Жизнь и философствование Сократа

Сократ – великий древнегреческий философ. Этому великому античному мудрецу принадлежит выдающееся место в истории моральной философии и этики, логики, диалектики, политических и правовых знаний. Влияние, оказанное им на прогресс человеческого познания, ощущается до наших дней. Он навсегда вошел в духовную культуру человечества.

Сократом интересовались и увлекались во все времена. Образ жизни Сократа, нравственные и политические коллизии в его судьбе, популярный стиль философствования, воинская доблесть и гражданское мужество, трагический финал – окружили его имя притягательным ореолом легендарности. Слава, которой Сократ удостоился еще при жизни, легко пережила целые эпохи и, не померкнув, сквозь толщу почти трех тысячелетий дошла до наших дней.

В центре сократовской мысли – тема человека, проблемы жизни и смерти, добра и зла, добродетелей и пороков, права и долга, свободы и ответственности, личности и общества. И сократовские беседы – поучительный и авторитетный пример того, как можно ориентироваться в чаще этих вечно актуальных вопросов. Обращение к Сократу во все времена было попыткой понять себя и свое время. И мы, при всем своеобразии нашей эпохи и новизне задач, не исключение.

1. Рождение Сократа и его первоначальное образование

Сократ родился в Афинах, – в этом нет никакого сомнения; но самый год рождения его до сих пор остался невыясненным. Одни полагают, что он увидел свет в 471 году до Рождества Христова, другие – что в 469 году, а третьи утверждают даже, что в 468-м. В настоящее время общепринятой датой рождения Сократа считается месяц фаргелион (май-июнь по современному календарю) – 469 г. до н.э. И эта дата наиболее вероятна, так как в своей речи на суде, то есть в 399 году, Сократ, если верить Платону, заявлял, что он – 70-летний старик. Он родился в семье бедного афинского ремесленника – ваятеля Софрониска и повитухи Фенареты.

Предание гласило, что именно в этом месяце на Крите, в местечке Делос богиня Лето родила под пальмой близнецов – Аполлона и Артемиду. По афинской культовой традиции в этом месяце город занимался искупительным очищением. Рождение в такой день считалось событием символическим и знаменательным, и новорожденный, естественно, подпадал под покровительство высокочтимого в Афинах светозарного Аполлона, бога муз, искусств и гармонии.

И жизнь Сократа, по тогдашним представлениям, не только началась, но и прошла под определившим его судьбу «знаком Аполлона». Надпись на Дельфийском храме Аполлона – «Познай самого себя» – предопределила тот глубокий и стойкий интерес к философии, занятие которой Сократ расценивал как служение дельфийскому богу. Оракул Аполлона в Дельфах признал Сократа мудрейшим из греков. С именем Аполлона была связана также отсрочка казни Сократа на целый месяц.

Начало и конец сократовской жизни пришлись на культово-праздничные «чистые» дни Аполлона. Да и вся жизнь Сократа – в промежутке между этими первыми и последними днями, – по собственным его представлениям, была посвящена нравственному «очищению» Афин путем служения Аполлону на «поприще Муз», поскольку философия была для него высочайшим из искусств.

Мало достоверных сведений о детстве и вообще о первой половине жизни Сократа, когда он еще не приобрел широкую популярность среди афинян. Но кое-что все же известно.

Сократ был в семье вторым ребенком. До своего брака с Софрониском Фенарета уже была замужем и родила сына Патрокла, старшего брата Сократа. Одна из библиографических легенд сообщает, что Софрониск, по принятому тогда обыкновению, в связи с рождением Сократа обратился к оракулу с вопросом о характере обращения с сыном и воспитания его. Смысл божественного наставления был примерно таков: «Пусть сын делает то, что ему заблагорассудится; отец не должен его к чему-то вынуждать и от чего-то удерживать. Отцу лишь следует молиться Зевсу и Музам о благом исходе дела, предоставив сына свободному проявлению своих склонностей и влечений. В иных заботах его сын не нуждается, так как он уже имеет внутри себя на всю жизнь руководителя, который лучше тысячи учителей и воспитателей». Под внутренним руководителем при этом имелся в виду даймоний (демон) Сократа – его гений, внутренний оракул, голос, предостерегавший против дурных поступков. Уже на исходе своей жизни, представ перед судом, Сократ отзывался о своем демоне так: «Со мною приключается нечто божественное или чудесное… Началось у меня это с детства: возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и возбраняет мне заниматься государственными делами». (Платон. Апология Сократа. 31 d).

