Вальтер Скотт и его роман "Роб Рой"

Осенью 1814 года английские книгопродавцы, довольные, посчитывали барыши: успех последней новинки - анонимного романа «Уэверли, или Шестьдесят лет назад» - превзошел все ожидания. В Эдинбурге и Лондоне пытались разоблачить таинственного инкогнито, над «волшебным вымыслом» которого обливались слезами десятки тысяч читателей; критики заключали пари, споря, кто же автор; дополнительные тиражи романа следовали один за другим, а по ту сторону океана, в США, именем его главного героя называли города и поселки. Восторг был единодушным. Даже такой строгий ценитель литературы, как Байрон, и тот восклицал: «Уэверли» - это самый замечательный, самый интересный роман, какой мне только приходилось читать...»

А тем временем создатель «Уэверли» не без удовольствия взирал на устроенный им переполох в литературном мире и даже подливал масла в огонь, публично высказывая свои предположения по поводу тайны авторства. «Все достойные эдинбуржцы сейчас только тем и заняты, что ищут автора «Уэверли», - с гордостью сообщал он одному из своих друзей вскоре после выхода романа. Но, увы, торжество мистификатора было недолгим: новые романы, подписанные «автор «Уэверли», рассеяли все сомнения и превратили его инкогнито в секрет Полишинеля. По характерному стилю, по кругу тем, по выбору героев в анониме узнали Вальтера Скотта.

1. Характеристика творчества Вальтера Скотта

1.1 Черты художественного стиля

Имя Вальтера Скотта (1771-1831) и раньше было хорошо знакомо британским любителям литературы. Выходец из древнего шотландского рода, уважаемый эдинбургский стряпчий, он успел завоевать широкую известность и как переводчик немецких романтиков, и как собиратель народных баллад, и как поэт, автор блистательных стилизаций, написанных, по его словам, «в подражание древним песням, которые некогда распевались менестрелями под звуки арф». И хотя поэт Вальтер Скотт был признан и популярен не только у себя на родине (в России, например, его знали по прекрасным переводам В.А. Жуковского), ничто не могло сравниться с той всемирной славой, которая ждала Вальтера Скотта, автора двадцати шести больших романов, творца грандиозного художественного мира, населенного, как подсчитал один терпеливый исследователь, «2836-ю персонажами, включая 37 лошадей и 33 собаки». Поистине, 20-30-е годы прошлого века могут быть названы эпохой Вальтера Скотта, ибо никого так не почитали (и не читали) тогда, как «шотландского чародея». Сотни английских, французских, немецких, итальянских, русских писателей пробовали подражать своему кумиру, его равняли с Гомером и Шекспиром, иена его героев становились нарицательными, замок в Эбботсфорде превратился в место паломничества, вальтерскоттовские плащи и шляпы не выходили из моды, и многие, наверное, мечтали, как Карамзин, поставить «в саде своем благодарный памятник Вальтеру Скотту за удовольствие, вкушенное в чтении его романов».

Существует легенда, пущенная в ход самим Вальтером Скоттом, будто бы он начал писать романы лишь потому, что не хотел состязаться с Байроном за пальму первенства в поэзии. Возможно, так оно и было на самом деле, но кроме того существовали, конечно, и другие, более глубокие и серьезные причины обращения Вальтера Скотта в прозаика. Свидетель глубочайших социальных и экономических потрясений, современник Великой французской революции и наполеоновских войн, на глазах у которого гибли милые его сердцу патриархальные традиции, рушились троны и перекраивалась карта Европы, Вальтер Скотт, как и многие европейские художники его поколения, был буквально одержим чувством истории. Череда молниеносных исторических сдвигов сформировала его, и он - типичнейший романтик по своему мироощущению - отверг абстрактные, вневременные представления о человеке, свойственные просветительскому мышлению XVIII века, и осознал, что человек всегда конкретен, всегда принадлежит своей эпохе и существует в исторической реальности.

