Прошлое и настоящее в "американских" новеллах В. Ирвинга

Вашингтон Ирвинг (1783-1859) – один из крупнейших писателей раннего американского романтизма, родоначальник жанра новеллы в литературе США, посредник между европейской и американской культурами, первый писатель Соединенных Штатов Америки, завоевавший международное признание.

Несомненно, верно то, что Ирвинг был посредником между европейской и американской культурами. В наиболее известных своих новеллах – «Рип Ван Винкль», «Легенда о Сонной Лощине», «Жених-призрак», «Загадочный корабль» Ирвинг использует «бродячие» сюжеты европейской литературы, известные еще с античных времен или средневековья и неоднократно обработанные писателями различных стран и эпох. В этих рассказах фигурируют гномы, призраки, привидения, но весь традиционный материал переосмысливается, ему придается специфический национальный колорит (так, даже гномы в «Рипе Ван Винкле» пьют из бочонка голландскую водку: «Он (Рип) осмелился даже отведать напитка и нашел, что по вкусу и запаху это – отменная голландская водка», к тому же гномы с азартом играют в кегли). Хорошо видна роль Ирвинга как посредника между двумя разделенными океанами культурами еще и в том, как он вводит в обиход литературы США наиболее распространенные атрибуты европейского романтизма и тут же придает им национальный характер (так призрак-хозяин Дундерберга из новеллы «Загадочный корабль» описан так – «голландец в коротких штанах и шапке, напоминающей сахарную голову, с рупором в рук», а сам Летучий Голландец и его экипаж не иначе как экипаж «Полумесяца» во главе с капитаном Хенриком Гудзоном, ведь именно в местах, где появляется Летучий Голландец, корабль Гудзона потерпел бедствие.

Характерной чертой его новеллистики становится не только введение в его творчество атрибутов европейского романтизма, но и одновременное его пародирование. Европейская «механика ужасного» у Ирвинга сохранена: привидения ютятся в старых домах, зловеще завывает буря, таинственно звучат шаги, духи появляются ровно в полночь. Но все это имеет иронический подтекст, а иногда и пародийный (4; 41). Для изображения призраков Ирвингом используется комическая гипербола, доведенная до абсурда, неожиданные, смелые сравнения, лукавое, юмористическое построение фразы («Это были старинные башенные часы, от которых призраки обыкновенно бывают без ума») (4; 42).

Сочетание фантастического начала с реалистическим, мягкие переходы повседневного в волшебное – непременная черта романтической манеры Ирвинга-новеллиста. Новеллы Ирвинга обнаруживают свою романтическую природу причудливой живописностью сюжетов, мотивами загадочности, фантастики, необычностью изображенных человеческих типов, прекрасными описаниями природы – величественных гор и лесов на берегах Гудзона (в этом Ирвинг был предшественником Купера(5)).

Казалось бы, какой замечательный писатель, как рисует прошлое! Как восхищается им! Но не все критики оценивают по достоинству любовь Ирвинга к изображению старых времен. Например, Паррингтон В. Л. в своей статье «Вашингтон Ирвинг» пишет: «Поиски красочного увели его в бесплодную пустыню» (3; 247) или «Ирвинг, обладая живым и острым умом, сформировавшимся под влиянием идеалов XVIII столетия, получал наслаждение от блуждания в сумерках прошлого, и поэтому ему пришлись не по душе новые стремления, которые меняли облик любимого им города» (4; 237). И к непринятию Ирвингом действительности нового капитализма и промышленного переворота, который «чрезмерно обеднял жизнь, лишая ее красочности» Паррингтон относится с некоторой иронией: «Однако это длилось недолго. Ведь в основе отвращения Ирвинга к капитализму лежали весьма неглубокие причины, вроде той, что капитализм на смену коротким панталонам джентльменов принес вульгарные брюки… Но в дальнейшем, когда финансовые воротилы предстали миру в роли щедрых покровителей искусств и филантропов, а развитие капиталистического предпринимательства привело к появлению новых баронов, неприязнь Ирвинга к новому капитализму стала менее острой… Ирвинг занял позицию стороннего наблюдателя, не собирающегося ни хвалить, ни критиковать» (3; 239). Кроме того, Паррингтон с иронией пишет: «Ирвинг поддался всеобщей страсти к спекуляции, …при помощи «Астории» и «Похождений капитана Бонвиля»* попытался превратить свою литературную известность в источник прибыли. В великом деле эксплуатации Ирвинг открыл новую романтику и в спекулятивных прибылях усмотрел промысел божий… Таким образом, Ирвинг полностью освоился с той новой обстановкой, которая привела в сильное замешательство Рипа Ван Винкля, попавшего в нее прямо из спокойного колониального прошлого» (3; 245).

