Проблема исхождения в учении Прокла Диадоха
1. Методологическое обоснование исследования
2. Определение источников
3. Проблема исхождения в философии Прокла
3.1 Византийская империя в 3-5 в.в. н.э. и биография Прокла
3.2 Определение термина «pro>odov»
3.3 Проблема исхождения в «Первоосновах теологии» Прокла и шестая книга «Государства» Платона
3.4 Прокл и постановка «тематической проблемы»
3.5 Развитие науки и идея исхождения
3.6 Последовательность исхождения
3.7 Исхождение в контексте проблемы предела и беспредельного
3.8 Проблема исхождения в интерпретации В.С. Библера
Заключение
Список используемой литературы
Введение
Постановка проблемы исхождения в философии Прокла Диадоха, очевидно, не предполагает строгого ограничения исследования антиковедческими, историософскими и филологическими аспектами – хотя возможность перехода в эти области, без сомнения, всегда притягательна. Тем не менее, на сегодняшний день имеется множество работ, исследующих тексты Прокла именно при тщательной очищенности процесса проведения исследования от рефлексии; такой подход, однако, оказывается опасен возможностью неосознаваемого «вчитывания». Работа с текстом в таком случае рискует превратиться в исследование самого исследователя в его единичности. Прокл Диадох является фигурой первостепенной важности, поскольку творил на сопряжении эпох; именно в его работах происходит мировоззренческая трансформация, переход от античного миросозерцания к средневековому; именно в них следует искать ключ к пониманию античной и средневековой философии. Для современного же русского исследователя важность Прокла заключается в том, что он оказал влияние как на западную, так и на восточную мысль; понимание общих для русской и европейской метафизики основ может дать возможность сравнения, различения и поиска своего пути. Очевидно, что философия Прокла Диадоха современна постольку, поскольку оставляет – продолжает оставлять – блеклые следы и в России, в мировоззрении русского человека: эти следы ведут нас через С.Н. Булгакова, имяславцев и Нила Сорского прямиком к стенам древнего Киева. Не требуется доказательств того, насколько важную роль сыграла традиция апофатического богословия в русской культуре; понимая истоки этого учения, мы понимаем себя.
1. Методологическое обоснование исследования
История философии как наука должна опираться на текст – это требование роднит её с лингвистикой, филологией, языкознанием и литературоведением; и, в конечном счёте, все перечисленные науки имеют дело со сферой зафиксированных смыслов, по определению Поля Рикёра(1). При этом мы предполагаем, что литературовед и историк философии в равной степени ищут границу самого текста – а значит, занимаются определением изначального смысла. Проблема появляется тогда, когда мы акцентируем внимание на неоднородности смысла при его временной протяжённости – с одной стороны, - и неразрывной связи смысла со столь же изменчивым языком, привязкой последнего к тому или иному моменту времени, как и к данному носителю языка, его среде, географической области, в которой смысл себя обнаружил первоначально. Проблемы подобного рода особенно явно бросаются в глаза, когда мы исследуем текст-смысл, время создания которого отстоит от нас на несколько десятков веков. Временной барьер кажется ещё более непреодолимым, когда сбитый с толку историк философии обращается за помощью к гуманитарным или, - после неудачи – позитивным наукам, таким, как археология или даже эмпирическая психология. Во всех случаях «объективность» оказывается погребена под неопределённо большим количеством «культурных слоёв».
Вслед за Умберто Эко(2) и М.М. Бахтиным мы можем найти выход – пусть лишь по видимости заполняющий пустоту в методологическом обосновании - в понимании текста как группы «опорных столбов», и подвергнуть исследованию как данные «столбы» - слова, - так и пространство между ними – место, оставленное для читателя. Анализ «опор» при этом должен учитывать то, что, при очевидной данности их читателю, записанное слово есть «скованный» язык – который неравен себе в каждый момент времени – и речь, - индивидуальная, зависящая от «апперцептивного багажа» (понятие, разработанное И.Ф. Гербартом), рядов ассоциаций, и таинственным образом определяемая языком, в то же время формируя последний(3). Важно и то, что текст, написанный в определённый промежуток времени определённым автором в определённой стране, при этом, с течением времени приобретает «наслоения» - событие текста (со-бытие вневременной «оси» текста и наслоений-интерпретаций, влияния последних на развитие значений терминов и, наоборот, влияние интерпретаций на развитие специфической терминологии) обрастает смысловыми дополнениями и искажениями.