В своих романтических поэмах и стихотворениях он использовал фольклорные сюжеты и образы, чтобы средствами искусства восстановить память об утраченном или забытом национальном прошлом. Он писал о рыцарях и волшебниках, о похищенных красавицах и отважных разбойниках, и далекое средневековье превращалось под его пером в полусказочную. героическую эпоху, в объект для любования и ностальгического вчуствования. Но в поэзии Вальтера Скотта, как заметил М.М. Бахтин, само время «имело еще характер замкнутого прошлого». Увиденное сквозь искажающую дымку чувства утраты, поданное как воспоминание о «потерянном рае», прошедшее отделялось от настоящего, его связи с грядущим обрывалась - оно существовало само по себе, изолированно, вне единой «реки времян».

Если проследить за творческой эволюцией Вальтера скотта до 1814 года, то мы увидим, как все теснее становится его художественно-историческому мышлению в пределах, заданных в бытующими поэтическими жанрами, как он стремится преодолеть свойственную романтической поэзии ограниченность историзма и осмыслить суть былого в его живой связи с настоящим и грядущим. Но прорыв к разомкнутому, полному времени, отказ от идеализирующей субъективности при взгляде на историю не могли осуществиться без глубинной перестройки, и поэтому обращение писателя к роману было вполне закономерным.

1.2 Особенности жанра

Впрочем, и современные виды романа не вполне удовлетворяли Вальтера Скотта, мыслившего историю как многомерное, противоречивое единство. Уже в первой главе «Уэверли» он, разрушая все стереотипные жанровые ожидания, настойчиво предупреждает читателей, «что в последующих страницах они не найдут ни рыцарского романа, ни хроники современных нравов», ни других, знакомых им типов повествования. И действительно, вальтер-скоттовский роман был романом нового типа, романом историческим, и современников он поражал именно своей новизной, своей непохожестью на все, что они знали прежде. «До сих пор мы находили роман в истории, - писал А. Бестужев-Марлинский. - Вальтер Скотт ухитрился одеть историю в роман».

Строго говоря, исторические романы существовали и до Вальтера Скотта, но только ему удалось избежать «этнографичности» в изображении прошлого, удалось войти с ним в прямой контакт, или, говоря словами А.С. Пушкина, преподнести прошедшее время «домашним образом». Широко пользуясь сюжетными ходами и повествовательными приемами, заимствованными как у готического романа с его замками, похищениями и роковыми тайнами, так и у семейно-биографического романа типа «Тома Джонса» Филдинга, он заставил их работать на совершенно иные задачи. Авантюра, загадка, любовная интрига перестали быть самоцелью - вплетенные в широкий исторический фон, они начали играть роль переходных мостиков между вымыслом и документом, между вымышленным героем и героем историческим и превратились в средство для воссоздания духа эпохи, а не только ее нравов и обычаев. Так возникли особые персонажи, темы, конфликты, как бы отмеченные личным вальтер-скоттовским клеймом, так возникла - и на время вытеснила все прочие - особая модель романа, точно определяемая пушкинской формулой: «историческая эпоха, развитая в вымышленном повествовании».

Где бы не проходило действие романов Вальтера Скотта - в средневековой ли Англии, как в «Айвенго», или во «Франции» XV века, как в «Квентине Дорварде», или в Византии, как в «Графе Роберте Парижском», - оно всегда переносит нас в переходную, чреватую изменениями эпоху, в гущу решающей схватки двух культур, двух идеологий, двух укладов. В истории каждой страны писателя интересуют переломные моменты, когда конфликт между старым, традиционным, уходящим с одной стороны, и новым, предвещающим будущее - с другой, достигает крайней степени остроты. В его романах - сначала многословных и неспешных, а затем стремительных и сжатых до конспективного изложения событий - речь, как правило, идет о гражданских войнах и мятежах, о религиозных распрях и дворцовых переворотах, причем писатель всегда строит картину расколотого надвое мира с подчеркнутой объективностью. Исторические личности, обязательно входящие в число вальтер-скоттовских героев, обычно распределяются попарно, как антагонисты, жестко прикрепленные к одному из враждующих лагерей. Непроницаемая тишина делит пространство романа на два отсека, и герой становится олицетворением своей социальной или идеологической группы; в нем высвечивается типическое, характерное для данной исторической ситуации; он воплощает приметы эпохи и культуры, к которым принадлежит.

