Практика действий режимов в интерпретации представителей интеллектуальной элиты Ближнего Востока

Практика действий режимов в интерпретации представителей интеллектуальной элиты Ближнего Востока

демократизация арабский восток

Говоря о сегодняшней ситуации в сфере демократизации в странах Северной Африки М.А. Аль-Хармаси, в частности, подчеркивал: «Ни одно из правительств Магриба от Рабата до Триполи не смогло добиться решения постоянно бросавших им вызовы задач: большей экономической эффективности, с одной стороны, и политического обновления, c другой.

Ситуация стала еще более сложной, когда магрибинские государства перешли к реализации стратегии экономической открытости, направленной на поиск выхода из тупика прежнего экономического руководства, а также удовлетворение запросов все более сплачивавшихся сил, выступавших под лозунгами политического протеста и требовавших расширения ограниченных возможностей собственной инициативы, о чем им велеречиво говорили местные правительства». Однако, в равной мере слова тунисского исследователя могли бы быть отнесены и к широкому кругу арабских азиатских стран от Ирака и Сирии до государств зоны Персидского залива и Аравийского полуострова.

Арабское региональное сообщество действительно стояло перед проблемой достижения более высокой производительности труда, повышения эффективности национального производства, в огромной степени, зависящие от уровня подготовки местной рабочей силы, включая и освоение передовой технологии Запада. Государство должно было изменить, – и оно, вне сомнения, стремилось это сделать, – собственный сложившийся ранее образ.

Точка зрения, высказываемая в этой связи М.А. Аль-Хармаси, вновь обращала на себя внимание. Он считал, анализируя положение, прежде всего, в североафриканском регионе, что в глазах своих граждан магрибинские государства в постколониальную эпоху играли двойную роль. Они были «силой, направлявшей развитие в сторону обретения странами региона внутринационального единства и солидарности», и, одновременно, «единственным центром экономического патернализма в отношении собственных граждан». Однако, чем более далекой историей становилось время борьбы за обретение национальной независимости, тем менее значимым становился прежний образ странового государства. Субъективная сторона этой проблемы становилась тем более значимой, что нерешенность задач быстрого хозяйственного возрождения порождала серьезные трудности в реальной жизни этих государств. В зависимости от политической терминологии той или иной арабской страны, содержание проблемы конкретизировалось с помощью понятия «национального примирения» («аль–уифак аль–ватаний» или «аль–мусаляха аль–ватанийя»).

Понимание значимости вновь возникавшей ситуации не было привилегией умеренных либералов в странах Арабского Востока, к которым, без сомнения, относится и М.А. Аль-Хармаси. Во многом с ним согласны и радикально-либеральные круги интеллектуальной арабской элиты, группирующиеся вокруг бейрутского журнала «Аль–Мустакбаль аль–Арабий». Ими были экономическая стагнация и, как ее следствие, все больший отход граждан магрибинских государств от традиции ориентации на государство как инструмент поддержки их экономической деятельности. И вновь его слова могли быть с полным основанием применены и к государствам арабской Азии.

Трансформация образа государства и изменение его функций, связанных, прежде всего, с той ролью, которую оно традиционно играло в экономической жизни общества, были связаны, в конечном итоге, с новой стратегией экономической открытости. Речь более не шла о том, что решение экономических задач продолжало бы оставаться исключительной прерогативой государственного аппарата. Во многом, они перекладывались на плечи самих граждан. Преодоление экономической стагнации требовало вложения как национального, так и иностранного капитала в народное хозяйство. Ради осуществления этой задачи требовалось всеобъемлющее поощрение частной инициативы. В силу этого, страновое государство превращалось в орудие «национального примирения», идея которого, в зависимости, начиная со второй половины 70-х – начала 80-х гг. во все большей мере начинала реализовываться в различных странах арабского мира.

Происходящие в «отсталых обществах», – а к ним представители арабских левых политологических кругов относят и общества арабских стран, – изменения не могут быть успешными, если их осуществление развивается стихийно, без жесткого государственного вмешательства в этот процесс. «Господствующее в социальной и классовой сфере этих обществ положение не способствует применению по отношению к ним обычных модернизационных подходов, – отмечал один из участников симпозиума, организованного журналом «Аль-Мустакбаль аль-Арабий». Границы между классами и социальными группами в этих обществах достаточно размыты и взаимопроникаемы. В условиях полной отсталости отношения между этими классами и группами становятся крайне сложными. Роль классов и социальных групп в общественно-политической жизни своих стран в значительной мере ослабевает. Трансформировать эти общества может лишь авангард».