Наконец, сложность составляет и то, что текст, будучи зафиксирован определённым автором или коллективом авторов, с одной стороны, по всей видимости, лишь отчасти отражает мысль самого автора – поскольку «костяк», перенесённый на папирус, пергамент, воск или бумагу, в то же время отрывается от «апперцепционного багажа» автора. С другой стороны – и это обстоятельство чрезвычайно важно – событие текста предполагает внесённость в рамки другого события, уходящего ещё глубже корнями в историю мысли и культуры. (Джеральд Холтон обратил внимание на этот факт в работе «Тематический анализ науки»).
Существует потребность, таким образом, в выявлении «тематических вопросов», ответом на которые является исследуемый текст; но, при этом, для понимания текста, - и данное обстоятельство зачастую игнорируется исследователями – необходимо и понимание того, что в течение времени событие текста развивалось; это означает, в частности, изменение значения слов и неизбежное влияние «истории» слова на современного читателя. Применительно к данному исследованию, можно со всей уверенностью утверждать, что современный исследователь, вне зависимости от его желания, «вчитывает» смыслы, вложенные в понятия, которые использует Прокл Диадох, - сам «апперцепционный багаж», вкупе со знанием дальнейшего развития истории влияет на прочтение текста – и этот факт должен быть использован, без сомнения, на благо исследования. Мы должны признать, что разворачивание события текста – и даже отбор «наслоений» - происходит в соответствии с содержанием текста; зафиксированный ответ на «тематический вопрос» содержится в нём самом, а, значит, и в «отвечании» на него, протяжённом во времени, есть внутренняя необходимость или «вектор развёртывания». Можно сделать вывод, что проблематика, выраженная Проклом – применительно к данному исследованию – может и должна быть раскрыта только через обращение как к предшествующему периоду истории мысли для понимания «детерминативы» тематического вопроса, так и к последующему периоду развития проблематики. Таким образом, мы можем выделить 3 момента исследования:
1) Анализ эпохи создания текста и личности автора
2) Выделение основных проблем, стоящих перед автором текста и исследование истории их появления
3) Анализ внутренней логики текста с учётом предыдущих моментов.
В событии философии Прокла – видевшего в себе систематизатора учения «Божественного» Платона и оставившего массу комментариев к диалогам последнего – полнота принесена в жертву непротиворечивости. Поэтому исследователю, который оставил все претензии на постижение тайн метемпсихоза, необходимо выбрать основной текст, предполагая согласованность последнего с идеями, которые высказаны в дошедшем до нас корпусе сочинений в целом. При этом читатель, обречённый смотреть на эпоху написания текста лишь со стороны, вынужден либо бесплодно стараться «счистить» наслоения последующих эпох – совершая этот подвиг в среде, неизменно враждебной той, в которой был написан исходный текст, - либо принять в событие – со-бытие текста - все имевшие место прочтения и покорно пройти путь развития понятий и самого языка. Данное исследование призвано показать важность принятия во внимание второго варианта. В событии же философии Прокла, без сомнения, роль «opus magnum» - каким бы ироничным оттенком в данном контексте не наполнялось это выражение – играет трактат «Первоосновы теологии». Усмотреть доказательства этому можно если не по ссылкам, то по практически прямому цитированию этого сочинения, к примеру, предположительным учеником Прокла – автором, которого мы знаем под именем псевдо-Дионисия Ареопагита - а также Николаем Мефонским, богословом 12 века(4).
Также важнейшими источниками для исследования являются комментарии на платоновские «Парменид» и «Тимей» (последний, к сожалению, до сих пор не переведён на русский язык).
Среди вторичных источников следует отметить работы Стефана Герша по истории неоплатонизма (“Kinesis Akinetos”, “From Yamblichus to Eurigena”), Лукаса Сиорванеса (“Proclus: Neoplatonic Philosophy and science”), Дж. Уайттеккера и Дж. Риста. Огромное значение для изучения философии Прокла сыграло издание 5 номера ежегодника «ARHE», посвящённого анализу первых 33 теорем «Первооснов теологии», а также содержащему статьи С.И. Месяца, переводчика «Комментария к «Началам» Евклида». Итак, перейдём к первой части исследования, в которой мы укажем на некоторые тенденции, которые могли оказать влияние на формирование философии Прокла Диадоха.