В структуре вальтер-скоттовского романа большое значение приобретает комментирующее и объясняющее авторское слово, которое то и дело вторгается в повествование, останавливая развитие действия всевозможными историческими, этнографическими или культурологическими пояснениями. Стараясь сохранить полную беспристрастность и увидеть прошлое «двойным зрением», автор не дает забыть о дистанции между читателем и изображаемым временем. Его позиция - это позиция объективного наблюдателя, который видит историческую правоту одних, обреченность других, но не навязывает читателю своего предпочтения. Мир представляется ему в виде множества контрастирующих пар: прошлое противопоставляется будущему, протестанты - католикам, роялисты - республиканцам, благородство - злодейству, проза - поэзии и т.д. Каждый исторический герой Вальтера Скотта находит себе соперника, а каждая идея - антитезу, но диалог между ними затруднен, поскольку они разведены по разные стороны исторического барьера, - в поле зрения автора они возникают как неподвижные и непрозрачные друг для друга данности, как контрастные, но статичные части единого полотна.

Таким образом, само по себе историческое событие, взятое в его целостности, еще не имеет для Вальтера Скотта того сюжетного потенциала, который необходим, чтобы привести в движение массу расставленных, разведенных по своим местам персонажей. Поэтому-то писатель и вводит в повествование так называемого «сквозного героя», или героя-посредника, который становится главным двигателем сюжета. Подобный герой (Уэверли, Айвенго, Квентин Дорвард и пр.) обычно молод, активен и, что самое главное, почти не связан ни с одной из противоборствующих сил основного исторического конфликта. В схватку партий или классов он всегда попадает наивным простаком, попадает по воле случая, сталкивающего его частную жизнь с историей. «Сквозной герой» становится в романе тем центром, где пересекаются историческое время и время личностное, биографическое. В отличие от всех остальных персонажей романа, он не закреплен за отдельным «отсеком», но обладает большой подвижностью и свободно перемещается между враждующими лагерями, отпирая запертые для других двери и проходя сквозь все сословные и идеологические перегородки. Он смотрит на исторические события как бы извне, со стороны и оценивает участников конфликта непредвзято, без того, что Пушкин назвал «холопским пристрастием к королям и героям». В этом смысле герой-посредник замещает в повествовании самого автора, да и его оценочная позиция, как правило, близка не к изображаемой эпохе, а к авторской точке зрения - он честен, добропорядочен и благоразумен; он осуждает любые проявления фанатизма и нетерпимости; он воплощает не определенную группу, а идеальные нравственные нормы.

Вовлеченный в круговерть истории, «сквозной герой» редко остается в итоге тем же наивным простаком, каким он в нее попал. Общаясь с историческими личностями, вступая в человеческий контакт с непримиримыми противниками, подвергаясь испытаниям и искушениям, он постигает прежде закрытый для него смысл эпохи и приходит к «алтарю и свадьбе» - этому непременному финалу вальтер-скоттовского романа - с полным осознанием того, что человек должен признать над собой правоту разумного человеческого сообщества. Он движется от романтического к реальному, от крайнего к умеренному, и его эволюция полностью соответствует идеалу Вальтера Скотта, который всегда пытался отыскать компромиссное решение любого исторического конфликта.

Умеренный консерватор по своим политическим убеждениям, Вальтер Скотт ищет подтверждение своей исторической концепции прежде всего в истории Великобритании. Обозревая прошлое, он хочет видеть в нем движение к социальной гармонии - к тому, что обычно называют «средним путем» между враждующими противоположностями. Так, его внимание привлекает столкновение норманнов и саксов, потому что его следствием было рождение английской нации, а не торжество одной из сторон. Так, он обращается к войне Алой и Белой Розы, ибо она в конечном итоге привела к блистательной и мирной елизаветинской эпохе. В исторических катаклизмах он ищет прецеденты, чтобы понять настоящее и предсказать будущее, чтобы преподать урок терпимости и благоразумия. Любую конфликтную ситуацию он рассматривает с позиций нормативной нравственности и заведомо отвергает возможность радикальных решений. постепенное снятие противоположностей, постепенное примирение на основах разумного согласия - вот, по мысли Вальтера Скотта, наиболее желательный путь исторического развития.

