Проблема самоопределения Южной Осетии как один из ключевых факторов российско-грузинских отношений

Коста Дзугаев

кандидат философских наук

Юго-Осетинский госуниверситет

ПРОБЛЕМА САМООПРЕДЕЛЕНИЯ ЮЖНОЙ ОСЕТИИ КАК ОДИН ИЗ КЛЮЧЕВЫХ ФАКТОРОВ РОССИЙСКО-ГРУЗИНСКИХ ОТНОШЕНИЙ

Обострение российско-грузинских отношений, инспирированное режимом М. Саакашвили, с неизбежностью актуализировало проблему самопровозглашённых и всё ещё непризнанных государств на территории бывшей Грузинской Советской Социалистической Республики – Республики Южная Осетия и Республики Абхазия.

Логика политического процесса выдвинула на передний план и в полной мере проявила ранее не акцентирующуюся, но как бы подразумевающуюся позицию: грузино-осетинский конфликт с самого его начала по сей день (и вплоть до его завершения в тех или иных политических формах) является органичной составной частью российско-грузинских отношений. Отношения эти, разумеется, не ограничиваются постсоветскими временными рамками; напротив, они уходят корнями ко временам Георгиевского трактата, когда Россия, утверждающаяся на Кавказе, вняла мольбам последнего грузинского царя Ираклия II спасти погибающую единоверную страну (1). Отметим, что сокращение населения Картло-Кахетии на то время достигло катастрофической черты в 35000 человек (2, с. 98); примерно столько же избирателей было зарегистрировано в Республике Южная Осетия на парламентских выборах 2003 г. В настоящее время, выполняя антироссийский политический заказ, грузинские историки показывают Россию как завоевательницу Грузии, но в XIX и начале XX вв. грузины, в том числе выдающиеся представители народа, адекватно оценивали совершившееся историческое событие. «С этого памятного дня, - писал Илья Чавчавадзе, - Грузия обрела покой. Покровительство единоверного великого народа рассеяло вечный страх перед неумолимыми врагами. Успокоилась давно уже не видевшая покоя усталая страна, отдохнула от разорения и опустошения, от вечных войн и борьбы» (3, с. 216 – 217).

Царская администрация, застав в Закавказье застарелый конфликт между грузинской помещичье-тавадской верхушкой и осетинами-горцами, прилагала усилия к тому, чтобы нормализовать отношения грузинских властей и осетинских обществ Южной Осетии (4). Вместе с тем русские наместники, уступая настойчивым требованиям грузинских феодалов-тавадов, не раз направляли русские воинские контингенты в составе грузинских отрядов для наказания осетин, отказывающихся платить подати и не признающих грузинское господство. В первой половине XIX в. крестьяне Южной Осетии бунтовали против произвола грузинских князей-тавадов почти ежегодно, и столь же часто карательные экспедиции направлялись в осетинские сёла. При этом, что характерно, осетины не боялись вооружённой борьбы с грузинским воинством, но всегда старались по возможности избегать вооружённых конфликтов с русскими солдатами. Поражения, которые терпели восстающие горцы, по существу бывали отступлениями с поля боя, с последующим объявлением их зависимости от центральных властей – до очередного восстания. Накопившийся за те годы опыт медленно, но верно приводил осетин к выводу о целесообразности союза с Россией; несмотря на проявлявшуюся благосклонность российской администрации к грузинской правящей среде, в эти десятилетия окрепла и упрочилась политическая и культурная ориентация осетин на Россию, была осознана ими необходимость присутствия «Московского ока» для обуздания тавадско-помещичьего произвола.

Ко времени Российской революции осетины были глубоко интегрированы в грузинское общество. В свою очередь, грузинское общество уделяло постоянное и серьёзное внимание положению дел с осетинами – как проживающими в Южной Осетии, так и по отношению к осетинам в районах Грузии. Анализ показывает, что имела место тенденция строить с осетинами добрососедские отношения, положительно о них отзываться; причём эта тенденция была достаточно сильна и при ином обороте истории могла бы стать доминирующей с перспективой нормализации межнациональных отношений на европейски-цивилизованных началах. Возобладала, однако, иная тенденция – очевидно, значительно более укоренённая в грузинском обществе; проиллюстрируем её лишь следующими примерами.