3. Проблема исхождения в философии Прокла
3.1 Византийская империя в 3-5 в.в. н.э. и биография Прокла
Прокл Диадох родился, предположительно, в 410 (412 по гороскопу, приведённому Марином, учеником Прокла и его биографом(5)) году н.э. в Константинополе, политическом центре Византийской империи. Сразу после рождения, по сообщению Марина, Прокла увозят в Ксанф(6); затем, будучи юношей, он обучается в Александрии, крупном научном центре эпохи эллинизма(7). Там Прокл занимантся у Олимпиодора Старшего, а затем отправляется в Афины, где становится учеником Сириана и Плутарха, - глав Академии; позже он сам займёт их место. В определённый момент философ, спасаясь от недоброжелателей, вынужден на год уехать в Лидию, где подвергается влиянию халдеев и орфиков(8); Прокл перенимает малоазиатские религиозные обряды. Как сообщает Марин, Диадох афинской Академии поклонялся Матери Богов и «египетских недобрых дней остерегался усерднее, чем сами египтяне»(9). Вернувшись в Афины, Прокл обогащает религиозную составляющую обучения в Афинской Академии, - акцент на которую сделал ещё Ямвлих Халкидский – восточными элементами. По сообщению Суды(10), византийского энциклопедического словаря X века, Прокл, помимо множества комментариев к Гомеру, Гесиоду и Платону, а также трактатов по теологии, математике, геометрии и другим наукам, пишет 18 томов «против христиан». Итак, мы можем выделить 4 центра, в которых, в основном, формировалось мировоззрение и философия Прокла: это Константинополь (примерно до 430 года), Александрия, Афины и Лидия (названия городов, в которых побывал философ, не дошли до нас). Известно также, что за год отсутствия в Афинах Прокл, по пути в Лидию, совершает путешествие по Малой Азии.
Теперь приведём хронологию событий, которые могли оказать влияние на Прокла, а также важны для понимания его философии.
· 204 г. н.э. – рождение основоположника неоплатонической философии Плотина. Учитель Плотина – Аммоний Саккас, произведения которого до нас не дошли, также обучает Оригена, христианского богослова.
· 311 (313) г. н.э. – в правление императора Константина Великого был подписан Миланский эдикт
· 325 г. н.э. – Первый Вселенский собор проходит в Константинополе
· 330 г. н.э. – рождение Василия Великого, Одного из Отцов-Каппадокийцев; Известно, Василий Великий проходил обучение в Афинах, где общался с молодым императором Юлианом, позднее получившем прозвище «Отступник».
· 342-419 гг. н.э. – годы жизни Иеронима Стридонского, переводчика Библии на латынь
· 350 г. н.э.– Григорий Богослов, один из отцов - каппадокийцев, приезжает в Афины
· 354-430 гг. н.э. – годы жизни Аврелия Августина
· 361-363 гг. н.э. – время правления Юлиана Отступника, ненадолго восстановившего языческие культы в качестве официальной религии Византийской Империи
· V-VI вв. (до 532 г.) – примерное время жизни автора корпуса сочинений, приписываемого Дионисию Ареопагиту; вероятно, этот анонимный мыслитель слушал Прокла.
Для лучшего понимания эпохи мы приводим имена византийских императоров, на годы правления которых приходится деятельность Прокла Диадоха.
1) Феодосий II Малый (408-450 гг.) – при нём проводится 3 вселенский собор в Эфесе
2) Маркиан (450-457 гг.)