Именно с этой точки зрения Вальтер Скотт подходил и к самой острой и болезненной для него проблеме - проблеме взаимоотношений Англии и Шотландии. Без сомнения, он любил свою родину и восхищался ею; он исходил Шотландию вдоль и поперек, собирая свидетельства о ее героическом прошлом; как никто другой, он знал и ценил шотландскую историю, без которой не мыслили своего существования. Но, отстаивая право родной страны на культурную самобытность и независимость, Вальтер Скотт тем не менее был противником отделения Шотландии от Англии. Он считал, что союз двух народов исторически неизбежен и что он не только может, но и должен стать образцовым примером «среднего пути». Свои взгляды на шотландскую историю Вальтер Скотт развил в целом цикле романов, лучшим из которых по праву считается «Роб Рой» (1817) - шестой по счету роман автора «Уэверли».

2. Специфика романа «Роб Рой»

Еще в 1812 году Вальтер Скотт писал в одном из писем: «У меня хранится ружье Роб Роя... с его инициалами Р.М.К., то есть Роберт Мак-Грегор Кэмбел, как он называл себя в знак признательности к семейству Аргайлов, которое частным образом оказывало ему немалую поддержку, ибо он был бельмом в глазу у их старых врагов из рода Монтрозов. Кроме того, я обладатель и другой реликвии более героического характера: это шпага, врученная Карлом I великому герцогу Монтрозу... Думаю, можно было бы сочинить весьма эффектный диалог между этой шпагой и ружьем Роб Роя».

Весьма эффектного диалога между ружьем и шпагой Вальтер Скотт так никогда и не сочинил. Но вполне вероятно, что эта мимоходом брошенная фраза стала тем звеном, из которого впоследствии возник замысел исторического романа, где действуют и даже ведут друг с другом диалог и герцог Монтроз - потомок блестящего сподвижника Карла I, и сам Роб Рой - легендарный шотландский «Робин Гуд», одна из наиболее ярких личностей в истории шотландских горных кланов.

В начале XIX века, когда Вальтер Скотт задумывал и писал своего «Роб Роя», экзотический, суровый мир шотландских горцев навсегда ушел в прошлое. Существующий в горной Шотладии клановый, родовой уклад был окончательно уничтожен после присоединения Шотландии к Соединенному Королевству (1707) и развития промышленной революции во всей стране. В экономическом и социальном отношении кланы, многие столетия хранившие патриархальную средневековую культуру, были бессильны перед натиском капитализма и единой государственности; с точки зрения текущей политики, они защищали проигранное дело, восставая против англичан и требуя реставрации Стюартов, обещавших шотландцам восстановить их попранные права. обманутые феодалами горцы вставали под знамена якобинских претендентов на престол и храбро бились в рядах мятежников, веря, что бьются за свою свободу. Их героическая борьба за независимость была для Вальтера Скотта преисполнена высокой поэзии и благородства, но, горячо сочувствуя им, он отчетливо видел все их слабости, всю историческую неизбежность их гибели. И шотландский горец Роберт Мак-Грегор Кэмбел (1671-1734), мирный скотовод и торговец, ставший жертвой несправедливых преследований и превратившийся в «красного Роберта» - защитника бедных, врага богатых, борца против английского владычества, оказался для писателя идеальным историческим героем, эмблемой своей эпохи и своего народа.

Внимательно изучавший прошлое Шотландии, Вальтер Скотт, конечно же, прекрасно знал сотни легенд и преданий, воспевавших благородного разбойника Роб Роя, вождя клана Мак-Грегоров. Знал он и о том, что в действительности «красный Роберт» - отважный воин и хитроумный политик - не отличался ни особой моральной чистоплотностью, ни твердостью принципов, приписывавшихся ему легендой. Однако освященный традицией миф, который сложился в Шотландии вокруг имени Роб Роя, был слишком благодатным материалом для исторического романа, и Вальтер Скотт использовал его как основу для воссоздания бурной переломной эпохи в истории Шотландии.