Конечно, здесь сразу же возникал вопрос о сущности этого авангарда. Тем не менее, принципиально важно то, что леволиберальные интеллигенты нисколько не сомневались в том, что вопросы, связанные с изменением и государственной экономической политики, и трансформацией самого образа государства в эпоху проведения в жизнь курса «открытых дверей» не могут быть задачами самой интеллигенции. Ее представители, конечно, должны быть «проповедниками необходимости социально-экономических изменений», но в своей практической деятельности они руководствуются «положениями той или иной идейно-политической школы, ... которые чаще всего выступают продолжением тех или иных идейных течений, господствующих или господствовавших в различных странах Западной и Восточной Европы», мало пригодных к условиям «стран третьего мира». Авангардом должны быть другие, и здесь предпочтение отдается или армии, в отношении которой называются обычные в таком случае характеристики (дисциплина, внутренняя сплоченность офицерского корпуса и т.п.), или авторитарные консерваторы, связанные с давней традицией господства и управления той или иной страной. Позиция левых либералов, по сути дела, выступает как благословение тех начинаний, которые реализуются армейской верхушкой Сирии или Туниса, а также монархическим истеблишментом Иордании или Марокко.

Точка зрения левых либералов, не всегда совпадает с идеями М. Дж. Аль-Ансари. Разумеется, она, что естественно, не всегда идентична положениям, чаще всего прагматичными и приземленными, М.А. Аль-Хармаси. Речь, в частности, идет о постановке вопроса причин неизбежного искажения норм демократии в арабском мире, среди которых левые политологи указывали на тесную зависимость экономических структур Арабского Востока от экономики развитых государств Запада и необходимость поддержания военного паритета между арабскими странами и Израилем. Идея исторического противоборства между двумя противостоящими друг другу на Ближнем Востоке национализмами для левых либералов все еще притягательна. Однако, умеренных и левых политологов объединяло главное. И те, и другие видели коренную причину сохранения ведущей роли государства в развитии экономики, значимости его усилий по мобилизации общества на осуществлении задач модернизации и, в силу этих причин, в проведении им курса на ограничение демократических норм в общественно-политической жизни арабских стран, прежде всего, в несовместимости устремлений различных социальных групп. «Противоречивые и несправедливые социальные отношения, господствующие в большинстве страновых государств арабского отечества, постоянно приводят к тому, политическая практика действия, вне зависимости от того, под какими лозунгами она претворяется в жизнь, включая и лозунги демократии, всегда лишена какой–либо связи с подлинной демократией». Отсюда М.Дж. Аль-Ансари делал естественный вывод о неизбежности постоянного и мощного государственного вмешательства в жизнь общества. При этом, он считал, что если практика действий различных социальных групп «несправедлива», то и действия государства должны быть «антидемократичны».

Это единомыслие тем более принципиально, что левые либералы в арабском мире, как и их умеренные коллеги, считают, что, – конечно, при этом используется не всегда совпадающая терминология, – «народные массы арабского отечества осознанно идут на отказ от претворения в жизнь какой–либо формы позитивного политического действия». Быть может, это замечание Х. Насера наиболее важно.

Станет ли реальностью арабского мира тот путь его модернизации, который сегодня ассоциируется с экономическим либерализмом и политикой «открытых дверей»? Вне зависимости от общей оценки этого пути, диктуемой теми или иными политическими и идейными пристрастиями, он выглядит сегодня как потенциально наиболее рациональный и способный действительно переломить негативные последствия хозяйственного застоя и социальной деградации. Это впечатление возникало, прежде всего, потому, что прошлые варианты социально–экономического развития предстают полностью исчерпанными. Конечно, реальные итоги осуществления курса на экономическую либерализацию, как в странах Магриба, так и арабской Азии будут продемонстрированы только по истечении определенного времени. Трудности реализации этого курса в стране, которая никогда не отказывалась от следования в русле политики экономического либерализма, – речь идет о Ливане, – достаточно четко осознаются не только левыми, но и умеренными арабскими политологами. Но, вместе с тем, суть проблемы заключалась не только в этом.

Государство не могло не учитывать встающие на пути осуществления им курса экономической открытости трудности, источником которых выступают факторы реального развития арабского мира. Существующие в его пределах государственные образования все еще далеки от того, чтобы рассматриваться в качестве действительных «государств-наций». Впрочем, арабские политологи чаще всего и не считают своей обязанностью содействовать их становлению в таком качестве. Неразвитость социальной структуры в рамках этих образований не могла игнорироваться существующими страновыми государствами. Более того, естественные хозяйственные отношения, пробивавшие себе дорогу даже во времена если не абсолютного, то достаточно широкого огосударствления экономической жизни, должны в сегодняшней ситуации, открывающей путь к реализации частной инициативы, стать источником достатка, обогащения и, в силу этого, повышения социального престижа определенных социальных групп и слоев общества.