3) Лев I (457-474 гг.) – при нём проводится 4 Вселенский собор в Халкидоне
4) Зенон (474-491 гг.)(11)
Важно отметить, что в 527 году н.э., через 42 года после смерти Прокла в Афинах (485 г.) на византийский престол восходит император Юстиниан, при котором Византия достигает пика своего могущества. Таким образом, можно сделать ряд выводов, связанных с проблемой исхождения, основываясь на представлении об исторической эпохе и личности самого Прокла:
1) Проблема обоснования единого трансцендентного принципа не возникает лишь из логики произведений Прокла и вообще только греческой философии; несомненно, вопрос о трансцендентном принципе, возникнув в среде семитских народов, стал определяющим для культуры и мысли всего древнего мира; монизм был «темой» эпохи. Проблема, встающая перед исследователями творчества Прокла, может быть сформулирована так: каковы своеобразные черты концепции Единого и его исхождения у Прокла, и чем они могли быть обусловлены?
2) Несомненно, Прокл жил в «эпицентре» развивающегося христианства (Уайттеккер приводит сообщение об избитом христианами в Александрии между 415 и 450 г.г. приверженце традиционной религии Гиерокле(12); стоит напомнить, что в 430-440 Прокл проходит обучение именно в Александрии); на язык мыслителя влияли смысловые «примеси» раннего богословия. И, более того, можно предположить, что введение в доктрину учения о богах и опровержение концепции творения мира как свободного волеизъявления Божества, было вызвано необходимостью полемики с христианами.
3) Нельзя не принимать в расчёт при анализе философии Прокла его симпатии к теургии – явление, которое также можно рассматривать как стремление членов Академии отмежеваться от «новшеств» христианства, сохранить традиционные обычаи и мировоззрение. Нельзя также забывать, что саму надежду на возможность подобного противостояния мог дать интеллектуалам того времени император Юстиниан Отступник, совершивший попытку реставрации традиционных культов примерно за 70 лет до рождения Прокла.
4) Прокл творит на территории Византийской империи, в период «послевкусия» Римского государства - и за 50-70 лет до восшествия на престол Юстиниана, при котором начинается бурный расцвет византийской культуры и который символизирует укрепление единой имперской власти на обширной территории. Возможно, тема монизма, единого основания, обогатилась именно за счёт усиления империи; стоит напомнить, что через небольшой промежуток времени после смерти Прокла в христианском мире станет популярна идея «domi christiani» или единой христианской державы. Сознание того, что каждый житель ойкумены относится к одному государству, имеющему божественное покровительство, с лёгкостью могло вызвать склонность к монизму в философии.
3.2 Определение термина «pro>odov»
Разработку триадического принципа эманации принято приписывать Ямвлиху Халкидскому; развитие идеи мы встречаем у Прокла и Сириана. Сам термин «эманация», одним из моментов которой является исхождение – помимо пребывания и возвращения – происходит от латинского emanatio (manere ex aliqod) и вошёл в обиход с лёгкой руки латинских переводчиков; в оригинале у Прокла – как и у его предшественников, начиная с Ямвлиха – мы находим 2 термина, которые на русский язык переводятся словом «эманация». Это глагол ejpinao>mai (форма медиопассива от ejpina>w) и существительное hJ ajporjrJoh>; первое, согласно лексикону Лиддела-Скотта(13), означает «испускать эманации или оказывать влияние»; второе там же определено как происходящее от ajporjrJe>w (от «rJei~n ajpo< tino>v») – и, в конечном счёте, отсылает к понятию физического разлития (выраженному глаголом rJe>w)(14). Явно отличие, которое подчёркивает Прокл, пользуясь средствами языка, значений указанных слов от термина pro>odov. Последний в словаре Лиддела-Скотта переведён словом “procession”(15), происходящим от латинского выражения cado pro aliquo, буквально означающего «выпадать куда-либо». В греческом языке слово также происходит от слова «oJdo>v» и приставки pro, обозначающей направление движения «вперёд»; к последнему у Лиддела-Скотта среди значений также находим «русло реки»(16); при этом сам термин приобретает окрас, отличный от aporroe: если в первом случае акцент делается на процессе разлития, то во втором – на «маршруте» и направлении (противопоставление «разлития» «течению в определённом направлении»). Видно, что если в первых двух случаях подчёркивается момент пребывания эманирующего на каждой ступени - и уподобления потоку, не оставляющего на своём пути «непричастного» влаге – то во втором – определённость движения «маршрутом».