Действие «Роб Роя» происходит в 1715 году, всего лишь через восемь лет после унии Шотландии и Англии, соединившей обе страны в одно королевство. И в политическом, и в культурном, и в социальном плане ситуация никак не может быть названа стабильной: только что произошла смена династий, но у потерявших трон Стюартов еще много сторонников, особенно среди католиков на севере Англии и в Шотландии; феодалы ропщут, а разоренные горцы бунтуют; королю Георгу I грозят смуты и мятежи; национальные распри раздирают государство; в стране сосуществуют несовместимые уклады и классы, встретившиеся на этом перекрестке истории для последней схватки. Разнородные культуры, способы мышления, системы ценностей пока еще не слились в некое национальное сверхединство - они изолированы и часто ничего не знают друг о друге. Как писал Вальтер Скотт во вступлении к «Роб Рою», английские писатели-классицисты «Аддисон и Поп, по всей вероятности, сильно удивились бы, узнав, что на одном острове с ними живет личность, подобная Роб Рою, - столь странного нрава и занятий. Эта резкая противоположность между утонченной, цивилизованной жизнью по одну сторону границы Горной Страны и беззаконными, дикими похождениями, какие спокойно замышлял и совершал человек, проживающий по другую строну этого воображаемого рубежа, создавала живой интерес вокруг его имени».

Таким образом, исторический фон «Роб Роя», как и всегда у Вальтера Скотта, строится по принципу контраста и четко организуется при помощи ряда «воображаемых рубежей». Писатель всегда «рад отметить разность» между Англией и Шотландией, между городом и Горной Страной, между скромным жилищем купца и громадным замком феодала, между законопослушным сторонником ганноверской династии и заговорщиком-якобитом, между буржуа и горцем-скотоводом - одним словом, между цивилизацией и патриархальной «дикостью». Однако на сей раз «двойное» зрение автора не вполне уравновешено между противоположностями, ибо преимущественное внимание он все же уделяет непокорным, вольнолюбивым горцам, жизнь и характеры которых описаны в романе с особой, любовной тщательностью.

2.1 Образ Шотландии

Для Вальтера Скотта было особенно важно нанести удар по национальным предрассудкам англичан, часто относившихся к своим северным соседям «как к народу кровожадному на войне, коварному во время перемирия, корыстному, себялюбивому, скупому, лукавому в житейских делах и обладающему очень немногими достоинствами». Этому ложному стереотипу в «Роб Рое», как и в других шотландских романах Вальтера Скотта, полемически противопоставлены несколько персонажей, воплощающих истинный национальный характер в его разных ипостасях - героической (Роб Рой и его жена Елена Мак-Грегор), умеренной (Никол Джарви) и комически-травестийной (Эндрю Ферсервис). По мысли Вальтера Скотта, нация порождает не один, а множество типов, каждый из которых, правда, исторически и социально обусловлен, но обусловлен лишь до известного предела, так как одни и те же страсти «свойственны людям на всех ступенях общества и одинаково волнуют человеческое сердце, бьется ли оно под стальными латами пятнадцатого века, под парчовым кафтаном восемнадцатого или под голубым фраком и белым канифасовым жилетом наших дней». Так, Роб Рой как дитя своего времени и своего класса, с точки зрения цивилизованного сознания XIX века, может в некоторых ситуациях показаться наивным и необузданным дикарем, но как идеальный национальный тип он вызывает сочувствие и даже восхищение, поскольку обладает множеством человеческих достоинств - он умен и благороден, храбр и честен, великодушен и добр.

Трагедия Роб Роя - это объективная трагедия его народа, его культуры. В патриархальном, клановом укладе Вальтер Скотт обнаруживает высокую поэзию естественного бытия, которая, безусловно, волнует и трогает его душу, взращенную на смеси просветительских идеалов с романтическими принципами. Красивая речь горцев, врожденная изысканность их вкуса, строгая ритуализованность нравов, их понятия о долге и чести, их глубочайшее чувство родства и родины - обо всем этом Скотт вспоминает с нежностью и грустью, но из перспективы времен он видит также и их беспомощность перед неумолимым натиском истории. Для него Роб Рой и его жена-воительница оправданы, когда, оскорбленные и поруганные, они начинают мстить своим притеснителям - шотландским аристократам, английским чиновникам и карателям, когда, гонимые, они с оружием в руках восстают против гонителей. Но столь же оправданы в романе - оправданы неизбежностью истории - и те, кто стремится уничтожить Роб Роя, ибо в своей слепой преданности древней традиции он и ему подобные, сами того не зная, мешают будущему.