В 1898 г. некто Novus с иронией пишет об осетинах, что «происхождение их покрыто мраком неизвестности. Сами они о своём происхождении достоверно ничего не знают», издевательски отзывается об учёных, исследующих осетинскую историю и этнографию, и, в частности: «Подоспел и г. Максим Ковалевский, который при отсутствии иероглифов и всяких клинообразных надписей стал читать историю Осетии на скалах Кавказа. Читал на них он, конечно, продукты собственной богатой фантазии, но результат вышел плохой: скромные и ни о чём не мечтавшие осетины возмечтали и много о себе возомнили. Сочинения г. Ковалевского для осетина то же самое, что талмуд для еврея» (5, с. 165 – 166). В 1903 г. некто Чакучи обрушивается с критикой на статью в «Духовном вестнике» (№ 22, 1903 г.), где говорится, что ранее весь Картли был населён осетинами, но их впоследствии грузины оттеснили частью к югу, в Боржомское ущелье, частью к северу – в Джавское ущелье; автор статьи категорически возражает против такой исторической версии и утверждает, что осетины спустились с гор (6). В 1904 г. «Могзаури» с тревогой сообщает, что «на самом деле ни в Картли, ни в Кахети нет такого селения, где бы не проживали пришельцы-негрузины, чтобы селение состояло исключительно из грузин. Везде в этих селениях можно встретить армянина, еврея, осетина, татарина, лезгина, молоканина, мугалойца, русского, эста, немца (…) осетинские хизаны превратились в хозяев Картли. «Всё наше, - говорят осетины, - мы не хизаны, а законные хозяева» . В Кахетии не было осетин, но их пригласили местные князья-помещики» (7, с. 334 – 335). В 1913 г. «Клде» выражает согласие с Арчилом Джорджадзе, весьма недовольным тем, что грузинское дворянство всячески способствует переселению осетин в Картли и тем сильно стесняет грузинских крестьян; на равнинах Картли возникают осетинские селения, и поощряется «нашествие осетин на Картли» (8). Тогда же некто Дзеверели бросает клич «родина в опасности», сообщая, что совет царского наместника на Кавказе рассмотрел вопрос о хизанах и решил передать хизанам все те пахотные земли, которыми они владеют на сегодняшний день, и таким решением почти половина Картли на льготных условиях переходит в руки пришлого хизанского населения, большинство которого состоит из осетин, и значит, карта Грузии основательно изменится (9). Вопрос о хизанах-осетинах активно обсуждался в обществе, и в декабре 1913 г. «Клде» публикует статью с аналитическим рассмотрением законопроекта о хизанах, подчёркивая, что законопроект 1852 г. был в пользу осетинских хизанов, владевших большей частью земель Картли (10). В 1910 г. корреспонденция в «Дроэба» предостерегает о том, что осетины приобретают земли в Телавском уезде и строят селения близко друг от друга, одним массивом, и этим ухудшается положение местных жителей-грузин (11).

Показательно, что в 1903 г. на своём II съезде хизанский вопрос рассмотрела РСДРП. Назвав хизанство «важнейшей формой порабощения», В. И. Ленин ввёл в аграрную программу требование о передаче хизанам земель, на которых они работали (12, с. 43). В Российскую революцию, таким образом, Южная Осетия вступала вполне готовой к самой решительной борьбе против своих угнетателей.

Мы укажем на ключевой эпизод революционного движения в Южной Осетии – борьбу южных осетин с войсками меньшевистского правительства Грузии в 1920 г.

Установление Советской власти в Северной Осетии, где постановлением Кавказского Краевого комитета компартии 23 марта 1920 г. был создан Южно-Осетинский ревком под руководством В. Санакоева, побудило правительство Грузии направить воинские подразделения к Рукскому перевалу с целью изоляции Южной Осетии от Советской России. Попытка была отбита горцами, которые арестовали меньшевистского комиссара и его милицейский отряд. Для руководства событиями в конце апреля в село Рук (Роки в грузинском произношении) были командированы с чрезвычайными полномочиями члены ревкома А. Джатиев и Н. Гадиев. 6 мая в Рук состоялось заседание повстанцев с прибывшими представителями Кавказского Краевого комитета РКП(б) Г. Девдариани и Г. Моцонелидзе. Главным вопросом было развёртывание вооружённой борьбы. Оценив ситуацию, большевики приняли решение объявить Советскую власть пока в Рукском районе, который в военном отношении легче было оборонять. 8 мая Советская власть в Рукском районе была объявлена, о чём было сообщено в Москву, с просьбой дипломатической поддержки.