Близость русских выражений, используемых при переводе, может привести к путанице: «Выхождение за свои пределы», «разлитие», «эманация» и «исхождение» не столь явно разделены по объёму понятия в русском; тем не менее, для Прокла важно то, что эманация (ejpina>w, ajporjrJoh>) как процесс самовоспроизведения космоса, обладающий высшим онтологическим статусом, жёстко отделяется от процесса исхождения (proodov), который является лишь одним из трёх моментов эманации. Герш графически изображает процесс эманации, выделяя 4 стадии(17):
1) Самодостаточная сила «в начале пути» (du>namiv)*
2) Сила, теряющая самодостаточность в «конце пути»*
3) Сила, потерявшая самодостаточность «в начале пути»
4) Сила самодостаточная «в конце пути»
Только первые два пункта(18) – при вынесении за скобки моменты «конечного» пребывания – мы можем отнести собственно к процессу исхождения. Таким образом, мы видим, что проблема исхождения тесно связана с проблемой мощи (du>namiv). Для Герша, к примеру, «картографический» вопрос о пути du>namiv имеет первостепенное значение в рассмотрении вопроса об эманации. Тем не менее, его не занимает проблема внешней обусловленности концепции «силы», что, вне всяких сомнений, следует из установки на исследование внутренней логики Прокла без отсылки к процессу генезиса «рабочей концепции» силы, - который, очевидно, предшествовал написанию текстов. Итак, первостепенным вопросом, встающим на нашем пути, является вопрос о том, почему исхождение необходимо.
Теоремы 25-33 «Первооснов теологии» принято называть «изложением законов исхождения». Замечания и добавления мы находим в «Комментарии на Парменид»(19). Лосев в условном разбиении трактата на части снова не выделяет «законы», но в новом переводе С.В. Месяц это делает; ниже приводятся основные законы:
1. Всё совершенное (te>leion), подражая единому началу всего в целом, начинает порождать вещи, которое способно произвести. (El.Th., §25)
2. Всякая производящая причина иного, пребывая в самой себе, производит следующее за ней и последующее. (El.Th., §26)
3. Всё производящее производит вторичное из-за совершенства и преизбытка силы. (El. Th., §27)
4. Всё производящее даёт существование подобному себе прежде, чем неподобному. (El.Th., §28)
Прокл неоднократно подчёркивает (El.Th., §25), что причиной исхождения является «преизбыточность» Единого; оно есть то, что необходимо должно рождать по своей сути; при этом важно определить в общих чертах, что именно Прокл понимает под Единым и вкратце проследить путь развития этого понятия; в качестве отправного пункта мы возьмём шестую книгу «Государства» Платона; необходимость такого шага станет ясна из последующего хода изложения.
3.3 Проблема исхождения в «Первоосновах теологии» Прокла и шестая книга «Государства» Платона
Уточним: для Платона не существует эманации как таковой, без сомнения, – но нам важно понять, как из платоновской мысли могла развиться прокловская концепция эманации; при этом мы будем стараться удерживать наше внимание на проблеме исхождения. Итак, в конце 6 книги диалога «Государство» Платон выстраивает «иерархию» сущего (509d-511e)(20). Платон самого начала проводит линию между умопостигаемым и зримым; при этом он, конечно же, не выстраивает жёсткое противопоставление, свойственное, например, для ранних христианских «философских» школ, которые также основывались на платоновской доктрине: задача, которую ставит перед собой философ – не разделение, но понимание в единстве или, как позже выразит эту мысль Гегель, преодоление дуализма. И главная сложность такого преодоления заключается как раз в невозможности вернуться к изначальному единству: самым лёгким путём к возвращению было бы овладение искусством «вырезания» из разума самого озадачивающего нас понятия «идея». Поэтому Платон выделяет два «рода» сущего: умопостигаемое и зримое; в зримом же выделяются образы и тени – самая низшая ступень, - вместе с «живыми существами, всеми видами растений, а также всем тем, что изготовляется»(21), которые Платон помещает чуть «выше». Третья ступень есть раздел умопостигаемого, который душа вынуждена искать на основании предпосылок»(22) (которые мы находим в первых двух «разделах»); наконец, на четвёртой ступени душа «отыскивает, восходя от предпосылки к началу, такой предпосылки не имеющему»(23). Само Благо, о котором в данном «своде» умалчивается, вероятно, вынесено за пределы сущего – и этот момент, как кажется, мы находим и у Прокла; Единое как идея идеального не может иметь никакого отношения ко многому. Платона, тем не менее, отнюдь не мучает тот метафизический комплекс «многого мира», который обуславливает выбор Проклом «иерархической» модели; платоновское сущее, как кажется, не стремится компенсировать свою конечность – что в большей мере верно для сущего по Проклу. Вслед за Жильсоном отметим особенность сущего в платоновском космосе: «Каждая вещь есть именно как эта вещь, а следовательно, вообще есть, лишь единожды. Но в то же время она существует бессчётное множество раз как нечто отличное от того, что она не есть, т. е. просто не существует». Вещь, тем не менее, существует как эта вещь; платоновское сущее сохраняет своё индивидуальное бытие и не-быть для него не означает «быть в определённом ином»; красота платоновской мысли раскрывается во вслушивании в акценты. Платоновская вещь несёт ответственность за своё бытие или небытие (которые в конечном счёте сливаются в «определённом» наличествовании), в то время как для Прокла степень конечности вещи определяется её положением в иерархии сущего и удалённости от гаранта бытия; её благо вынесено скорее вне её, нежели может быть найдено в ней. Мы, тем не менее, испытываем некоторое недоумение по поводу того, что же Платон и Прокл имеют в виду под «благом».
Благо для Платона тождественно истине; благо вещи есть то, что вещь есть поистине; одновременно вещь есть или присутствует только в силу того, что она имеет свою истину. Тени и образы, помещённые Платоном на нижнюю ступень «лестницы сущего» имеют свою истину по большей части в ином – в предмете-субъекте отражения; беспредпосылочное, в противовес тому, в максимальной степени самодостаточно, поскольку имеет минимальное количество «копий» или причастности ко многому; однако бытие Платона можно определить как бытие-для-своей-истины (поскольку именно в смысле сущности мы должны, скорее, понимать благо в этом случае), в то время как для Прокла на первый план выходит парадоксальное стремление за свои пределы в поисках блага (можно определить такой режим бытия как бытие-к-своей-истине). Вещи Прокла грозят распасться постольку, поскольку сущностноопределяющий принцип в них в то же самое время оказывается творческим принципом, то есть природой порождения содержания – в таком виде мы встречаем у Прокла тенденцию к снятию противоречия единого и многого. У последнего мы сталкиваемся с глубочайшим осознанием факта неразрывности многого и единого в контексте порождающей природы последнего: быть причастным к бытию значит обладать стремлением к порождению многого, и, при этом, на каждой новой ступени, всё более удалённой от принципа сохранения единства, порождающая природа всё более преобладает над природой сохранения самотождественности. «Иерархия» Прокла совсем недалека от позиции разделения существования и бытия, на первый план в ней выступает не конституирование вещью самой себя и удерживание себя в своей истине, но акцент ставится на проблеме наличествования космоса в его тотальности – или на самом процессе последовательного выведения многого из единого основания. Для Платона сама вещь, причастная к той или иной идее, удерживает своё множественное содержание – сама - уже в силу своей причастности к идее или истинному бытию; философия Прокла представляет собой новый этап в истории мысли, обозначенный более пристальным вниманием к единому. Закономерно то, что само высшее Единое при таком более тщательном исследовании в своей «чистоте» от многого всё более трансцендируется от мира множественности и проблема порождения этого мира встаёт всё острее. Платон не нуждается так остро в проведении линии между содержанием вещи и её всеобщей природой; диалектика единого и многого в «Пармениде» показывает, что сам Платон, отдавая себе отчёт в неразделимости формы и содержания, отмечает тем временем и удивительный факт того, что, поскольку мы имеем понятия единого и многого, то оба они должны были прежде дать себя мышлению, - и для этого действительно быть.
