Традиции поэтического авангарда 1910-х гг. в русской рок-поэзии

Изучение поэтического авангарда – актуальная тема в литературоведении. Одной из причин является то, что литературный авангард в течение достаточно долгого времени находился за рамками литературоведческих интересов. Основные исследования русского авангарда появляются преимущественно в течение последних нескольких десятилетий, при этом наблюдается широкий спектр точек зрения. Н.С. Сироткин, оговаривая предпосылки возникновения и бытования авангардной культуры, отмечает: «По традиции относительно русского искусства под «авангардом» обычно понимается, прежде всего, творчество художников – М. Ларионова и Н. Гончаровой, П. Филонова, К. Малевича, В. Татлина и других, а в литературе – главным образом творчество поэтов-футуристов» (А. Крученых, Д. Бурлюка, В. Хлебникова В. Каменского, В. Маяковского и др.).

Но, так или иначе, рамки литературного авангарда традиционно определяются творчеством футуристов. В своём исследовании мы обращаемся к творчеству одного из представителей этого течения – В.В. Маяковскому.

Заметим, что в своем историческом развитии авангард прошел несколько этапов: становление (1910-е гг.), развитие (1920-е гг.), период латентного существования (1950–60-е гг.).

Как правило, на этом периодизация заканчивается. Однако, кажется, что можно выделить еще один период развития этого типа поэзии. Многие осевые авангардные установки реализовались в русской рок-поэзии, мощном поэтическом течении, появившемся в конце ХХ века.

Русская рок-поэзия тематически и стилистически чрезвычайно неоднородна. Сам термин «рок-поэзия» является достаточно условным и выполняет скорее «собирательную», нежели определяющую функцию, так как свести творчество всех рок-поэтов к одной литературной традиции или одному художественному методу не представляется возможным. В связи с этим вопрос о литературной традиции, применительно к русскому року до сих пор остается открытым.

В нашем исследовании мы будем рассматривать преемственность традиции изображения города в творчестве представителя футуризма В.В Маяковского и рок-поэта Ю. Шевчука.

Таким образом, тема курсовой работы относится к числуактуальных, так как позволяет интерпретировать феномен русской рок-поэзии в аспекте литературной традиции; изучить конкретный образ – образ города; составить представление о преемственности модели мира в современных текстах рок-поэзии.

Объектом исследования является образ города в творчестве двух поэтов – Ю. Шевчука и В. Маяковского. Это дает возможность рассмотреть становление, развитие и, в какой-то мере, модернизацию данного понятия.

Предмет исследования – традиции поэтического авангарда 1910-х гг. в русской рок-поэзии.

Цель курсовой работы – выявить своеобразие преломления авангардной традиции в развитии современной русской рок-поэзии.

Соответственно поставленной цели, надо разработать следующие задачи:

1) Раскрыть объем основных теоретических понятий «образ», «традиция», «картина мира», «поэтика»;

2) Исследовать связи «картины мира» и «поэтики» русского футуризма и рок-поэзии;

3) Проанализировать специфику художественной трактовки образа города в творчестве В.В. Маяковского;

4) Проанализировать специфику воплощения образа города в творчестве Ю. Шевчука;

5) Выявить диалогические связи образа города творчества В.В. Маяковского и Ю. Шевчука в ракурсе литературной традиции.

1. Теоретические понятия

образ поэтика рок футуризм

Образ художественный – категория эстетики, характеризующая особый, присущий только искусству способ освоения и преобразования действительности. Образом также называют любое явление, творчески воссозданное в художественном произведении (особенно часто – действующее лицо литературного героя), например, образ войны, народа. Само терминологическое словосочетание «образ кого-то» или «образ чего-то» указывает на устойчивую способность художественного образа соотноситься с внехудожественными явлениями, вбирать внеположную ему действительность; отсюда господствующее положение этой категории в эстетических системах, устанавливающих специфическую связь искусства с не-искусством – жизнью, сознанием и т.д.

