 1857, №245) и целая серия очерков (100) из русской жизни (отдельное издание: «Картины из русского быта», Санкт-Петербург, 1861).
В Нижнем Новгороде Даль приготовил к изданию «Пословицы» и довел обработку словаря до буквы П. После переселения Даля в Москву начал выходить в свет его «Толковый Словарь» (1-е издание, 1861-68; 2-е издание, Санкт-Петербург, 1903-1909) и напечатан другой капитальный труд всей жизни Даля: «Пословицы русского народа» (Москва, 1862; 2-е издание, Санкт-Петербург, 1879). За это время появились сочинения и статьи Даля: «Полное собрание сочинений» (Санкт-Петербург, 1861; 2-е издание Санкт-Петербург, 1878-84); «Повести» (Санкт-Петербург, 1861); «Солдатские досуги» (2-е издание, Санкт-Петербург, 1861); «Два сорока бывальщинок для крестьян» (Санкт-Петербург, 1862); записка о русском словаре («Русская беседа», 1860, №1); полемика с Погодиным об иностранных словарях и русском правописании («Русский», 1865, №25, 31, 39, 41).
В 1868 г. Даль выбран в почетные члены Императорской Академии Наук. Богатое, лучшее в то время собрание лубочных картин Даля поступило в Императорскую публичную библиотеку и вошло впоследствии в издания Ровинского. В последние годы жизни Даль увлекся спиритизмом, занимался переложением первых книг Библии на простонародный язык («Бытонаписание»), печатал новые «Картины русского быта», в «Русском Вестнике» (1867-1868 г.).
Умер 22 сентября 1872 г., приняв еще в 1871 г. православие (до тех пор был лютеранином).
Подробной биографии Даля до сих пор нет. Самая подробная характеристика у А. Н. Пыпина, «История русской этнографии» (том I); о его отношении к крестьянскому вопросу у В. И. Семеновской («Крестьянский вопрос», том II, стр. 273-278). Главное значение Даля ─ как собирателя-этнографа. Ни морской корпус, ни медицинский факультет не могли дать ему надлежащей научной подготовки, и он до конца дней оставался дилетантом-самоучкой. На свой настоящий путь Даль попал чисто инстинктивно, и собрание материалов у него шло сначала без всяких научных целей. Только личные отношения к писателям пушкинской эпохи, а также к московским славянофилам, поставили определенные цели его деятельности. В природе Даля, несмотря на естественно-историческое образование, полученное в Дерптском университете, было что-то мешавшее ему сделаться спокойным и точным ученым. Причиной этому была отчасти беспокойная бродячая жизнь, отчасти наклонность к поэтическому творчеству, отчасти, быть может, некоторый коренной, органический недостаток во всем духовном складе Даля.
2. «Толковый словарь живого великорусского языка»
Пятьдесят три года Даль собирал, составлял и совершенствовал свой словарь. Начав работу юношей, он продолжил ее до самой смерти. В «Автобиографической записке» он вспоминает: «3 марта 1819… мы выпущены в мичмана, и я по желанию написан в Черное море в Николаев. На этой первой поездке моей по Руси я положил бессознательное основание к моему словарю, записывая каждое слово, которое дотоле не слышал». А за неделю до смерти, прикованный болезнью до смерти, Даль поручает дочери внести в рукопись словаря, второе издание которого он готовил, четыре новых слова, услышанных им от прислуги. В. И. Даль обладал исключительным интересом к русскому народному языку, творчеству и быту, а личная судьба его сложилась так, что ему пришлось побывать в различных частях обширного русского государства, прийти в тесное соприкосновение с многочисленными и разнообразными представителями русского народа, по преимуществу крестьянства. Отмечая общественную деятельность Даля, Академия наук выбирает его 21 декабря 1838 года своим членом-корреспондентом. В ответ на это избрание в письме на имя П. Н. Фауса Даль с обычной для него скромностью в оценке своих трудов писал: «Не пользуясь достаточным ученым образованием, чтобы отличиться в какой-либо отрасли наук самостоятельными трудами, я сочту себя счастливым, если буду в состоянии способствовать сколько-нибудь ученым исследователям доставлением запасов или предметов для из обще-полезных занятий». В 1841 году Даль опять в Петербурге, служит крупным министерским чиновником, а в 1849 году его переводят в Нижний Новгород управляющим удельной конторой. Десять лет Даль пробыл на этой должности, и лишь с 1859 года выйдя в отставку и поселившись в Москве, он получает возможность целиком отдаться завершению величайшего труда своей жизни ─ «Толкового словаря». В тридцатые годы имя Казака Луганского получило широкую известность как популярного писателя из народного быта. Пушкин высоко оценивал первый литературный опыт Даля ─ написанные им сказки, ─ поощрял Даля продолжать в том же роде. Белинский был высокого мнения о таланте Даля. Но чем бы Даль ни занимался, он прежде всего оставался собирателем языкового и этнографического материала. В результате у него скопились огромные запасы слов, выражений пословиц, поговорок, сказок, песен и других произведений народной словесности и возникло желание упорядочить эти материалы и обнародовать их. В. И. Даль пытался предложить свои «запасы», а вместе с ними и себя для разработки этих запасов в распоряжение «императорской» Академии наук, но это предложение не было принято. Оставалось на выбор: или забросить то, что собиралось не один десяток лет, или на свой страх и риск приступить к обработке материалов, пользуясь лишь нравственной поддержкой энтузиастов-единомышленников. Даль пошел вторым путем.
