Герменевтические традиции

Содержание

1. Герменевтический круг

2. Герменевтическая философия науки

3. Смысл и понимание в коммуникации

библиографический список

1. Герменевтический круг

Данное понятие выражает ту существенную особенность процесса понимания, которая связана с его циклическим характером. Герменевтический круг был известен уже античной риторике, а также патристике. Так, согласно Августину, для понимания Священного писания необходимо в него верить, но для веры необходимо его понимание. Различные модификации герменевтического круга связаны с осознанием взаимообусловленности объяснения и интерпретации, с одной стороны, и понимания – с другой. Для того, чтобы нечто понять, его необходимо объяснить, и наоборот.

Изначально герменевтический круг разрабатывается как круг целого и части: целое следует понимать исходя из частного, а последнее – исходя из первого. Это правило было выработано античной риторикой, а герменевтика Нового времени перенесла его на искусство понимания. Уже Ф. Шлейермахер применил риторически-герменевтическое правило – «части становятся понятными благодаря целому, а целое – исходя из частей» – к внутреннему миру «Я» как понимающего. Так, например, слово – часть относительно предложения, предложение – часть относительно текста, текст – часть относительно творческого наследия данного автора и т.д. Следовательно, смысл отдельного всегда вытекает только из взаимосвязи и, тем самым, в конечном счете – из целого.

Шлейермахер применяет этот принцип к психологическому пониманию, считая, что каждую мыслительную структуру можно понять лишь как момент целостной жизни данного человека. Он, таким образом, выделяет психологическую сторону герменевтического круга: текст есть фрагмент целостной душевной жизни некоторой личности, и понимание части и целого здесь также взаимно опосредовано. Свою герменевтику он основывал на понятии индивидуальности. Согласно Шлейермахеру, «понимание – это всегда самодвижение в таком круге, в силу чего столь существенным является возврат от целого к частям и наоборот. В довершение ко всему подобный круг постоянно расширяется». Таким образом, смысл текста раскрывается только в этом, «взад-вперед» кругового движения между целым и частями. В таком же движении мы учимся понимать чужое мнение, чужой язык, чужое прошлое и т.д. Заслугу Шлейермахера Гадамер видит в том, что он в процессе понимания постоянно употребляет «прием полярного диалектического описания», выводя данный прием из древнего принципа целого и частей и включает предмет (текст, язык и т.п.) во все более широкие взаимосвязи.

Рассматривая индивидуальность как «тайну, которую невозможно до конца разгадать», Шлейермахер считал герменевтику не «механической сноровкой», а искусством. Он полагал, что понимание должно быть доведено до такой степени завершенности, как великое произведение искусства. Герменевтическое движение по кругу (а точнее – по спирали) необходимо потому, что ничто истолковываемое не может быть понято за один раз – даже при понимании текста на родном языке.

Таким образом, Шлейермахер рассматривает понимание как круговое движение, которое происходит «туда и обратно» в пределах текста и снимается в его законченном понимании. Последнее оказывается, по его мнению, возможным только тогда, когда мы полностью переносимся в душевное состояние автора и уже с этой точки зрения разрешаем все «загадки и странности», встречающиеся в тексте.

Впоследствии В. Дильтей, присоединяясь к этой концепции и развивая идеи Шлейермахера, переносит на исторический мир то, что издавна служило основным принципом всякой интерпретации текстов, а именно, что текст должен быть понят из него самого. Дильтей считал, что понимание текста как «объективизации жизни» творческого индивида возможно при условии понимания духовного мира соответствующей эпохи, что, в свою очередь, предполагает понимание оставленных этой эпохой «объективации жизни».

Достоинство концепции Дильтея – универсальное расширение герменевтического метода: «Подобно взаимосвязи текста, структурная взаимосвязь жизни определена отношением целого и частей. Каждая часть выражает некоторую сторону жизни, то есть имеет значение для целого, а собственное значение части определяется на основе целого». Тем самым давно известный способ интерпретации текста был перенесен на реальную жизнь и оказался верным в отношении взаимосвязи ее явлений. А верным данный способ здесь является на том основании, что в жизни (как и в тексте) предполагается единство значений, которое выражается во всех ее частях.