Однако есть критики, которые не считают позорным пятном в творчестве Ирвинга его произведения «Астория» и «Похождения капитана Бонвиля». Например, М. Н. Боброва считает: «Действительно, появление этих двух книг («Астории» и «Похождений капитана Бонвиля») не делает чести Ирвингу. Однако его позиция требует пояснения. Изображая северо-запад Америки в ту пору, когда первые торговцы пушниной пришли к индейским племенам, расселенным на территории теперешней Канады, Ирвинг не изменил своего доброжелательного отношения к индейцам… Он понимает, что индейцы гибнут под напором пришельцев; он ценит в индейцах благородство их натуры, силу характера… Ирвингу нравится «поэзия и романтика» индейских легенд об охотниках, рыбаках и звероловах. Но как человек, принадлежащий к тем, кто владеет материком, он считает индейцев исторически обреченными: такова «поступь цивилизации», не в силах одного человека повернуть вспять «колесо истории»…(курсив – М. Н. Бобровой). В центре его (Ирвинга) собственного внимания находятся европейцы. Это они терпят невероятные лишения, проявляют невиданную стойкость, мужество, преодолевают соблазн опуститься в быту и образе жизни до уровня «дикарей». Ирвинг… забывает о побуждениях, которые владели европейцами. В «рыцарях наживы» он увидел героев» (5; 28. Но с точки зрения М. Н. Бобровой заблуждениям Ирвинга относительно геройства европейцев есть объяснение: Ирвинг вырос в стране, где не было промышленности и развитой торговли; «города были небольшие, и их население вело деревенский образ жизни» (5; 28). Спустя двадцать лет Ирвинг возвратился на родину, где был изумлен промышленным развитием страны. «Он был горд процветанием страны, это чувство переносил на асторов, поднявшихся снизу вверх, и им руководствовался при создании двух своих неудачных произведений» (5; 28).

По поводу пристрастию Ирвинга к описанию колониального прошлого Америки М. Н. Боброва пишет: «Прошлое представлено автором в качестве зеркала настоящего и уничижительные выводы звучат двусмысленно, то не остается сомнения в том, что адресует их современности» (5; 33).

Действительно, при чтении таких новелл, как «Рип Ван Винкль», «Легенда о Сонной Лощине», «Дольф Хейлигер», не составляет труда заметить, как перекликается в этих произведениях прошлое и настоящее Америки. Цели нашей работы − поиск ответов на вопросы: по каким причинам Ирвинг сравнивает прошлое и настоящее в своих новеллах? Как возникает данное сравнение? Что больше по душе писателю – прошлое или настоящее? И правомерно ли так ставить вопрос?

Задачи исследования:

анализ критической литературы, посвященной творчеству В. Ирвинга;

изучение особенностей раннего американского романтизма;

выявление специфики сопоставления прошлого и настоящего в ряде новелл американского писателя.


1. Своеобразие раннего американского романтизма

На всех этапах развития для американского романтизма характерна тесная связь с общественно-политической жизнью страны. Именно это делает романтическую литературу специфически американской по содержанию и форме (1; 138).

Своеобразие раннего американского романтизма заключается в следующем: в начале XIX века американская литература еще только определялась, в то время как в Европе к началу XIX века национальные литературы развивались в течение почти целого тысячелетия. Произведения английских писателей и литература, переведенная с других европейских языков, господствовали на книжном рынке США, что затрудняло дорогу американской книги к отечественному читателю.

Кроме того, от прославления революционных достижений, писатели и поэты США вынуждены были практически сразу же перейти к критике политики. Перед романтизмом стояли важные философские и социальные задачи, ему предстояло понять новый, противоречивый и запутанный мир – умирающий и заново рождающийся, понять новые человеческие взаимоотношения, провозгласить новые критерии. Весь ход общественно-политический жизни США того времени требовал смелой поэтической фантазии, высокой этики – такой, которая смогла бы объявить и выразить грандиозность и трагизм переворотов, которые повлекли крах государственной системы, и которые повлекли за собой изменения моральных критериев, эстетических идеалов, нравов, обычаев – всей духовной жизни человека. К тому же американские писатели-романтики выполняли еще одну важную миссию (с точки зрения исторического развития нации) расширяли границы познания мира человеком.