В своем словаре Даль дает объяснение слов не только описательно, но и с помощью синонимов, которые он называет «тождесловы». Среди них есть слова литературные, просторечные и диалектные. Так, например, в статье «Картофель» приведены такие областные синонимы: «… картофля, картохля, к(г)артопля ─ западное, южное; картосы, корфеты ─ вятское; картовка ─ пермское; картошка, картоха ─ тульское; московское ─ земляное или чертово яблоко, в Сибири просто яблоко (там других яблок нет); барабола, барабашка ─ новоросское; гулена, гульба ─ северное, восточное». Вот фрагмент из словарной статьи «Ложка»: «Ложка ─ орудие для хлебанья, для еды жидкостей; хлебашка, шевырка, едашка <…>
Деревянная ложка (главный промысел Ниж. (егородской) г. (убернии) Сем. (еновского) у. (езда))обрубается из баклуши топориком, послится песлою, острагивается ножом и режется кривым резаком, а черенок и коковка на нем точатся пилкою, от руки. Ложка бывает: межеумок, простая русская, широкая; бутырка, бурлацкая такая же, но толще и грубее; боская, долговатая, тупоносая; полубоская, покруглее той; носатая, остроносая; тонкая, вообще тонкой, чистой отделки».
Даль приводит в словарных статьях много пословиц и поговорок. Примеры из той же статьи: «В ложке Волги не переедешь»; «Коровушка с кошку, надоила с ложку»; «Нечего хлебать, так дай хоть ложку полизать»; «Красна ложка едоком, лошадь ездоком». Известны и приметы: Ложка, забытая на столе ─ к гостю, и гадания: Замораживают к новому году воду в ложке: пузыри к долгой жизни; ямка сверху, к смерти. А человек, промышляющий выделкой деревянных ложек, т. е. мастер по их изготовлению, назывался ложечник, ложкарь.
«Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля ─ явление исключительное и, в некотором роде, единственное. Он своеобразен не только по замыслу, но и по выполнению. Другого подобного труда лексиография не знает. Создатель его не был языковедом по специальности. О себе и своем словаре Даль говорит: «Писал его не учитель, не наставник, не тот, кто знает его лучше других, а кто более многих над ним трудился; ученик, собиравший весь век свой по крупице то, что слышал от учителя своего, живого русского языка». Выдающийся знаток русского слова, В. И. Даль был чутким ценителем и заботливым собирателем русской речи в самых многообразных ее проявлениях: меткая самобытная пословица, поговорка, загадка, сказка, находили в нем внимательного собирателя и бережного хранителя. Отсюда и та необыкновенная полнота, с которой отражается народное речевое творчество в составленном им словаре.
3. «Поэму можно назвать башкирскою…» (В. И. Даль и Башкортостан).
В.А. Жуковский познакомил Даля с влиятельным генералом В.А. Перовским, назначенным весной 1833 года оренбургским военным губернатором. По приглашению Перовского Даль приехал в Оренбург в качестве чиновника особых поручений при губернаторе. И вскоре же он совершил продолжительную поездку по обширному Оренбургскому краю, в состав которого входила тогда и Башкирия, и часть Казахстана. Возвращение Даля из этой поездки совпало с прибытием в Оренбург А.С. Пушкина. Было это 18 сентября 1833 года. Даль вернулся из поездки по Оренбургскому краю пораженный его беспредельными просторами. «Край Оренбургский для нас важнее и значительнее, чем многие думают; едва ли Кавказ, со всеми своими, может обещать то, что заповедает восточный склон хребта Уральского общего Сырта и прилежащие к Уралу степи», ─ писал Даль восторженно.