Поддержка была оказана в виде известной ноты Чичерина от 17 мая правительству Грузии. В ноте МИД России обращал внимание на нарушение Грузией своих обязательств по удалению со своей территории всех иностранных войск, тем более недопущения появления новых английских частей в Батуми. «Мы с тревогой узнали, - говорится в ноте, - что в Южную Осетию, где провозглашена Советская Республика, направлены для уничтожения таковой власти грузинские войска. Мы настаиваем, если это верно, отозвать свои войска из Осетии, ибо считаем, что Осетия должна иметь у себя ту власть, которую она хочет. Вмешательство Грузии в дела Осетии было бы ничем не оправданным вмешательством в чужие внутренние дела» (13, с. 79 – 80). Следует подчеркнуть, что текст мирного договора между Россией и Грузией, заключённого 7 мая в Москве, давал все основания для подобной ноты.

В ответной ноте МИД Грузии писал: «Как Вам хорошо известно, процесс воссоздания Грузии в её неотъемлемых границах ещё не завершился (…). С удовлетворением отмечая выраженную в Вашей ноте тенденцию способствовать восстановлению Грузии в её исторических границах, Правительство Грузии крайне озадачено той частью Вашей ноты, в которой говорится о намерении Грузии подавить силой оружия Советскую Республику в Южной Осетии. Считаю своим долгом обратить Ваше внимание, что в пределах Грузии нет Южной Осетии (курсив наш, - К. Д.), а находящиеся в Грузии осетинские селения расположены в Горийском уезде Тифлисской губернии; селения эти находятся на бесспорной территории Грузии, южнее старой границы Тифлисской губернии (…). Нам кажется непонятным и основанным на недоразумении Ваше выступление в защиту Советской власти, якобы существующей в одной из провинций Грузии» (14).

Эта позиция правительства Грузии – яркое проявление грузинского национал-экстремизма, получившего государственную базу и посчитавшего возможным в новых историко-политических условиях отказать Южной Осетии в праве на существование. Ясно, что правительство тем самым оказывалось заложником губительной для него нацистской установки, игнорирующей реальность и ведущей власть к неминуемому падению. Грузинский национал-экстремизм, контролирующий по сути правительство Грузии, ошибочно оценивал стратегические тенденции политического процесса в Грузии и вокруг неё, что и доказали последовавшие события. Однако до краха грузинского национал-экстремизма тех годов должно было пролиться ещё немало крови.

После нескольких боестолкновений на подступах к Рукскому району 28 мая 1920 г. во Владикавказе была проведена II конференция Южно-Осетинской окружной организации РКП(б). Документов о работе этой конференции практически не сохранилось (лишь очень краткий черновик протокола); почти ничего о ней не сказано в воспоминаниях участников конференции. Известно, что первоначально конференция намеревалась воздержаться от военной помощи повстанцам в Рук, ожидая точных сведений от А. Джатиева. Однако вечером того же дня Окружком партии отдал распоряжение командованию Южно-Осетинской бригады немедленно выступать на помощь рукским повстанцам.

Это решение даже у советских историков вызывало недоумение. В. Д. Цховребов делает предположения: «Нам трудно судить, чем было вызвано это решение Южно-Осетинского окружного комитета партии, видимо, руководство всё-таки надеялось на помощь большевиков Грузии, Терской области и частей Красной Армии. Но каким образом?» (15, с. 106). Действительно, ведь они знали о мирном договоре между Россией и Грузией и не могли не понимать, что военной помощи от России в этой политической ситуации ожидать не приходится, грузинские большевики, подчиняясь партийным директивам, от вооружённых выступлений воздерживались, а победить в войне с меньшевистским правительством Южная Осетия заведомо не могла. Ф. Махарадзе по этому поводу весьма неуклюже выгораживает партийное руководство: «Краевой комитет думал, что вывод этот сделают сами товарищи, руководящие упомянутым отрядом. Но вышло не так, и мы сделались свидетелями нового восстания в Юго-Осетии. Весь трагизм этого восстания заключается именно в том, что оно и на этот раз оказалось совершенно изолированным (…) и это новое восстание с самого начала оказалось обречённым на гибель» (16, с. 225).. О чём в действительно думал Краевой комитет, сейчас уже не представляется возможным установить; мы можем лишь элементарным политологическим анализом сделать вывод, что Окружком был введён в заблуждение, дезориентирован. Ясно, что сами осетинские руководители никогда не послали бы на верное поражение и гибель своих соратников.