Ничего почти не известно о том, чему и как он учился: можно лишь делать некоторые догадки на основании дошедших до нас сведений о положении образования в древних Афинах вообще. Семи лет, вероятно, он стал посещать школу, так как начальное образование было тогда для всех обязательное и начиналось именно с этого возраста. Из истории Греции мы знаем, чему там учились: чтение, письмо и немного арифметики составляли единственные научные предметы тогдашних школьных программ: ни языки, ни география, ни история, ни естествознание, ни другие подобные отрасли знания, входящие в круг современного образования, тогда еще не существовали, а потому не могли и преподаваться. Взамен этого греческие мальчики и юноши обучались двум вещам, теперь почти совершенно изгнанным из программ наших общеобразовательных учебных заведений, а именно гимнастике и музыке. Древние общины не знали, ни постоянных армий, ни подразделения народа на сословия гражданское и военное. Каждый член их так же свободно владел мячом или луком, как и плугом, и должен был ежеминутно быть наготове выступить в поход и защищать свое отечество с оружием в руках. Телесные упражнения поэтому везде в древнем мире играли большую роль: это был предмет государственной необходимости; но еще большую роль они играли в Греции, – Спарте и Афинах, – где военное дело и было возведено в степень искусства. Малочисленные, но стройные и дисциплинированные армии их разбили наголову несметные, но дикие полчища персов, и этим они немало были обязаны своей научной системе гимнастики.

Музыка также имела значение более широкое, нежели теперь: она была не только одним из изящных искусств, способствующих всестороннему культурному развитию личности, но и учреждением общественной важности. Она была тесно связана со всей религиозно-нравственной системой, на которой покоилось греческое общество, и подразумевала не только пение и игру на инструменте, но и чтение и заучивание наизусть стихов из национальных поэтов, как Гомер и Гесиод, – этих несокрушимых и чуть ли не главных авторитетов в области религии и морали.

В сферу музыки входила также и пляска, которой сопровождались религиозные и другие процессии, занимавшие столь высокое место в общественной жизни Греции. Таким образом, дети в Афинах получали так называемое мусическое и гимнастическое воспитание, причем к мусическому относились все искусства, «поприще Муз» в целом – поэзия, музыка, театр, изобразительное искусство, скульптура, искусство счета, речи и даже философия. Конечно, имелось в виду приобщение детей лишь к зачаткам таких знаний и умений. О том, что сам Сократ получил в детстве надлежащее образование, можно в известной мере судить по диалогу Платона «Критон», где риторически спрашивают у Сократа: «Разве не хорошо распорядились те из законов, в чем ведении это находится, предписав твоему отцу дать тебе мусическое и гимнастическое воспитание?»

Когда Сократу исполнилось 18 лет, в отношении его, как и других его сверстников, решался весьма существенный вопрос о наделении гражданскими правами и официальном признании гражданином Афинского государства.

Это было время, когда начинал свою блестящую политическую карьеру Перикл. В соответствии с законом, предложенным им и принятым народным собранием (451 / 450 г. до н.э.), гражданином Афин признавался лишь тот, чьи оба родителя – афинские граждане. Процедура подтверждения этого факта и признания прав гражданства была довольно скрупулезной.

Успешно пройдя необходимую процедуру, молодой Сократ, подобно другим своим сверстникам, принес обязательную в Афинах гражданскую присягу.

В бурных перипетиях своей жизни, вплоть до ее трагического финала Сократ оставался верным этой присяге, мужественным и законопослушным патриотом афинского полиса.

Молодые граждане Греции в течение двух лет с 18 до 20 лет должны были заниматься военным делом – военно-физической подготовкой, охраной границ государства, дежурством на сторожевых постах и т.п. Государство обеспечивало их оружием и одеждой. В народном собрании афинские граждане начинали участвовать с 20 лет. Занятие государственных должностей требовало, как правило, достижения 30-летнего возраста. Сократ отбывал военную службу в качестве тяжеловооруженного пехотинца.