Социальной базой романтизма были революционные силы, которые отвоевали независимость и довершали разрушение старого колониального мира. Движущей силой Американской революции и основным составом армии генерала Джорджа Вашингтона были простые фермеры и ремесленники. “Лоза, из плодов которой выжимается вино романтизма, растет на простой, обычной земле” (4; 56), – пишет Паррингтон В. Л.

Американский романтизм был призван отразить новые закономерности общественной жизни. Рождался патриотизм и почти фанатическая вера в американскую демократию. Отшумевшая война за независимость, набрасывающая героический покров на недавнее прошлое стала благодатной почвой для деятельности писателей-романтиков.

Все происходившее в Соединенных Штатах требовало внимания писателя, социальных, эмоциональных, эстетических оценок, художественного переосмысления и нового героя – существа идеального, высоконравственного, страстного, обаятельного, свободного от общественных пороков – аскетически чистого, наивного и мудрого. Но на какой почве мог вырасти такой герой? В реальной жизни его не было, он обязательно должен был быть в какой-то мере абстракцией, мечтой о прекрасном, справедливом и истинном.

Индивидуалистически окрашенным делает творчество романтиков лиризм. Лиризм – свидетельство живого, страстного отношения к жизни, пламенной убежденности писателя в истинности защищаемых идей; лиризм же является отзвуком социальных потрясений – в нем все чувства, вызванные социальными разочарованиями и надеждами: горечь, негодование, ликование, печаль. В то же время лиризм часто свидетельствует о незрелости суждений: эмоциональное мировосприятие опережает рассудочное познание мира.

Американские романтики от жизни индивидуума шли сразу к оценке жизни страны в целом, минуя семью, общественные и государственные установления. Это историческая черта – стремление к обобщению при минимальном опыте; с другой стороны – желание понять частное и общее в их единстве. Сказывалось это в обличительности творчества романтиков, в символике, в наличии жанра утопии и сатирического памфлета.

У американских романтиков не было единой идейной программы, которую они защищали бы в своих художественных произведениях. Но всех писателей объединяет протест против буржуазной морали, политики, буржуазных эстетических оценок, нравов, против искажения и забвения высоких идеалов, провозглашенных при рождении республики. Американские романтики выступали против делячества и циничного практицизма в жизни. Антибуржуазность романтиков выразилась в стремлении найти свой идеал вне буржуазной среды.

Острота реальных противоречий определяет этический и эстетический идеал романтиков; между “прекрасным” и “безобразным”, “добрым” и “злым” исчезают нюансы. Положительное возвышается, отрицательное сгущается. Именно поэтому в их творческом методе контрасты занимают немалое место, обнаруживается тяготение к исключительному и неповторимому (идеальному).

Типичны для американских романтиков идеи защиты национальной самобытности. Важно и то, что в творчестве американских писателей чувствуется дидактизм различной формы и окраски. Это высокая дидактика, в основе которой лежало стремление найти и указать миру высокую, более прогрессивную форму социальной жизни.

Интеллектуализм художественной литературы, создаваемой американскими романтиками, начинался с того, что они задались вопросом: в чем смысл человеческой активности, куда должна быть направлена воля, ум, большие страсти человека? Каковы права личности и ее обязанности перед обществом?

Подводя итог, необходимо сказать, что ранний американский романтизм обладал специфическими чертами, что объясняется особенностями становления американской национальной литературы; ситуацией, сложившейся в общественно-политической жизни США; задачами, которые стояли перед американскими романтиками; остротой реальных противоречий, которые определяли этические и эстетические идеи романтиков; то есть той почвой в целом, на которой зарождался ранний американский романтизм.

2. Американская литература

1492 год стал годом открытия Америки. Как известно, Америку «открывали» несколько раз и до Колумба, но именно его путешествие 1492 года стало событием всемирно-исторического значения. С него начинается эпоха активного интереса европейцев к чужому континенту.