Единственное же, что в мире Вальтера Скотта не подлежит никакому оправданию, - это прегрешения против человечности, это грубое насилие, во имя каких бы благородных идеалов его ни творили. Ненависть губительна, ибо она растлевает душу и порождает еще большую ненависть; насилие не восстанавливает попранную справедливость, а порождает еще большее насилие. Конечно, войны, битвы, поединки, неизбежны, но - считает Вальтер Скотт - они должны быть чем-то вроде шахматной игры по установленным правилам, правилам цивилизованного, благоразумного поведения, не допускающим никаких крайностей по отношению к врагу. Норма во всем - вот кредо Вальтера Скотта, и любое нарушение нормы для него преступно. В этом смысле крайне характерен эпизод в «Роб Рое», где описана казнь отвратительного предателя Морриса, названная «кровавым, жестоким убийством», при виде которого «сердце сжимается от жалости и леденеет от ужаса». Даже расправа с негодяем вызывает у писателя неодобрение, потому что она неразумна беззаконна, потому что палачи в приступе ослепляющего гнева осмелились переступить норму.

Воинствующему фанатизму горцев, который в конечном счете лишь приближает их собственную гибель, Вальтер Скотт противопоставляет трезвую рассудочность Никола Джарви - еще одного героя, воплощающего национальный характер. Этот мирный и благонамеренный горожанин, блюститель закона и порядка, в критический момент сказывается чуть ли не двойником Роб Роя - такое чувство собственного достоинства выказывает он в минуту опасности. Поставленный перед выбором - закон или долг чести, он неожиданно открывается читателю как комико-героический персонаж, как герой с двойным дном, прячущий свою национальную сущность под обличьем сугубо социального. Это как бы обуржуазившийся, цивилизовавшийся, ушедший от почвы Роб Рой, который предпочел ремесло купца воинской доблести героя и оказался поэтому более жизнестойким, чем его горделивые родичи. Сохранив в себе многие достоинства своего народа, он порвал с окостенелой традицией и начал исповедовать моральный кодекс «достойного, честного человека, который сидит дома у гоня и следит за своим котелком», - влившись в общественную структуру, он нашел для себя тот «средний путь», который заказан и Роб Рою, и Елене Мак-Грегор, и их детям.

Конечно, не следует считать, что Никол Джарви целиком соответствует вальтер-скоттовскому идеалу, - для этого он чересчур прозаичен, чересчур снижен и смешон. Романтический ореол народного героя, окружающий в романе образ Роб Роя, отнюдь ни рассеивается при сопоставлении его с буржуазной деловитостью купца из Глазго. Но, во всяком случае, характер Джарви обрисован писателем с явным - хотя и снисходительным сочувствием, и в системе контрастных противопоставлений, организующей пространство романа, он занимает особое, промежуточное положение между враждебными полюсами. Не случайно Вальтер Скотт делает его подчеркнуто аполитичным, тогда как все остальные персонажи «Роб Роя» втянуты в сложную политическую интригу якобитского заговора.

Обращаясь к читателю, который отлично знал, что якобитский мятеж 1715 года был жестоко подавлен и стал одним из поводов для окончательного уничтожения родового уклада В Горной Шотландии, Вальтер Скотт - вопреки историческим фактам - включил в число активных заговорщиков и самого Роб Роя. Такое искажение политической позиции исторического персонажа, который в действительности, как отмечает Скотт во вступлении к «Роб Рою», вел себя во время восстания чрезвычайно двусмысленно, необходим писателю для того, чтобы однозначно определить его место в контексте истории. Как мы уже знаем, в вальтер-скоттовском романе историческому персонажу не разрешена подвижность, и хотя Роб Рой, появившись сначала на периферии авантюрного сюжета, постепенно выдвигается на первый план, он все же остается героем статичным, выполняющим в сюжете только вспомогательные функции. Роль же главного героя в развитии сюжета отводится типичному «сквозному персонажу» - молодому английскому дворянину Фрэнку Осбалдистону, глазами которого мы смотрим на исторические события.

