Композиционная роль Собора Парижской Богоматери в одноимённом романе В. Гюго

Учреждение образования

Могилевский государственный университет имени А.А. Кулешова.

Факультет славянской филологии

Кафедра русской и зарубежной литературы

Курсовая работа

Композиционная роль Собора Парижской Богоматери в одноимённом романе В. Гюго

Студентки

4 курса группы "Б"

Русского отделения

Могилёв

2010

Содержание

1. Введение

2. Странички истории

3. "Собор Парижской богоматери"

Заключение

Список используемых источников

1. Введение

Виктор Мари Гюго - великий французский поэт. Он прожил долгую жизнь и, благодаря своему небывалому таланту, оставил в наследство огромное количество произведений: поэзию лирическую, сатирическую, эпическую, драму в стихах и прозе, литературно - критические статьи, огромное количество писем. Его творчество простирается на три четверти XIX века. Его влияние на развитие Французской литературы колоссально. Некоторые критики сопоставляют его с А.С. Пушкиным в русской литературе. В. Гюго - основатель и руководитель французского революционного романтизма. Он был романтиком с начала своей литературной карьеры и оставался им до конца своей жизни.

"Собор Парижской богоматери" написанный В. Гюго в 1831 году стал лучшим образцом исторического романа, вобравшим в себя живописно воссозданную разнообразную картину средневековой французской жизни.

Критическая оценка В. Скотта, вызванная несогласием французского писателя с творческим методом "отца исторического романа", свидетельствовала о том, что Гюго стремился создать исторический роман особого типа, стремился открыть новую сферу модного жанра.

В этом романе надеялся, всё будет исторически чётким: обстановка, люди, язык, причем не это важно в книге. Если есть в ней достоинства, то только благодаря тому, что она плод воображения.

На мировоззрение Гюго не могло не оказать влияние те события, что происходили вокруг его. С этой стороны, как смелое идейное и художественное новаторство, и интересен роман "Собор Парижской богоматери, явившийся откликом на современные Гюго политические события, хотя он и обращается в своём произведении к средним векам, к концу XV века."

Сам "Собор Парижской богоматери" является важным связующим звеном для всех персонажей, всех событий романа, являясь выражением души народа и философии эпохи.

В своём романе автор выступил с антиклерикальных позиций.

Аббат Ламенне, хотя и хвалил Гюго за богатство воображения, но упрекал за недостаток католицизма.

Гюго не боится предельно ярких, ослепляющих красок, сгущения, преувеличения. Но роман Гюго неизмеримо возвышается над мутным потоком "романов ужаса". Всё в романе имеет реальное, вполне "земное" объяснение. Цель автора пробудить в читателе чувство прекрасного, чувство человечности, пробудить протест против кошмаров прошлого, ещё тяготеющих над современностью.

Роман завоевал сердца читателей не только во Франции, но и во всём мире.

2. Странички истории

В.Г. Белинский писал: "Увы! Тотчас после июльских происшествий этот бедный народ ненароком увидел, что его положение нисколько не улучшилось, а значительно ухудшилось. А между тем вся эта историческая комедия была придумана во имя народа и для блага народа!"

Июльская революция оказала серьёзное воздействие на писателей Франции, помогла им определить их политические и творческие принципы.

Стремление осмыслить минувшую эпоху заставило многих писателей обратиться к историческому прошлому. Очерчивая облик Парижа XV века, Гюго изображает социальные конфликты прошлого, народную вражду к королевской власти, к феодалам, к католическому духовенству. Это помогло писателю глубже постигнуть настоящее, увидеть его связь с прошлым, найти те замечательные традиции, в которых воплотился неумирающий народный гений.

Белинский назвал XIX век "по преимуществу историческим", имея ввиду возникший после французской буржуазной революции широкий интерес к истории и отражение его в художественной литературе. Справедливость этого определения подтверждает, в частности, французская литература, где в первые десятилетия XIX века было создано немало исторических драм и исторических романов.