Событием не меньшим по своему значению стало и основание в 1607 году английского поселения Джеймстаун (штат Виргиния). Несмотря на то, что первое поселение европейцев в Северной Америке возникло еще в начале ХI века, именно с Джеймстаун начинается история колонизации, изменившая судьбы населения обоих континентов.

Большинство первых иммигрантов приехало из северо-западной Европы. Они селились узкой полосой вдоль Атлантического побережья. Постепенно в течение ХVII века их поселения образовали три региона — колонии Севера (Новая Англия), средние колонии и колонии Юга — жизнь в которых отличалась не только климатическими условиями, но и особенностями экономического, социального и духовного развития.

Новая Англия была основана пуританами — представителями религиозного протестантизма, выступавшими за реформирование англиканской церкви. Переселяясь за океан, пуритане свято верили в то, что на них самим Богом возложена великая миссия спасения. Они спасали не себя, не собственную веру, но погрязшее в грехе человечество. Создание на новой земле реформированной пуританской церкви должно было стать преградой для распространения царства Сатаны, захватившего Старый Свет*. Пуритане стали селиться в северо-восточной части американского континента. Особенностью пуританского мышления было убеждение, что за внешней, зримой оболочкой мира всегда стоит иной, трансцендентальный смысл, а ключ к разгадке знаков этого иного мира дает Библия (8; 5-6).

Средние колонии были представлены выходцами из разных, преимущественно протестанских стран. Особенно много среди них было голландцев и немцев. Поселения средних колоний оказались не только на пересечении основных товаропотоков, идущих и выходящих из Америки, но и на пересечении морских торговых путей между Европой, Карибским бассейном и Южной Америкой. Это способствовало развитию ремесел, фермерства, банковского дела, предпринимательства, росту городов. Средние колонии становятся средоточием торговой жизни нового континента (8; 7).

Население южных колоний состояло преимущественно из английской знати, бежавшей от революционных волнений в Англии. Другую часть представляли авантюристы, искатели приключений. В колониях Юга преобладал плантаторский тип хозяйствования. Ощущалась потребность в дешевой рабочей силе, что способствовало ввозу черных рабов из Африки с 1619 года. В сознании южан они — новые патриции, которым труд рабов открыл возможность аристократической жизни, южане видят себя продолжателями мировой истории, строителями государства античного типа (8; 7-8).

Колонии между собой были разопщены. Разопщенность между колониями усугублялась и различиями в жизненном укладе. Несходство традиций со временем переросло в открытое противостояние, которое разрешилось Гражданской войной 1861-1865 гг. (8; 9).

Основные характеристики американской литературы в ХVII веке:

Разопщенность регионов, существенные различия в их развитии и отсутствие единого культурного центра способствовали тому, что регионализм стал одной из ведущих черт американской литературы (курсив Т. В. Якушкиной). В XVII веке только колонии Новой Англии обладали преимуществами социальной и духовной общности, которая в других регионах возникала гораздо позже. Ее основой стала идеология и этика пуританства. Наличие прочной мировоззренческой системы, в рамках которой пуритане могли мыслить и самовыражаться, обусловило исключительную роль Новой Англии в формировании американского сознания и культуры, а в XVII веке — возникновении литературы, с которой ни по объему, ни по значению не могли соперничать литературы других регионов.

Пуритане рассматривали художественное творчество как сферу деятельности человека, где ярче всего проявлялась его греховная природа. Они не признавали смоценности искусства и относились к нему резко отрицательно. Однако так как полностью исключить искусство из сферы духовной жизни человека все же невозможно, пуритане были вынуждены «впустить» его в свою жизнь, подчиняя эстетические начала литературы (выразительность, красоту слога, принцип гармонии и др.) идеологическим задачам. В глазах пуритан литературное творчество оправдывалось только тогда, когда становилось средством религиозного воспитания или пропаганды. Такой, в сущности, утилитаристский подход к художественному творчеству определил преимущественное развитие теологических жанров в литературе Новой Англии.

Американская литература складывается как ответвление английской литературы. И в новых условиях поселенцы продолжали следовать литературным образцам старой родины, что было вполне естественно для людей, считавших себя англичанами. Однако в качестве объекта подражания выступала не вся литература в ее полноте и многообразии. Выбор колонистов всегда предопределялся их идеологическими и эстетическими пристрастиями, а также ориентацией на хорошо известные им «образцы» - новое вызывало скорее настороженное отношение. Таким образом, подражательность, ориентация на образцы, избирательность обусловили эффект своеобразного «эстетического отставания» литературы первых поселенцев.