2.2 Структура романа

«Роб Рой» построен форме автобиографических записок героя, вспоминающего о том, как «на заре туманной юности» он стал участником захватывающих приключений, связанным с якобитским заговором. В первых главах романа Фрэнк предстает перед нами романтически настроенным, мечтательным юношей (этаким усредненным современником Вальтера Скотта, простодушным романтиком, с которым легко мог идентифицировать себя читатель), который бунтует против прозы жизни, за что и лишается родительского благословения. По воле отца, лондонского банкира, он отправляется в далекое путешествие, и его путь через всю Британию становится стержневым сюжетом всего романа. Дорога уводит Фрэнка все дальше и дальше на север - от цивилизации к «дикости». Один за другим остаются за его спиной «невидимые рубежи» - буржуазный Лондон сменяется феодальным замком в Нортумберленде, затем он попадает в Глазго, оттуда направляется в Горную Шотландию и наконец повторяет свой путь в обратном порядке. Герой как бы прорезает собой географическое, социальное и культурное пространство романа, и перед ним - а значит, и перед читателем - последовательно развертываются разные миры, каждый из которых живет по своим собственным законам. Постепенно он оказывается в гуще событий, развивающихся помимо его воли, и начинает играть роль посредника между остальными действующими лицами романа.

2.3 Сюжетные коллизии

Дорожные встречи - очень удобная мотивировка для развития приключенческого сюжета, и Вальтер Скотт охотно пользуется ею в «Роб Рое». Дорога сводит героя с шотландцем Кэмбелом (Роб Роем), который становится его ангелом-хранителем, и с предателем Моррисом, возводящем на него обвинение в грабеже и государственной измене, с прекрасной Дианой Вернон - обязательной романтической героиней, и с демоническим злодеем Рэшли Осбалдистоном - его соперником в любви и наследственных делах. При помощи «сквозного героя» писатель туго закручивает пружину сюжета: даму сердца Фрэнка окутывает какая-то зловещая тайна, в комнатах замка прячется незнакомец, Рэшли строит свои козни, письма перехватываются, случайные встречи обнаруживают провиденциальный смысл, Роб Рой всегда появляется в нужный момент, чтобы спасти честного и смелого юношу, - словом, все атрибуты авантюрного романа в «Роб Рое» налицо.

Впрочем, не только авантюрного. Благодаря «сквозному герою» Вальтер Скотту удается собрать воедино весь разрозненный материал романа и связать друг с другом несколько параллельных сюжетных линий. Фрэнк Осбалдистон становится главным действующим лицом сюжета семейного (конфликт с отцом, лишение наследства, передача всех прав недостойному родственнику, восстановление справедливости и примирение) и сюжета любовного (преодоление препятствий на пути к алтарю); его личная судьба сплетается с судьбой исторической; как свидетель, он участвует в борьбе Роб Роя с герцогом Монтрозом и английскими карателями; он выслушивает экономические и социологические объяснения бедственного положения шотландских горцев; ему - человеку со стороны - внезапно открывается великолепие горных пейзажей и душевная красота простолюдина. Однако было бы неправильно полагать, что Фрэнк Осбалдистон в «Роб Рое» - это чисто служебный персонаж, чисто конструктивный элемент системы. «Сквозной герой» важен здесь для Вальтера Скотта и как характер, который претерпевает эволюцию и приходит к идеальной, правильной точке зрения на мир.

Пройдя через серию испытаний, Фрэнк Осбалдистон в конце концов понимает бессмысленность своего романтического бунтарства и склоняется перед отцовской волей. Как и все идеальные герои Вальтера Скотта, он осознает, что семейное счастье, гражданское благополучие и общественный долг выше, чем индивидуалистические притязания личности. Итог романа - торжество нормы и добропорядочности, торжество «среднего пути», воплощенного в герое. И Фрэнку Осбалдистону - как носителю безупречной нравственности, взыскуемой автором, - в финале романа воздается по заслугам: Роб Рой казнит злодея Рэшли, прекрасная Диана отдает Фрэнку руку и сердце, а суровый отец прощает ему все прегрешения и, растроганный, благословляет на законный брак с католичкой и якобиткой.

Заключение

По тем же принципам, что и «Роб Рой», построено подавляющее большинство романов Вальтера Скотта, и достаточно вспомнить хотя бы «Капитанскую дочку» А.С. Пушкина, чтобы понять, насколько широкое хождение эти принципы получили в мировой литературе 1820-1830-х годов. Вальтер-скоттовский роман стал на время определяющим, центральным жанром эпохи, оказавшим мощное воздействие на дальнейшее развитие литературы. Освоение открытий Вальтер Скотта шло одновременно несколькими путями: его прямые продолжатели, как, скажем, Ф. Купер в США или М.Н. Загоскин, автор «Юрия Милославского», в России, пытались создать национальный исторический роман, перенимая у «шотландского чародея» его повествовательную технику и способы передачи «местного колорита»; П. Мериме и В. Гюго, отталкиваясь от Скотта, разрабатывали беспримесные, чисто романтические варианты жанра; в притяжении и отталкивании, в полемике с Вальтером Скоттом рождался реалистический роман Бальзака и Ч. Диккенса; усвоение и преодоление уроков Скотта способствовало формированию нового стиля у позднего Пушкина и у писателей «натуральной школы». Однако очень скоро современники обнаружили, что у вальтер-скоттовского романа есть, говоря словами В.Г Белинского, «важный недостаток... это решительное преобладание эпического элемента и отсутствие внутреннего, субъективного начала». Одномерные, похожие друг на друга герои, вроде Фрэнка Осбалдистона и Дианы Вернон - герои, увиденные извне и лишенные внутреннего существования, - перестали отвечать требованиям времени. Литература пошла другими путями, в глубь личности, а не в глубь времен, и Тургенев лишь выразил мнение всего последующего поколения, когда заявил в 1852 году: «Исторический - вальтер-скоттовский роман - это пространное, солидное здание, со своим незыблемым фундаментом, врытым в почву народную, со своими вступлениями в виде портиков, со своими парадными комнатами и темными коридорами для удобства сообщения, - этот роман в наше время невозможен: он отжил свой век, он несовременен».

Тогда, в середине XIX века, действительно казалось, что Вальтер Скотт навсегда потерял читателей и никто больше не войдет вместе с его героями в опочивальни и кабинеты сиятельных особ, не поскачет с Фрэнком Осбалдистоном по дорогам Британии, не умилится благородству разбойника и не ужаснется низости маркиза. Но в XX веке обаяние Вальтера Скотта неожиданно воскресло - теперь мы читаем его романы как воспоминание о незамутненной детскости духа, о крепком моральном здоровье, о наивной целостности миропонимания, читаем с некоторой грустью утраты, как грустят по ушедшему детству, но и с благодарностью к этому, пожалуй, самому здоровому и самому нравственному из всех здоровых и нравственных писателей. Он еще многому может нас научить, как научил Ф.М. Достоевского, словами которого будет уместно закончить этот реферат: «12-ти лет, я в деревне, во время вакаций прочел всего Вальтера Скотта, и пусть я развил в себе фантазию и впечатлительность, но зато я направил ее в хорошую сторону и не направил на дурную, тем более, что захватил с собой в жизнь из этого чтения столько прекрасных и высоких впечатлений, что конечно, они составили в душе моей большую силу для борьбы с впечатлениями соблазнительными, страстными и растлевающими».

1. Скотт В. Собрание сочинений в 20-ти томах, т. 5. Л., 1961.

2. Долинин А. История, одетая в роман: Вальтер Скотт и его читатели М., 1988

3. Дайчес Д. Сэр Вальтер Скотт и его мир. М., 1987

4. Пирсон Х. Вальтер Скотт. М., 1983

5. Реизов Б.Г. Творчество Вальтера Скотта. М. – Л., 1965