Интерес к национальной истории был порожден во Франции политической борьбой, вызванной буржуазной революцией XVIIIстолетия. Увлечение историей было свойственно в это время как представителям либеральной буржуазии, так и идеологам реакционного дворянства. Однако, пытаясь осмыслить ход национальной истории, представители разных классов приходили к глубоко различным выводам. Дворянство, надеясь на возврат былых привилегий, извлекало из прошлого - как и из непримиримых конфликтов настоящего - аргументы против революции; буржуазия, всматриваясь в уроки истории, доказывала необходимость расширения её привилегий.

Нарождающаяся романтическая литература начинает изображать историческое прошлое Франции, интерес к которому поддерживался не простым любопытством читателей, но теми общественными преобразованиями, которые были порождены буржуазной революцией.

Передовые писатели в противоположность неоклассикам, черпавшим свои сюжеты из древней истории и мифологии, обращались к минувшим временам жизни своего народа. При этом большое влияние на писателей оказывают, с одной стороны, Вальтер Скотт, а с другой стороны - французские буржуазные историки периода реставрации, которые пытались раскрыть сущность событий в их последовательном развитии и выдвинули проблему исторических закономерностей.

Развитие буржуазной историографии во Франции в 20-х годах XIX века было ознаменовано появлением ряда трудов, в которых нашла своё отражение идея прогресса в поступательном движении человеческого общества. Огюстьен Тьерри, характеризуя свои принципы исторического исследования, замечал: "Каждый из нас, людей XIX века, знает гораздо больше, чем Вели и Мабли, даже больше, чем сам Вольтер, о разных восстаниях и победах, о крушениях монархии, об упадке и возвышении династий, о демократических революциях, о прогрессивных движениях и реакциях".

Идея закономерности исторического развития, выдвинутая учёными историками 20-х годов, вполне соответствовала интересам буржуазного класса в тот момент, когда его позиции не были ещё окончательно завоёваны и упрочены. Это и создавало благоприятную почву для объективного воплощения во французском историческом романе, созданном писателями прогрессивного направления, идеи общественного развития. Новая концепция, опираясь на уроки прошлого, должна была обосновать правомерность господства буржуазного класса. Одновременно романтики реакционного лагеря пишут ряд произведений, полных мрачного пессимизма в оценке исторических событий, связанных, так или иначе, с демократическими движениями.

Интерес к исторической теме появляется у Гюго уже в ранний период творчества, когда он пишет первый вариант повести "Бюг-Жаргаль". Исторические лица и события предстают в его одах, в романе "Ганн Исландец", в драме "Кромвель" и других произведениях.

Во второй половине 20-х годов во Франции было издано несколько десятков исторических романов и драм. Значительное большинство этих произведений вскоре оказалось забытым, но лучшим из них суждено было сыграть свою роль в литературе. К таким лучшим образцам исторического жанра относится и известный роман Бальзака "Шуаны, или Бретань в 1799 году" (1829). Обращаясь к событиям ещё недавнего прошлого, Бальзак создал реалистическую картину борьбы республиканских войск против возглавляемого дворянами монархического восстания бретанских крестьян.

Романтическая критика уделяла большое внимание произведениям исторического жанра, она утверждала, что сюжеты исторических романов можно черпать из различных веков.

Кроме "Шуанов" Бальзака, в конце 20-х и начале 30-х годов появляются романы, повести, мемуары, изображавшие ещё памятные людям того времени события французской буржуазной революции XVIII века. Эта эпоха вызывала особенный интерес у прогрессивных романтиков. Как было отмечено, в 20-х годах французские писатели и критики различных направлений уделяют исключительное внимание историческим романам В. Скотта. Хотя многие художественные приёмы Вальтера Скотта нашли своё отражение в творческой практике романистов 20-х годов, не следует всё же преувеличивать степень его влияния на французских писателей и смешивать исторические произведения, созданные "шотландским бардом", с историческими романами, выросшими на французской национальной почве.

В статье, посвящённой критическому разбору романа "Квентин Дорвард" (1823), Гюго высоко оценивает творчество шотландского романиста. Он считает, что В. Скотт создал роман нового типа, в котором объединил вместе роман психологический и авантюрный, исторический и бытоописательный, философию истории, готику, драматическое действие и лирический пейзаж, то есть все виды художественного творчества. Вместе с тем, давая восторженную оценку "Квентину Дорварду", Гюго подчёркивает, что возможности исторического романа отнюдь не исчерпаны произведениями В. Скотта. Исторический роман, представленный образцами В. Скотта, он рассматривал как переходную форму "от современной литературы к грандиозным романам, к величественным эпопеям в стихах и прозе, которые нам обещает и даст наша поэтическая эра".