Традиционно специфика образа определяется по отношению к двум сферам: реальной действительности и процессу мышления. А) как отражение действительности образ в той или иной степени наделен чувственной достоверностью, пространственно-временной протяженностью, предметной законченностью и самодостаточностью и другими свойствами единичного, реально бытующего объекта. Однако образ не смешивается с реальными объектами, ибо выключен из эмпирического пространства и времени, отграничен рамкой условности от всей окружающей действительности и принадлежит внутреннему, «иллюзорному» миру произведения. Б) будучи не реальным, а «идеальным» объектом, образ обладает некоторыми свойствами понятий, представлений, моделей, гипотез и прочих мыслительных конструкций. Образ не просто отражает, но и обобщает действительность, раскрывает в единичном, преходящем, случайном – сущностное, неизменно пребывающее, вечное. Однако, в отличие от абстрактного понятия, образ нагляден, не разлагает явления на отвлеченно-рассудочные составляющие, но сохраняет чувственную целостность и неповторимость. Сама по себе познавательная специфика образа как единства чувственного отражения и обобщающей мысли не определяет его художественной уникальности, ибо в известной мере присуща и публицистическим, морально-прикладным, теоретически-иллюстративным образам.

Художественная специфика образа определяется не только тем, что он отражает и осмысливает существенную действительность, но и тем, что он творит новый, небывалый, вымышленный мир. Творческая природа образа, как и познавательная, проявляется двояко.

А) художественный образ есть результат деятельности воображения, пересоздающего мир в соответствии с неограниченными духовными запросами и устремлениями человека, его целенаправленной активностью и целостным идеалом. В образе наряду с объективно существующим и сущностным, запечатлевается возможное, желаемое, предполагаемое, то есть все, что относится к субъективной, эмоционально-волевой сфере бытия, его непроявленным внутренним потенциям.

Б) в отличие от чисто психических образов фантазии, в художественном образе достигается творческое преображение реального материала: красок, звуков, слов, создается единичная «вещь» (текст, картина, спектакль), занимающая свое особое место среди предметов реального мира. Объективируясь, образ возвращается к той действительности, которую отобразил, но уже не как пассивное воспроизведение, а как активное преображение её.

Переход чувственного отражения в мыслительное обобщение и далее в вымышленную действительность и ее чувственное воплощение – такова внутренне подвижная сущность образа в его двусторонней обращенности от реального к идеальному (в процессе познания) и от идеального к реальному (в процессе творчества).

Основная функция литературного образа придать словам ту бытийную полновесность, цельность и самозначимость, какой обладают вещи; преодолеть онтологическую ущербность знака (разрыв между материей и смыслом), обнаружить по ту сторону условности безусловность.

Специфика словесного образа проявляется во временной его организации. Поскольку речевые знаки сменяются во времени (произнесения, написания, восприятия), то и образы, воплощенные в этих знаках, раскрывают не только статическое подобие вещей, но и динамику их превращения.

Образ многолик и многосоставен, включая все моменты органического взаимопревращения действительного и духовного; через образ, соединяющий субъективное с объективным, сущностное с возможным, единичное с общим, идеальное с реальным, вырабатывается согласие всех этих противостоящих друг другу сфер бытия, их всеобъемлющая гармония.

Традиция – понятие в литературе, характеризующее преемственность в литературном процессе. Традиция – это культурно-художественный опыт прошлых эпох, воспринятый и освоенный писателями в качестве актуального и непреходяще ценного, ставший для них творческим ориентиром. Осуществляя связь времен, традиция знаменует избирательное и инициативно-созидательное овладение наследием предшествующих поколений во имя решения современных художественных задач, и потому ей закономерно сопутствует обновление литературы.