Пушкин приехал в Оренбург, по словам Даля, «нежданный и негаданный». Даль оказался отличным спутником Пушкина, сопровождал великого поэта по Оренбургу и его окрестностям.
«Во всю жизнь я искал случая поездить по Руси» ─ писал Даль в автобиографии. За восемь лет службы в Оренбурге он вдоль и поперёк изъездил этот край. Здесь Даль создал большинство своих беллетристических произведений: «Были и небылицы», «О поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа», «О русских пословицах» и много других повестей и рассказах из жизни русских, башкир и казахов.
Интересуясь жизнью и фольклором народностей обширного Оренбургского края, В. Даль собирал также произведения башкирского устно-поэтического творчества. Во время многочисленных поездок по Оренбуржью он внимательно слушал башкирские песни. Важную идейно-композиционную роль играет, например, в рассказе «Обмиранье» песня, услышанная им в дороге от возницы-башкира: «Смеркалось вовсе, и мы катились по дороге, что по полотну, молча. Наконец возница мой соскучился и, оглянувшись, спросил: «Юрлай-ме? Запеть, что ли?» ─ «Юрлай, ─ отвечал я, будто проснувшись в раздумьи, ─ пой…» ─ Башкир будто мехом потянул в себя дыханье, позадержал его и залился плачевным, высоким голосом, словно издали по ветру донёсся звучный стон, под конец замиравший; затем последовал однообразный напев, на слова местного народного сочинения: «Сакмар быстра, бреуна тулста, икмяк да йок, капрал да сок!».
Из примечания автора к этой песне становится понятен смысл первой части стиха: «Сакмар ─ быстрая река, брёвна толстые». Вторая часть переводится на русский язык так: «И хлеба нет, и начальник бьёт». Капрал означает здесь начальника вообще (как в старой русской пословице: «кто палку взял, тот и капрал»), и поэтому песня получает обобщающее значение. Не ограничиваясь этим и, очевидно, стремясь подчеркнуть социальный смысл песни, даль даёт к ней такое пояснение: «Лесная и дровяная торговля в степном Оренбурге была в одних руках и цены, как полагали, произвольны и высоки; чтобы устранить это зло, основана была казённая дровяная торговля, со сгоном леса башкирами, по наряду. Дело кончилось обогащением нескольких казачьих чиновников, обнищанием многих башкир, большою смертностью в сгонных командах, ещё большею против прежнего дороговизной дров…»
Тоскливая песня башкира произвела на писателя глубокое впечатление, навела на размышления о несправедливости начальства, оставляющего в народе печальную славу. «Не развеселила меня эта песня, сложенная, как все народные, никем, хотя и поётся всеми…, ─ пишет Даль. ─ Отчего, спрошу прямо, из стольких десятков переменных начальников губерний нет ни одного, о ком бы большинство на месте отозвалось признательно и любовно?». В. Даль не даёт ответа, но он ясен: «несправедливое», то есть притесняющее народ начальство было порождением и опорой тогдашнего общественного строя в России. Эта «заунывная песня башкира», осуждавшая жестокий социальный гнёт, так глубоко запала в душу писателя, что он вновь вспомнил её «года через три, четыре». Как живые воскресли в его памяти события прошлого, и ему ясно показалось, что едет он ночью на башкирской тройке, и возница, в островерхой валяной шапке, тоскливо поёт: «Сакмар быстра, бреуна тулста…».
Любовно описывает В. Даль сказочную природу Башкирии, особенно восхищают его загадочные пещеры и овеянные легендами башкирские озёра Асли и Кандры. Башкирские мотивы встречаются во многих его произведениях: в повести из жизни казахского народа «Бикей и Мауляна», в рассказах «Майна», «Охота на волков», «Серенькая» и других. Но самым замечательным произведением Даля на башкирскую тему является творческая обработка эпического сказания о Зая-Туляке и Хыу-хылу ─ «Башкирская русалка», впервые напечатанная в январском номере журнала «Москвитянин» за 1843 год. В этом произведении повествуется о большой любви легендарного батыра Зая-Туляка и русалки, дочери владыки озёр Асли и Кандры.
«Зая-Туляк и Хыу-хылу» ─ один из древнейших эпических памятников, относящийся к эпохе распада первобытнообщинного строя. Известен целый ряд версий этого эпического сказания; оно и поныне устно бытует среди башкир. Основной конфликт одинаков во всех вариантах. Эпический герой Зая-Туляк, спасаясь от преследования завистливых сородичей, замысливших его умертвить, покидает свою общину, борется за создание семьи.
