Грузино-абхазский тупик

Сергей Маркедонов

14 августа 1992 года один из самых острых межэтнических конфликтов на территории Кавказа - грузино-абхазский - вылился в полномасштабную, продолжавшуюся 14 месяцев войну. Грузино-абхазское противостояние проходило параллельно с гражданской войной в Югославии. У аналитиков появилась возможность не только для сравнительного анализа, но и для заимствования слов и словосочетаний из весьма специфического словаря межнациональных противоборств. Именно начиная с грузино-абхазской войны в наш активный политологический словарь вошли понятия "этническая чистка", "зачистка территории". Формально, эта война закончилась осенью 1993 года. В этом году в Абхазии будет праздноваться десятилетие со дня победы в "Великой Отечественной войне абхазского народа". Да, именно так это событие трактуется сегодня в непризнанной республике. Но и после возвращения Сухуми под абхазскую юрисдикцию и военной победы над грузинскими регулярными частями и разного рода полупартизанскими соединениями стало очевидно, что точка в войне, начавшейся десять лет назад, станет многоточием...

На фоне ярких событий глобального уровня (война в Ираке, "корейский" кризис, новые проекты по усмирению государств "оси зла") проблема грузино-абхазского урегулирования превратилась в маргинальный сюжет. И совершенно напрасно. Одного заявления председательствующего на петербургском саммите стран СНГ украинского президента Леонида Кучма о продлении мандата российским миротворцам на 10 лет в Абхазии было достаточно, чтобы спровоцировать серьезный внутриполитический скандал в Грузии. Одной декларации представителей российского военно-политического истеблишмента о размещении зенитного комплекса С-300 в Абхазии хватило для того, чтобы хотя бы на время консолидировать грузинскую элиту на основе угрозы из Москвы.

Грузино-абхазская проблема сегодня далека от принципиального разрешения. Не определен правовой статус Абхазии и, самое главное, принципиально не решена проблема возвращения беженцев. Между тем, именно вопрос о беженцах был той самой "точкой опоры", которая опрокинула всю архитектуру ближневосточного урегулирования. И спору нет, в преддверии парламентских выборов в Грузии 2 ноября 2003 года "беженская карта" будет разыграна и Шеварднадзе, и его оппонентами на все 100%. Руководство Грузии по-прежнему четко артикулирует свою проамериканскую позицию, а часть грузинского истеблишмента лелеет мечту о помощи со стороны заокеанского союзника в деле "принуждения к миру" строптивых абхазов. В марте 2002 года председатель комитета по обороне и безопасности Парламента Грузии Георгий Барамидзе заявил: "Сегодня главным приоритетом для Вашингтона в Грузии является Панкиси, завтра будет Абхазия, послезавтра - Самачабло (Южная Осетия)". Это значит, что сегодня для России чрезвычайно актуальной задачей является поиск нетривиальных решений в треугольнике, не менее сложном, чем пресловутый Бермудский. Треугольнике Москва-Тбилиси-Сухуми. Иначе бывшая всесоюзная здравница может превратиться в новый "плацдарм войны".

В 1993 году абхазы добились военного успеха. Расчеты грузинского руководства на блицкриг и консолидацию нации на основе борьбы с врагом провалились. Строительство Грузии на основе принципа "одна нация - одно государство" потерпело крах. К сожалению, история показала, что урок 1993 г. не всем в Тбилиси пошел впрок. Двойная политика в отношении Панкисских "сидельцев" и использование чеченского ресурса для усмирения строптивой Абхазии осенью 2001 года - яркие свидетельства того, что историческая переэкзаменовка руководством Грузии не пройдена. Но военная победа не принесла процветания и Абхазии. Не будучи признанной мировым сообществом, республика оказалась в экономической изоляции. Фактическое отсутствие системы социальной защиты и элементарных финансовых возможностей для развития местной экономики, максимальный объем пенсионного обеспечения по старости равный 30-50 рублям и фактическое господство натурального хозяйства вызвали колоссальную миграцию, что, в свою очередь, привело к серьезному демографическому кризису. Добавим сюда и тот факт, что во время войны абхазы потеряли около трех тысяч человек (по переписи 1989 г. абхазов в республике было 93267 чел.) Сегодняшний демографический кризис ученые сравнивают с массовой эмиграцией 1870-х гг. (махаджирство). Очевидно, что подобные социально-экономические условия отнюдь не способствуют социальной стабильности и снижению градуса межэтнической напряженности. Где же выход и есть ли он вообще?