Развитию жанров способствовали сугубо практические цели — необходимость освоения нового географического пространства, обустройства собственной жизни, привлечения новых поселенцев. Поэтому жанры были направлены на описание новой реальности. Это хроники, путевые заметки, дневники, мемуары, сообщения, письма и т. д. Отсутствие четких жанровых признаков позволяет говорить об определенном жанровом синкретизме первых памятников американской литературы.

В отличие от древних литератур Европы, американская литература в период своего становления не могла опираться на устную традицию. Процесс формирования литературной традиции идет в обратном направлении: не от устного слова к письменному, а наоборот. Фольклор складывается здесь гораздо позднее, чем письменная литература. Роль мифа в американской литературе сыграло христианство. В глазах пуритан жизнедеятельность их общины приобретала вневременной знаковый смысл, становилась мифом. Мифологизации действительности способствовала и специфика их мышления.

Таким образом, основными характеристиками американской литературы ХVII века являются:

региональный характер,

преобладание литературного наследия новоанглийских авторов,

подражательность,

отсутствие жанрового разнообразия и эстетической оригинальности,

доминирование нелитературных жанров,

утилитаристский подход (8; 14).

Самым популярным изданием в колониальной Америки наряду с Библией был альманах. Первые американские альманахи содержали ежегодный календарь, где были отмечены воскресения и церковные праздники, сведения для мореплавателей — приливы, отливы, движение звезд, восходы и заходы солнца (8; 15).

ХVIII век в американской истории определяется развитием взаимоотношений между метрополией и колониями. Будучи британскими поддаными, колонисты имели равные права с англичанами. Это равенство гарантировалось британской конституцией. Однако начиная с 1763 года британкий Парламент принимает ряд дискриминационных законов, которые сильно ущемляли права поселенцев. Реализация этих законов вызвала резкое недовольство населения и привела к Американской революции, одним из этапов которой стала Война за независимость. Страна раскололась на два лагеря - «патриотов» и «лоялистов» (т. е. роялистов). Последние выступали на стороне англичан. В ХVIII веке развитие американского общества представляло движение от различных колоний к созданию единого государства. В основе этого процесса постепенное осознание колонистами существования интересов, отличных от интересов метрополии, т. е. процесс формирования национального сознания. Особая роль в процессе становления национального сознания принадлежит идеологии Просвещения (8; 23).

Так же, как и в ХVII веке, литературный процесс в ХVIII веке напрямую связан с развитием американского общества. В связи с этим в истории американской литературы ХVIII века выделяют два периода. Литература первой половины ХVIII века (1700-е — нач. 1760-х гг.) характеризуется сохранением особенностей литературы ХVII века, постепенным ослаблением позиций пуританизма, постепенным вызреванием новых идей. Литература эпохи революции (нач. 1760-х — 1790-е гг.): кризисное состояние американского общества в период 1763-1775 гг., его раскол на два лагеря (сторонников независимости колоний и лоялистов) привели к резкой политизации литературы и выдвижению на первый план публицистики (8; 31).

Основные характеристики литературного процесса в ХVIII в.:

Обновление системы жанров — для ХVII - I пол. ХVIII вв. характерны теологические жанры (проповедь, богословский трактат, описание чудес), духовная поэзия и первопроходческая литература (дневники, хроники, путевые заметки), а для эпохи Американской революции характерны публицистические жанры (трактат, политический памфлет, статьи, письма), революционная поэзия и светская литература (дневники, мемуары, записки, письма).

Внутрижанровые изменения, которые происходят за счет сближения взаимопроникновения публицистических и теологических жанров и сильной политизации светских жанров.

Обновление идейного содержания литературы — в ХVII - I пол. ХVIII вв. рассматривались проблемы теологии, вопросы морали и нравственного самовоспитания, а в эпоху Американской революции — философские и политические проблемы, а также призывы к активному неповеновению властям и вопросы морали и воспитания человека.

Обновление образной системы: использование традиционных пуританских образов в новом историческом контексте; идейная трансформация американской мечты — построить общество равных людей; рождение национальных символов и образов: звездно-полосатый флаг, Лига Наций и др.