В «Башкирской русалке» Даля Зая-Туляк ─ любимый сын Самар-хана (в других вариантах ─ сына Мыркыса). Любовь отца, удача на охоте вызывают зависть и озлобление братьев (или сородичей, соплеменников). Сговорившись, они решают убить Зая-Туляка, но конь спасает его от преследователей и уносит к берегам озера Асли. Здесь Зая-Туляк встречает прекрасную русалку (Хыу-хылу), дочь подводного царя. Спускается с ней на дно озера. Они поженились и зажили счастливо. Вскоре батыр затосковал по родине. И вот с благословления владыки подводного царства он вместе с женой возвращается на землю. За ними из озера выходит табун лошадей, подаренных отцом русалки. Возвратившись на землю, Зая-Туляк с женой поселились на Карагаче. Но посланная Самар-ханом погоня разыскала Зая-Туляка и доставила его к хану. Разгневанный отец, не зная о подлинных причинах бегства Зая-Туляка, велел выколоть ему глаза и отвезти снова на Карагач. Верная русалка возвратили любимому зрение. Через некоторое время Зая-Туляк заскучал на Карагаче, и они переехали на гору Балкан. Русалка тоскует о покинутой навсегда подводной родине. Опять приезжают сородичи Зая-Туляка и увозят его на родину ханом вместо умершего отца Самар-хана. Русалка предупреждает мужа, что будет ждать его сорок дней и сорок ночей. Зая-Туляк справил приличествующий сану родителя обряд тризны и вступил в ханство. Когда же он, соскучившись, вспомнил наконец о возлюбленной, заветный срок был уже на исходе. Прискакал он к Балкан-тау, но было уже поздно. Русалка, не дождавшись его возвращения, умерла. Зая-Туляк покончил с собой. Во многих известных нам фольклорных версиях этого сюжета ─ финал счастливый.
Далевская редакция сказания о Зая-Туляке во многом отличается от других версий этого сюжета. У Даля, в частности, конкретизировано место и время происходящих событий: «Между Ачулы-кулем и Димою кочевал в древние времена хан Самар-хан, один из сыновей Чингиса. У Самар-хана был сын Зая-Туляк». У Даля, следовательно, события происходили в середине XIII. Гибель Зая-Туляка знаменовала приход черной эпохи междоусобиц, в результате которых «целое царство рушилось», ─ наступила мрачная пора феодальной раздробленности. «Братья Зая-Туляка резались за ханство и все погибли; с тех пор народ утратил падишахов и ханов своих навсегда, растерялся и разбрёлся по отрогам и долинам Урала». В. Даль, таким образом, как бы раздвигает хронологические рамки повествования и переносит общественные отношения, имевшие место в глубокой древности, в более позднюю эпоху. Изменчивый характер произведений народного творчества, большая вариативность эпических сказаний вполне допускают такого рода интерпретации.
«Башкирская русалка» существенно отличается от всех остальных версий сказания о Зая-Туляке также наличием обширной вводной части, в которой В. Даль говорит о вопиющей социальной несправедливости царившей в Башкирии. Известно, что им был собран богатый материал об экономическом устройстве башкир, описан каждый кантон башкирский, но эти ценные записи не сохранились. Во вступлении к «Башкирской русалке» писатель вместе с тем дает краткое историко-этнографическое описание края, рассказывает о происхождении, быте, нравах, обычаях, поверьях и предания башкир. В. Даль, в частности, отметил, что к началу ХIХ века заводчики, переселёнцы и припущенники «переполосовали и испятнали уже почти всю Башкирь» и «уже оттягали сотни тысяч десятин богатейших земель, расквитавшись с вотчинниками-башкирами или десятилетнею давностью владения, или полюбовною сделкою, тремя головами сахару, фунтом чаю...». Положительно оценивая добровольное присоединение Башкирии к Русскому государству, В. Даль рассматривает это событие как закономерный шаг в историческом процессе. Ссылаясь на сказки и песни, он приводит различные версии о происхождении башкир.