О первых занятиях Сократа, после того как он достиг двадцатилетия, существует несколько версий. Вероятнее всего, он занимался делами отцовской профессии и какое-то время тоже обрабатывал камни. Помимо значительных физических усилий, этот труд – нечто среднее между ремеслом и искусством – требовал большого мастерства и тонкого уменья.

Резцу молодого Сократа древние приписывают скульптуру из трех одетых Харит (граций), которая некоторое время выставлялась у Афинского акрополя. Интерес молодого Сократа к профессии скульптора, его авторство в отношении трех Харит, как впрочем и многие другие сведения о нем, покоятся на довольно зыбкой почве легенд, версий и догадок. Но ничего нереального и невозможного в таком обороте дела нет. Кроме того, что версия о молодом Сократе – скульпторе была широко распространена среди древних авторов, в ее пользу имеются и иные доводы.

Прежде всего, Сократ, как это видно из его беседы с ваятелем Клитоном (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, III, 10, 6–9), хорошо разбирался в тонкостях мастерства скульптора. Характерно и то, что платоновский Сократ тянет свою родословную к Дедалу, легендарному скульптору и зодчему древности, построившему, согласно мифу, знаменитый критский лабиринт для царя Миноса. Существовал в Афинах и род Дедалидов.

По античным стандартам, в сократовской претензии на родство с Дедалом, хотя и не очень внятно, звучит и побочный, профессиональный, мотив: родство требовало продолжения дел и занятий родоначальника.

Как бы то ни было, занятия отцовской профессией – в качестве ли каменотеса или начинающего скульптора – определенно не стали делом жизни Сократа. Он оставил свое ремесло рано и, по-видимому, никогда не чувствовал большой любви к нему.

2. Вступление на философское поприще, увлечение натурфилософией и отход от нее

Сократ довольно рано почувствовал стремление к философской деятельности, но только после долгой, почти 15-летней работы мысли, о которой, к сожалению, до нас не дошло никаких сведений, – он решился вступить на публичное поприще в качестве учителя философии. Это не значит, конечно, что все эти годы он провел в совершенном уединении и неизвестности, разрабатывая свое миросозерцание в собственном мозгу, а затем явился в одно прекрасное утро на городскую агору с готовой и стройной системой идей.

Сократ еще в юные годы ходил слушать выдающихся философов и изучал под их руководством все высшие области тогдашнего знания. Он был довольно хорошо знаком с геометрией и астрономией и имел сносные знания по философии в системах Парменида, Гераклита, Демокрита, Анаксагора и Эмпедокла.

Во времена сократовской молодости философия в Афинах была импортным продуктом. Афиняне были сильны в политике, искусстве, ремеслах, торговле, военном и морском деле, но не в философии. Своих философских школ, течений или даже просто знаменитых философов не имелось.

О новых веяниях в философии и успехах тогдашней науки афиняне и в «золотой век» Перикла узнавали по преимуществу от приезжих философов и учителей мудрости. В сократовское время Афины посетили такие знаменитости, как глава элейской школы (Южная Италия) Парменид и его ученик Зенон, представитель ионийской философии Анаксагор из Клазошен (Малая Азия), софисты Протагор из Абдер, Георгий Леонтийский из Сицилии, Гиппий из Элиды и многие другие. Приезжие философы и софисты оказывались в центре духовной жизни Афин. Сократ, всегда отличавшийся большой любознательностью и общительностью, проявлял глубокий интерес к их выступлениям. Со многими из них он имел обстоятельные беседы. В платоновском диалоге «Протагор» Сократ даже называет себя «учеником софиста Геродика, у которого он за драхму выслушал урок. Занятие это, видимо было кратким, поскольку за полное обучение Геродик брал 50 драхм» (см.: Платон. Кратил, 384 b).

Это было время зарождения и формирования древнегреческой философии (милетская, пифагорийская, элейская и другие философские школы). Философы изучают природу, складываются первые натурфилософские концепции. Философия этого времени получила название «досократической».