Если Дильтей расширил герменевтику до органона наук о духе, то М. Хайдеггер предпринял выведение круговой структуры понимания из темпоральности бытия. В его философии герменевтический круг связывается не с формальными условиями понимания как метода познания, а с онтологическими его условиями как основного определения человеческого существования. Поскольку герменевтический круг выражает взаимообусловленность истолкования бытия человеком и человеческого самоистолкования, постольку задача герменевтики состоит не в размыкании герменевтического круга, а в том, чтобы в него войти.

Как пишет Гадамер, «суть хайдеггеровской герменевтической рефлексии сводится не к тому, что мы сталкиваемся здесь с логическим кругом, а скорее к тому, что этот круг имеет онтологический позитивный смысл». Задачу герменевтики Хайдеггер видел в том, чтобы в разработке ее понятий «научная тема гарантировалась самими фактами». Он подчеркивал, что всякое правильное истолкование должно отрешиться от произвола озарений к ограниченности чисто «мыслительных привычек» и сосредоточить внимание на самих фактах, руководствоваться сутью дела. Например, для филолога в качестве таковых выступают осмысленные тексты, которые, в свою очередь, говорят о фактах.

Как видим, Хайдеггер требует реализации в процессе понимания принципа объективности, ибо у него «речь идет о том, чтобы придерживаться фактов вопреки всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого толкователя и сбивают его с верного пути». Чтобы этого не произошло, тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет «набрасывание смысла», т.е. разрабатывает «предварительный набросок», который подвергается непрерывному пересмотру при дальнейшем углублении в смысл текста. Этот «набросок» и есть предмнение, предпонимание – важнейшее герменевтическое понятие, о котором речь шла выше.

Проанализировав проблему герменевтического круга, Хайдеггер по словам Гадамера, показал, что понять нечто можно лишь благодаря заранее имеющимся относительно него предположениям, а не когда оно предстоит нам как что-то абсолютно загадочное. Определяя вклад Хайдеггера в разработку данной проблемы, Гадамер в статье «О круге понимания» отмечает, что тонкость хайдеггеровской герменевтической мысли состоит не столько в доказательстве наличия круга, сколько в обосновании онтологически позитивного смысла, присущего кругу.

Согласно Хайдеггеру, текст всегда необходимо читать с известными ожиданиями в направлении того или иного смысла. При этом предварительная проекция смысла, несомненно, постоянно пересматривается в зависимости от того, что получается при дальнейшем вникании в смысл. Кроме того, рядом друг с другом могут существовать соперничающие проекции смысла, пока не установится более или менее однозначное единство смысла. Таким образом, «толкование начинается с предварительных понятий, которые со временем заменяются более адекватными понятиями, – вот это непрестанное проецирование, пробрасывание смысла, составляющее смысловое движение понимания и истолкования, и есть процесс, который описывает Хайдеггер».

Он обращает внимание на то, что те предмнения, которые не оправданы самой сутью дела, представляют собой источник заблуждений. А это значит, что понимание должно постоянно заботиться о том, чтобы разрабатывать верные, адекватные самой «сути дела» проекции смысла. При этом важно, чтобы сознание, во-первых, с самого начала понимания было восприимчиво к «инаковости текста», а во-вторых, осознавало свою собственную предвзятость, оберегало себя от «произвольных внушений». Чтобы быть таким, т.е. объективным, сознание должно пройти школу герменевтики. Только пройдя эту школу, оно будет в состоянии выполнить важнейшее герменевтическое требование. А именно: «методически руководимому пониманию придется не просто реализовать предвосхищаемое им, но и осознавать свои предвосхищения, чтобы контролировать их и благодаря этому обрести верное понимание, исходя из самой сути дела. Это и имеет в виду Хайдеггер».