В итоге, несмотря на заметное обновление в период революции, американскую литературу ХVIII века по-прежнему отличают жанровая ограниченность, преобладание нелитературных жанров, низкий общий художественный уровень.

Развитие американской литературы тесно связано с развитием американского общества, что определяет и идейное содержание американской литературы, и образную систему, и систему жанров, и прочее.

3. Прошлое и настоящее в “американских” новеллах В. Ирвинга

Новеллы, созданные В. Ирвингом на английском материале, очаровали и американцев и европейцев свежестью наблюдений, прекрасным литературным языком, остроумием, юмором. Не меньший успех выпал на долю новелл о жизни Америки. Наибольший интерес вызвали рассказы о прошлом – “Рип Ван Винкль” и “Легенда о Сонной Лощине”.

Ирвинг подолгу любовался величественной природой старой Америки. Примеров тому много, один из них – пейзажная зарисовка в начале новеллы “Рип Ван Винкль”: «где-то внизу – там, далеко, далеко – величаво и безмолвно катил свои воды могучий Гудзон (лишь изредка на его зеркальном лоне можно было заметить отражение багряного облачка или паруса медлительного, как бы застывшего на месте суденышка), но и самый Гудзон терялся наконец в синеве дальних предгорий»(1; 22)). Что же мы видим после пробуждения героя, после встречи со «странной наружности незнакомцем»? «...Сверху легкой полосой перистой пены несся поток, низвергавшийся в просторный водоем, глубокий и черный, укутанный тенью растущего вокруг леса» (1; 26). Уже сам изменившийся пейзаж для наблюдательного читателя является вестником перемены от безмятежности к суетливости.

Рип Ван Винкль – обитатель деревушки голландских поселенцев у острога Каатскильских гор, неподалеку от Нового Амстердама. Главная черта Рипа – «непреодолимое отвращение к производительному труду» (1; 19). Сварливая жена лентяя Рипа довела его до отчаяния и единственное, что ему оставалось, чтобы избавиться от работы на ферме и упреков жены − «взять в руки ружье и отправиться бродить по лесам» (1; 21), чем Рип и занимался большую часть своего времени. И вот однажды Рип отправился в лес и встретил там «странной наружности незнакомца» (1; 23), который тащил на плече бочонок. Этот «маленький коренастый старик с густой гривой волос и седой бородой, одетый по старинной голландской моде» (1; 23) попросил Рипа помочь ему, и тот откликнулся. В этом бочонке находился волшебный напиток, по вкусу и запаху напоминающий голландскую водку. Рип попробовал напиток и заснул, а проснулся через двадцать лет, только сам он этого не знал.

Ирвинг иронизирует над своим героем, изображая его лень: «Рип охотно брался за чужие дела, но отнюдь не за свои собственные; исполнять обязанности отца семейства и содержать ферму в порядке представлялось ему немыслимым и невозможным» (1; 19). Рип видит, проснувшись, как изменилась природа: небольшой ручеек превратился в шумный поток, лес стал непроходимым: «Наконец добрался он до того места в ущелье, где между утесами должен был открыться проход в амфитеатр, но больше не было и следа такого прохода. Скалы вздымались отвесной непреодолимой стеной; сверху легкой полосой перистой пены несся поток, низвергавшийся в просторный водоем, глубокий и черный, укутанный тенью растущего вокруг леса» (1; 26). Изменился облик деревни: «Да и деревня тоже переменилась — она разрослась и сделалась многолюдней. Перед ним тянулись ряды домов, которых он никогда не видел, а между тем хорошо известные ему домики исчезли бесследно. Чужие имена на дверях, чужие лица в окнах — все стало чужое» (1; 27). Изменились люди: «Вместо былой невозмутимости и сонного спокойствия во всем проступали деловитость, напористость, суетливость» (1; 29). Не изменился сам Рип, волшебный сон не поменял его характер — он все такой же ленивец, любитель поболтать. Чтобы подчеркнуть юмористическую неизменность его никчемной натуры, Ирвинг дает в лице сына Рипа точную копию отца — ленивца и оборванца: «Рип не решился спросить о прочих друзьях и вскричал в полном отчаянии:

Неужели никто тут не знает Рипа Ван Винкля?

Ах, Рип Ван Винкль! - раздались голоса в толпе. - Ну еще бы! Вот он, Рип Ван Винкль, вот он стоит, прислонившись к дереву.