Традиция осуществляет себя в качестве влияний (идейных и творческих) заимствований, а также в следовании канонам (преимущественно в фольклоре, древней и средневековой литературах). Часто выступая как сознательная, «программная» ориентация писателей и литературных направлений на прошлый опыт, традиция вместе с тем может входить в литературное творчество и стихийно независимо от намерений автора. В качестве традиции писателями усваиваются темы прошлой литературы, обусловленные социально и исторически («маленький человек», «лишний человек» в литературе 19 века) или обладающие универсальностью (любовь, вера, страдание, мир, война, смерть), а также нравственно-философские проблемы и мотивы (например, духовное прозрение в житиях и в произведениях Л.Н. Толстого), черты жанров (свойства древней эпопеи монументальных произведениях 19–20 вв. – «Война и мир», «Тихий Дон»), компоненты формы (тип стихосложения, стихотворные размеры, принципы портретной «живописи», приемы воссоздания психики).

Обладая исторической стабильностью, традиция вместе с тем подвержена функциональным изменениям каждая эпоха выбирает из прошлой культуры то, что именно для нее ценно и насущно. При этом сфера преемственности в каждой национальной культуре со временем меняется; так во второй половине 20 века она заметно расширилась (возрос интерес к средневековью, а также к и национальному искусству).

Подлинно творческое следование традиции в новейшее время не имеет ничего общего с культом старины и ее консервацией, а также с абсолютизацией прошлого искусства в качестве «вечного образца». С другой стороны «контркультурным» является недоверчиво-подозрительное отношение к преданию, рассмотрение традиции как тормоза литературы и искусства, что характерно, например, для авангардистских направлений начала 20 века (прежде всего для футуризма) новация здесь понималась как противостояние традиции и размежевание с классикой.

Для ведущих же литературных направлений нового времени характерна широкая и эстетически ответственная опора на традицию (не только собственно литературные и культурно-художественные, но и жизненно-практические) при одновременной установке на обновление прошлого опыта, продиктованное необходимостью постичь и выразить своеобразие современности в свете нетленных человеческих ценностей.

Поэтика (от греч. «творческое искусство») – наука в системе средств выражения в литературных произведениях, одна из старейших дисциплин литературоведения. В расширенном смысле слова поэтика совпадает с теорией литературы, в суженном – с одной из областей теоретической поэтики. Как область теории литературы, поэтика изучает специфику литературных родов и жанров, течений и направлений, стилей и методов, исследует законы внутренней связи и соотношения различных уровней художественного целого. В зависимости от того, какой аспект (и объем понятия) выдвигается в центр исследования, говорят, например, о поэтике романтизма, поэтике романа, произведения или творчества писателя. Поскольку все средства выражения в литературе в конечном счете сводятся к языку, поэтика может быть определена и как наука о художественном использовании средств языка. Словесный (то есть языковой) текст произведения является единственной материальной формой существования его содержания; по нему сознание читателей и исследователей реконструирует содержание произведения, стремясь или воссоздать его авторский замысел или вписать его в культуру меняющихся эпох; но и тот и другой подходы опираются в конечном счете на словесный текст, исследуемый поэтикой. Отсюда – важность поэтики в системе отраслей литературоведения.

Целью поэтики является выделение и систематизация элементов текста, участвующих в формировании эстетического впечатления от произведения. В итоге в этом участвуют все элементы художественной речи, но в различной степени: например, в лирических стихотворения малую роль играет элементы сюжета и большую – ритмика и фоника, а в повествовательной прозе – наоборот. Всякая культура имеет свой набор средств, выделяющих литературные произведения на фоне нелитературных: ограничения накладываются на ритмику (стих), лексику и синтаксис («поэтический язык»), тематику (излюбленные типы героев и событий). На фоне этой системы средств не менее сильным эстетическим возбудителем являются и ее нарушения: «прозаизмы» в поэзии, введение новых, нетрадиционных тем в прозе и прочее (минус-прием). Исследователь, принадлежащий к той же культуре, что и исследуемое произведение, лучше ощущает эти поэтические перебои, а фон их воспринимает как нечто само собой разумеющееся; исследователь чужой культуры, наоборот, прежде всего ощущает общую систему приемов (преимущественно в ее отличиях от привычной ему) и меньше – систему ее нарушений