В грузинской публицистике и политологической литературе нередки сравнения феноменов чеченского и абхазского сепаратизма. Дескать, Россия руководствуется двойными стандартами. Подавляет внутренний сепаратизм и поддерживает сепаратистов в соседнем государстве. На наш взгляд, сходство между этими двумя явлениями скорее можно обнаружить лишь в технике и технологии завоевания политической власти и контроля над "освобожденной территорией". Здесь и вооруженная борьба, и непримиримость лозунгов, и этнические чистки, и примерно равное число беженцев в результате победы сепаратистов (около 220 тыс. русских из Чечни и более 200 тыс. грузин из Абхазии). Но дальше сходства заканчиваются. Абхазский сепаратизм имеет очень четкую пророссийскую направленность, тогда как чеченский является самоценным и самодостаточным. Из уст ичкерийских "революционеров" не раз звучали лозунги об Ичкерии от Каспия до Черного моря или о возрожденном имамате Дагестана и Чечни, но ни разу не были озвучены идеи присоединения к другому государству (той же Грузии). Деятели же абхазского движения не раз декларировали лозунги о полном или частичном инкорпорировании своей республики в состав России. В своем обращении к руководству России абхазский лидер Владислав Ардзинба констатирует: "Народ Абхазии считает Россию единственным гарантом безопасности и стабильности в регионе. Именно благодаря российским миротворцам и твердой позиции руководства России удается избегать новой полномасштабной войны. Руководство Абхазии пользуется полной поддержкой народа Абхазии в вопросе установления самых тесных отношений с Россией. И Абхазия имеет на это право. В этой связи я обращаюсь к вам с просьбой рассмотреть вопрос об установлении ассоциированных отношений с Абхазией". Для абхазских же историков и политологов Абхазия и вовсе видится форпостом российского влияния на Большом Кавказе. Можно сколько угодно критиковать Россию за поддержку абхазского сепаратизма, но пророссийские настроения подавляющего большинства абхазской общины и их нежелание видеть в роли м! иротворца никого, кроме российских военных, - факт, который нельзя просто игнорировать. Нельзя игнорировать и тот факт, что, в отличие от российских политиков в Чечне, в Абхазии у грузинского руководства не было коллаборантов. Можно как угодно относиться к Кадырову, Гантамирову, Завгаеву, Автурханову или Сайдулаеву, но очевидно, что у России были и есть "свои" люди в мятежной республике. Абхазскую же "власть в изгнании" возглавляет этнический грузин Тамаз Надарейшвили. По справедливому замечанию историка Андрея Зубова, "в Чечне после начала наступления российских войск в конце сентября - начале октября 1999 года почти треть чеченского и ногайского населения ушла в Россию в течение недели боев... Могли ли абхазы во время войны с Грузией в 1992 году бежать, спасая свою жизнь в Грузию?"

Заявление МИД Грузии от 11 июня 2002 года с протестом по поводу "беспрецедентной кампании по принятию жителей данного региона Грузии (Абхазия - С.М.) в гражданство Российской Федерации" логично и понятно с позиции обеспечения территориальной целостности грузинского государства. Однако столь же очевидно, что выдача российских паспортов жителям Абхазии - не есть демонстрация административного ресурса, а реальное волеизъявление несостоявшихся грузинских граждан. И если чеченские сепаратисты выступали с лозунгами "Русские в Рязань, ингуши в Назрань, армяне - в Ереван", а в своей "революционной борьбе" прибегали к выдворению из республики не только русских, но и армян, греков и евреев, то лидеры абхазского движения смогли наладить конструктивное взаимодействие с армянской, русской и греческой общинами Абхазии. Достаточно сказать, что вице-спикером парламента непризнанной Абхазии (и одним из видных идеологов абхазского суверенитета) был лидер русской общины историк Юрий Воронов, а в составе абхазских вооруженных формирований сражался армянский батальон имени генерала И.Х.Баграмяна. Таким образом, грузино-абхазский конфликт был в этническом плане куда более мозаичен. И этот факт всячески подчеркивается в публикациях и заявлениях абхазских политиков и политологов. По словам абхазского историка Станислава Лакоба, "оккупанты (имеются в виду войска Госсовета Грузии - С.М.) расстреливали мирных граждан, подвергали их пыткам и насилиям, сжигали дома и села, чинили расправу не только над абхазским, но и над армянским, русским, греческим населением (курсив наш-С.М.)".