Он, таким образом, осознает, что понимание текста всегда предопределено забегающим вперед движением предпонимания. Тем самым герменевтический круг у Хайдеггера получает, как отмечает Гадамер, совершенно новое значение. Круг целого и части, лежащий в основе любого понимания, у него является по смыслу содержательным, а не формальным.

Гадамер считает хайдеггеровское описание и экзистенциальное обоснование герменевтического круга решительным поворотом от формального понимания к содержательному, считающемуся с «конкретностью исторического сознания». Преодолевая рамки формального отношения частного и общего, «Хайдеггер описывает круг так, что предвосхищающее движение предпонимания постоянно определяет понимание текста. ...Круг понимания, таким образом, вообще не является “методологическим” кругом, он описывает онтологический структурный момент понимания».

Хайдеггеровский круг целого и части, таким образом, описывает понимание как взаимодействие двух движений – традиции и истолкования. Понятым, по его мнению, является лишь то, что действительно представляет собой законченное смысловое единство. Развивая идеи Хайдеггера, Гадамер отмечает, что рассматриваемое герменевтическое правило («целое надлежит понимать на основании отдельного, а отдельное – на основании целого») «берет начало в античной риторике; герменевтика Нового времени перенесла его из области ораторского искусства на искусство понимания. В обоих случаях перед нами круг. Части определяются целым и в свою очередь определяют целое: благодаря этому эксплицитно понятным становится то предвосхищение смысла, которым разумелось целое».

Как и Хайдеггер, Гадамер также озабочен прежде всего обоснованием онтологических предпосылок понимания. При этом он стремится связать принятое наукой понятие объективности с требованием историчности понимания. Хайдеггеровскую «соль герменевтики фактичности» Гадамер конкретизирует «историческим пониманием». Исходя из того, что процесс понимания постоянно переходит от целого к части и обратно к целому, он пишет: «Задача состоит в том, чтобы концентрическими кругами расширять единство понятого смысла. Соответствие всех частностей целому суть критерий правильности понимания. Отсутствие такого соответствия означает неверность понимания». Лишь в пределах целого и может совершаться понимание. При этом вопрос применения правил, которыми руководствуются в «критико-текстологических изысканиях» неотделим от содержательного понимания текста.

2. Герменевтическая философия науки

Герменевтическая философия науки сохраняет достаточно тесную преемственность по отношению к воззрениям Хайдеггера, тем не менее, многие акценты расставляются существенно по-другому. Для Гадамера, лидера современной герменевтики, абсолютно не характерны какие-либо выпады в адрес науки, ее значимость не ставится под сомнение. Но ей и не поются дифирамбы. Основополагающая мысль Гадамера состоит в том, что несостоятельно изолирование науки от философии, высшей формой которой является герменевтика. Но если так, то «... вся наука включает в себя герменевтический компонент». Следует отметить, что главный труд Гадамера «Истина и метод» дал повод для сомнений, отрицания сопряженности герменевтики с ясным и четким методом, наводил на мысль о ее чуждости науке. Но когда герменевтика была подвергнута критике со стороны таких выдающихся философов, как Ю. Хабермас, К.-О. Апель, Г. Альберт, Гадамер прореагировал на нее незамедлительно: «Если оценивать мою работу в рамках философии нашего столетия, то нужно как раз исходить из того, что я пытался примирить философию с наукой... Это, конечно, принуждает к тому, чтобы перешагнуть ограниченный горизонт научно-технического учения о методе».

Гадамер издает сборник «Герменевтика и наука», в котором научную часть (и честь) герменевтики защищают А.Н. Уайтхед, П. Рикер, М. По-лани, не уступающие в известности упомянутым выше философам. Как выяснилось, многие из аргументов Гадамера были плохо поняты его оппонентами, герменевтика не находится в натянутых отношениях с наукой и не сторонится ее. Более того, именно герменевтика позволяет дать далеко нестандартную интерпретацию содержания науки, ее жизненной значимости в том числе. Именно в этой связи вполне правомерно введение представления о герменевтической философии науки (сам Гадамер под философией науки имеет в виду работы аналитиков).

