Расцвет Киевской Руси
СОДЕРЖАНИЕ.
Вступление. Возникновение древнеславянского государства Киевская Русь. 2.1. Возникновение Киева – колыбели Киевской Руси.2.2. Создание и создатели древнеславянского государства.
Период становления Киевской Руси. Эпоха расцвета Киевской Руси. Период распада на княжества и упадок Киевской Руси. Древняя Русь и кочевники. Заключение. Список литературы.Вступление.
Киевская Русь – одно из самых больших государств средневековой Европы - сложилось в IX в. в результате длительного внутреннего развития восточнославянских племен. Ее историческим ядром было Среднее Поднепровье, где очень рано зародились новые социальные явления, характерные для классового общества.
Современники — арабские и византийские авторы — называли первое государственное объединение восточных славян Русью, а народ, составивший это объединение,— русами.
В связи с тем что центром этого могущественного государства на протяжении нескольких веков был Киев, в исторической литературе оно получило название Киевской Руси.
Киевская Русь сыграла выдающуюся роль в истории славянских народов. Становление феодальных отношений и завершение процессов формирования единого Древнерусского государства положительно сказались на этническом развитии восточнославянских племен, которые постепенно складывались в единую древнерусскую народность. В ее основе лежали общая территория, единый язык, общая культура, тесные экономические вязи. На протяжении всего периода существования Киевской Руси древнерусская народность, которая была общей этнической основой трех братских восточнославянских народов — русского, украинского и белорусского, развивалась путем дальнейшей консолидации.
Объединение всех восточнославянских племен в едином государстве способствовало их общественно-экономическому, политическому и культурному развитию, значительно укрепляло их в борьбе с общим врагом. Культурные ценности, созданные гением древнерусского народа, выдержали испытание временем. Они стали основой национальных культур русского, украинского и белорусского народов, а лучшие из них вошли в сокровищницу мировой культуры.
Большое историческое значение имела Киевская Русь и для многих неславянских народов. Передовые достижения Руси в области общественного, экономического и культурного развития становились достоянием литвы, эстов, карелов, веси, мери, муромы, мордвы, тюркских кочевых племен южнорусских степей. Часть этих народов этнически и политически консолидировалась в составе Древнерусского государства.
На международной арене Древнерусское государство занимало одно из ведущих мест. Оно поддерживало широкие экономические, политические и культурные связи со многими странами Востока и Запада. Особенно тесными были контакты Руси с Польшей, Чехией, Болгарией, Арменией, Грузией, Средней Азией, странами Западной Европы — Францией, Англией, Скандинавией, с Византийской империей и др.
Военная сила Киевской Руси стала тем щитом, о который разбивались многочисленные орды кочевых племен Степи, продвигавшиеся к границам Византии и нападавшие на страны Центральной Европы. Согласно признанию византийского историка Никиты Хониата (конец XII — начало XIII в.), именно древнерусский народ спас Византию от нашествия половцев.
Блестящая история и культура Киевской Руси издавна привлекали внимание исследователей.
Существование Киевской Руси охватывает период с IX в. по 30-е года XII в. Политическая форма этого государства — раннефеодальная монархия, территориальные границы — от Балтики до Черного (Русского) моря и от Закарпатья до Волги. Восточные славяне, как и некоторые другие европейские народы, в своем развитии миновали рабовладельческую стадию. Первоначальной формой классового общества у них являлся феодализм, становление и развитие которого неразрывно связаны с формированием Древнерусского государства. В качестве пережиточных форм на этапе раннего феодализма (IX — начало XII в.) сохранялись и некоторые элементы первобытнообщинного строя (семейная община), однако они были подчинены интересам развития феодального общества. Рабство на Руси существовало в рамках феодальной формации.
2. Возникновение древнеславянского государства Киевская Русь.
2.1.Возникновение Киева – колыбели Киевской Руси.
Проблема происхождения Киева постоянно привлекала внимание историков. Причем уже со времен Нестора-летописца ни у кого не было сомнения, что первое датированное известие о Киеве, относящееся в “Повести временных лет” к 862 г., не является свидетельством рождения древнейшего восточнославянского города. Не к этому времени относится и начало того государственного образования — “Русская земля”, во главе которого он стоял. Истоки обоих явлений уходят в глубь веков и имеют тесную взаимосвязь.