Командир отряда Матвей (Мате) Санакоев в своих воспоминаниях пишет о том, что после принятия решения о выступлении и назначении его командиром он «потребовал копию постановления о выступлении как боевого приказа, но мне его не выдали. Я потребовал официального мандата, но и этого мне не дали. Тогда я категорически отказался выполнить это постановление (…). Что было после этого, мне неизвестно, но вечером 28 мая 1920 года политком Джиоев Гега принёс мне бумагу от Юго-Осетинского парткома за подписью Санакоева Лади (Владимир, - К. Д.) о немедленном выступлении. Этот приказ в настоящее время, наверное, находится у Джиоева Гега» - и там же сделана сноска, поясняющая, что «приказ, к сожалению, не сохранился» (17, л. 110). Здесь ясно, что документально решение, идущее вразрез с заключённым межгосударственным договором, оформлять никто не хотел, предвидя неизбежную за это ответственность; тем более не могли такой документ дать командованию отряда из-за риска попадания его в руки грузинского правительства. Одним словом, как пишет югоосетинский историк И. Н. Цховребов, «в Южной Осетии схлестнулись грузинский национализм и большевистские амбиции» (18, с 4).

31 мая Южно-Осетинская бригада перешла перевал, и 6 июня совместно с повстанцами разгромили меньшевистские войска возле Джавы. На следующий день после упорных наступательных боёв было нанесено поражение меньшевистским войскам возле Цхинвала, и город был взят. 8 июня Ревком провозгласил в Южной Осетии Советскую власть.

Интересно, что делая свои выводы о тех событиях, Мате Санакоев, в частности, высказывает мнение, что «не нужно было слушать Джатиева и Гадиева, а нужно было наступать до Гори» (17, л. 132), т. е. не только и не столько освободить Южную Осетию, сколько развернуть максимально широкие военные действия против меньшевистского правительства, поднимая на борьбу своих союзников – грузинских крестьян, готовых воевать за землю и волю. В своих опубликованных воспоминаниях М. Санакоев пишет: «Я составил такой план: занять город Гори с налёта, линию Закавказской железной дороги от Гори до Сурамского тоннеля, разрушить железнодорожные мосты и паромы через Куру и укрепить проходы, объявить общую мобилизацию, ударить в тыл частях противника в Дарьяльском ущелье, установить связь с г. Владикавказом, а затем ударить по противнику в Онском районе» (19, с. 83). Вышестоящее большевистское руководство, однако, не решилось на столь радикальные действия, опасаясь конфликта с центральным руководством РКП(б): «С моим планом о дальнейшем наступлении не согласились Джатиев и Гадиев. Они не соглашались углубляться в Грузию, я же не мог не подчиниться политруководству, мало того, от меня взяли расписку, что дальше гор. Цхинвала я не пошлю никого. Такое положение считал и считаю крайне невыгодным и неправильным: во-первых, это было использовано как наша слабость, благодаря чему не могло быть тяги в нашу сторону грузинского крестьянства; во-вторых, мы лишились возможности захвата у врага необходимого нам количества боеприпасов и вооружения, недостаток которых отразился на конечном исходе борьбы с врагом» (19, с. 83 – 84).

То, что новое восстание обречено на гибель, понимали и представители интеллигенции Южной Осетии, практически все отказавшиеся сотрудничать с большевистским военным командованием.

Меньшевистское правительство Н. Жордания, определив Юго-Осетию как грузинскую Вандею, приняло решение о её ликвидации именно как этнотерриториальной базы осетинского народа. По воспоминаниям Н. Гадиева, меньшевикам удалось разрушить былое межнациональное единство, а «меньшевистская газета «Борьба» писала: «Опять, как в старину, эти хищники спустились с горных высот в плодородные долины Карталинии»» (19, с. 57). В Южную Осетию были двинуты крупные силы под командованием А. Кониева и В. Джугели. Понимая нависшую над народом угрозу уничтожения, Окружком дважды ходатайствовал перед Политотделом Х армии о введении в Юго-Осетию частей Красной Армии для спасения страны. «Мы свидетельствуем, - подчёркивал Окружком, - что Южная Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Республики, с первых дней Октябрьской революции по данный момент трудовой народ Южной Осетии находится с этой последней в состоянии открытой борьбы» (20). Помощь не поступила. Более того, повстанцы настойчиво просили хотя бы помочь патронами, но и в боеприпасах было отказано.