Такого рода процессы не могут оказаться безболезненными. Они уже сегодня угрожают потрясениями политического характера, возможностью реализации регионалистских форм сепаратизма, взрывами межконфессиональных и этнических конфликтов и антагонизмов. Это прекрасно понимают как левые, так и умеренные арабские либералы, говорящие о том, что «группы исламского действия призывают к проведению в жизнь стратегии революционной борьбы против правящих режимов, рассматриваемых с позиций этих групп в качестве нелегитимных и безбожных». Для либеральных политологов умеренного толка использование исламистами понятий «народ» и «наследие», интерпретируемых в фундаменталистской политической речи как полностью совпадающих, кажется особенно опасным явлением. Высказывания подобного рода не могут не быть соотнесены с точкой зрения левых о «негативизме» политической практики народных масс.

Возникающая ситуация не может не рассматриваться как показательная. Идет ли речь о том, что «арабо-мусульманский мир представляет собой очевидное исключение из общемирового правила движения к демократии»? Отвечая на этот вопрос, А. Аль-Азме считает в принципе неправомочной такую постановку проблемы. Арабский мир, как и, в целом, мировое сообщество, движется по пути все большего усвоения практики использования демократических норм в сфере экономических отношений, а также в области общественно–политической практики, включая и взаимоотношения между государством и личностью. Тем не менее, в случае арабского мира это движение не может не обладать ярко выраженными чертами региональной и, в определенной мере, страновой специфики. На этом положении следовало бы остановиться подробнее.

Конечно, демократические процессы представляют собой сегодня реальность во многих странах Арабского Востока. Мусульманская цивилизационная матрица смогла обнаружить в себе достаточное число граней, находящих определенное соответствие их аналогам среди норм западной демократии. Их использование позволяет решить те проблемы, которые в относительно отдаленном прошлом казались неразрешимыми. Речь, в частности, идет об институте аш-шура (консультаций), становящимся основой для возникновения систем представительной власти на всем протяжении ареала проживания как арабских, так и мусульманских народов. Разумеется, эволюция этих систем, как и иных современных демократических институтов, становится, в этой связи, тесно связанной с необходимостью постоянного обращения к религиозной догматике для ее легитимизации. Или, пользуясь словами одного из цитировавшихся исследователей, «ислам должен постоянно выступать в качестве символического источника оправдания или подтверждения значимости того или иного института государства, а также той или иной нормы общественного поведения».

Возникающее, в силу этого, положение не может, конечно, однозначно рассматриваться как полностью позитивное или абсолютно негативное. Разумеется, следование курсом постоянной религиозной легитимизации того или иного новшества в жизни государства и общества создает немало трудностей. Наиболее значительной среди них становится, видимо, внимательный подход к позициям мусульманских улемов, в задачу которых и входит оправдание укореняемых в сфере общественно-политической жизни той или иной страны арабского мира нововведений. Но не только это создает дополнительные трудности. Все тот же подход требует, по сути дела, формирования подобия христианскому корпусу священников, которые, более того, должны становиться частью государственного аппарата. Возникающее в этой связи противоречие религиозной традиции уже приводило к вспышке фундаменталистских настроений, против которых государство было вынуждено прибегать к использованию открытой силы. Вместе с тем, такого рода пути внедрения демократических начал, – вне сомнения, рассчитанные на длительность их применения, – заранее исключает обвинения в «деспотическом» навязывании арабскому миру ценностей и практики иной, исторически воспринимаемой на Арабском Востоке как противостоящей ему цивилизации. В свою очередь, изживание этого восприятия в немалой степени будет зависеть от того, как будет разворачиваться идущий ныне диалог религиозных деятелей христианства и ислама как в регионально-страновых рамках, так и во всемирном масштабе.

Тем не менее, развитие процесса демократизации в арабском мире проходит в формах, которые достаточно далеки от того, чтобы рассматриваться в качестве либеральных. Это обстоятельство достаточно давно стало предметом дискуссий в арабском мире, в том числе и в кругах интеллектуальной арабской элиты. Высказываемые в этой связи точки зрения относительно того, почему этот процесс приводит к возникновению феномена «нелиберальной демократии», при всем их разнообразии отталкиваются, тем не менее, от положений «неопатриархальности», сформулированных американским историком и политологом арабского происхождения Х. Шараби. Эти положения моли бы быть резюмированы следующим образом.