Связывая возникновение Киева с началом восточнославянской государственности, летописец Нестор записал народное предание о трех братьях — Кие, Щеке и Хориве, основавших в земле “мудрых и смысленных” полян город и назвавших его в честь старшего брата Киевом. Чтобы рассеять сомнения в достоверности личности Кия Нестору пришлось произвести свое собственное разыскание, согласно которому Кий являлся полянским князем, ходил в Царьград и был с почестями принят византийским императором.
Долгое время этот летописный рассказ, отношение последователей к которому (как в плане достоверности, так и в плане славянского происхождения Кия и его братьев) чаще всего было скептическим, являлся единственным источником в решении вопроса о времени происхождения Киева. Неудивительно поэтому, что историки приходили к самым противоречивым выводам, приписывая (вопреки совершенно четкому указанию летописи о славянстве Кия) основание Киева сарматам, готам, гуннам, аварам, норманнам.
Так, В. Н. Татищев писал: “Кий, Щек, Хорив и Лыбедь имена не славянские, но видится сарматские, ибо и народ до нашествия славян был сарматский”. Само имя Киев происходит от сарматского слова “кивы”, что значит каменные горы. Известия об основании города князем Кием, согласно историку, являлись измышлением летописца, проистекающим “от незнания сего имени”. Возникновение Киева В. Н. Татищев относил ко времени до “пришествия Христова”.
М. М. Щербатов полагал, что основателями Киева были гунны. Покорив алан, гунны, по его мнению, дошли до места, где ныне Киев. Найдя это место удобным к поселению, вожди их остановились и построили “вышеозначенные грады”.
Против теории гунского происхождения Киева, неоднократно возрождавшейся на протяжении всего XIX в., решительно выступил историк И. М. Болтин. “Чтобы гунны на берегах Днепра, где ныне Киев, когда-либо жили,— писал он,— о том ни в какой истории не вспоминается, да и весьма сомнительно, чтобы они местами сими проходили. Жили тут издревле сарматы, и прежде нежели славянами были покорены, построили город Киев, назвав его так по местоположению, ибо слово “кивы” на сарматском языке значит Горы”. Позднее И. М. Болтин столь же горячо отстаивал аварское происхождение Киева.
Историки немецкого происхождения Г. Байер, Г. Миллер, А. Шлецер также отрицали славянское происхождение основателя Киева. Г. Байер, в частности, утверждал, что Кий — это готский король Книве, который воевал в Панонии во времена римского императора Дация, около 250 г. Согласно Г. Миллеру, честь основания Киева принадлежит гуннам. “Писатели средних времен,— утверждал историк,— часто называли город Киев Унигардом, какое название без сомнения происходило от уннов... Историки обыкновенно полагают, что князь Кий создал город Киев в 450 году после рождества Xристова. Имя Кий, кажется, ничего славянского в себе не заключает”.
Как видим, при всей несхожести выводов названных историков все они были единодушны в отрицании славянского происхождения Киева. Эта тенденциозность, разумеется, не могла быть незамеченной прогрессивно настроенными русскими учеными. Первым, кто подверг серьезной критике взгляды представителей немецкой школы историков, был М. В. Ломоносов. В отклике на диссертацию Г. Миллера “Происхождение народа и имени российского” (1749), он отмечал: “на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют, огнем и мечом истребляют: гунны Кия берут с собой на войну в неволю”. М. В. Ломоносов призывал к серьезному отношению к летописным известиям об основании Киева. В связи с этим он писал: “Владетели и здатели городов в пределах российских известны по Нестору: в полях Кий, Щек и Хорив... И хотя в оном летописце с начала много есть известий невероятных, однако всего откинуть невозможно”.
Еще категоричнее выступил против скептического взгляда на начальные века славянской истории, происхождение их государственности и городов историк В. К. Тредиаковский. Он писал: “что за повсюдное Байерово тщание, приставшее от него, как прилипчивое место, к некоторым его же языка здесь академикам, чтоб нам быть или шведами, или норвежцами, или датчанами, или германцами, или готфами, только б не быть Россиянами собственно так называемыми ныне”. Кия В. К. Тредиаковский считал историческим лицом, время жизни которого приходилось на V в.