О расправе над Южной Осетией войсками Н Жордания документов сохранилось немного. Один из наиболее характерных документов – книга командующего карателями («народной гвардией») Валико Джугели «Тяжелый крест» (21). Её раздел, посвящённый этнической чистке южных осетин, так и называется - «Южноосетинская Вандея». «Осетинские националисты, - пишет В. Джугели, - наши злейшие и неусыпные враги» (21, с. 227), и далее красочно описывается беспощадное избиение южных осетин.

Всё ещё надеясь на помощь из России, Юго-Осетинский Окружком 18 июня послал телеграмму Ленину, Чичерину и ЦК РКП(б) о зверских репрессиях меньшевиков в Юго-Осетии, в которой напоминал, что «согласно приказа Кавказского Краевого Комитета РКП(б) от 23 марта, подтверждённого особыми курьерами того же Комитета, прибывшими на повстанческий фронт шестого мая, восьмого июня в Южной Осетии провозглашена Советская власть. Краевой Комитет через курьеров обещал немедленную поддержку (далее о том, что патронов нет, - К. Д.). В состав меньшевистской Грузии Южная Осетия никогда не входила и не входит, считая себя неотъемлемой частью Советской России (…). Южная Осетия, вконец истекая кровью в неравной тяжёлой борьбе, ждёт решающей помощи» (13, с. 113 – 114). Это – единственное упоминание о роли Крайкома в июньском восстании, и сделано оно председателем Окружкома Владимиром Санакоевым, надо полагать, перед лицом гибели родины и преступного, предательского бездействия большевистских властей России, расчётливо пожертвовавших Южной Осетией в целях военно-политической интриги вокруг Грузии. Полномочный представитель РСФСР в Грузии С. Киров в ноте на имя Е. Гегечкори писал 14 июля: «Мною уже было указано Вам на то, что Российская коммунистическая партия в лице ее Центрального Комитета и Бюро Центрального Комитета РКП на Кавказе решительно никакого отношения к восстанию в Южной Осетии не имела и не могла иметь (…). По дополнительно наведенным мною справкам оказалось, что Центральный Комитет РКП никакого Южно-Осетинского окружного комитета не знает (! – К. Д.) и, понятно, что такой организации, коль скоро она не существовала, не давал прав действовать и выступать от имени РКП» (22, с. 271).

Обращает на себя внимание исключительно значимая роль в политической и организационной подготовке и проведении указанных событий грузинских большевиков – С. Орджоникидзе, Ф. Махарадзе, М. Цхакая, А. Гегечкори, С. Буачидзе, В. Квирквелия, И. Орахелашвили, Г. Чхеидзе, Г. Девдариани, Г. Моцонелидзе и др. Националистические позиции грузинских меньшевиков известны, но насколько свободна была от мощной традиции грузинского национализма группа высокопоставленных большевиков-грузин, при всём декларируемом ими интернационализме? Мы вправе констатировать, что в конечном счёте результат их деятельности совпал с планируемым результатом грузинских меньшевиков-националистов: Южная Осетия была уничтожена. То, что впоследствии было принято решение о её восстановлении, отнюдь не было их заслугой – там сыграли роль соображения более высокого политического порядка.

На месте, в Южной Осетии, карателями было убито 4812 человек, около 50 селений сожжено, поголовно угнан крупный и мелкий скот, разграблен урожай за два года; всего убытков причинено на сумму 3317500 рублей в ценах 1925 г. (13, с. 261). Через перевалы бежало до 50 000 человек, из них много тысяч погибло по дороге от холода и голода, а также на севере Осетии от эпидемических болезней. Остатки населения, проявившего лояльность к грузинским властям, тем не менее выселялись в приграничные районы Грузии. Память об этом геноциде в народе жива, и получила новый резонанс в начале нынешнего грузино-осетинского конфликта.

После установления коммунистического контроля над Грузией в ходе сложной политической борьбы (23) в конечном итоге высшим руководством РКП(б) было принято решение о вхождении Южной Осетии в состав заново создаваемого грузинского государства – Грузинской Советской Социалистической Республики. Политико-правовой уровень для Южной Осетии был определён в виде автономной области, что и было закреплено 20 апреля 1922 г. Декретом Всегрузинского Центрального Исполнительного комитета и Совета Народных Комиссаров Грузинской ССР - образована Юго-Осетинская автономная область в составе Грузинской ССР с административным центром в г. Цхинвал, и подробно описана её граница (24).