Увы, на сегодняшний день рецептов, устраивающих обе стороны конфликта, никем не предложено. Абхазы и слышать не хотят о любой форме грузинского суверенитета (даже предполагающего самую широкую форму автономии), но готовы играть роль российского форпоста в регионе. Грузинские же власти главным условием считают возвращение беженцев в мятежную республику. В результате войны 1992-1993 гг. грузинское население республики, бывшее в Абхазии самой большой по численности этнической группой (согласно последней Всесоюзной переписи населения 1989 г. 239 872 чел., что составляло около 45% населения республики), превратилось в беженцев. И проблема не только в количественных характеристиках. Абхазские грузины в течение долгих лет (с середины 1930-х гг.) занимали ключевые позиции в управленческих, политических и теневых (что чрезвычайно важно для Закавказья) структурах "мятежной республики". При этом нынешний истеблишмент Грузии в немалой степени лукавит. Значительное количество грузинских беженцев осело не столько на родине, сколько на российском побережье Черного моря от Адлера до Туапсе. По разным оценкам, в России оказалось около 107 тыс. грузинских беженцев из Абхазии.

Оба описанных выше сценария урегулирования конфликта в силу разных причин нереализуемы. Признание Абхазии Россией (даже не включение в свой состав, а просто факт признания) станет толчком к признанию Ичкерии. И даже если последнюю признает только Грузия, наши позиции на Кавказе это никоим образом не укрепит и выполнению главной задачи российской политики - достижению стабильности - не будет ни в коей мере способствовать. Возвращение же беженцев в Абхазию невозможно не только потому, что они коренным образом изменят нынешнюю этнодемографическую ситуацию и превратят абхазов в этническое меньшинство. Именно эта категория населения занимает наиболее радикальную позицию в отношении даже полуавтономной Абхазии, а значит, их возвращение лишь переведет стрелки часов на десять лет назад. Возвращение беженцев будет не просто возвращением больных пенсионеров и малых детей, но и экс-директоров пансионатов, гостиниц, глав администраций, завгаров и криминальных авторитетов. Следствием такого возврата будет не наступление долгожданного мира, а масштабный передел собственности и сфер влияния в бывшей всесоюзной здравнице.

Очевидно, что предложение абхазской стороны принять беженцев при условии их проверки для выяснения факта участия (неучастия) в войне 1992-2993 гг. не может по понятным причинам быть принято грузинской стороной. В этом случае возвращаться будет практически некому. Не будет принято и "компромиссное" предложение грузинских интеллектуалов-националистов - разделить Грузию и Абхазию по границе реки Гумиста (сейчас фактическая граница проходит по реке Ингури). В данном случае (если беженцы все же возвращаются) нерешенной остается проблема анклавов (абхазского в Ткварчели и грузинского в Гагре и Леселидзе).

В данном конфликте роль России не должна сводиться к констатирующей. Значительная часть населения Абхазии приняла российское гражданство, а своих граждан государство должно защищать вне зависимости от территории их проживания. Не стоит сбрасывать со счетов, что по официальным грузинским данным около 650 тыс. граждан Грузии работают в России, а по подсчетам российских экспертов, почти 1/3 населения республики живет за счет средств своих соотечественников, зарабатывающих на жизнь в России или имеющих здесь свое дело. Это обстоятельство делает Россию вовлеченной и в чем-то решающей стороной. Однако, повторюсь, решение проблемы видится отнюдь не в признании Москвой суверенитета Абхазии (которое создало бы весьма опасный прецедент и не способствовало бы стабильности на Большом Кавказе), а в развитии грузинской концепции государственности.

Грузинской стороне необходимо четко представлять, что Грузия - это не страна для этнических грузин. Населяющие ее этнические меньшинства заинтересованы в полноценном российском присутствии в Грузии, а в российских миротворцах видят залог мирного существования и политической стабильности. В свою очередь, ни США, ни НАТО они не готовы вручить ответственность за мирное разрешение конфликтов. Этот факт, на наш взгляд, требует наращивания российского присутствия в Грузии, но не в виде односторонней поддержки сепаратистов, а посредством активизации миротворчества. Более того, российские миротворческие усилия могут быть дополнены кооперацией и с США, и со странами Евросоюза. Вопрос о форматах такой кооперации, конечно, необходимо серьезно прорабатывать с учетом российских интересов. Очевидно, что голое отрицание сотрудничества с международными организациями в достижении стабильности и безопасности в Грузии не является продуктивным шагом.

Используя свои связи, Россия могла бы выступить гарантом непередела собственности и власти в Абхазии. И вопрос о беженцах в данном случае не является проблемой первого плана. Очевидно, что только получив гарантии сохранения завоеванных ресурсов (и административных рент), нынешняя абхазская элита, ставшая таковой благодаря военной победе в 1993 году, будет готова к диалогу о статусе Абхазии. На наш взгляд, достижение этого результата при последующем признании в той или иной форме суверенитета Грузии над "мятежной республикой", можно было бы рассматривать как промежуточный результат абхазского урегулирования.

Русский Журнал