Рип взглянул в указанном направлении и увидел своего двойника, совершенно такого, каким был он, отправляясь в горы. Это был, по-видимому, такой же ленивец и, во всяком случае, такой же оборвыш!» (1; 29-30). Может отгреметь война за независимость, быть свергнутым иго английской тирании, укрепиться новый политический строй, бывшая колония может превратиться в республику, - лишь беспутный ленивец остается все тем же. Юный Рип, как и его старый отец, «занимается всем, чем угодно, только не собственным делом» (5; 38).

В сюжете данной новеллы Ирвинг использует метод контраста. Перед читателем возникает картина прошлого – до того, как заснул Рип Ван Винкль, а затем картина настоящего – после пробуждения героя. Возвращение Рипа дает возможность сравнить «старые» и «новые» времена. И выясняется, что перемены – совсем не к лучшему!

Рип Ван Винкль приходит в замешательство, попав из спокойного колониального прошлого во времена промышленного прогресса, где изменилось всё и все – отношения между людьми, их психология: «Изменился, казалось, даже самый характер людей. Вместо былой невозмутимости и сонного спокойствия во всем проступали деловитость, напористость, суетливость» (1; 28). Во внешности людей также заметны перемены – нет больше у дверей трактира друга Рипа − «мудрого Николаса Веддера с его широким лицом, двойным подбородком и славной длинной трубкой» (1; 28), а вместо него «тощий, желчного вида субъект, карманы которого были битком набиты какими-то печатными афишками, шумно разглагольствовал о гражданских правах, о выборах, о членах Конгресса, о свободе» (1; 28). Итак, менее значительными и самобытными стали фигуры людей. Их образ жизни утратил черты патриархальности, чем-то роднившие его с величавым покоем и живописностью окружающей природы.

Конечно, удивлены были жители деревни, увидев странного пришельца, но не им самим заинтересовался «оратор», а его голосом. Когда Рип вошел в кабачок, этот оратор «в мгновение ока очутился возле Рипа и, отведя его в сторону, спросил, за кого он будет голосовать» (1; 28). Интереснее было выяснить для него не кто этот человек, почему явился в таком виде, что с ним случилось, а кто он – «федералист, демократ?» (1; 28). Что же хорошего в таком настоящем? По сравнению со всей этой суетой, мышиной возней, мелким политиканством и стяжательством «новых американцев» Рип и его лениво-безмятежное отношение к жизни выглядят привлекательнее. Деловитый новый мир в глазах Ирвинга лишен поэтичности старых поселений.

Постепенно образ Рипа Ван Винкля стал восприниматься как фольклорный образ, олицетворяющий патриархальную Америку докапиталистической поры (1; 475).

В новелле «Рип Ван Винкль» Ирвинг, как и в других своих новеллах, иронизирует над суевериями, над самим сном Рипа, предполагая, что он сошел с ума: «Иногда, впрочем, выражались сомнения в достоверности истории Рипа; кое-кто уверял, что Рип попросту спятил и что его история и есть пункт помешательства, который никак не вышибить из его головы. Однако старые голландские поселенцы относятся к ней с полным доверием. И сейчас, услышав в разгар лета под вечер раскаты далекого грома, доносящиеся со стороны Каатскильских гор, они утверждают, что это Хенрик Гудзон и команда его корабля режутся в кегли» (1; 34).

Ирвинг в своих новеллах противопоставляет патриархальный уклад потомков первых голландских переселенцев суетливой и прозаичной жизни современных Соединенных штатов. Доказательством тому может служить следующий отрывок из новеллы «Легенда о Сонной Лощине», где Ирвинг не скрывает восхищения нравами и обычаями обитателей «Сонной Лощины», ему очень импонирует то, что жители деревни живут той жизнью, какой жили их отцы и деды: «Я упоминаю об этом тихом и безмятежном уголке со всяческой похвалой; в этих маленьких забытых голландских долинах, разбросанных по обширному штату Нью-Йорк, ни население, ни нравы, ни обычаи не претерпевают никаких изменений» (1; 51) или, откровенно выражающее его мнение авторское отступление – «Если я затоскую когда-нибудь об убежище, в котором я мог бы укрыться от житейской суеты и прогрезить в тиши остаток своих беспокойных дней, то мне не найти уголка, более благословенного, чем эта маленькая лощина» (1; 50). Ирвинг сравнивает долины из «Легенды о Сонной Лощине» с заводями у берегов бурных ручьев: «Долины эти подобны… заводям, где можно видеть, как соломинка или пузырек воздуха стоят себе мирно на якоре или медленно кружатся в игрушечной бухточке, не задеваемые порывами проносящегося мимо течения» (1; 52).