Напомним основные положения герменевтики – это первостепенное внимание к человеческой коммуникации, реализующейся в среде языка; движение в герменевтическом круге как интерпретация, позволяющая расширить горизонты понимания; диалектика вопросов и ответов, реализуемая в диалоге; единство понимания и его применения, т.е. практики. Если все эти моменты присутствуют в ярком виде и не подавлены искусственно, то налицо герменевтика как философия. В противном случае уровень герменевтического содержания в жизнедеятельности человека понижается, но не настолько, чтобы пропало само это содержание. Для герменевтика наука, равно как и любое другое предприятие человека, всегда герменевтична; вопрос в том, насколько она герменевтична.

Современная герменевтика – высокоинтеллектуальное занятие, нельзя удовлетворяться ее расхожим пониманием. Рассуждают, например, таким образом: человек, в отличие от камня, нам не чужд, он поддается пониманию, а камень нет, ибо с ним нельзя составить разговор. Физика как несостоявшийся разговор с камнями негерменевтична, юриспруденция, наоборот, герменевтична. Такого рода рассуждения с позиций герменевтики крайне поверхностны. Результат физических экспериментов – это своеобразный текст, который нуждается в интерпретации не меньше, чем текст Библии или законодательства. Понимание в первую очередь относится не к сознанию другого человека, а к положению дел. Всякое положение дел есть текст. Предметом наук является нечто такое, к чему принадлежит человек. В этом отношении нет разницы между науками.

Гадамер поэтому правильно утверждает, что «в “моральных науках” не обнаруживается никакого следа чего-нибудь другого, чего нет в “правильных” науках». Понимание есть везде, где присутствует хотя бы один человек. Если бы физика как наука обходилась без людей, то она была бы негерменевтичной. Но поскольку физика создана людьми, то она есть форма, разновидность понимания и, следовательно, герменевтична. Деление наук на экспериментальные и герменевтические несостоятельно, ибо и экспериментальные науки являются герменевтическими.

Не выдерживает критики и старогерменевтическое дильтеевское положение о том, что методом наук о природе является объяснение, а понимание – прерогатива наук о духе. Объяснение – то же понимание, которое реализуется как выведение из имеющихся истин ранее неизвестных истин. Понимание как феномен шире объяснения, оно содержит и объяснение, и то, что выходит за его границы, например дискуссию.

Герменевтика должна видеть за присвоением некоторым наукам пышного эпитета «понимающие» («понимающая» социология, «понимающая» психология и т.п.) известную двусмысленность. С одной стороны, эпитет «понимающая» указывает на герменевтическое содержание науки. С другой стороны, нет таких наук, которые являются «непонимающими».

Итак, с герменевтических позиций наука – это существенная, но не единственная часть герменевтического опыта. Понимающими глазами смотрит образованный герменевтик на все науки, любые научные новации ему представляются герменевтическим предприятием. Витгенштейновские языковые игры одобряются, но при условии достижения ими жизненней непосредственности герменевтического опыта. Для герменевтика и язык, и игра, а следовательно, и языковая игра – важнейшие компоненты герменевтического опыта. Ничего удивительного не увидит герменевтик и в куновских научных революциях. Но они будут охарактеризованы не как смена образцовых наук, а как смена глобальных интерпретаций. Герменевтик толкует о конфликте не теорий, а интерпретаций. Герменевтик прекрасно обходится герменевтической философией науки. В других концепциях науки он не признает ничего содержательного сверх того, что ему доступно.

Обращает на себя внимание скупость герменевтика в оценке достоинств науки. Создается даже впечатление, что он предпочитает философский и обыденный опыт научному. Между тем все три опыта являются, по определению, герменевтическими. Какие обстоятельства вынуждают герменевтика быть сдержанным в оценке достоинств науки? Возможно ли их устранение в интересах будущего науки? В какой степени уместен фирменный рецепт герменевтиков: хотите избавиться от ограниченности науки, превращайте ее в герменевтическую философию?