Итак, мы предположили, что «иерархия» Прокла представляет собой следствие из развития проблемы, которую сам Платон ещё не ставит таким образом, поскольку для него ещё не столь очевидной является проблема жёсткого отделения Единого и многого. Сущее в платоновском космосе предстаёт как более или менее самостоятельное, которому присуще бытие постольку, поскольку оно является сущим, тогда как для Прокла затруднением становится как раз совмещение рождающего и со-единенного в вещи (то есть творческого иного и материи, сущность которой заключена в названии); сущее, разворачивающее своё бытие во многом ином, стремится к иному единому и именно таким способом Прокл вводит в свою метафизику «единую основу» или предел стремления. Творческий абсолют должен, с одной стороны, иметь множественность своих проявлений и, с другой, необходимо имеет в этой множественности свою истину; иными словами, его благо «замкнуто» на нём.
Итак, В «Первоосновах теологии», как кажется, наиболее отчётливый комментарий к понятию возвращения, которое, имеет очевидную связь с концепцией исхождения, мы встречаем в 31 параграфе: «..В самом деле, если оно эманирует и не возвращается к причине этой эманации, оно не может стремиться к причине <…> но ведь всё стремится к благу и достигает его через ближайшую к себе причину. Поэтому и каждая вещь стремится к собственной причине. Ведь от чего бытие для каждой вещи, от того и благо; а от чего благо, к тому прежде всего и стремление, а к чему прежде всего стремление, к тому и возвращение».(24) Следующий, 32 параграф добавляет: «Всякое возвращающееся возвращается через подобие…»(25). Что имеется в виду под «благом», которое имеет решающее значение для возвращения в качестве «цели», в данном отрывке? Прежде всего этот термин отсылает нас к параграфу 40 «Первооснов», в которых Прокл разделяет понятия «благо» и «первичное» и приписывает возможность возвращения только второму, поскольку абсолютное единство блага не допускает никакой возможности внутренней дифференциации – даже с самим собой, - которая потребовалась бы для того, чтобы определить Благо как субъект эманации и как её предмет. Для того чтобы сохранить простоту Блага, Прокл вводит понятие «самобытного», которое допускает раздвоенность, будучи не самим благом, но лишь причастным к нему, - раздвоенность самодовлеющего возможна благодаря тому, что оно уже не одно, то есть в нём присутствует многое, пусть и в минимальной степени. Возвращение направлено на самобытное – именно в нём мы находим «подходящее» сочетание единого и многого, которое допускает причастность к себе, будучи вторым – то есть, имея момент множественности; мы признаём, что само «первичное», будучи простым, не таково и исключает к себе всякую причастность.
В 110 параграфе мы находим утверждение, дополняющее параграф 31: по мере удаления от первичного, сущее «рассыпается», усиливая в себе момент множественности, и утрачивает сходство с Единым(26). Это означает потерю рождающей способности, так же как и «со-единённости». Именно поэтому необходимо есть последний член ряда, который имеет свою истину всецело вне себя самого и есть только в другом; не вызывает сомнений то, он не может стать чистым бытием постольку, поскольку порождён Единым и имеет сущностью своей сущности бытие. Этот предельный член, будучи, тем не менее, порождённым Единым и содержа в себе принцип единства, имеет своё единство в том, что находится в ряду над ним или выше к Благу: по мере усиления с сущем момента множественности, в нём преобладает момент единства. Однако без введения иерархии степеней соединённости – которая при первом приближении в самом деле вызывает лишь вопросы – Проклу не объяснить происхождение зла; менее соединённая вещь имеет свою истину в ином (вспомним здесь тени и отражения из 6ой книги «Государства»). Если сущее Платона, как кажется, само несёт ответственность за своё несовершенное стремление к выхождению из своих границ, то для Прокла очевидна проблема необходимости теодицеи. Если мы принимаем, что некоторое сущее, имея место в бытии, стремится «покиуть» бытие, то мы неизбежно приходим к выводу о несовершенстве самого бытия. Прокл выстраивает схему теодицеи, которая затем была использована Церковью при полемике с манихеями и пелагианцами, выводя принцип материи или множественности из единого основания с целью устранить дуализм единого и многого (или указать на то, что мысль не есть нечто чуждое бытию, и форма с содержанием в ней неразделимы(27)); однако при попытке сделать это, Прокл ещё более обращает внимание на различие того и другого и тем самым увеличивает пропасть между ними, утверждая трансцендентность Блага. При этом, отводя материи «нижнее» место в иерархии и вынося благо за пределы последней, Прокл, как указывает С.В. Месяц со ссылкой на переведённый недавно трактат «О самостоятельном существовании зла»(28), признаёт онтологический статус материи, обосновывая однородность космоса и науку, претендующую на его познание.