Крупнейший представитель русской дворянской историографии М. Карамзин также решительно тал на защиту летописных известий об основании Киева. Критикуя филологические построения историков о неславянском происхождении слова “Киев”, он остроумно замечал, что “имена древния не всегда могут изъяснены языком новейшим, из чего не следует, чтобы они произошли от иного языка. К тому же, славянское местоимение Кий, слова щека, щекотать, гора, лебедь и многие другие столь же близки к именам киевских братьев и сестры, как и персидские или венгерские Кея, Хурех, Лебелае и пр.”.
Две тенденции в вопросе о возникновении Киева, определившиеся в дворянской историографии, еще рельефнее выступают в работах историков второй половины XIX в. Особое распространение получила теория готского происхождения Киева, якобы подтверждавшаяся скандинавскими источниками. Действительно, в одной из опубликованных в 1850—1852 гг. саг говорится, что внебрачный сын готского короля Гейдрека царствовал в Рейдготии, а столицей имел Днепровский город (Данпарстад). На этом основании А. А. Куник высказал предположение, что Днепровский город готов может быть отождествлен с Киевом. Ф.К. Браун был значительно осторожнее, заявив, что “Днепровский город занимал, вероятно, то место, где затем был построен Киев”. Решительным сторонником отождествления Киева с Данпарстадом сканинавских саг выступил исландец Г. Вигфуссон. В Киеве он видел центральный пункт готской империи и столицу Эрманарика.
Аргументы историков, отстаивавших готское происхождение Киева, были убедительно опровергнуты анализом самих же саг. Оказалось, что в том виде, в котором эти памятники дошли до нашего времени, они не старше IX в., а следовательно, сведения о Днепре и “Днепровском городе” являются позднейшей локализацией столицы Эрманарика, которая могла произойти под влиянием рассказов скандинавов, бывших в Киеве в IX и последующих веках или слышавших о нем.
Несмотря на несостоятельность теории Вигфуссона, она была поддержана некоторыми исследователями исторической топографии Киева. Так, Н.И. Петров утверждал, что Киев вначале принадлежал готам, а затем гуннам и в IV в. был центром Готской империи и столицей Эрманарика. Еще более категоричен был В. Б. Антонович, пытавшийся подтвердить теорию Вигфуссона археологическими материалами. В качестве неопровержимого доказательства факта существования готского Киева он приводил находки кладов римских монет III—IV вв.
“Киев возник не в готское, а в норманское время”,— так можно определить позицию таких крупных историков XIX в., как Н.П. Дашкевич, А.А. Шахматов и др.. Они относили начало Киева только к концу IX в. В наше время особое развитие эта точка зрения получила в трудах ряда зарубежных историков, в том числе и историков норманистов.
Многими историками XIX в. летописный рассказ об основании Киева объявлялся “эпонимным мифом”, попыткой летописцев объяснить топонимистические названия древнего Киева. В.О. Ключевский считал, что Кий был князем в первобытном понимании родового старейшины, а в знаменитого родоначальника правящего рода племени полян, князя, он превратился под пером летописца.
По иному подходил к проблеме происхождения Киева выдающийся украинский писатель, революционный демократ И. Я. Франко. Критикуя буржуазно-националистическую концепцию М. Грушевского, он утверждал, что Нестор не мог выдумать князя Кия. “Очевидно, речь здесь (в рассказе о поездке Кия в Царьград) идет о военном походе Кия на Царьград, более раннем, чем переход обров мимо Киева, бывший в 670 г. Это позволяет отнести начало государственной организации в окрестностях Киева к началу VII-го века”. “Мне кажется,— писал далее И. Я. Франко,— этимологическое толкование рассказа о Кие, Щеке и Хориве неверное и ненужное”.
В советское время вопрос о возникновении Киева неоднократно затрагивался в обобщающих исследованиях по истории Древней Руси Б. Д. Грекова, М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова. Их трудами доказывалось, что Древнерусское государство и города возникли в результате длительного развития восточнославянских племен на этапе разложения первобытнообщинного строя и возникновения классовых отношений.
Что же касается летописной версии о происхождении Киева, то, хотя она долгое время и не получала однозначной оценки, отношение к ней стало принципиально отличным. Наиболее четко оно сформулировано Б. Д. Грековым, полагавшим, что “несмотря на очевидную легендарность Кия, мы все-таки и сейчас не сможем обойти его молчанием, если хотим правильно поставить перед собой задачу изучения политической истории Киева с древнейших времен”.