Герменевтики, на наш взгляд, не поступаясь принципами, вполне могли бы признать за наукой важнейшую практическую значимость. Признание актуальности герменевтического применения науки согласуется с герменевтическими интуициями. Ведущие герменевтики допускают возможность наук, построенных герменевтически, и не критикуют их. Может быть, при более детальном рассмотрении герменевтикам удалось бы увидеть богатое герменевтическое содержание и в тех принципах науки, которые им не нравятся?

Анализ герменевтических учений показывает, что для них характерно особенно настороженное отношение к феномену теории. Для герменевтика научные факты – это больше чем факты, это события в рамках обширного жизненного опыта человека. События единичны, и их понимание осуществляется в медиуме языка. С этих позиций теория представляет собой жесткий языковый каркас, который грубо натягивается на мир единичных событий и который навязывает ему объективизм законов. Отсюда законофобия, теорияфобия, методофобия, столь распространенные среди ортодоксов от герменевтики. Между тем герменевтика, по определению, должна описывать «то, что есть». Не видно никаких оснований не включать с соблюдением всех правил философской и научной осторожности в это есть и теории, и их методы. Нет оснований выводить теории и методы науки из-под огня герменевтической критики, но и нет оснований подвергать их уничтожающей критике.

Герменевтики слишком часто уподобляют язык континууму, где, по определению, властвует непрерывность. В действительности же в сфере языка много прерывностей, именно это обстоятельство регистрируется своеобразием как науки в целом, так и отдельных наук. Герменевтики справедливо подчеркивают необходимость перехода от языка науки к языку философии и обыденному языку. Такие переходы расширяют перспективу герменевтического опыта, но не умаляют достоинства науки. Наука хороша уже тем, что она есть важнейший компонент опыта человека. Нельзя ей ставить в вину то обстоятельство, что она не охватывает собой весь универсум герменевтического опыта. Герменевтики, что приходится констатировать не без сожаления, порой сами представляют достоинства герменевтической философии науки в неадекватном виде. Герменевтическая философия науки – вполне состоявшееся философское и научное направление. Она позволяет оценить феномен науки с ранее неизвестных позиций, требует очень обстоятельного, можно сказать, бережного отношения к научным фактам (событиям), поиска их максимально адекватного языкового воплощения, тщательного развертывания герменевтического опыта за счет диалектики вопросов и ответов, налаживания диалога между учеными и диалога ученых с не-учеными, развития искусства интерпретаций (а интерпретация – это всегда посредничество, тот или иной переход, совершаемый в рамках герменевтического опыта), расширения горизонтов науки, критического отношения к сциентизму. Против этих требований трудно что-либо возразить, а отказ от них был бы данью анахронизму.

С методологической точки зрения специфика любой науки зависит от двух важнейших моментов: предмета науки и методов его исследования. Причем второй момент обусловлен первым, так как своеобразие предмета накладывает отпечаток на метод исследования. В гуманитарных науках специфическим предметом исследования, отличающим их как от естественных наук, так и от общественных, являются специфические знаковые системы, которые можно условно назвать текстами. Тогда гуманитарное познание является вторичным отражением действительности. Можно считать, что отражение действительности в них опосредовано текстами. Точное определение понятия «текст» – задача довольно сложная и не имеет решающего значения при общем методологическом подходе. Существенно выявить лишь важнейшие характеристики текстов.

Одной из таких характеристик является знаковая природа текстов. Знаки в них связаны между собой определенными отношениями. Поверхностная структура знаков выступает как внешняя данность и воспринимается непосредственно при помощи органов чувств.

Из знаковой природы текстов следует вторая их особенность, заключающаяся в том, что они являются носителями информации. Эта особенность служит гносеологической предпосылкой специфической герменевтической концепции в области методологии гуманитарных наук. Герменевтика нужна там, где существует непонимание. Если смысл как бы «скрыт» от субъекта познания, то его надо дешифровать, понять, усвоить, истолковать, интерпретировать. Все эти понятия могут быть синтезированы в общую методологическую категорию «понимание», которая в гуманитарных науках приобретает особое методологическое звучание: на первый план здесь выдвигаются интерпретационные методы получения знания. Именно они в большинстве случаев обеспечивают прирост знания в области гуманитарных наук, но в то же время перед исследователями возникают сложнейшие проблемы обоснования истинности гуманитарных теорий и их методологического обеспечения.