Арабский мир социально гетерогенен. Основой социальных отношений на Арабском Востоке, как и основой социальной организации в этом регионе выступают семья, род, племя, религия или конфессия. Социальные отношения в регионе построены на базе авторитаризма. Иными словами, господство, насилие и методы управления, характерные для поведения патриархального отца в его отношениях с детьми, – все это вступает в качестве основных принципов межчеловеческих взаимоотношений как на уровне ячейки общества – семьи, так и на уровне всеобщего управления – государства. Иные варианты общественных связей и контактов, базирующиеся на принципах взаимодействия, взаимного признания и равноправия, на Арабском Востоке или не существуют, или находятся в зачаточной состоянии. Общественная жизнь в значительной степени определяется распространением живучих стереотипов, порождающих чувство замкнутости в социальном отношении и веру в потусторонние силы. Осознание многообразия окружающего мира едва лишь начинает реализовывать себя. Наконец, это резко ощутимый традиционализм социального поведения, в основе которого лежит следование устоявшимся обычаям, а не спонтанность, созидание и творчество.

Для Х. Шараби и абсолютного большинства арабских ученых, исследователей и, в целом, представителей интеллектуальной элиты все сказанное выше представляет собой достаточно существенные причины, определяющие возникновение феномена «нелиберальной демократии». Тем не менее, действительное существование этих причин вовсе не становится поводом для пессимизма. «Нелиберальная демократия», реализуемая авторитарным страновым государством представляет собой, видимо, «историческую случайность общемировой закономерности движения по пути демократической эволюции».

В этих словах немало реализма. Тем не менее, для подтверждения их возможной правоты необходимо реалистически объяснить сущность процессов, которые происходят сегодня в общественно-политической жизни отдельных стран Арабского Востока.

Трудности становления демократии западного типа в странах Арабского Востока определяются, в первую очередь, тем, что в основе развития этого региона лежала отличная от мира Запада цивилизационная матрица ислама. Арабский мир вплоть до начала европейской экспансии на его территорию не создал каких-либо форм государственности, которые в своей основе были бы идентичны ее западным аналогам. Более того, как вытекает из положений, высказываемых многими представителями политологической науки, европейская экспансия становилась едва ли не основной причиной, искажавшей эволюцию нынешних арабских стран. Главным здесь становилась невозможность для арабского мира выработать окрашенные собственной цивилизационной спецификой нормы государственной и общественно-политической жизни.

Тем не менее, европейская экспансия и период колониального господства в истории арабского мира содействовали становлению на его территории «страновых государств», являющихся в настоящее время реальностью его геополитической структуры. Вне сомнения, новый тип государственности и методы его управления содействовали тому, что некоторые нормы западной демократии становились, в той или иной мере, достоянием местной общественно–политической жизни. Однако, способы их «деспотического» внедрения в ткань арабского общества, как и сохранившаяся в регионе специфика общественной структуры содействовали тому, что в реальной практике жизни местных государств и обществ превалировали старые уровни лояльности. При этом, лояльность граждан страновых государств в отношении этих политических образований оказывалась значительно менее существенной, чем лояльность регионального, конфессионального или земляческого типа, продолжавшая играть ведущую роль в отношениях между членами общественной структуры той или иной арабской страны.

Приход к власти в ряде арабских государств представителей «революционной демократии», а также в целом значительное усиление тенденции модернизации, базирующейся на националистических и социальных принципах, на всем протяжении арабского мира ставили вопрос о внесении перемен в традиционное соотношение уровней лояльности. Роль приоритетной в структуре этих уровней должна была занять лояльность по отношению к государству. Однако, методы осуществления этой цели и формировавшийся на их основе образ государственного организма, представавшего перед его гражданами как символ борьбы за национальное освобождение и, в этой связи, как сила общенационального сплочения и солидарности, а также как ведущий руководитель их экономической деятельности, с течением времени оказывались все менее эффективными и притягательными.

Конец 70-х – начало 80-х гг. знаменовали собой время решительного поворота государственных структур арабского региона к проведению политики экономической открытости и либерализма в сфере хозяйственных и общественных отношений. Этот курс менял и образ государства, становившегося, прежде всего, инструментом достижения «национального примирения». Государство отнюдь не отказывалось от собственного активного участия в проведении курса «открытых дверей». Ради него, оно все так же ограничивало возможности демократического развития. Государство, говоря о демократии, оставалось на позициях демократии «нелиберального» типа.

Тем не менее, это обстоятельство не становилось предметом жесткой критики со стороны представителей интеллектуальной элиты Арабского Востока. Для них речь шла о невозможности иных путей, адекватно обеспечивающих экономическую модернизацию и трансформацию в сфере социальных отношений. «Нелиберальная демократия» и ее орудие – авторитарное государство становились, по мнению ведущих политологов, социологов и историков арабского мира, частью специфического движения составляющих его стран к усвоению западных демократических норм и, в конечном итоге, формированию гражданского общества.

Литература

1. Аль-Ансари М.Дж. цит. произв., стр. 180-182.

2. Насер Х., цит. произв., стр. 47-51.

3. Sharabi H. Neopatriarchy: A Theory of Distorted Change in Arab Society. N.-Y., 1988.