Натурфилософы стремились понять сущность природы, космоса, мира в целом. Ранние мыслители ищут некоторое первоначало, из которого все произошло. Такими основами мыслились природные стихии: вода, воздух, огонь, земля. Само же первоначало представляло собой не просто вещество, как его понимает современная физика или химия, а нечто такое, из чего возникает живая природа. Поэтому вода и огонь здесь – это своего рода метафоры, они имеют и прямое и переносное, символическое значение. Натурфилософы ищут рациональные объяснения происхождения и сущности мира.

Молодой Сократ был охвачен настоящей страстью к познанию природы, к исследованию причин земных и небесных явлений, их возникновению и гибели. В подобных стихийно-научных размышлениях Сократ опирался на натурфилософские положения своих предшественников. Однако предложенные ими объяснения явлений природы не удовлетворили молодого Сократа.

Ему казалось непонятным, каким образом вообще возможно дойти в этих областях до истины, когда нет ни одного положения, на котором все философы сходились бы и смотрели, как на установленный факт: одни считают, что все существующее – едино, а другие – что оно бесчисленно; одни – что все движется, а другие – что все находится в абсолютном покое; одни – что в мире все рождается и погибает, а другие – что ничто не рождается и ничто не погибает. Где же, в таком случае, искать правды? Сократ разочаровался в прежней натурфилософии и вместе с тем пришел к самокритическому выводу о собственной непригодности к подобного рода исследованиям. Натурфилософская мудрость ускользала и не давалась ему. Из-за размышлений о причинах вещей и явлений, вспоминал позднее Сократ, он утратил даже свои прежние знания, перестал понимать и то, что знал раньше (Платон. Федон, 96 c-d). Он не нашел удовлетворения ни в одной из существовавших тогда школ и одинаково отрицательно относился к Гераклиту, как и к Демокриту, к Пармениду, как и к Эмпедоклу, считая их всех мечтателями, даром потратившими свои силы на предметы недоступные нашему познанию и маловажные по своему практическому значению. Разве ученые смогут произвести дождь? Или изменить порядок времен года? Или удлинить день и укоротить ночь? Нет, решает Сократ, все это – мнимое и бесцельное знание, которое нисколько не касается человека и не увеличивает его счастья. Истинная и реальная наука та, которая занимается вопросами животрепещущего, земного, человеческого интереса, как, например, вопросами о том, что есть благочестие и что нечестивость, что справедливость и что несправедливость, что храбрость и трусость, что есть государство и что государственный человек и т.д. и т.д.

Реально значимая для человеческой жизни польза тогдашней младенческой натурфилософской науки была небольшой. Удивление вызывали, пожалуй, только предсказания (в частности Фалесом и Анаксагором) солнечных затмений. В остальном положения и выводы тогдашней научной мудрости были весьма далеки от практической значимости. Ведущим двигателем тогдашней науки был не практический эффект, а познавательным интерес исследователей-одиночек. Подобное состояние современной ему натурфилософской науки делает понятным скептическое к ней отношение Сократа. Натурфилософия была наличием двух по существу различных компонентов – естественнонаучного и философского. Первоначально сосуществование разнородных начал было неизбежным и плодотворным. Ко времени Сократа прежнее единство философских и естественнонаучных исследований в рамках натурфилософии пережило себя.

Сократ развил философский аспект проблематики. Этой переходной ситуации. Он вырвал философию из натурфилософского тупика и освободил ее от естественнонаучных исследований, тем самым совершив переход к моральной философии.

сократ мыслитель философия идея

3. Сократ и софисты

До того, как Сократ сформировался как самостоятельный мыслитель, он прошел обучение у старшего софиста Протагора, заняв затем непримиримую по отношению к софистике позицию. Концептуально переворот в античной философии оформил Сократ, но сам переворот совершался в борьбе Сократа с софистами.

Софисты (греч. мудрец, искусник, лжемудрец) не случайно отделили себя от философов как любителей мудрости, назвав себя мудрецами. Эта школа возникает в ответ на конкретно-историческую потребность периода расцвета демократии в жизни Эллады в V–IV вв. до н.э. Потребность эта состояла в том, чтобы готовить общественных деятелей как ораторов, способных ярко, убедительно доказывать, умеющих находить аргументы в пользу своей точки зрения и таким образом склонять на свою сторону большинство сограждан. Софисты как раз и предлагали свои услуги тем, кто стремился участвовать в политической жизни своего города: обучали грамматике, стилистике, риторике, умению вести полемику, а также давали общее образование. Главным их искусством было искусство слова.