Поскольку постижение, усвоение смысла текста являются процедурами, качественно отличными от объяснения природных и общественных закономерностей и явлений, постольку в методологии гуманитарных наук должна занять соответствующее место новая категория – категория понимания. Но соотношение между объяснением и пониманием должно быть диалектическим.

Герменевтический методологический стандарт характеризуется особенностями, среди которых прежде всего следует назвать принятие дихотомии естественных наук и наук о духе (гуманитарных наук). Так как предметной основой гуманитарных наук является текст, то мощным средством анализа гуманитарных явлений выступает язык. Во многих герменевтических концепциях язык объявляется средоточием всех гуманитарных проблем. И более того, слово выполняет культурологическую функцию, представая в качестве системообразующего элемента культуры. Именно здесь находится центральный пункт, главное звено герменевтической методологии гуманитарных наук. Если слово есть принцип культуры, то принципы анализа слова должны быть последовательно распространены на анализ культуры. Следующей особенностью герменевтического методологического стандарта является его диалоговый характер: диалогический характер гуманитарного познания становится критерием различения гуманитарных (диалоговая форма знания) и естественных (монологическая форма знания) наук.

Еще одним свойством герменевтического методологического стандарта является разделение областей специфически знакового содержания (объективный смысл текста) и психологических моментов, оправдывающих принцип лучшего понимания, который выполним, скорее, как целевая установка, нежели как реально достижимый идеал. Текст обладает свойствами чувственно воспринимаемых объектов, но чтобы его понять, следует учесть, что он связан со смыслом и значением. Вещественные компоненты текста мы воспринимаем, идеальную сторону текста понимаем. Субъективные намерения автора, его психологические характеристики и его внутренний мир, зависящий от образования, увлечений, религиозности, воспитания, принадлежности к определенному классу или сословию, системы архетипов коллективных бессознательных представлений, материальных условий его жизни, составляют тот фон, который оказывает существенное влияние на смысл текста. Он является внелингвистическим контекстом, в котором, в частности, и выделяются указанные моменты. В современной герменевтике понимание с методологической точки зрения является не психологической, а семантической и общефилософской категорией. Его нужно отличать от эмпатии. Отождествление понимания с психологически нагруженными актами характерно для ранних методологических концепций в герменевтике. В них понимание автора было пониманием не в обычном смысле, так как в этом случае мы объект понимания не интерпретируем (а всякое понимание связано с интерпретацией), а «проникаем» в него, «эмпатируем», «симпатически» (не интеллектуально) сопереживаем, не постигаем смысл, а вживаемся во внутренний мир. Личность автора дана нам не как знаково-символическая структура, а как явление одного порядка с родовой сущностью человека. Методологически здесь применяется прием объяснения. Поэтому использование, например, Шлейермахером понятия «психологическая интерпретация» с точки зрения современной методологии означает использование объясняющих методов (в данном случае психологических) в герменевтическом исследовании.

Учет внелингвистических факторов, мотивационных установок, бессознательных моментов, социокультурных факторов при реконструкции субъективных условий, в которых складывался объективный смысл текста, является необходимым моментом гуманитарного познания и специфицирует структуру предпонимания.

Основным средством наделения смыслом непонятных знаково-символических конструкций является интерпретация, которая представляет собой достаточно свободный творческий акт. Вследствие этого герменевтический методологический стандарт характеризуется терпимостью к множественности результатов интерпретации. Интерпретация и понимание текстов обеспечиваются особыми методологическими средствами: герменевтическим кругом, вопросно-ответными методиками, контекстным методом, специальными логическими средствами, семиотическими и психологическими приемами.