Для того чтобы понять, как могла возникнуть проблема возвращения к трансцендентному благу и «разлития» последнего, нам нужно осознать проблему исхождения и возвращения как имманентную по отношению к проблеме Единого.
3.4 Прокл и постановка «тематической проблемы»
Итак, в центре нашего анализа проблемы исхождения – Единое. Рассмотрим мыслительный процесс, в ходе которого понятие Единого получило те очертания, в которых его мы находим у Прокла и обратимся за помощью к Этьену Жильсону(29). По Жильсону, впервые обращение к единому бытию как к абсолюту мы встречаем у Парменида: его он первый, кто обнаружил в сущем ту самую субстанцию, опору, не данную непосредственно – эта опора есть бытие, единое и неподвижное. Впервые в истории мысли Парменид указал на то, что все вещи пронизаны прежде всего их бытием; при этом бытие Парменида не есть существование, конечно же. «Однако решение, предложенное Парменидом, оказалось шире самой проблемы»(30) - проблемы основания. Бытие Парменида, по Жильсону, есть утверждение «себе тождественности всюду»(31), которое исключает всякую возможность изменения: оно означало бы переход от одного «режима себя» в другой, не тождественный первому. В то же время Жильсон справедливо указывает на то, что решение фундаментальной философской проблемы Платона содержит парменидовское – точку соприкосновения мы можем найти в той части «философской поэмы», где речь идёт о знании и мнении: Парменид указал на то, что есть лишь бытие, которое не может претерпевать изменения (причину мы указали выше) и, одновременно, обратил внимание и на факт изменчивости космоса. В «поэме» мы встречаем манифестацию того, что в сущем, очевидно претерпевающим изменения, есть то, что делает это сущее сущим, и что в принципе не может заключать в себе изменчивости. Основание изменяющегося мира не может само изменяться, в то же время необходимо присутствуя в изменяющемся - именно на это удивительное свойство космоса обратил внимание Парменид, сделав отсюда вывод о непригодности изменчивого к мышлению. Мысль есть раскрытие сущности самой вещи при том, что сущность вещи уже дана в ней; и сущность есть именно то, что есть, - постольку, поскольку она явно не претерпевает изменений. Сущность вещи и есть неизменное в вещи, которое совпадает с её бытием.
В.В. Бибихин как-то заметил, что Гераклит и Парменид – это «два конца одной палки»; то есть что, по сути, их позиция – это одна фундаментальная позиция, выраженная по-разному и Платоном отчётливо сформулированная. И действительно: единое бытие Парменида есть со-единённое; в монолитном бытии заметны «переливы» изменчивого сущего – которое не даёт «единой» мысли опору.
На ту же способность вещей менять «обличье», сохраняя свою сущность, обращает внимание Гераклит. Гераклитовский поток, вмещающий в себя становящееся многое(32), - единый поток, - и парменидовское бытие есть одно и то же: по-разному расставлены акценты. Для обоих философов бытие есть бытие многого, имеющего основание в моменте устойчивости. Важно то, что ни для Гераклита с его «логосом», ни для Парменида невозможно отдельное существование многого. Теперь для нас важны 2 фрагмента из поэмы Парменида: «ибо мыслить – то же, что быть»(33) и «Ибо без бытия, о котором её извлекают, мысли тебе не найти»(34). Речь идёт о совпадении бытия и мышления – мы пишем это не только лишь с целью отослать к Гегелю и его последователям. Речь идёт о том, что мысль о предмете – как об определённом предмете, наделённым набором свойств – с одной стороны, - и устойчиво сохраняющем эти качества в своём единстве, возможна только потому, что сам этот предмет имеет в себе неподвижное бытие – и притом это бытие относится именно к этому предмету, будучи одновременно «однородным». А значит, бытие предмета – то есть его сущность, не дающая ему провалиться в небытийную «инаковость», - есть его бытие, которое также и мыслится как «это», «определённое» и, при этом, всеобщее. Это означает, что определённость предмета не привносится человеком в вещь извне её, но что вещь сама дала себя мысли как определённая в силу принципа определённости, присущего ей