Софистика – это рассуждение, основанное на преднамеренном нарушении законов логики и употребления софизмов. Вот пример софизма: стол – это понятие; понятие не материально; значит стол не материален. Здесь использован самый распространенный прием нарушения правил формальной логики: подмена понятий, что означает нарушение первого закона формальной логики – закона тождества: А = А. В данном софизме в первом суждении понятие «стол» используется в гносеологическом (познавательном) смысле, а в заключительном выводе в онтологическом (бытовом, материальном) смысле. На обыденном уровне этот софистический прием используется нами в основном не умышленно, а скорее от бестолковости, когда мы беседуем по принципу: «ты – про Фому, а я – про Ерему». Владеющий софистикой специалист должен уметь одинаково убедительно выступать по одному и тому же судебному процессу как в роли защитника, так и в роли обвинителя.

В то же время софистика – это философская школа Древней Греции V–IV вв. до н.э., имеющая свою концептуальную основу. Заслуга софистов состоит в том, что они первые повернули философию к человеку, поставив именно его в центре философских поисков. Софисты делились на старших и младших.

Именно старшие софисты разработали концептуальные основы этой школы, в то время как младшие, занимаясь преимущественно софистической практикой, развили только отдельные этические и социальные идеи. В борьбе со старшими софистами разворачивался сократовский переворот в античной философии.

Под ножом скептического разума софистов старые понятия разрушались одни за другими: прежние истины оказались ложью, старые обычаи – творением хитрых и своекорыстных правящих классов, а древние общественные узы – одной лишь тиранией. Личный разум индивида занял верховное место как в политике, так и в морали, и все признано было за обман, что не в состоянии было оправдаться на суде этого разума. «Человек есть мера всех вещей», – гордо провозгласил Протагор, наиболее блестящий вождь софистов: не только свойства, но и самое существование вещи зависит от суждения разумной личности. В этом мире все относительно и вещи имеют значение лишь постольку, поскольку они признаются за таковые мыслящим субъектом. Объективная истина, таким образом, исчезает, и на ее место становится субъективное наше мнение о ней. Этот принцип и есть та единственная связь, которая соединяла целый ряд людей с разнообразным родом деятельности и профессий в одну общую школу софистов, и из него вытекал крайний скептизм. Такое крайнее развитие индивидуализма, такой философский анархизм был лишь логическим выводом из тех посылок о державности личного разума, во имя которых эти деятели разрушали древний мир понятий и отношений. Произвол индивида становился здесь руководящим принципом.

Но общественное сознание не может долго жить одним отрицанием, и деятельность общества лишь на короткое время в состоянии ограничиться одним разрушением: как только поле очищено от старого хлама, на сцену выдвигаются иные запросы, имеющие своей целью уже не дальнейшее разрушение старого, а созидание нового.

С инстинктом натуры глубокой и уравновешенной, Сократ не мог удовлетвориться одним отрицанием, и тенденция софических учений казалась ему тем опаснее, что развитие их в теории и на практике не встречало на своем пути никаких преград. И немудрено поэтому, что Сократ решил им противодействовать, выдвигая против их бесконечного отрицания новую философию, построенную на положительных основаниях. Эта философия должна быть этикой, потому что в области этических понятий и отношений царил хаос.

Каковы же концептуальные основы противостояния Сократа и софистов?

Принципиально не занимаясь онтологией (учением о бытие), Сократ тем не менее имел четкую позицию: фундамент бытия – это единая божественная сущность. Классик философии не может не иметь онтологического фундамента, поскольку без этого невозможно исследовать место человека в мире. Софисты в онтологии были единственными субъективными идеалистами, что ярко выражено в знаменитом тезисе Протагора: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Все, что мы знаем о предметах, рассуждают они, мы получаем через органы чувств; все же чувственные восприятия субъективны: то, что здоровому человеку кажется сладким, больному покажется горьким. Значит, всякое человеческое знание только относительно.

Как видим, если критерием истины объявить индивида, а точнее его органы чувств, то последним словом теории познания будет релятивизм (провозглашение относительности знания), субъективизм, скептизм.