За годы социалистического развития Юго-Осетинская автономная область добилась немалых успехов. В то же время на всём протяжении советского периода в отношении Южной Осетии имели место непрекращающиеся усилия грузинских властей по искусственному торможению роста социально-экономических показателей. Исследователь вопроса К. П. Пухаев в подтверждение отстаиваемого им тезиса о «мягком геноциде» южных осетин со стороны националистической части грузинского руководства приводит длинный ряд убедительных примеров из социально-экономической политики республиканских властей в сфере промышленности, сельского хозяйства, жилищного строительства, культурных планов (алфавит менялся трижды: так, наш отец, писатель Г. Х. Дзугаев, вынужден был писать свои произведения с использованием латинской, грузинской и русской графики), демографических показателей и т. д. (25).

Националистическая политика грузинских республиканских властей в отношении национальных меньшинств Грузии, в том числе и южных осетин, вызывала обоснованную тревогу в Москве. На серьёзные недостатки в работе партийных органов Грузии указал июльский (1953 г.) Пленум ЦК КПСС, а Президиум ЦК КПСС 10 июля 1956 г. принял специальное Постановление «Об ошибках и недостатках в работе ЦК Компартии Грузии». В 1972 г. было принято аналогичное постановление по Тбилисскому горкому партии, и поставленный на руководство Э. А. Шеварднадзе принял определённые меры по выправлению националистического крена в грузинском руководстве. Разумеется, полные данные о дискриминационной политике грузинских властей в советский период скрывались от общественности и были известны лишь узкому кругу высших должностных лиц в Москве. Без огласки старались действовать и организаторы этой политики в грузинском руководстве, чему способствовала практика засекречивания служебной документации и цензурирование публикуемых статистических данных.

Отдельно необходимо указать и на проблему репрессий 1930-х гг. в Южной Осетии, а также и на волну послевоенных репрессий. Тема эта весьма болезненна. Литературы по данному вопросу крайне мало, что объясняется прежде всего закрытостью архивов, а также сопротивлением публикациям определённой части общества исследованиям по теме, так как в таком случае неизбежно предаются огласке имена лиц, участвовавших в репрессиях – старших родственников ныне живущего поколения. На это обстоятельство указывает В. Д. Ванеев в своём исследовании: «В процессе работы над книгой некоторые товарищи говорили: «Незачем копаться в прошлом, очернять историю». Это неверно – история не должна нравиться. Историю не надо любить. Историю надо иметь» (26, с. 173).

Репрессировались в Южной Осетии, разумеется, не только осетины. По национальному составу, тем не менее, осетины составляли 90% репрессированных при том, что в населении автономии они составляли не более двух третей. Обращает на себя внимание и то, что среди репрессированных со средним и высшим образованием (таковых было около 30%) подавляющую часть составляли осетины. Оба эти факта уже позволяют сделать вывод о целенаправленном подавлении южных осетин по национальному признаку. «Знакомясь с собранными документами репрессированных, - пишет исследователь вопроса Ю. В. Цховребов, - диву даёшься, как после такого смертельного удара нация смогла выстоять, как она поднялась на ноги и выжила» (26, с. 6). Поимённый анализ репрессированных осетин также подтверждает вывод о действительно избирательном характере значительной части репрессий, а именно направленных на физическое либо социальное уничтожение носителей национальной активности южных осетин. Удар наносился в первую очередь по наиболее одаренным, высокообразованным южным осетинам, причём зачастую репрессиям подвергались семьи и близкий круг родственников арестованного. Никакими иными реальными причинами эту часть репрессий объяснить невозможно, так как биографии репрессированных являются лучшими доказательствами их преданности идеям коммунизма, социальной справедливости, активного социалистического строительства, честности, общественного признания и уважения. По мнению В. Д. Ванеева и ряда других историков, а также живых свидетелей репрессий, особому преследованию подверглись те осетины, кто ставил вопрос об объединении Южной и Северной Осетии, участвовал в различных общих мероприятиях. Репрессировались также те из партийных и советских работников, которые осмеливались протестовать против арестов ничем не запятнанных людей. Репрессировались судьи, прокуроры, милицейские работники, работники НКВД, которые пытались по мере своих возможностей бороться против чинимого произвола, пытались так или иначе помочь преследуемым согражданам.

Таким образом, анализ репрессивной политики грузинских республиканских карательных органов в Южной Осетии однозначно указывает на одно из самых кровавых проявлений грузинского национал-экстремизма в отношении южных осетин.