В самом общем виде модель мира определяется как сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции, взятых в их системном и операционном аспектах. Модель мира не относится к числу понятий эмпирического уровня (носители данной традиции могут не осознавать модель мира во всей её полноте). Системность и операционный характер модели мира дают возможность на синхронном уровне решить проблему тождества (различение инвариантных и вариантных отношений), а на диахроническом уровне установить зависимости между элементами системы и их потенциями исторического развития (связь «логического» и «исторического»). Само понятие «мир», модель которого описывается, целесообразно понимать как человека и среду в их взаимодействии; в этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и человеке, причем человеческие структуры и схемы часто экстраполируются на среду, которая описывается на среду, которая описывается на языке антропоцентрических понятий. Для мифопоэтической модели мира существен вариант взаимодействия с природой, в котором природа представлена не как результат переработки первичных данных органическими рецепторами (органами чувств), а как результат вторичной перекодировки первичных данных помощью знаковых систем. Иначе говоря, модель мира реализуется в различных семиотических воплощениях, ни одно из которых для мифопоэтического сознания не является полностью независимым, поскольку все они скоординированы между собой и образуют единую универсальную систему, которой и подчинены.

Мифопоэтическая модель мира восстанавливается на основании самых разнообразных источников – от данных палеонтологии и биологии до сведений по этнографии современных архаических коллективов, пережиточных представлений в сознании современного человека, данных, относящихся к языку, символике сновидений и более глубоких сфер бессознательного, художественному творчеству и т.п., в которых могут быть обнаружены или реконструированы архаические структуры (включая и архетипы).

Период для которого целесообразно говорить об относительно единой и стабильной модели мира, принято называть космологическим или мифопоэтическим, верхней границей его можно считать эпоху, непосредственно предшествующую возникновению цивилизаций Ближнего Востока, Средиземноморья, Индии и Китая. Основным способом осмысления мира и разрешения противоречий в этот период является миф.

Исходными и основными для текстов космологического периода нужно считать схемы трех типов: 1) собственно космологические схемы, занимающие центральное место; 2) схемы, описывающие систему родства и брачных отношений; 3) схемы мифоисторической традиции, состоящие из мифов того, что условно называют «историческими преданиями».

Мифопоэтическая модель мира часто предполагает тождество (или, по крайней мере, особую связанность, зависимость) макрокосма и микрокосма, природы и человека. Это тождество объясняет многочисленные примеры антропоморфного моделирования не только космического пространства и земли в целом, но и бытовых сфер – жилища, утвари, посуды, одежды, разные части которых на языковом и надъязыковом уровнях соотносимы с названиями человеческого тела.

Мифопоэтическая модель мира всегда ориентирована на предельную космологизированность сущего: всё причастно космосу, связано с ним, выводимо из него, и проверяется и подтверждается через соотнесение. Модель мира в соответствующих традициях предполагает прежде всег выявление и описание космологизированного modus vivendi и основных параметров – пространственно – временных (связь пространства и времени и соответствующие образы единого континуума – небо, год, древо мировое и т.п.),; причинных (установление общих схем, определяющих всё, что есть в космологизированной вселенной и всё, что в ней «становится», возникает, изменяется); количественных (числовые характеристики вселенной и её отдельных частей, определение сакральных чисел); семантических, определяющих качественную структуру мира (серии противопоставлений, описывающих мир и организующих его), надо заметить, что именно семантический аспект модели мира во многом определяет поэтику и её особенности; персонажных.

Для мифопоэтической модели мира характерна так называемая логика бриколажа (от франц. bricoler, «играть отскоком», то есть пользоваться окольным путем для достижения поставленной цели). В недрах мифопоэтического сознания вырабатывается система бинарных различительных признаков, набор которых является наиболее универсальным средством описания семантики модели мира.

Среди многочисленных классификаций мифопоэтической эпохи существует определенная связь. Она может указывать на аспект тождественности соответствующих элементов в данных классификациях, и тогда создаются концептуальные матрицы, с помощью которых описывается мир. Другой тип связи внутри таких классификаций предполагает, прежде всего, иерархичность. В этом случае классификаторы приобретают исключительное, почти универсальное значение и начинают выступать как представители целой совокупности явлений.

2. Связь «картины мира» и «поэтики» русского футуризма и рок-поэзии

Понятие Город многоаспектно и трактуется по-разному. Город в широком словарном понимании – населенный пункт, жители которого занимаются, как правило, не сельскохозяйственной деятельностью. Город имеет свою историю основания, объяснение названия, законодательное закрепление, численность. Он может быть городом-государством и городом из числа многих городов на государственной территории.

В узком смысле подразумевается как «замкнутое пространство, которое может находиться в двояком отношении к окружающей его Земле: он может быть не только изоморфен государству, но олицетворять его, быть им в некотором идеальном смысле (Рим-город, вместе с тем, и Рим-мир), но может быть и его антитезой»

«Город – механизм, постоянно заново рождающий свое прошлое, которое получает возможность сополагаться с настоящим как бы синхронно. В этом отношении город, как и культура, – механизм, противостоящий времени»(1).

Существует два отношения города к окружающему миру – эксцентрическое и центральное. Когда город имеет статус храма ко всему окружающему миру, то есть является идеализированной моделью вселенной, он обычно расположен в центре Земли. Вернее, где бы он ни был расположен, ему приписывается центральное положение, он считается центром (Иерусалим, Рим, Москва). Однако Город может располагаться и эксцентрически по отношению к соотносимой с ним Земле – находиться за ее пределами. «Концентрические» структуры, таким образом, тяготеют к замкнутости, выделению из окружения, которое оценивается как враждебное, в семиотическом пространстве, как правило, связано с образом города на горе. Он выступает как посредник между небом и землей, имеет начало, но не имеет конца – «вечный город». Эксцентрические напротив тяготеют к разомкнутости, открытости и культурным контактам. Такой город и располагается по-другому – «на краю» культурного пространства: на берегу моря, в устье реки. «Это город, созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что дает двойную возможность интерпретации города: как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как извращенности естественного порядка, – с другой»(2). Вокруг такого города будут сосредотачиваться эсхатологические мифы, предсказания гибели, идея обреченности и торжества стихий. Здесь будет актуальна оппозиция естественное-искусственное.

Исследуя картину мира и поэтику русского футуризма и рок-поэзии, мы будем рассматривать два частных образа – Москву, где впервые в 1910 году официально появляется новое поэтическое течение футуризм; и Петербург – колыбель русской рок-поэзии советского времени конца 20 века, являющийся ведущим ее образом относительно городской темы.

Но прежде, чем рассматривать образы этих двух городов, надо заметить, что авангардистская модель мира во многом отразилась в восприятии данных образов в рок-поэзии, современная художественная трактовка имеет традицию. Так, авангардную модель мира по Е.Р. Авиловой составляют «осевые универсалии» – причины, объясняющие отказ авангарда от традиции – антитрадиционализм, мифологизм, эсхатологизм, авангардный утопизм, включающие в себя ряд черт, выявляющих особенности модели мира.

Антитрадиционализм – исходная универсалия всей авангардной картины мира, так как эстетика отрицания стала своеобразным фундаментом нового поэтического течения. Эта универсалия на мировоззренческом уровне определяет ряд авторских установок.

Ориентация на радикальную художественную новизну и разработка собственной теоретико-методологической базы. Авангард стремится занять исключительное положение в русской литературной традиции и подчинить себе все художественные стили. Создание своей собственной радикальной художественной теории, которая основана на полном отрицании классической литературной традиции приводит авангард к созданию нетрадиционных принципов поэтики. Отсюда два пути реализации художественного радикализма. Во-первых, установка на отрицание может реализовываться в культурно-эстетическом пространстве литературы, что приводит к антиэстетизму, проявляющемуся в ряде нетрадиционных для классической поэзии образов. Во-вторых, эта установка может переноситься в социально-этический контекст, что приводит к появлению утопических представлений о новом социуме.

Антиэстетизм. В творчестве русских футуристов антиэстетические образы обусловлены переосмыслением традиционных сюжетов о человеке, имеющих, как правило, сакральное происхождение и с древнейших времен в тех или иных вариантах постоянно возникающих в культуре. Образ человека здесь деэстетизируется и подвергается полному разрушению. Для русского авангарда характерны мотивы, связанные с деструкцией материального состава человека, физического распада человеческой плоти (поэзия Д. Бурлюка, А. Крученых, В. Маяковского).

Моделирование нового утопического социума. Отход от традиции здесь понимается как смена эстетической картины мира. В этом контексте антитрадиционализм предполагает неприятие господствующей системы ценностей и замену ее собственной. Это позволяет нам говорить о том, что представители поэтического авангарда (В. Хлебников, В. Каменский, А. Крученых и др.) стремятся создать совершенно иную модель культуры, которая могла бы стать идеальным пространством для гармоничного общежития всего человечества (творчество В. Хлебникова).

Таким образом, ориентация на радикальную художественную новизнуприводит в авангарде к появлению двух линий антирадиционализма: эстетической и социальной. Если эстетический антитрадиционализм направлен на отрицание предшествующей и современной культуры, то социальный – отрицает само социальное устройство общества. Характерным с этой точки зрения является творчество В. Маяковского (дореволюционный период). Идея создания нового искусства у поэта неразрывно связана с представлением об искусстве, которое призвано пересоздать мир. Поэтому эстетическое отрицание в поэзии В. Маяковского приобретает иное звучание, чем у других футуристов. Слово у В. Маяковского выражает идею не культурного, а социального отрицания. Следствием такого отрицания становится определенный тематический комплекс, связанный с противостоянием искусства и толпы, которое реализуется в частной антиномии поэт – общество.

Мифологизм – семиотическое «следствие» антитрадиционализма. Отрицая европейский культрный код авангардисты противопоставляют ему мифологический. В авангарде миф предстает как вечно живое начало, обращение к которому осознается как причастность к самоценному творческому акту, намеренно выведенному за социально-исторические и пространственно-временные (с точки зрения эволюционного линейного развития) рамки. Здесь мифологизируется как процесс создания поэтического текста (творческий акт), так и сам поэтический язык, воспринимаемый как некая мифологическая субстанция, которая становится самоценной.

Мифологизм в контексте поэтического текста реализуется посредством определенного мотивного комплекса, который также обусловливается рядом мировоззренческих установок поэтов-авангардистов(3). В частности представители авангарда стремятся максимально мифологизировать поэтическое слово: перевести его из сферы эстетики в сферу прагматики. Разрушая привычную словесную структуру, авангардисты в процессе творческого акта стремятся изменить традиционное словесное значение. Язык с этой точки зрения понимается как средство воплощения художественных установок. Поэтому футуристическая концепция слова воплощала определенную авангардную систему взглядов. Авангардисты создают собственный мифопоэтический комплекс, основанный на синтезе «мифа истока», ряде тотемических и инициационных мифов.

Эсхатологизм – понятие, исходящее из субъективного опыта автора, находящегося в конфликте с действительностью и выражающего свое личное мироощущение. Кроме этого, исследуемая универсалия понимается авангардистами как попытка радикального очищения искусства от традиционных форм. Данная мировоззренческая универсалия на уровне поэтики в авангардном дискурсе соотносится с определенным тематическим комплексом – скифским и урбанистическим. В контексте авангардной эсхатологии появляется ряд мотивов и образов, связанных с художественной телесностью; многие лингвистические эксперименты авангардистов также обусловлены эсхатологическим видением мира.

Урбанизм. Авангард снимает ставшую традиционной для предшествующей литературной традиции оппозицию материи и духа. Воплощением внешней реальности (материи) становится современное урбанистическое пространство. Традиционно образ города в поэзии русских футуристов выступает в роли материализованной современной субстанции, угрожающей существованию космоса (цикл «Я» В. Маяковского, поэма «Журавль» В. Хлебникова). Определяющей для авангардного урбанизма становится оппозиция «цивилизация – природа». В свете этой дихотомии становится понятным видение техногенной цивилизации как мертвой механической системы – машины, уничтожающей природу. Например, в творчестве В. Маяковского эсхатология сопряжена с материализацией городского пространства, реализующейся через систему определенных мотивов (мотив «повешения», «распятия»).

Телесность. Авангардная ориентация на материю очевидна. Именно здесь телесность максимально стремится отказаться от культуры и предстать в форме максимально приближенной к биологическому телу(4).

С этой точки зрения становится понятным снятие авангардом оппозиции между духом и материей. Эсхатология здесь реализуется и на телесном уровне. Ситуацию телесного разрушения можно прочитать в контексте авангардного эсхатологизма.

Эсхатология языка. Очевидно, что эсхатологичность художественного мышления авангардистов во многом объясняет их эксперименты в области языка. Разрушение устоявшихся языковых норм определяет новые функциональные возможности в рамках поэтического текста. Именно с авангардным искусством приходит новое понимание литературного языка, не пытающегося воссоздать целостность временного потока, а, напротив, разрывающего, раскалывающего его на отдельные фрагменты. Язык в контексте авангардной парадигмы приближается к бесформенному деструктивному состоянию. Разрушение футуристами языковых норм воспринималось ими как очищение языка от вековых наслоений, которые искажают внутреннюю, первоначальную сущность.

Авангардный утопизм – стремление воздействовать словом на мир. Авангард в контексте поэтического утопизма стремится воссоздать утопию достижения абсолютного идеала через трансформированное искусство, способное создать «нового человека» и «новый мир». Названная утопия занимает свое место среди других форм утопического сознания, основанных на идеале человека как покорителя пространства и времени, хозяина Земли, истории и Вселенной, преобразователя всего сущего, ведущего преобразование во всех направлениях. Поэт в авангардном искусстве предстает как теург, вещающий истину. Этим и объясняется претензия авангарда на выработку единственно верного стиля. И именно с позиций этого стиля должно оцениваться все остальное. Деятельность поэта понимается как мудрое управление миром. Установка на утопизм в поэзии авангарда обусловливает появление ряда устойчивых мотивов и тематических комплексов (например, мотив богоборчества, в творчестве В. Мяковского).

Одним из центральных авангардных утопических мотивов становится мотив переделки мира. Эта идея в контексте авангарда является одной из важнейших предпосылок его поэтической революционности. Утопизм проявляется на уровне организации художественного пространства, – появляется образ утопического города, который напрямую связан с природным началом, и его существование нарушает линейный ход времени.

Модель мира в русской рок-поэзии строится иначе. В своем исследовании Е.Р. Авилова дает определение ключевым понятиям – тексту, позиции автора, преемственности традиции.

Текст определяется как «не столько реализация эстетической авторской программы, сколько воплощение определенных поведенческих установок. Отсюд, проистекает синтетичность поэтического текста. Говоря о синтетичности рок-поэзии, многие исследователи согласны с тем, что некоторые факторы, связанные с рок-поэзией, нельзя рассматривать только лишь с литературоведческой точки зрения», причем синтетичность обуславливается прагматикой, которая определяет своеобразный культовый статус автора, как и в авангарде. Автор в роке всегда претендует на уникальность. Авторская позиция становится определяющей. Поэтическая практика рок-исполнителей мыслится как деятельность, направленная на чужое сознание: истинный объект такой деятельности – ее адресат. Причем подобное воздействие должно быть активным, то есть осуществляться в рамках прямого непосредственного контакта (концерты, театрализованные постановки). «Культовость» в контексте рока связана с особым типом прочтения художественного текста, который становится актом ритуального самоутверждения. В контексте рок-текста слово – не нейтральная лингвистическая единица, а идеологически и экспрессивно окрашенный предмет воздействия, основной задачей которого становится отрицание традиции любого толка.

А понятие традиции Авилова рассматривает в обобщенном смысле как «социально-политический, культурный, психоэмоциональный уклад современного общества.» В рамках рок-поэзии данный принцип становится средством создания новой авторской картины мира, центром которой становится автор-творец (культовый автор). Антитрадиционализм в любое время бытования рока определяет его главное свойство – маргинальность, которая реализуется в эстетическом, этическом и социальном протесте.

Так, мы должны заметить, что авангардистская модель мира во многом отразилась в восприятии и художественной трактовке образа Петербурга и Москвы. Эта трактовка имеет традицию. Впервые понятие «петербургский текст» вводит в своей книге «Петербург и Петербургский текст русской литературы» (1995) В.Н. Топоров, представляя его как «некий синтетический сверхтекст, с которым связываются высшие смыслы и цели, именно через этот текст Петербург совершает прорыв в сферу символического и провиденциального». Данное понятие практически может определяться хронологическими рамками. Начало Петербургскому тексту положено было в 20–30 годы XIX века А.С. Пушкиным произведениями «Домик на Васильевском», «1829, «Пиковая дама», «Медный всадник» рядом стихотворений 30-х годов – «образ Германна из «Пиковой дамы» – совершенно петербургский тип – тип петербургского периода», – замечает Ф.М. Достоевский. За этими произведениями незамедлительно последовали повести и петербургскими фельетонами Н.В. Гоголя, отрывками «У графа в музыкальный вечер» и некоторыми фрагментами из «Княгини Лиговской» М.Ю. Лермонтова, где очевидна числовая апокалиптика. Описание узкого, грязного и зловонного петербургского двора. Далее в 40–50е годы петербургская тема представляется в «низком» варианте – бедность, страдание, горе, первое определение города как мистического представлены в ранних произведениях Ф.М. Достоевского и Аполлона Григорьева, многочисленные повести «о бедных чиновниках» Победоносцева, И.А Гончарова, В.Ф. Одоевского, Соллогуба, Панаева, Дружинина рисуют непривлекательный вид города, где царит казнокрадство и карьеризм. В последующий период 60 – 80х годов XIX века образ Петербурга создается в романах Ф.М. Достоевского, а также в произведениях Вс. Крестовского, И.С. Тургенева, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.С. Лескова, в которых образ реального города сталкивается с убогим реальным (мысли Раскольникова), создается особая напряженность всё забираюющего и захватывающего города. В начале XX века – центральные фигуры Петербургского текста – А. Блок и А. Белый, особое место занимают Анненский и Ремизов («Крестовые сестры»), с 10х годов – А. Ахматова, О. Мандельштам («петербургская» проза и поэзия, завершающаяся «Поэмой без героя» и заготовками к прозе), – чуть раньше – Н. Гумилев, Б. Лифшиц и многие другие. В 20е годы важно сказать о творчестве Вагинова, стихи и проза которого представляет отходную по Петербургу, итог столетнего существования этого городского текста, Н. Замятина («Москва–Петербург», «Пещера»).

Модель мира Петербурга сложна и многолика в основе, которой эсхатологизм и мифологичность, вызванные отсутствием истории. Миф как бы восполняет семиотическую пустоту. Заложенная в идее обреченного города вечная борьба стихии и культуры реализуется в петербургском мифе как антитеза воды и камня. Причем это камень – не «природный», «дикий» (необработанный), не скалы, искони стоящие на своих местах, а принесенный, обточенный и «очеловеченный», окультуренный. Петербургский камень – артефакт, а не феномен природы. Это камень на воде, на болоте, без опоры, не «мирозданью современный», а положенный человеком. В «петербургской картине» вода и камень меняются местами: вода вечна, она была до камня и победит его, камень же наделен временностью и призрачностью Вода его разрушает.

В образе Петербурга соединяются два архетипа «вечный Рим» и «невечный, обреченный Рим», что позволяет характеризовать его двойную перспективу: вечность и обреченность.

Особенность «петербургской мифологии», в частности, заключается в