Позиция софистов, опиравшихся на чувственное познание, была для Сократа в принципе не приемлемой. Еще более нелепой представлялась ему трактовка индивидуального ощущения в качестве критерия истины. Соглашаясь с Протагором в том, что ощущение каждого отдельного человека носит индивидуальный характер, Сократ вместе с тем резонно возражал против сведения всего познания к ощущению и против подмены объективной истины субъективными чувствами и представлениями. «Те его слова, – говорит Сократ о Протагоре, – что каким каждому что-то представляется, такого оно и есть, мне очень нравится. А вот началу этого изречения я удивляюсь: почему бы ему не сказать в начале своей «истины», что мера всех вещей – свинья, или кинокефал (буквально-собакоголовый, порода обезьян), или что-нибудь еще более нелепое среди, что имеет ощущения, чтобы тем пышнее и высокомернее было начало речи, доказывающей, что мы-то ему чуть ли не как богу дивимся за его мудрость, а он по разуму своему ничуть не выше головастика, не то что кого-либо из людей» (Платон. Теэтет, 161 d).

Сократ верно замечает, что подобный релятивизм истины, отрицание ее объективных и общезначимых критериев вообще лишает смысла всякие поиски истины и споры о ней.

В гносеологии(1) Сократ является рационалистом и диалектиком. Его диалектика, оттачиваясь в борьбе с софистами, раскрыла глубину соотношения относительной и абсолютной истины (пример см. в пункте сократовский переворот в философии). Разрабатывая диалектику относительной и абсолютной истины, Сократ тем самым утверждает ее объективность, т.е. само ее существование, поскольку объективность является сущностью истины. Истина – это адекватное объективное отражение действительности.

Софисты в гносеологии, на основе онтологического релятивизма разрабатывают релятивизм гносеологический, поскольку целью их риторики (греч. наука об ораторском искусстве) выступает доказательство субъективного интереса в качестве истины. Гносеологический релятивизм как позиция, заключался в том, что истина – это то, что выгодно субъекту. Именно поэтому софисты смогли поставить на поток обучение софистическим приемам.

Если бы относительность истины не была объективно присуща процессу познания, то интеллектуальное шулерство, чем, по сути, является софистика, было бы доступно только тем, кто обладает харизмой (грч. милость, божественный дар – исключительная одаренность, наделяющая человека в глазах других людей особенным авторитетом, мудростью, героизмом). Гносеологический релятивизм логично приводит софистов к агностицизму(2), поскольку абсолютизация относительности истины означает отрицание истины вообще. Об этом свидетельствует тезис старшего софиста Горгия, утверждающего, что ничто не существует, а если существует, то непознаваемо, а если познаваемо, то невыразимо. Фактически в этом тезисе выражены три позиции:

1) ничто не существует безотносительно к субъекту;

2) если существует, то непознаваемо – непосредственное выражение агностицизма;

3) если познаваемо, то невыразимо – это иррационализм.(3)

В этике столкновение Сократа и софистов было непосредственным. Сократ выступает как этический рационалист, нравственный просветитель и ходячая совесть Афин. Софисты в этике реализуют самоцель своего творчества: этический релятивизм. Это означает реализацию принципа: нравственно то, что мне выгодно. Онтологический и гносеологический релятивизм софистов – это фундамент и средство обоснования этического релятивизма. Таким образом, именно софисты сыграли в определенном смысле роль развратителей юношеских умов, в чем по иронии судьбы был обвинен и за что казнен Сократ.

4. Сократовский переворот в философии

В чем же состоял сократовский переворот? Для любой системы теоретического знания принципиальными выступают два вопроса:

1) что познавать – проблема предмета;

2) как познавать – проблема метода.

Соответственно необходимо выделить два аспекта сократовского переворота.

Переворот в области предмета заключается в том, что Сократ заявил: не дело философии заниматься проблемой первоначала и структурой бытия космоса, чем занимались досократики, за что их прозвали физиками и натурфилософами. Чем же должна заниматься философия? Человеком, утверждает Сократ. Но поскольку человек – существо многогранное, предметом философии объявляется душа человека – необразимое поле исследования. Предметом своей философии Сократ делает добродетели человеческой души.