Аналогичным было отношение к летописным известиям о раннем Киеве и М. Н. Тихомирова. Комментируя вывод М. К. Каргера о том, что несколько самостоятельных поселений слились в единый город только к концу Х в., историк справедливо полагал, что он требует дополнительной проверки, поскольку находится в противоречии с летописными сообщениями.
Проблема возникновения Киева продолжает привлекать внимание и современных зарубежных исследователей. К сожалению, многие из них остались в этом вопросе на позициях историков XIX в., не желавших признать славянское происхождение Киева. Так, Т. Арне утверждал, что три старых поселения, размещенных на киевских горах, превратились в город только после прихода сюда варягов, т. е. не ранее конца IX в. Аналогичная мысль содержится в книге Э. Оксенстиерны “Викинги”. “Сейчас многие антинорманисты,— пишет он,— пытаются доказать, что не викинги основали Русь. Но это вещь совершенно недоказуема. В археологических раскопках памятников, относящихся к периоду до конца IX в., т.е. до прихода сюда викингов, вообще не находят культурных ценностей”. Демонстрируя полную неосведомленность в области археологического изучения Киева, этот исследователь пытается уверить читателя, что в культурных слоях IX в. преобладают шведские материалы. Другой буржуазный специалист в области древнерусской истории X. Арбман, смущенный отсутствием “археологических свидетельств скандинавских поселений в Киеве до Х ст.”, объясняет это тем, что, вероятно, более ранние кладбища скандинавов здесь еще не обнаружены.
Некоторые зарубежные исследователи под давлением археологических находок вынуждены признать более раннее — донорманское происхождение Киева, однако видеть в нем восточнославянский центр отказываются. Так, Ф. Дворник, не сомневаясь в существовании в Среднем Поднепровье крупного торгового города Киева задолго до прихода сюда норманнов, предполагает, что находился он целиком в руках хазар.
В советской историографии, особенно после выхода в свет работ академика Б. А. Рыбакова, окончательно наступил поворот от скептической оценки летописного рассказа об основании Киева к более внимательному отношению к нему. Историческую реальность событий, связанных летописью с полянским князем Кием, утверждают сегодня практически все исследователи этого вопроса, хотя отнесение их к VI в. продолжает вызывать научные дискуссии. Ряд исследователей полагает, что деятельность Кия (или его славянского прототипа) может быть отнесена к началу VII в.
В целом в советской историографии определились три основных концепции по проблеме происхождения Киева. Согласно первой, наиболее последовательными сторонниками которой являются М. К. Каргер, И. П. Шаскольский и ряд других исследователей, возникновение Киева относится к IX—Х вв., т. е. по существу ко времени первого датированного упоминания в летописи. Вторая концепция, глубокое обоснование которой содержится в трудах Б. А. Рыбакова, сводится к тому, что начало Киева следует связывать с деятельностью полянского князя Кия, основавшего “городок” на Днепре и княжившего в нем в конце V — первой половине VI в. И, наконец, согласно третьей, отстаивавшейся И. М. Самойловским, В. П. Петровым и другими, историю Киева необходимо начинать от тех поселений, которые появились на месте будущего города на рубеже новой и старой эр.
После краткого экскурса в историографию вопроса о возникновении Киева вернемся к летописи и посмотрим, дает ли она основания для столь различных и противоречивых суждений об этнической принадлежности основателей города. Внимательное изучение и непредвзятый подход убеждают в том, что в летописи на этот счет разночтений нет. Киев построили князья славянского племени полян: “И быша три братья: единому имя Кий, а другому Щекъ, а третьему Хоривъ, и сестра ихъ Либедь. Съдяше Кий на горъ, гдъ же ныне увозъ Боричевъ, а Щекъ съдяше на горъ, гдъ же ныне зовется Щекавица, а Хоривъ на третьей горъ, от него же прозвася Хоревица. И створиша градъ во имя брата своего старъйшаго, и нарекоша имя ему Киевъ... И бяху мужи мудри и смыслени, нарицахусь поляне, от них же есть поляне в Киевъ и до сего дни”. Далее летописец объясняет, кто же такие поляне. “Поляномъ же жиущемъ особъ, якоже рекохомъ, суще от рода Словъньска, и нарекошася Поляне”.