Проявления эти имели место и после Великой Отечественной войны. Так, в августе 1951 г. за «осетинский национализм» была осуждена группа молодёжи во главе с Владимиром Ванеевым: созданная им подпольная молодёжно-патриотическая организация «Растдзинад» («Справедливость») ставила своей задачей борьбу против национал-шовинистической политики грузинских властей в отношении осетинского народа (27).

Великая Отечественная война 1941 – 1945 гг. нанесла Южной Осетии тяжёлый урон. Было мобилизовано около 22% населения; население ЮОАО в 1940 г. составляло 108500 человек (наивысшая численность за всё время существования автономии), из них две трети составляли осетины, т. е. на войну ушло практически всё взрослое осетинское население. Как ни странно, цифра погибших южных осетин до сих пор не опубликована. Произведённый нами поимённый подсчёт по единственной публикации писателя-фронтовика Р. Асаева (28) дал следующий результат: количество погибших осетин из Южной Осетии составило 5146 человек, грузин 1950 человек, русских 132 человека, армян 74 человека, евреев 46 человека, других национальностей 4 человека. Из общего количества погибших 7352 человек осетины, таким образом, составили 70,0%, грузины 26,5%, что в первом приближении соответствует национальному составу населения Южной Осетии перед Великой Отечественной войне. Однако национальный состав призыва из Южной Осетии в литературе по вопросу отсутствует. Примем, однако, допущение, что национальная пропорция по призыву отражает пропорцию по населению: в таком случае осетин из 22000 должно быть 15400, и тогда процент погибших из осетинского призыва составляет 33,4% (а из общего количества южных осетин – 7,35%), что является чрезвычайно большой величиной. Во время войны осетины показали высокие боевые качества: 8 уроженцев Южной Осетии были удостоены звания Героя Советского Союза (всего в Осетии – 59). В целом осетины дали 35 Героя Советского Союза (29), что при численности осетин в 417000 человек составляет одного Героя на 12000 человек: по этому показателю осетины занимают первое место среди народов СССР. Это обстоятельство известно каждому осетину и оказывает вплоть до сегодняшнего дня глубокое воздействие на национальную психологию.

После смерти И. В. Сталина и начала реформ Н. С. Хрущёва в Грузии националистические силы посчитали, что появилась возможность более открытого образа действий. Первым проявлением намерений выйти на политическую авансцену стали известные события в Тбилиси после XX съезда КПСС, на котором Н. С. Хрущёв прочитал свой разоблачительный доклад о культе личности И. В. Сталина. «В Грузии доклад Хрущёва, - пишут об этом Медведев Ж. А. и Медведев Р. А., - был прочитан 6 марта 1956 года только для самых высших партийных и государственных руководителей, однако слухи о таком докладе широко распространились в республике, особенно среди молодёжи, вызвав волнение, возбуждение и недовольство среди части грузинского общества. Ещё 5 марта в центре Тбилиси и на набережной Куры у монумента Сталина начались манифестации в связи с 3-й годовщиной смерти Сталина. 6 и 7 марта эти манифестации продолжались, и общее напряжение нарастало, число манифестантов достигало 70 тысяч человек. (…) Многие предприятия и учреждения 8 марта не работали, а 9 марта город оказался во власти стихии, и лозунги в честь Ленина и Сталина соседствовали с самыми грубыми националистическими призывами (курсив наш, - К. Д.). (…) По неофициальным данным, число убитых достигало 250-300 человек, число раненых было не менее тысячи. Несколько сот участников манифестаций и беспорядков были арестованы. Проверить эти данные почти невозможно, так как многих раненых, а возможно и убитых, укрывали их родные, проводя лечение и похороны почти тайно» (30, с. 133). Ушедшая при коммунистическом режиме в подполье традиция грузинского национал-экстремизма, таким образом, так и не была выкорчевана, репрессивная система СССР сумела лишь подавить её, карая её общественно опасные проявления.