Поэтому его философия получила название этического рационализма. Этического, поскольку добродетели являются сферой морали, изучаемой этикой. Почему рационализм? Потому что любая добродетель, по Сократу – это знания. Стало быть, главная причина безнравственности – это невежество. Хочешь быть нравственным – просвещайся.

Определив предмет философии, Сократ разработал и собственно философский метод, а именно – метод диалектики. Диалектика в исторически первом смысле слова – это искусство сократовской беседы, когда собеседники через противоположности приходят к истине. Искусство Сократа в широком смысле слова стало называться майевтика, что в переводе с древнегреческого означает «повивальное искусство». Сократ сам о себе говорил, что он, также как его мать, занимается повивальным искусством, но только помогает рождаться не младенцам, а истине. Сократ, действительно, является «повивальной бабкой» философии и науки, поскольку помог зародившейся в недрах натурфилософии науке отделиться от осознавшей свой собственный предмет и метод философии.

Майевтика как искусство Сократа в широком смысле включает три основных элемента:

1) диалектику как ядро сократовского искусства и как собственно философский метод;

2) наводящие вопросы и примеры как повивальные приемы;

3) иронию.

Диалектика для Сократа представляет собой философское искусство вести рассуждение. Она отличается от эристики – софистического метода спора. Эристик, отстаивая свою правоту, во что бы то ни стало возражает против иной точки зрения. Диалектик же тот, кто умеет ставить вопросы и давать ответы. Поэтому беседа как диалектический разбор вопроса предполагает взаимно согласованное, дружеское рассуждение собеседников. Спорщики препираются и затемняют предмет спора, беседующие же совместными усилиями стремятся к прояснению возникшей проблемы, причем сведующий и знающий помогает своему собеседнику на этом диалектическом пути познания.

Сократ не преподносил своих истин готовыми, но, считая, что только то знание – единственно прочно и ценно, которое добыто самим мыслящим субъектом, он заставлял своих собеседников принимать деятельное участие в установлении посылок, в выведении заключений, в проверке положений – словом, во всем логическом процессе аргументации. То был знаменитый его диалектический метод – метод перекрестных вопросов, ответов, возражений, поправок и пр. Ум человека, по мнению Сократа, чреват истинами, которые требуют лишь известного ухода, и – в крайнем случае, операции, чтобы явиться на свет Божий. Эти истины подобны младенцам, скрытым в чреве матери, и роль философа в том и состоит, чтобы помочь родительнице – разуму в ее родах. Оттого Сократ любил себя сравнивать с акушером, который помогает рожать другим, а диалектический метод был тем инструментом, при помощи которого он извлекал истины из умов своих собеседников. Ясно, поэтому, что он не мог выдвигать вперед своего собственного мнения: собеседник его должен был сам дойти до него, уподобляясь роженице. Оттого исходной точкой Сократа всегда почти служило общепринятое мнение по данному вопросу, которое затем, целым рядом проверок и поправок, постепенно изменялось так, чтобы охватить те или другие факты и, наконец, получить то содержание и ту форму, которых желал Сократ. Для иллюстрации приведем в кратком изложении из Ксенофонта один из наиболее характерных разговоров, который Сократ имел с молодым, но самоуверенным Евтидемом, собравшимся в политику.

Сократ: «Знаешь ли ты, достопочтимый Евтидем, что такое справедливость?»

Евтидем: «Конечно, знаю; кто ж не знает».

Сократ: «Можно ли считать обман, воровство делом справедливым?»

Евтидем: «Конечно, нет».

Сократ: «А если нужно обмануть врага, чтобы спасти отечество, будет ли это дело справедливым?

Тут уже Евтидем вынужден подумать и согласиться, что, пожалуй, обман врага с такой благой целью будет делом справедливым.

Сократ: «А если можно обмануть друга, допустим не сообщить ему какую-то трагическую весть, когда он и так расстроен? И может быть украсть у него орудие самоубийства, чтобы оно не было у него под рукой?»

Опять Евтидем вынужден призадуматься и согласиться, что, пожалуй, и обман друга с такой благой целью будет делом справедливым.