О славянском происхождении основателей Киева свидетельствует не только “Повесть временных лет”, но и другие летописи (Новгородская первая, Никоновская, летописные известия, включенные в “Синопсис”). Пользуясь какими-то древнерусскими, не дошедшими до нас, летописями, средневековые авторы Длугош и Стрыйковский писали не только о славянском происхождении Кия, но и о том, что именно он был родоначальником киевской княжеской династии, прекратившей свое существование после убийства Аскольда и Дира норманнами. Прямыми потомками Кия считали Аскольда и Дира составители “Синопсиса” и Никоновской летописи.
Таким образом, летописные источники убедительно свидетельствуют в пользу славянского происхождения Киева, к основанию которого не имеют отношения ни сарматы, ни гунны, ни готы, ни норманны. Столь ясный для первых древнерусских летописцев вопрос этот был запутан историками XVIII—XIX вв., над многими из которых довлело тенденциозное представление о неспособности восточных славян к самостоятельному политическому развитию.
Итак, согласно “Повести временных лет”, основателем “матери городов русских” являлся представитель славянского племени полян князь Кий. Однако уже во времена Нестора так думали не все. Некоторые летописцы скептически отнеслись к изложенной версии. Не оспаривая славянского происхождения Кия, они, тем не менее, склонны были видеть в нем обыкновенного перевозчика через Днепр, жившего, к тому же, не в незапамятные времена, а в IX. в. Для опровержения этой версии Нестор привлек дополнительные материалы. Трудно сказать, откуда он получил сведения о начальном периоде истории Киева: может быть, это были народные предания, а возможно, в его руках находился и какой-то письменный источник. В результате критического осмысления разнохарактерных данных Нестор смог дополнить свой рассказ об основании Киева следующими строками: “Ини же, не свъдуще, рекоша, яко Кий есть перевозникъ был, у Киева бо бяше перевозъ тогда с оная стороны Днъпра, тъмъ глаголаху: на перевозъ на Киевъ. Аще бо бы перевозникъ Кий, то не бы ходилъ Царюгороду; но се Кий княжаше в родъ своемъ, приходившю ему ко царю, якоже сказають, яко велику честь приялъ от царя, при которомъ приходивъ цари. Идущю же ему вспять, приде къ Дунаеви, и възлюби мъсто, и сруби градок малъ, и хотяше състи с родомъ своимъ, и не даша ему ту близь живущии; еже и донынъ наречають дунайци городище Киевець. Киеви же пришедшю въ свой градъ Киевъ, ту животъ свой сконча”.
Исследователи уже неоднократно отмечали, что летопись описывает реальные исторические события. Еще Н.И. Костомаров пришел к выводу, что в народности этого летописного рассказа вряд ли можно усомниться. “По нашему мнению,— писал историк,— Кий личность не только взятая из народного предания, но и историческая”. Б. А. Рыбаков также считает вторую часть летописного текста, посвященную специально Кию, не фольклорным сюжетом с обязательными тремя героями, а рассказом, в котором выступают следы точной исторической традиции. “Перед нами,— утверждает он,— древний предшественник Святослава, “великий князь” Киевский, деятельность которого простиралась до берегов Дуная, а дипломатические связи — до Царьгорода”.
К сожалению, Нестору не удалось разыскать сведения о времени жизни и деятельности первого киевского князя, в чем он и признался. В связи с этим рассказ о Кие и основании им города помещен в недатированной части летописи, во введении к ней. Точная дата основания Киева Кием имеется в Новгородской первой летописи — это 854 г., но ей нельзя доверять. Она была внесена в рассказ о Кие новгородскими летописцами XI—XII вв., пытавшимися создать свою схему исторического развития Руси, в которой не Киев, а Новгород выступал бы наиболее ранним восточнославянским городом. Им же принадлежит и версия о Кие — перевозчике через Днепр.
И все же датировать события, связанные летописцем с жизнью и деятельностью Кия, можно. Задачу облегчает, во-первых, система четкой хронологической последовательности, в которой выдержано изложение исторических событий во вводной части “Повести временных лет”, а, во-вторых, наличие параллелей киевской легенде в иностранных письменных источниках.
Одна из них находится в первой части “Истории Тарона” Зеноба Глака, в которой рассказывается о происхождении рода Мамиконянов в Армении. Впервые армянскую запись киевской легенды об основании городов в стране полуни Куаром, Мелтеем и Хореаном ввел в научный оборот академик Н. Я. Марр в 1922 г.. Он датировал “Историю Тарона” VII в. Исследование этого памятника, осуществленное в последнее время, позволило уточнить время его написания — конец VI — начало VII в. Киевская легенда, как считают историки, могла проникнуть в Армению через славянские поселения, издавна существовавшие на Северном Кавказе.
Следовательно, верхним хронологическим рубежом жизни и деятельности Кия, если исходить из датировок записи киевской легенды в армянских источниках, является конец VI — начало VII в. Примерно так же можно определить его и на основании летописи Нестора. После рассказа о Кие в ней идет речь о приходе болгар на Дунай, появлении белых угров в Европе и борьбе славян с аварами, которые, по словам летописи, чуть было не захватили византийского императора Ираклия. Все эти события произошли в конце VI—первой половине VII в. Следовательно, деятельность князя Кия относится к более раннему времени.
Косвенными данными для определения времени правления Кия могут быть сведения о приеме его византийским императором. Нестор не смог указать имени этого цесаря, что дало полную свободу для различных предположений. Одни историки видели в этом императоре Ираклия, другие — Маврикия, третьи — Юстиниана, четвертые — Константина Великого. Наиболее обоснованной представляется точка зрения Б. А. Рыбакова, считающего, что изложенные в рассказе Нестора сведения могли быть характерными только для одного периода византийской истории, а именно для конца V — первой половины VI в., когда империя принимала на службу славянских вождей и предпринимала энергичные меры для укрепления своих северных границ.
Уже начало VI в. отмечено крупными вторжениями славянских племен в пределы империи. Согласно cвидетельству ПрокопияКессарийского славяне почти ежегодно совершали набеги на Византию, иногда достигая предместий Константинополя. Захватив богатую добычу, они возвращались на левый берег Дуная. Чтобы обезопасить империю, Юстиниан 1 принимает срочные меры по охране дунайской границы. Не бездействует и византийская дипломатия. В наемные войска открывается широкий доступ славянам; один из них, по имени Хильбудий, даже назначается стратигом Фракии. Интересные сведения об этом славянине сообщил Прокопий Кессарийский. “Был некто Хильбудий, близкий к императорскому дому, в военном деле человек исключительно энергичный и настолько чуждый жажды стяжательства, что вместо величайших богатств он не приобрел никакого состояния. На четвертом году своей единодержавной власти император, назначив этого Хильбудия начальником Фракии, поставил его для охраны реки Истра, приказав ему следить за тем, чтобы жившие там варвары не переходили реку... Спустя три года после своего прибытия Хильбудий по обычаю перешел реку с небольшим отрядом, славяне же выступили против него все поголовно. Битва была жестокая, пало много римлян, в том числе и их начальник Хильбудий”.
Своеобразным продолжением рассказа Прокопия Кессарийского о Хильбудие является надгробная плита, обнаруженная близ Константинополя. В имеющейся на ней надписи упоминается “Хильбудий сын Самбатаса”. Исходя из того, что Самбатас — название Киева византийских источников, можно предположить, что в этой надписи, которая датируется 559 г., речь идет о Киеве.
Широкое вторжение славян в пределы империи было ослаблено в 40-е гг. VI в. из-за распрей, возникших между двумя крупнейшими союзами _племен — антами и склавинами. Этим не замедлила воспользоваться византийская дипломатия. В 545 г. к антам были отправлены послы, объявившие о согласии императора уступить славянам нижнедунайскую крепость Туррис и близлежащие земли при условии, что они будут охранять северную границу империи от гуннов. Анты приняли предложение Юстиниана 1, и с этого времени источники не упоминают о выступлении антов против Византии.
Знакомясь с рассказом Прокопия Кессарийского о Хильбудие и антах, не трудно заметить в нем много общих черт с рассказом Нестора о Кие. Разумеется, это обстоятельство не дает основания отождествлять Хильбудия с Кием, но позволяет с большим доверием относиться к летописному сообщению. Не исключено, что с целью разобщения антов и склавинов Юстиниан 1 был вынужден принять в Константинополе с великими почестями полянского князя Кия. Оснований для такого предположения, как нам кажется, нисколько не меньше, чем для утверждения, что визит Кия в столицу Византии произошел около 602 г. при императоре Маврикии, когда анты также находились в союзнических отношениях с империей. Наиболее вероятным временем жизни Кия или же того князя, который скрывается за этим топонимическим именем,— как считает Б. А. Рыбаков, является время императора Юстиниана 1 (527—565) или же его ближайших предшественников, в частности Анастасия Дикора (491-518).
К каким бы решениям проблемы происхождения Киева ни приходили исследователи на основании письменных источников, они всегда нуждались в подтверждении их археологическими данными. Это понимали уже первые исследователи исторической топографии древнего Киева. Н. И. Петров пытался подтвердить вывод о готском происхождении Киева находками римских монет, сторонники норманской теории ссылались на обнаружение в Киеве скандинавских вещей, исследователи, отстаивавшие двухтысячелетний возраст Киева, обосновывали это наличием на его территории поселений и могильников зарубинецкой культуры.
Вряд ли может быть сомнение, что в решении проблемы происхождения Киева ведущее место принадлежит археологическим материалам. Однако и в этом случае исследователей ожидают многие трудности. Главная из них заключается в том, что в культурных напластованиях Киева встречаются материалы практически всех археологических эпох и культур, и какие из них имеют непосредственное отношение к начальной истории города, не ясно. И тем не менее трудная задача выяснения времени возникновения Киева может быть решена с помощью археологических источников. Надо только соблюдать при этом следующие непременные условия:
1. Проблема происхождения Киева должна решаться на материалах, происходящих из исторической части города.
2. Материалы эти должны иметь культурную преемственность с более поздними материалами, другими словами, быть первым звеном в непрерывной цепи их историко-культурного развития.
3. Раннее киевское поселение, в котором следует искать исторические корни Киева, должно относиться к тому этапу социально-экономического и общественно-политического развития восточных славян, при котором возможно появление городских форм жизни.
Исходя из сказанного, нет никаких оснований начинать отсчёт истории Киева с поселений так называемой зарубинецкой культуры, датируемых последними столетиями старой эры — первыми столетиями новой. Во-первых, материалы этого времени ни хронологически, ни культурно - исторически не смыкаются с последующим этапом, во-вторых, практически отсутствуют в исторической части города, и, в-третьих, относятся к первобытнообщинной эпохе в истории славян, когда о возникновении городских форм жизни не может быть и речи.
Анализ археологических материалов первой половины 1 тысячелетия н.э. обнаруживает характерную тенденцию. Поселения, которые появились в разных районах территории будущего Киева в последних веках до н.э., достигают наивысшего развития во II—III вв. н.э., после чего наблюдается постепенное угасание их жизни. Материалы IV в. встречаются очень редко, материалов первой половины V в. на территории Киева мы практически не имеем.
В конце V — начале VI в. на территории Киева появились поселения, материальная культура которых значительно отличалась от материальной культуры поселений предшествующего этапа. В сравнении с территорией распространения находок первой половины 1 тысячелетия н.э., превосходившей Киев периода его наивысшего расцвета, материалы VI—VII вв., концентрировались - в древнейшей части Киева. Они покрывают сравнительно небольшую площадь топографически близких гор — Замковой, Детинки, Старов киевской, а также какой-то части Подола, т.е. тех районов, которые к явились ядром Киева IX—XIII вв.. Впервые находки третьей четверти 1 тысячелетия н.э. были обнаружены в районе Старокиевской горы в конце XIX в. Это были антропоморфные и пальчатые фибулы, изготовленные из бронзы и низкопробного серебра, серебряные браслеты с утолщенными концами, золотые бляшки, украшенные зернью и инкрустацией, фибулы с выемчатой эмалью и др. Датируются эти вещи в пределах VI—VII вв., из чего можно сделать вывод, что в это время в районе Старокиевской горы существовало значительное и достаточно развитое поселение.
Вопрос о том, к какому культурному слою Старокиевской горы следуете относить найденные ювелирные изделия, был решен после обнаружения и исследования древнейшего киевского городища (Д. В. Милеев, Ф. Н. Молчановский, М. К. Каргер). Многолетние археологические исследования показали, что его укрепления ограничивали небольшую двухгектарную часть Старокиевской горы: начинались от современной Андреевской церкви, пересекали усадьбу Государственного исторического музея и заканчивались над Гончарным оврагом. Хронология открытых укреплений относится к числу наиболее важных и трудных вопросов ранней истории Киева. Лепная керамика, обнаруженная на дне рва, сама не имеет четких временных определений. М. К. Каргер полагал, что ее можно относить к VIII—IX вв., а иногда и к более раннему времени. Сейчас выясняется, что ее действительно следует датировать более ранним временем, вероятно, не позже VII—VIII вв., но этот вывод говорит лишь о том, что в эти века укрепления уже (или еще) функционировали, и не дает ответа на вопрос, когда же они были возведены?
В свое время Б. А. Рыбаков (на основании анализа письменных источников и исторической ситуации) пришел к выводу, что наиболее вероятной датой сооружения “городка” Кия является VIв. Несмотря на то, что мнение это разделяется не всеми исследователями, на сегодняшний день оно, бесспорно, самое аргументированное, находящее подтверждение также и в археологических источниках.
Исследования последних лет выявили на Старокиевской горе не просто отдельные находки VI—VIIвв., но и целые комплексы: жилища с печами, хозяйственные сооружения, ямы. Керамика, находившаяся в них, относится к группе корчакских древностей, нижний хронологический рубеж которых уходит в конец Vв.. Особенно много такой керамики находилось в жилище, раскопанном в 1971 г. ниже подошвы фундамента древнейшего каменного дворца Киева, находившегося вблизи Государственного исторического музея УССР. Исходя из типологии, разработанной исследователями раннеславянских древностей, ряд сосудов из этого жилища можно отнести к самому раннему этапу эволюции форм керамики корчакского типа, а именно к концу V — началу VIв.
В археологической литературе хорошо известен ряд ранних находок, происходящих из Замковой горы и ее окружения. Это четыре медные византийские монеты императоров Анастасия 1 и Юстиниана 1, два небольших остродонных амфориска херсонесского производства, бронзовая фигурка льва.
Стационарные раскопки, осуществленные на Замковой горе в 30— 40-е гг. XX в. выявили также и культурный слой, материалы которого датируются третьей четвертью 1 тысячелетия н.э.
Изучение керамики показывает, что, хотя большая часть её несомненно относится к VII—VIII вв., отдельные фрагменты могут быть датированы концом V—VI вв. Они принадлежат лепным тонкостенным сосудам, в тесте которых заметны примеси слюды. Поверхность их слегка шероховатая, цвет серый или коричнево-серый. Такая керамика известна в ранних памятниках корчакского типа.
После археологического анализа рассмотрим Киев как столицу Древнерусского государства.
Политическая история Киева IX— Хвв. неразрывно связана с процессом образования и укрепления Древнерусского государства, объединения вокруг Киева всех восточнославянских земель.
В IXв. завершился определенный этап истории древнего Киева, когда он возглавлял одно из нескольких государственных образований восточных славян, прямых предшественников Древнерусского государства. О них упоминают арабские авторы Х в. Истархи и Ибн-Хаукаль — Куявия, Славия и Артания. Этот этап характеризовался более высокой степенью объединения восточнославянских летописных “племен”— княжений, дальнейшим развитием их государственности, каждое из них включало целую группу “племен”. Эти раннегосударственные образования представляли собой не просто племенные союзы, а княжества, выступающие внутри страны и во внешних сношениях как политические организации, по преимуществу имеющие территориальные и социальные (князь, знать, народ) членения. Генезис данных образований восходит к VIII в.
Киев в этот период являлся политическим центром “Русской земли” — государственного образования, созданного в Среднем Поднепровье. В него входили полянское, северянское и частично древлянское княжения. “Русская земля” явилась политическим и территориальным ядром будущего обширного Киевского государства. Ведущая политическая роль “Русской земли” объясняется прежде всего интенсивным экономическим развитием этой территории с середины 1 тысячелетия н. э.
Выросшая экономическая и военная мощь “Русской земли” вывела молодое государство в ряды ведущих стран средневекового мира. Проявлением могущества Руси были два успешных похода на Византию в первой половине IX в. Один из них был направлен на восточное побережье Крыма “от Корсуня до Корча”, где был разгромлен Сурож, другой — на малоазиатские владения империи, когда русские дружины прошли вдоль побережья от Босфора до города Амастриды. Оба похода завершились ми