Начало открытого периода нынешнего грузино-осетинского конфликта в осетинской политологии принято отсчитывать с 23 ноября 1989 г. (31): в этот день к Цхинвалу подошла колонна грузинских националистов, собравшихся по призыву З. Гамсахурдиа со всей Грузии, для проведения в Цхинвале митинга устрашения. Численность колонны оценивалась от 40 до 50 тысяч человек (население Цхинвала на то время 42 тысячи человек). Вместе с З. Гамсахурдиа колонну возглавлял первый секретарь ЦК КП Грузии Г. Гумбаридзе, что было воспринято югоосетинским населением как доказательство полного единства мнений в грузинском официальном и неформальном руководстве в отношении южных осетин. Колонна была остановлена у въезда в город 13-15 молодыми мужчинами, оказавшимися там непредвиденно – но, поняв угрозу городу, решившими рискнуть жизнями и попытаться выиграть время для того, чтобы цхинвальцы успели собраться. Они были безоружны, но руководители колонны подумали, что эти безумцы вооружены огнестрельным и, возможно, даже автоматическим оружием – и остановились. К месту противостояния в течение считанных минут стали подтягиваться группы из Цхинвала, и через полчаса на пути колонны стоял уже физически непреодолимый заслон, а ещё через полчаса подошло подразделение внутренних войск и встало между сторонами. После полуторасуточного противостояния и напряжённых переговоров колонна повернула обратно, что вызвало в националистическом движении Грузии очень острую реакцию.

Феномен моментальной самоорганизации народа в течение 23 – 25 ноября 1989 года, когда буквально на ровном месте в считанные часы образовались достаточно эффективные структуры противодействия нажиму грузинской колонны, заслуживает самого пристального внимания. Закрепиться организационно эти структуры тогда не сумели, но совершился своего рода прорыв в новое качество общественно-политического действия, и по крайней мере на уровне ментальном это качество утрачено не было. Импульс национальной политической самоорганизации не угас и в ходе внутренней эволюции, стимулируемый растущей угрозой грузинского национал-экстремизма, привёл к провозглашению Республики 20 сентября 1990 года.

Второе яркое проявление феноменальной способности южных осетин к самоорганизации состоялось 6 – 26 января 1991 года, когда грузинскими формированиями был захвачен центр Цхинвала, и дороги были перерезаны блок-постами националистов: на попытку оккупации народ (горожане Цхинвала в первую очередь) ответил практически мгновенным созданием отрядов самообороны, и в ходе упорных двадцатидневных боёв вытеснил, выбил противника из города. Это было проявление уже не просто этнической мобилизации, не просто осознания конкретных военно-политических реалий, но и проявление несгибаемой национальной воли к творению своего, собственного исторического бытия: провозглашённая Республика начала стремительно, на ходу, на марше воплощаться в жизнь. Ныне уже известно, каким образом союзное руководство способствовало грузинским националистам: командующий контингентом внутренних войск генерал Генрих Малюшкин обнародовал информацию о том, что «5 января я получил шифротелеграмму из Москвы, в которой отдавался приказ пропустить грузинскую милицию в Цхинвал и Джавский район, никаких препятствий ей не чинить, службу выполнять лишь в режиме охраны военных городков. Это ошибочное и во многом близорукое решение (генерал так и не решился назвать его предательским, - К.Д.) было принято тогдашним министром МВД Б. Пуго по согласованию с Горбачёвым. (…) На рассвете 6 января около 4 тысяч вооружённых боевиков на автобусах, в сопровождении бронетехники, появились в Цхинвале. (…) В ответ на эти действия местные жители стали возводить баррикады из подручных материалов» (32).

Третьим и, пожалуй, самым тяжёлым, трагичным испытанием процесса политической самоорганизаци на прочность и необратимость явился период с 25 апреля по 14 июля 1992 года – время, когда ельцинская Россия оставила южных осетин один на один с многократно превосходящим по силе врагом. Тогда в ночь на 25 апреля контингент внутренних войск скрытно и внезапно покинул место дислокации в Цхинвале и вышел из Южной Осетии, отправившись в Грузию (!). Рано или поздно выяснится и будет обнародована подоплёка и механизм принятия и этого решения, однако сейчас уже можно с уверенностью сделать вывод о том, что по всем расчётам организаторов этой ситуации Республика южных осетин не должна была выстоять. Это было невозможно. И действительно, при обсуждении ситуации на следующий день первоначально высказывались трезвые, рациональные оценки, основанные на элементарном здравом смысле, и предлагалось оставить Цхинвал во избежание истребления наиболее боеспособной части народа, закрепиться в горном селении Рук, обороняя тоннель под Главным Кавказским хребтом, и дождаться помощи из Северной Осетии. Однако затем возобладало и было принято иррациональное решение остаться в Цхинвале и защищать город, невзирая ни на что. В последовавшей эскалации боевых действий, особенно в ходе ракетно-артиллерийских обстрелов Цхинвала в июне – июле, ежедневно погибал