Интересны портретные характеристики жителей «Сонной Лощины», о которых автор пишет с иронией: «Благодаря своей безмятежности и тишине, а также некоторым особенностям в характере обитателей, кстати сказать потомков первых голландских переселенцев, этот уединенный дол издавна именуется «Сонной Лощиной», а местных парней величают в окрестности не иначе как «соннолощинскими». Несомненно, однако, что это место и поныне продолжает пребывать под каким-то заклятием, завораживающим умы его обитателей, живущих по этой причине в мире непрерывных грех наяву» (1; 50). Жители Сонной Лощины сами сонные.

Образцовому хозяину Балту ван Тасселю Ирвинг дает следующую характеристику: «Старый Балт ван Тассель мог бы служить образцовым портретом преуспевающего, довольного собой, благодушного фермера. Он спокойно и удовлетворенно взирал на свои богатства, но не был спесив, гордясь изобилием и достатком, а не тем, что он богаче других» (1; 57). Балт ван Тассель при всех достоинствах изображен автором с иронией: «Его взгляды и мысли, правда, не слишком часто перелетали за ограду его усадьбы, но зато в ее пределах все было уютно, благоустроенно и добротно» (1; 57). И о любви Балта ван Тасселя к своей дочери Катрине Ирвинг пишет с тонким юмором: «Балт ван Тассель был снисходителен; он любил свою дочь, любил ее даже больше, чем трубку, и, как подобает рассудительному человеку и превосходнейшему отцу, предоставил ей свободу распоряжаться собой» (1; 62). Характеристика матери Катрины ван Тассель тоже иронична: «Его достойная женушка была по горло занята домашним хозяйством и птичьим двором, ибо, как она рассудила, и надо признать, весьма мудро, утки и гуси — сумасшедший народ, нуждающийся в неустанном присмотре, тогда как девушки сами в состоянии позаботиться о себе» (1; 62). Итак, Катрина была предоставлена сама себе целиком и полностью. Каждый из родителей любил ее, но у каждого находились «весомые» причины, чтобы не заниматься воспитанием дочери.

Дом Ван Тасселей отличается домовитостью, уютом, много вложено деревенского трудолюбия. Но в тоне, которым Ирвинг описывает дом фермера, звучит не только восхищение «патриархальной стариной», а еще и ирония. Впрочем, иронией пронизаны все новеллы Ирвинга.

Солидный достаток не сделал обитателей лощины честолюбцами или поклонниками новых мод; подобно предкам, они тяжеловесно добродушны и гостеприимны, известны хлебосольством и здравым смыслом. Интересы обитателей «Сонной Лощины» не выходят за пределы уединенного селения, затерянного в сказочно прекрасном краю на берегах Гудзона.

Естественно, Икабод Крейн, деревенский учитель, кажется чужеземцем среди этих неторопливых и основательных фермеров, потомков голландских переселенцев, Икабод олицетворяет собой жаждущего наживы пионера, из тех, что скупали земли Запада. Ирвинг так характеризует происхождение Икабода Крейна: «Он происходит из Коннектикута – штата, который, снабжая всю федерацию пионерами не только в обычном смысле этого слова, но и такими, что вспахивают мозги, ежегодно шлет за свои пределы легионы корчующих пограничные леса колонистов и сельских учителей» (1; 52). В отличие от Рипа учитель Икабод Крейн, поселившийся в этом краю, не пришелец из прошлого, а скорее олицетворение мало привлекательных новых веяний. В алчности этого выскочки Ирвинг воплотил не просто жадность к деньгам, корыстолюбие, эгоизм и напористость, но ненасытный аппетит ко всем материальным благам – к деревенским явствам и обширным угодьям: «Пока Икабод медленно трусил по дороге, его глаза, всегда широко открытые на все, что имеет отношение к сытной и вкусной еде, с наслаждением останавливались на сокровищах, выставленных напоказ веселою осенью. Со всех сторон в огромном количество видны бы

Подобные работы:

Актуально: