А. В. Дружинин о романе И. А. Гончарова "Обломов"

Александра Васильевича Дружинина литератор в самом обширном значении этого слова. Он был прозаиком, который писал романы, рассказы и повести, драматургом - создателем пьес, печатавшихся в «Современнике», поэтом. А еще фельетонистом и редактором, переводчиком и мемуаристом. В середине позапрошлого века большая часть литературного наследия Дружинина была собрана и представлена в восьмитомном собрании его сочинений известным издателем Н. В. Гербелем.

Однако Дружинин был прежде всего литературным критиком, и, как подмечает Н.Н. Скатов, «некоторые интересные самоновейшие работы о русской литературе прошлого, пожалуй, могли бы содержать большее количество ссылок на Дружинина и хотя бы тем засвидетельствовать, что этот забытый, как назвал его еще в конце прошлого века профессор С. А. Венгеров, талант забыт не совсем и не всеми(1)».

В своей работе С. А. Венгеров пишет: «Уже по одному тому достоин седьмой том пристального внимания, что он обстоятельно трактует о самых выдающихся явлениях новейшей литературы. Тут имеются большие статьи о Пушкине, Фете, Щербине, Полежаеве, Майкове, Гончарове, Тургеневе, Писемском, Островском, Щедрине, Льве Толстом, Белинском и более мелкие о Козлове, Веневитинове, Растопчиной, Полонском, Никитине, Губере, Давыдове, Марко Вовчке»(2).

В связи с этим нам представляется актуальным рассмотреть литературно-критические взгляды Дружинина, которые ещё не нашли полного отражения в исследовательской литературе. В данной работе мы рассмотрим критическую статью А.В. Дружинина «Обломов», незаслуженно забытую литературной критикой, но содержащую, тем не менее, несколько иной взгляд на личность Обломова, чем в уже ставшей классической статье Добролюбова.

Цель курсовой работы рассмотреть литературно-критические взгляды А.В. Дружинина на основе статьи «Обломов» Роман И. А. Гончарова». Задачи:

- познакомиться с эволюцией критических взглядов Дружинина;

- найти отражение его критических идей в статье «Обломов» Роман И. А. Гончарова»;

- охарактеризовать художественное мастерство Дружинина-критика.

Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Глава 1. Дружинин – критик

Критический талант Дружинина нельзя понять вне его общего литературного облика. Дружинина современники, даже из числа противников, называли «честным рыцарем». «И если рыцарство это, прежде всего, служение, то дружининское служение литературе было истовым, истинно подвижническим и самоотверженным» - пишет в своей статье Н.Н. Скатов(3). Сразу после смерти Дружинина в посвященном ему некрологе Некрасов засвидетельствовал: «Дружинин обладал между прочим удивительной силой воли и замечательным характером. Услыхав о затруднении к появлению в свет статьи, только что оконченной, он тотчас же принимался писать другую. Если и эту постигала та же участь, он, не разгибая спины, начинал и оканчивал третью».(4) Недаром сам Дружинин настоятельно и многократно писал в своих статьях о таком труде: «Давно пора перестать нам глумиться над идеею умственного труда и превозносить выше меры беззаботную, ленивую деятельность»(5). Может быть, потому он одним из первых русских критиков ощутил в Пушкине великого труженика, писателя, «которого начитанность и трудолюбие могли идти наряду с трудолюбием и начитанностью первых поэтов, когда-либо существовавших на свете»(6).

Дружинин начал как бесспорно крупный литератор. Этому способствовало, конечно, и то обстоятельство, что он напал в «крупное» время и еще почти в «школе» Белинского: «Полинька Сакс» - первое значимое произведение Дружинина была напечатана в «Современнике».

Однако следующие годы его творчества пришлись на период «мрачного семилетья», когда и сам Дружинин ничуть не заблуждался относительно истинного характера своей литературно-критической работы. «Что касается «Писем иногороднего подписчика», то Вы к ним слишком снисходительны, - пишет он одной своей корреспондентке, - этот сброд парадоксов, писанный под влиянием дурной или хорошей минуты, склеенный скептическими выходками и дешевой эрудицией, заслуживает столько же веры, как болтовня человека в гостиной, где нужно болтать во что бы то ни стало»(7).

Свысока относясь к своим «Письмам…», Дружинин, тем не менее пишет серьёзные статьи о зарубежной литературе. Его не случайно называли «отцом русской англистики», поскольку это было очень основательное и разнообразное освоение английской литературы: и современной и классической, которое включало и переводы из Шекспира, широко комментированные на основе солидных источников, и обзоры текущей английской словесности, и обширные монографические работы, носившие компилятивный, чего Дружинин и не скрывал, характер: о Краббе, Вальтере Скотте, Шеридане, Голдсмите.

В обращении к английской традиции, особенно консервативной, проявился внутренний личный интерес Дружинина. Прекрасно зная немецкий и французский языки и соответственно, немецкую и французскую литературы, он писал почти исключительно об англичанах.

С концом «мрачного семилетья» связано начало литературно-критической деятельности Дружинина. Именно с этого времени и на протяжении пяти лет появляются его обширные критические статьи, которые обращены к разнообразным явлениям русской литературы.

В этот период Дружинин формулирует принципы «чистого» искусства: «Твердо веруя, что интересы минуты скоропреходящи, что человечество, изменяясь непрестанно, не изменяется только в одних идеях вечной красоты, добра и правды, он (поэт) в бескорыстном служении этим идеям видит свой вечный якорь... Он изображает людей какими их видит, не предписывая им исправляться, он не дает уроков обществу, или если дает их, то бессознательно. Он живет среди своего возвышенного мира и сходит на землю, как когда-то сходили на нее олимпийцы, твердо помня, что у него есть свой дом на высоком Олимпе». Дружинин выделяет два теоретических представления об искусстве, одно из которых называет артистическим, другое - дидактическим. В русской литературе два эти направления определялись Дружининым как пушкинское и гоголевское. При этом имелись в виду даже не собственно Пушкин и Гоголь, а наследовавшие им писатели. Самому же Пушкину, как идеально «гармоничному и светлому писателю», противопоставлялась гоголевская школа в литературе, выпячивающая грязные и темные стороны жизни, и связанная с этой школой «дидактическая» критика (от В. Г. Белинского до Чернышевского), подчиняющая литературу злободневным внешним социальным целям и агитирующая за «отрицательное направление».

Дружинин говорил о чрезмерной изнуренности русской литературы от преобладания в ней сатиры. Многих послегоголевских писателей он не уставал называть дидактиками, сатириками, даже сентименталистами, каждый раз подчеркивая их тенденциозность, отсутствие подлинно творческой свободы, служение интересам минуты, не упуская малейшей возможности указать на неудачи и просчеты.

Несомненно, что И.А. Гончарова Дружинин относил к пушкинскому направлению. Талантливый критик, истинный знаток и образованнейший ценитель искусства, Дружинин почти никогда не ошибался в оценке подлинности тех или иных произведений.

Глава 2. Особенность литературно-критического взгляда Дружинина на роман «Обломов»

В мае 1859 года, вслед за романом И.А. Гончарова «Обломов» в «Современнике» появляется статья Добролюбова «Что такое обломовщина?», а в декабре увидела свет статья Дружинина «Обломов».

Характерны названия статей. Название дружининской статьи просто повторяет название книги: «Обломов», роман И. А. Гончарова». Это вообще свойственно Дружинину-критику. Он никогда и нигде не дает своим статьям своих названий, все они лишь подчеркнуто объективно следуют за названием предмета анализа: «Греческие стихотворения» Н. Щербины», «Письма об Испании» В. П. Боткина», «Сочинения» В. Г. Белинского» и т. д. Добролюбов отчетливо тенденциозен уже в названиях своих статей, он выявляет их главное содержание, дает идейный импульс, направляет читательскую мысль: «Темное царство», «Когда же придет настоящий день?», «Что такое обломовщина?».

Однако если Дружинин как бы следует за романом Гончарова уже в названии, то и Добролюбов, по сути, делает здесь то же, выявляет нечто, заложенное в самом романе, а не навязанное ему извне: как известно, слово «обломовщина» возникает у самого Гончарова шестнадцать раз и в наиболее ударных местах. Более того, сам Гончаров колебался в выборе названия: «Обломов» или «Обломовщина». Дружинин, в сущности, пишет статью «Что такое Обломов?», Добролюбов – «Что такое обломовщина?». Но оба они опираются на самый роман.

Интересно, что оба критика поначалу берутся определить художественную манеру писателя и оба видят ее в предельно объективном изображении, по сути, повторяя Белинского, который более чем за двадцать лет до этого усмотрел в художественности как таковой отличительную особенность Гончарова-писателя.

Автор «Обломова», - писал Дружинин, - есть «художник чистый и независимый, художник по призванию и по целости того, что им сделано»(8). Подобно этому и Добролюбов увидел тайну успеха романа «непосредственно в силе художественного таланта автора», который не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов. «Жизнь, им изображаемая, служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе». «Гончаров является перед нами прежде всего художником... объективное творчество его не смущается никакими предубеждениями и заданными идеями, не поддается никаким исключительным симпатиям. Оно спокойно, трезво, бесстрастно», пишет Добролюбов(9).

И Дружинин и Добролюбов высоко оценили неторопливое внешне повествование Гончарова о его пристальным вниманием к тому, что поначалу могло казаться несущественными мелочами, и потому же оба, особенно Добролюбов, явно скептически отозвались о недовольных романом читателях, которым «нравится обличительное направление».

Оба критика, проявив большое художественное чутье, точно определили художественную суть и дарования Гончарова вообще, и его романа в частности. Но, начав с одинаковой вроде бы оценки, оба во многом пошли в разные стороны. И здесь вступала в действие общественная позиция критиков, которая и заставила их писать о романе разные вещи, то есть не столько по-разному, сколько о разном.

Добролюбов рассмотрел социальные корни обломовщины, то есть, прежде всего, крепостное право, и указал на тип Обломова и обломовщины как на новое слово нашего общественного развития, «знамение времени». Естественно, что и сам «барин» Обломов получил у него достаточно жесткую оценку. Хотя не нужно думать, что к уяснению такого только барства Обломова и сводится смысл добролюбовской статьи. Недаром он пишет: «Это коренной, народный наш тип». И в другом месте: «Обломов не тупая, апатическая натура, без стремлений и чувств»(10).

Дружинин же рассмотрел обломовщину как явление, «корни которого романист крепко сцепил с почвой народной жизни и поэзии». «Обломов и обломовщина: эти слова не даром облетели всю Россию и сделались словами, навсегда укоренившимися в нашей речи. Они разъяснили нам целый круг явлений современного нам общества, они поставили перед нами целый мир идей, образов и подробностей, еще недавно нами не вполне сознанных, являвшихся нам как будто в тумане»(11) - пишет Дружинин. Обломов дорог ему как тип, как дорог он любому русскому человеку. «Обломова изучил и узнал целый народ, по преимуществу богатый обломовщиной, - и мало того, что узнал, но полюбил его всем сердцем, потому что невозможно узнать Обломова и не полюбить его глубоко»(12). Дружинин пишет о великом мастерстве Гончарова, который так полно и так глубоко рассмотрел «обломовщину» не только в её негативных чертах, но и грустных, смешных и милых. «Теперь над обломовщиной можно смеяться, но смех этот полон чистой любви и честных слез, - о ее жертвах можно жалеть, но такое сожаление будет поэтическим и светлым, ни для кого не унизительным, но для многих высоким и мудрым сожалением»(13). Дружинин совершенно далёк от того, чтобы вслед за Добролюбовым назвать Обломова «лишним человеком», критик говорит о том, что сопоставление героя романа с «лишними людьми» не входило в задачи Гончарова.

Дружинин со свойственной ему чуткостью подмечает все мельчайшие нюансы развития образа Обломова. Для него совершенно очевидно, что: «Между Обломовым, который безжалостно мучит своего Захара, и Обломовым, влюбленным в Ольгу, может, лежит целая пропасть, которой никто не в силах уничтожить. Насколько Илья Ильич, валяющийся на диване между Алексеевым и Тарантьевым, кажется нам заплесневшим и почти гадким, настолько тот же Илья Ильич, сам разрушающий любовь избранной им женщины и плачущий над обломками своего счастия, глубок, трогателен и симпатичен в своем грустном комизме. Черты, лежащие между этими двумя героями, наш автор не был в силах сгладить»(14). Именно этой пропастью и объясняется дата 1849 г. В конце первой части, которая условно делит роман.

Дружинин говорит о типичности Обломова, которая, в целом, и объясняет всенародную любовь к нему. Вместе с автором романа он ищет причины, которые так привязывают сердца читателей к нескладному герою романа. «Не за комические стороны, не за жалостную жизнь, не за проявления общих всем нам слабостей любим мы Илью Ильича Обломова. Он дорог нам как человек своего края и своего времени, как незлобный и нежный ребенок, способный, при иных обстоятельствах жизни и ином развитии, на дела истинной любви и милосердия»(15).

С любовью и сочувствием описывает Дружинин Ольгу, образ которой так замечательно оттенил и дополнил характеристику главного героя романа. Ведь именно через отношение Ильи Ильича к Ольге мы до конца понимаем его, ведь «Обломовы выдают всю прелесть, всю слабость и весь грустный комизм своей натуры именно через любовь к женщине»(16). Их отношения весёлые, грустные, разные, невероятно и полно выписаны Гончаровым, Дружинин подмечает их замечательную нетипичность для художественной литературы. «…до сих пор никто еще из поэтов не останавливался на великом значении нежно-комической стороны в любовных делах, между тем как эта сторона всегда существовала, вечно существует и выказывает себя в большей части наших сердечных привязанностей»(17). А несчастную любовь Обломова и Ольги он называет «одним из обворожительнейших эпизодов во всей русской литературе»(18).

Образ Штольца, призванный оттенить Обломова, кажется Дружинину лишним, критик считает что Штольц был задуман до Ольги и он бы выполнил свою функцию не будь её. «Уяснение через резкую противоположность двух несходных мужских характеров стало ненужным: сухой неблагодарный контраст заменился драмой, полною любви, слез, смеха и жалости. За Штольцом осталось только некоторое участие в механическом ходе всей интриги…»(19).

Дружинин подмечает не только любовь читателей к Обломову, но и любовь самих персонажей к Илье Ильичу. И Захар, и Анисья, и Алексеев, Штольц, Агафья Матвеевна, Ольга, - все «привлечены прелестью этой чистой и цельной натуры». Каждый персонаж любит его по-своему, однако критик привлекает наше внимание к скромной фигуре Агафьи Матвеевны, которая хотя и стала «злым ангелом» Обломова, нежно и преданно любила его. «Страницы, в которых является нам Агафья Матвеевна, с самой первой застенчивой своей беседы с Обломовым, верх совершенства в художественном отношении, но наш автор, заключая повесть, переступил все грани своей обычной художественности и дал нам такие строки, от которых сердце разрывается, слезы льются на книгу и душа зоркого читателя улетает в область тихой поэзии, что до сих пор, из всех русских людей, быть творцом в этой области было дано одному Пушкину»(20).

Дружинин говорит об обломовщине не как о социальном зле, а об особенностях человеческой натуры, о то общем, что роднит людей и народы. «Обломовщина, так полно обрисованная г. Гончаровым, захватывает собою огромное количество сторон русской жизни, но из того, что она развилась и живет у нас с необыкновенной силою, еще не следует думать, чтоб обломовщина принадлежала одной России. Когда роман, нами разбираемый, будет переведен на иностранные языки, успех его покажет, до какой степени общи и всемирны типы, его наполняющие!»(21). Критик далёк и от того, чтобы клеймит обломовщину, как безусловное зло и порок: «Обломовщина гадка, ежели она происходит от гнилости, безнадежности, растления и злого упорства, но ежели корень ее таится просто в незрелости общества и скептическом колебании чистых душою людей пред практической безурядицей, что бывает во всех молодых странах, то злиться на нее значит то же, что злиться на ребенка, у которого слипаются глазки посреди вечерней крикливой беседы людей взрослых»(22).

И если Добролюбов прежде всего увидел и точно показал неспособность Обломова к положительному добру, то Дружинин прежде всего увидел и верно оценил положительную неспособность Обломова к злу. «Русская обломовщина, так как уловлена она г. Гончаровым, во многом возбуждает наше негодование, но мы не признаем ее гнилости или распадения... Обломов - ребенок, а не дрянной развратник, он соня, а не безнравственный эгоист или эпикуреец»(23).

Защищая столь милого его сердцу Обломова, Дружинин обращает свой гневный взор на «недостатки современных практических мудрецов», к которым он без сомнения причисляет и Ольгу со Штольцем. Рассматривая эпизод, когда они узнав о позорном «мезальянсе» бегут от своего старого друга со словами «всё кончено» или безучастно наблюдают за печальным состоянием дел в Обломовке (разрешить которые дельцу Штольцу можно в течение нескольких часов), критик не находит оправдания этим «гуманным и образованным людям». Он уверен, случись такая беда с ними самими, Обломов незамедлительно пришёл бы на помощь. Пусть неумело, нелепо, но обязательно постарался бы выручить. А Ольга и Штольц со своим «практическим laissez faire, laissez passer (не вмешивайтесь в чужие дела (фр).» бросили Илью Ильича, что в конечном счёте и ускорило его гибель.

Представляется интересным рассмотреть и художественный стиль критических произведений Дружинина. Статья начинается с большого «лирического отступления» он говорит о европейских писателей, рассказывает забавные истории, подводя читателя к своей теории «чистого искусства». Он пишет, что «Вседневные, насущные потребности общества законны как нельзя более, хотя из этого совершенно не следует, чтоб великий поэт был их прямым и непосредственным представителем. Сфера великого поэта иная - и вот почему никто не имеет права извлекать его из этой сферы»(24). Хорошо зная зарубежную литературу, Дружинин постоянно отсылает читателя к ней, проводит параллели, видя в русском художественном произведении отражение всего мира, забот всего человечества.

Писателя Дружинин сравнивает с художником, а приёмы прозаика сродни приёмам изобразительного искусства. «Сродство г. Гончарова с фламандскими мастерами бьет в глаза, сказывается во всяком образе. Или для праздной потехи всякие художники, нами вспомянутые, громоздили на свое полотно множество мелких деталей? Или по бедности воображения они тратили жар целого творческого часа над какой-нибудь травкою, луковицей, болотной кочкой, - на которую падает луч заката, кружевным воротничком на камзоле тучного бургомистра? Если так, то отчего же они велики, почему они поэтичны, почему детали их созданий слиты с целостью впечатления, не могут быть оторваны от идеи картины? …Видно, в названных нами мелочах и подробностях таилось нечто большее, чем о том думает иной близорукий составитель хитрых теорий. Видно, труд над деталями был необходим и важен для уловлений тех высших задач искусства, на которых все зиждется, от которых все питается и вырастает»(25). Даже в этих сравнениях Дружинин отчасти полемизирует с Добролюбовым, который мастерство писателя сравнивает с ремеслом скульптора, чеканщика, имеющим дело с жёстким, сопротивляющимся материалом, тогда как краски мягки и наполнены цветом.

Вообще Дружинин проявил себя и как критик-новатор. Он совершенно ушёл в своих статьях от традиционного пересказа сюжетов и подробного, «постраничного» исследования образов. Основное внимание критик уделяет идейно-эстетическому ядру произведения и его нравственным аспектам. Его статьям, в принципе, свойственны аргументированные теоретические выкладки и обоснованные выводы.

Как известно, Гончаров был в высшей степени удовлетворен статьей Добролюбова. «Взгляните, пожалуйста, статью Добролюбова об Обломове; мне кажется об обломовщине - т. е. о том, что она такое, уже больше ничего сказать нельзя. Он это должно быть предвидел и поспешил напечатать прежде всех. После этого критику остается, чтоб не повториться - или задаться порицанием, или, оставя собственно обломовщину в стороне, говорить о женщинах»(26) . Это Гончаров писал П. Анненкову и все же просил и его дать свой отзыв. Потому-то, будучи доволен статьей Дружинина о своих путевых очерках «Русские в Японии», Гончаров очень интересовался и его мнением об «Обломове».

Поэтому если говорить в целом, и Дружинин и Добролюбов по меткому выражению А.А. Демченко «предложили дополняющие друг друга характеристики без которых и по сию пору разговор об «Обломове» заранее обречён на неполноту и односторонность»(27).

Заключение

Таким образом, статья А.В. Дружинина об Обломове представляет немалую литературно-художественную ценность. Рассматривая отлично от Добролюбова личность Ильи Ильича и общую направленность романа в целом, Дружинин даёт нам возможность взглянуть на, казалось бы, хорошо изученное произведение по-другому. Тем более интересен другой взгляд современника Гончарова и Добролюбова, то есть человека рассматривающего роман в том же самом историческом контексте.

Любопытно и то, что Дружинин, как мы могли убедиться, почти во всех случаях пытается указать на мировое, во всяком случае, на европейское значение русских писателей или хотя бы на возможность таких сравнений. Критик рассматривает всякое произведение в широком, мировом смысле, проводя параллели, он поднимается до общечеловеческой морали, пророча тем самым отечественным авторам общемировую славу.

В данной работе мы лишь слегка затронули тему Дружинина-критика и литератора, а между тем тема эта обширна и не исследована подробно, что в контексте изучения истории литературы представляется серьёзным недостатком отечественного литературоведения. Поскольку А.В. Дружинин был видным общественным деятелем, талантливым писателем и тонким критиком подробное изучение его творчества одна из насущных проблем литературы.

Список использованной литературы

1. Скатов Н.Н. Дружинин – литературный критик // Русская литература. №4. 1982. С. 5-7.

2. Венгеров С. А. Собр. соч. 5 т. Спб. 1911. С. 48-49.

3. Ахматова Е. Н Знакомство с А. В. Дружининым // Русская мысль. 1881. № 12. С. 118.

4. Добролюбов Н. А. Собр. соч. 4 т. С. 308-312.

5. Демченко А.А. Критик и писатель в литературном процессе: Н.А. Добролюбов и А.В. Дружинин об И.А. Гончарове //Критика и её исследователь. Сб. посв. памяти проф. В.Н. Коновалова (1938-1998). Казань, 2003. С. 45-51.

6. Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. 9 т. М. 1952. С. 430.

7. Дружинин А. В. Собр. соч. 7 т. Спб. 1865. С. 28.

8. Добролюбов Н. А. Собр. соч. 4 т. С. 318.

9. Цейтлин А.Г. И.А. Гончаров. М. 1950. С. 207.

10. Бройде А. М. Гончаров// Бройде А. М. А. В. Дружинин. Жизнь и творчество. Копенгаген, 1986.

11. Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX в. Ленинград, 1982.

12. Демченко А. А. Из истории полемики Н. Г. Чернышевского с Дружининым // Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования, материалы. Вып. 4. Саратов, 1965.

13. Пруцков Н. И. «Эстетическая» критика (Боткин, Дружинин, Анненков)// История русской критики. 1 т. Москва — Ленинград, 1958.

14. Чуковский К.Н. Толстой и Дружинин в 60-х гг. // К. Чуковский. Люди и книги. М. 1958.

15. В. П. Мещеряков. Чернышевский, Дружинин и Григорович// Чернышевский. Эстетика. Литература. Критика. Ленинград, 1979.