3. Смысл и понимание в коммуникации

Теоретическое мышление не так давно обратило внимание на коммуникацию как на нечто отдельное от теоретического мышления, то есть как на объект научного исследования. В самом деле, как может быть коммуникация объектом, если она возникает по воле субъектов, среди которых присутствует и претендующий на обладание теоретическим мышлением исследователь.

«Смысл» является основным в решении проблемы понимания. Это многогранное явление, а не только синоним значения языковых выражений. Смыслы обнаруживаются и в материальных ценностях (имеется в виду культура), и в умственной деятельности человека, в частности, в его коммуникациях.

Процессы смыслообразования происходят в сфере культуры и находят свое выражение в языке. Вслед за М. Хайдеггером под смыслом необходимо иметь в виду «к чему» и «ради чего» всякого поступка, поведения, свершения, т.е. у смысла есть направленность, точнее, он сам есть направленность к конечной цели, какому-то концу чего-либо.

В коммуникации смыслы содержатся в том, к чему мы аппелируем в беседе. Смысл – это не только слово, текст, но и то, что окружает нас. Отсюда вытекают цели коммуникации: познавательная, побудительная, экспрессивная. Распространение или приобретение новых знаний, стимулирование людей к действиям, выражение эмоций – все это мы и называем смыслами. Но для начала коммуникации нужно смыслы воплотить в содержании коммуникационного сообщения, т.е. придать им овеществленный вид. Для завершения коммуникации тот, кто получил сообщение (реципиент), должен понять его, распредметить и включить смыслы в свою индивидуальную память. Смыслы могут иметь форму материальных, культурных ценностей, например картины, оружие, древние жилища, посуда и т.д.). В них также воплощены знания и умения человека.

Формирование новых смыслов появляется в результате взаимодействия между текстом и интерпретатором, поскольку понимание – это подключение к смыслам человеческой деятельности, это способ овладеть смыслами.

Два мыслительных процесса – познание и коммуникация – основываются на понимании. Познавательное понимание включает в себя причинно-следственные связи, устройства машины, мотивы поведения человека, особенности сложившейся ситуации. Коммуникационное понимание – это понимание сообщения.

Познавательное понимание – предмет изучения гносеологии (теории познавания), а коммуникационное понимание со времен античности изучается герменевтикой.

Коммуникационное понимание может иметь три формы:

− коммуникационное познание – реципиент получает новое для него знание; коммуникационное понимание сливается с познавательным;

− коммуникационное восприятие – реципиент, получивший сообщение, не постигает его глубинный смысл, ограничиваясь (к примеру, текст басни понят, а мораль ее уразуметь не удалось);

− псевдокоммуникация – реципиент запоминает, повторяет, переписывает отдельные слова или фразы, не понимая даже поверхностного смысла сообщения; нет движения смыслов, а есть лишь движение материальной оболочки знаков.

Коммуникационное познание является творческимпознавательным актом, потому что реципиент не только осознает поверхностный и глубинный смыслы сообщения, но и оценивает их с точки зрения этического долженствования и прагматической пользы. Глубокое понимание включает сопереживание. Нужно не только узнать знаки и уяснить поверхностный и глубинный смыслы сообщения, но также открыть и пережить то эмоциональное состояние, которое владело автором в процессе творчества.

Коммуникационное познание находится на уровне «невероятности» понимания людьми друг друга. Невероятно то, что один индивид вообще понимает то, что подразумевает другой, так как имеет место автономия и индивидуализация их сознания. Понимание смысла возможно только в связи с контекстом, но в качестве такового поначалу выступает лишь содержание собственной памяти. Невероятность коммуникации есть невероятность ее успеха. Даже если коммуникация будет понята, то это еще не означает, что она будет принята. Принятие коммуникации в качестве предпосылки своего поведения можно считать действием в соответствии с указаниями или переживаниями, мыслями и другими когнитивными явлениями, основанными на допущении о том, что определенная информация соответствует действительности. Проблему понимания усугубляет еще и тот факт, что оно всегда сопровождается «приписыванием смысла» со стороны реципиента. Так, Шлейермахер выдвинул принцип, в соответствии с которым целью герменевтики является понимание текста и его автора лучше, чем сам автор понимал себя и свое собственное творение.

Принцип «лучшего понимания». Современный исследователь должен знать лучше мир автора и его текст, т.е. получается ситуация «суперпонимания». При выдвижении этого принципа Шлейермахер глубокого обоснования не давал, однако А.А. Потебня описал его так: «Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать то, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постичь идею его произведения..., сущность, сила такого произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя».

В этом принципе явно просматривается рациональное зерно, которое заключается в том, что человек, живущий в определенном обществе, многое в своей деятельности воспринимает бессознательно. Возьмем, к примеру, такую обыденную вещь, как пользование естественным языком. Механизмы владения родным языком у нас бессознательные. Конечно, когда-то в процессе воспитания в семье, в школе они осваивались сознательно, изучались фонетика, лексика, грамматика. Но пользование родным языком происходит, как правило, бессознательно. Мы совершенно свободно можем производить языковые выражения, а другие люди, их воспринимая, не испытывают затруднений в их понимании. Механизмы владения языком действуют в течение жизни у человека бессознательно. Исследователь же, будучи отделенным от мира автора многочисленными барьерами, не способствующими пониманию, поставлен в совершенно иные условия. Он не может бессознательно, например, пользоваться древним языком, он должен его освоить сознательно, равно как и многие другие моменты, которые были для автора бессознательными, для исследователя должны стать чисто рациональными, сознательными. Поэтому он может знать больше, чем автор, причем не только относительно языка, но и относительно культуры, традиций и многого другого, о чем человек в своей жизни даже не задумывается. Момент наличия бессознательного в творчестве автора привел к возникновению в XX в. новых направлений, например направления, соединившего в себе идеи герменевтики и психоанализа.

Коммуникация как информационно-смысловое взаимодействие обязана обеспечивать не только передачу информации, но и трансляцию смысла, то есть того, что является исключительно индивидуальным достоянием и, в принципе, трансляции не поддается. Можно предположить, что вместо смысла передается симулякр (Ж. Бодрийяр), а точнее симулякр смысла, который порождает уже новый индивидуальный смысл у коммуниканта.

С точки зрения Бодрийяра, современная культура – это культура знаков. Все, с чем мы сегодня сталкиваемся, так или иначе касается значений, многое связано со стремительным развитием средств массовой коммуникации и при этом влияет на нашу повседневную жизнь, процессы урбанизации и возросшую мобильность населения. «Констатация такого положения вещей служит отправным пунктом для Бодрийяра: наша жизнь сегодня – это беспрерывная циркуляция знаков о том, что произошло в мире (знаки новостей); какое впечатление вы хотите произвести на окружающих (знаки самого себя); какое положение в обществе вы занимаете (знаки статуса и уважения); какую функцию выполняет данное здание (архитектурные знаки); какие существуют эстетические предпочтения (афиши, сервировка, реклама) и т.д.». Надо иметь в виду, что знак-cимулякр в такой коммуникации не просто вырожденная копия, а форма, в которой помимо подобия оригинала находится сила, отрицающая и оригинал и копию, и модель и репродукцию. Массовое производство коммуникаций (индустрия коммуникаций) является одновременно массовым производством симулякров. Это стало особенно заметно в конце второго тысячелетия.

Таким образом, можно утверждать, что современная действительность в массовом количестве вырабатывает самодостаточные, независимые от прообразов симулякры, формируя из них жизненную среду современного человека.

Симулятивная реальность имеет все признаки виртуальной реальности, то есть она является порожденной, актуальной, автономной, интерактивной. Симулятивная реальность способна порождать симулятивные реальности следующего уровня, она может как виртуализироваться, так и девиртуализироваться. И, главное, симулятивная реальность является виртуальной реальностью для той, которая ее породила. Следовательно, именно реальность подобий объектов детерминирует реальность самих объектов, а не наоборот.

Отсюда возникает ряд специфических методологических проблем. В