Таким образом, через ряд истин относительных, показывающих, что нельзя на какой-то вид поступков повесить раз и навсегда ярлык несправедливости, Сократ подводит Евтидема к самостоятельному выводу об абсолютном критерии справедливости: это то, что делается не во имя своекорыстной цели субъекта поступка, а во имя блага того, по отношению к кому совершается этот поступок.

Диалектический метод, таким образом, произвел целую революцию в приемах греческого мышления: истина перестала приниматься на веру, в силу ли окружающего ее авторитета или «горячего слова убеждения»; она стала объектом разумного понимания, требующим сознательной работы мысли, и покоилась на критически выработанных устоях.

Сократ дорожил согласием собеседника – ведь без этого нет беседы! – и умело добивался таких ответов, с которыми п видимости был согласен и сам. Но на какой-то стадии беседы оказывалось, что собеседник стал явно противоречить самому себе и это вопросы Сократа загнали его в тупик. Избранный путь исследования оказывался ложным, тогда сократовское согласие представало как расчетливое притворство. В действие вступал последний элемент сократовского метода (майевтики) – ирония. Этот элемент может вызвать недоумение, поскольку ирония воспринимается скорее как чья-то частная манера общения. Почему же у Сократа – это один из трех основополагающих элементов его искусства? Ирония (притворство) в повивальном искусстве Сократа имеет принципиальное значение в случае, если собеседник, как не старался Сократ, не мог сам дойти до истины, то Сократ не преподносил ему эту истину готовой. И когда разгоряченный собеседник возмущенно вопрошал Сократа: «А сам-то ты знаешь, о чем меня пытаешь?» – Сократ в ответ разводил руками и говорил, что и он не знает. Это воспринималось, как издевка. Сократ же поступал как мудрец, исходя из благих целей: он понимал, что если собеседнику преподнести готовый ответ, то это не станет достоянием его интеллекта. Если же мысль собеседника уже разбужена, то, глядишь, не сегодня, так завтра он сможет все-таки родить желанную истину, и это обогатит его.

Сократу претило всякое зазнайство, всякое бахвальство. Сам он любил повторять знаменитую формулу: «Все что я твердо знаю – это то, что я ничего не знаю!» Это положение наилучшим образом демонстрировало скромность и осторожность настоящего мыслителя, делающего первые шаги в направлении Истины. Однако находились люди, которые с потрясающей уверенностью оперировали сложнейшими понятиями, считали себя знатоками, специалистами. Поэтому, как только Сократ оказывался рядом с таким «специалистом», он тут же заводил с ним беседу, причем делал это в свойственной ему манере. Он робко подходил к «учителю» и «смиренно» обращался к нему за советом или просьбой что-либо объяснить. Причем сначала с деланным восхищением превозносил его опыт, мудрость и знание, в противовес своему якобы незнанию и невежеству. Как правило, собеседник поначалу ничего не замечал. Наигранное смирение приводило его в снисходительное благодушие, тем более «совет» представлялся совершенно пустячным: Сократ обычно прочил разъяснить ему значение того или иного слова, понятия. Однако по ходу «разъяснения», он просил «учителя» объяснить значение тех терминов, которые тот применял. Для нового объяснения «знатоку» приходилось напрягаться и пользоваться новыми понятиями, суть которых Сократ вновь просил разъяснить, и так далее. Вся эта процедура неизменно заканчивалась тем, что собеседник Сократа начинал противоречить сам себе и, в конце концов, оказывался в тупике. В этом и состоял знаменитый сократовский метод философствования, его диалектика – постепенно шаг за шагом, продвигаться по ступеням понятий и терминов к сути вещей. С помощью вопросов и ответов, уточнений и определений докапываться до понимания Истины. И если его собеседником был умный человек, то он мог вынести из беседы хороший урок на будущее, однако чаще всего, как известно, Сократа ругали и проклинали. Сократовская ирония чаще всего пополняла ряды недовольных им сограждан, потому что те тупиковые моменты, возникающие в беседах демонстрировало не только невежество того или иного собеседника, но и уязвляло их самолюбие, его самоуважение подвергалось испытанию, а насмешки и остроты стоящей вокруг толпы довершали остальное. Ненависть против философа вселялась в сердца людей, и эта ненависть не замед