Повествуя о правах и обычаях башкирского народа, В. Даль преимущественно описывает быт демских башкир Белебеевского уезда, земли которых к тому времени еще не успели «оттягать заводчики», и где, следовательно, лучше сохранились традиции старины. Такая локальная ограниченность не случайна: она соответствует той местности, в которой происходят события, изображенные в «Башкирской русалке». Интересны описания озер Асли и Кандры-куля, пещер Шуллюган-тащи и Муйнак-таши, в которых быль переплетается с преданиями и легендами. Легенда, связанная с небольшим озером Елкичиккан (озеро, откуда вышли кони), созвучна с известной сценой из эпического сказания о Зая-Туляке. «Озеро это, ─ пишет В. Даль, ─ прибывает и убывает непостоянно. Оно было в старину жильем и царством могучего падишаха водяных; он-то наградил смелого Кунгрбая, башкира Бурзянской или Усерганской волости, косяком лошадей, выплывших из этого озера вслед за бесстрашным наездником...». Различные варианты легенды о выплывших из озера башкирских конях встречаются и в произведениях других русских писателей и краеведов прошлого века (например, в любопытнейшей работе М. В. Лоссиевского «Из суеверий и легенд мусульман Оренбургского края»).
Хороший знаток башкирского фольклора, В. Даль отметил, что «у кочевых башкиров осталось еще много поверий и преданий: есть злой дух дью-пари (див и пери), принимающий образ человека, кошки, собаки и особенно барса и тигра, иногда у него грива бывает золотая; знаменитейшие батыры башкирские прославились битвами с этим чудовищем, которое, нападая и защищаясь и особенно похищая девок, перекидывается и принимает разные образы, если же дью-пари является в образе человека, батыра, то может быть ранен, как Ахилл, только в пятку».
Во вступлении к «Башкирской русалке» В. даль охарактеризовал также своеобразие песенного мастерства башкир. «Нынешние башкирские песни, ─ пишет он, ─ состоят из отрывистых четырехстиший, в которых обыкновенно два первых стиха заключают в себе картину, басню, притчу, а два последние ─ применение, сравнение с сущностью. Но есть несколько старинных батырских песен, есть и сказки, предания, которые так между собою перемешаны, что дееписание и баснословие смотаны всегда на один общий клубок. Напевы тоскливы, унылы, протяжны и дики, но приятны и певучи. Курай, или чебызга, дудка, или сопелка, издающая приятные сурдинные звуки, держится строго, нота в ноту, голоса песенника; вторы у них нет вовсе, голоса довольно чисты и звучны, но тонки или высоки и очень не обширны». Несмотря на резкость некоторых эпитетов, В. даль довольно точно сказал о национальной специфике башкирского музыкально-песенного искусства.
Восторженно описывает В. Даль уникальное искусство «певчих особого рода», поющих горлом. Двухголосовое пение горлом, называемое по-башкирски узляу (өзләү) — явление удивительное, специфически-национальное, редко встречающееся и требующее большого мастерства. Человек ложился на спину, и в глубине его горла начинал наигрывать органчик, чистый, тонкий, с каким-то металлическим оттенком. И трудно было понять, откуда берутся эти мелодичные, нежные и неожиданные звуки. «Это в самом деле вещь замечательная, ─ пишет В. Даль; ─ набирая в легкие как можно более воздуха, певчий этот гонит усильно, не переводя духа, воздух сквозь дыхательное горло и скважину его, или горловику, и вы слышите чистый, ясный, звонкий свист, с трелями, перекатами, как от стеклянного колокольчика, только гораздо протяжнее. Это не что иное, как свист дыхательным горлом ─ явление физиологически замечательное, тем более, что грудной голос вторит этому свисту в то же время глухим, но довольно внятным, однообразным басом».
Деятельность В. Даля по изучению жизни, истории и духовной культуры башкирского народа явилась заметным вкладом в литературу о Башкирии и способствовала пробуждению интереса к ней писателей и ученых: В. Юматова, В. Лоссиевского, В. Зефирова, Р. Игнатьева, М. Лоссиевского, С. Рыбакова, П. Рыбакова и других.
С трепетным уважением относясь к фольклору, В. Даль ратовал за широкую разработку национальной тематики, выступал против экзотизма и отстаивал необходимость всестороннее изучения жизни народов. Сознавая большую ответственность писателя за правдивое изображение действительности, он призывал обстоятельно изучать социально-экономические отношения, историю и особенности народного быта. Он был против использования фольклорного материала для произвольного романтико-экзотического обыгрывания в художественных произведениях и выступал за создание исторически сложившихся, объективно-достоверных национальных характеров.
Для уяснения отношения В. Даля к национальному фольклору особый интерес представляет его письмо к В. А. Жуковскому, посланное из Оренбурга 30 мая 1838 года. Примерно за год до этого В. А. Жуковский, сопровождая наследника престола Александра II в его путешествии по России, побывал в Оренбургском крае и заинтересовался поэтическим богатством народного творчества. У него возникло желание использовать какой-нибудь из сюжетов устной национальной восточной поэзии для создания поэмы или баллады романтического типа. В связи с этим он обратился к Далю с просьбой прислать ему фольклорные записи. Но Даль не выполнил его просьбы и мотивировал это так:
«Если бы Вы, Василий Андреевич, знали, с каким глубоким и священным чувством я пишу это первое к Вам письмо, — то Вы, конечно, не осудили бы меня за пробел, которым начинаю письмо это, вместо обычного, общепринятого: «Милостивого государя». Позвольте мне открыть душу перед Вами: условное и холодное начало это пугало и студило меня; между тем, однако же, не ставало у меня смелости и духу писать так, как просила душа, мне казалось, это неприлично и вот, частию по крайней мере, почему я остался виноват перед Вами, не писал вовсе, день уходил за днем и ушло дней уже много.
Я обещал Вам основу для местных здешних дум и баллад, уток был бы Ваш, а с ним бы и Ваша отделка. Я не забывал этого обещания, может быть, ни одного дня, со времени Вашего отбытия, а между тем обманул. Но дело вот в чем, рассудите меня сами: надобно дать рассказу цвет местности, надобно знать быт и жизнь народа, мелочные его отношения и обстоятельства, чтобы положить резкие тени и блески света: иначе труды Ваши наполовину пропадут; поэму можно назвать башкирскою, кайсакскою, уральскою, но она, конечно, не будет ни то, ни другое, ни третье. А каким образом я могу передать все это в письме? Я начинал несколько раз, у меня выходила предлинная повесть, а между тем далеко не все было сказано, что могло быть нужным и пригодным. Вам нельзя пригонять картины своей по моей рамке, а мне без рамки нельзя писать своей! На словах это может сделаться, Вы бы расспрашивали о том, что Вам показалось бы нужным, а без этого греха на душу не возьму! Может быть, я ошибаюсь, может быть, меня одолевает мономания народности, но ей-ей я не в состоянии сделать дело это наполовину, я бы упрекал себя во всем, что могло бы показаться недостаточным или неверным; Вашими стихами надобно обрабатывать только вещи, по содержанию ценные и яркие...».
Как видно из этого письма, В. Даль, уважительно относясь к В. А. Жуковскому, все же решительно отказался поставлять ему национальные фольклорные материалы для романтических произведений. В. Даль стремился следовать принципу народности, за который боролся В. Г. Белинский. Ему претило желание В. А. Жуковского препарировать народное творчество в романтическом духе. Даль и В. Жуковский принципиально расходились в отношении к этнографии Оренбургского края. Даль внимательно изучал жизнь и фольклор башкирского и казахского народов, а Жуковский ограничивался слишком общими представлениями о «далекой восточной окраине»
Однако народность самого Даля также была непоследовательной и ограниченной: придавая огромное значение фактическим наблюдениям, изучению внешней стороны народной жизни, он не смог подняться до народности подлинной, основанной на глубоком внутреннем знании народа и проникнутой горячим сочувствием к нему. С годами эти негативные тенденции стали еще более явственными. Не случайно, поэтому народность Даля была подвергнута чрезвычайно строгой, но справедливой критике со стороны Н. Г. Чернышевского. Восторженно относясь к фольклору и этнографии, Даль не смог подняться до критического осмысления общественного положения народных масс.
Сюжет эпического сказания о Зая-Туляке после появления «Башкирской русалки» Даля заинтересовал многих русских литераторов и ученых. Вариант этого сюжета дважды был напечатан в переводе Л. Суходольского под названием «Башкирская легенда о Туляке». В варианте Л. Суходольского Зая-Туляк лишен богатырских черт, пассивен. Часть этого фольклорного текста имеет песенную форму и переведена дословно. Позднее краткое изложение сюжета эпического сказания о Зая-Туляке опубликовал Р.Г. Игнатьев, который подчеркнул распространенность сюжета среди башкир. Несколько лет спустя сюжет сказания о Зая-Туляке был на печатан в пересказе М. В. Лоссиевского. Этот сюжет привлек также внимание Г. Н. Потанина. Он использовал отдельные детали сказания о Зая-Туляке для сравнений и сопоставлений их с аналогичными деталями, имеющимися в этническом репертуаре других народов
Кра