Полагая, что французский исторический роман будет в значительной степени отличаться от романов В. Скотта, Гюго писал: "После живописного, но прозаического романа В. Скотта остаётся создать другой роман, на наш взгляд, ещё более прекрасный и грандиозный. Этот роман одновременно драма и эпопея, живописный и в то же время поэтичный, реальный и одновременно идеальный, правдивый и монументальный, и он приведёт от Вальтера Скотта обратно к Гомеру."

Гюго был убежден, что писатели его эпохи создадут оригинальные произведения, в которых будет отражена " моральная философия истории". Нетрудно заметить, что восхваляя В. Скотта за его живописные романы, французский писатель спорил с ним, противопоставляя методу шотландского романиста свой романтический метод.

Гюго затрагивает в этой статье также вопросы, важные для формирования его эстетических принципов и собственной творческой практики. Так он говорит о месте писателя в обществе и выдвигает задачи, которые романист должен разрешать на историческом материале. "Какова должна быть задача романиста? Выразить в интересной фабуле полезную истину". Связывая таким образом деятельность писателя с социальной жизнью, Гюго полагал, что для писателя было бы пагубным изолировать свою личную жизнь от жизни общества. Вследствие этого выбор сюжета исторического произведения и его трактовка должны содержать в себе наставления для современности. И Гюго ценил В. Скотта прежде всего за то, что он был не "хроникером", а романистом, у которого точное описание нравов и деталей баты сочеталось с важными философскими и нравственными идеями: "Никто из романистов не таил большего поучения под большей прелестью, большей правды под покровом вымысла". Говоря об изображении в "Квентине Дорварде" Людовика XI и его встрече с Карлом Смелым, Гюго раскрывает своё отношение к проблеме исторической правды в литературе: "История об этом кое-что повествует; но здесь я предпочитаю верить роману, а не истории, потому что моральную правду я ставлю выше правды исторической."

Так в этой статье Гюго подошёл к одному из важнейших принципов романтической эстетики, ставящей творческое воображение художника выше "мелочных" исторических фактов, разрешающей художнику переставлять по своей воле конкретные исторические факты в соответствии со своей собственной исторической концепцией.

Эта мысль была развита также и в одной из статей журнала "Глоб" (1828), к которой автор утверждал, что: "…роман есть лишь средство заново писать историю при помощи воображения. Целью его не является точно передать внешние подробности событий, раскрыть тайну загадочных происшествий, но осветить моральную сторону истории, пополнить забывчивость или невежество летописцев, воссоздавая в своеобразной индукции, в которой критика участвует меньше, чем воображение, или совокупность общих явлений, определяющих состояние общества, представленного вымышленными лицами, или характер реальных лиц, драматически осмысленных и помещённых в обыденную домашнюю жизнью.

Что касается исторических событий романа, то писатель совсем отказался от их изображения, чтобы устранить все преграды к свободному изображению истории. В романе указано только одно историческое событие (приезд послов для заключения брака дофина и Маргариты Фландрской в январе 1482г.) и исторические персонажи (король Людовик XIII, кардинал Бурбонский) оттеснены на второй план многочисленными вымышленными персонажами. Правда, ни одно из имён второстепенных действующих лиц, в том числе Пьер Гренгуар, не выдумано Гюго, все они взяты из старинных источников, что говорит о тщательной подготовке писателя над романом.

3. "Собор Парижской богоматери"

"Собор Парижской богоматери" ("Notre-Dame de Paris") - первый большой роман Гюго, который был тесно связан с историческими повествованиями эпохи.

Замысел романа относится к 1828 году; именно этим годом датирован план произведения, в котором уже намечены образы цыганки Эсмеральды, влюблённых в неё поэта Гренгуара и аббата Клода Фролло. По этому первоначальному плану Гренгуар спасает Эсмеральду, брошенную в железную клетку по приказу короля, и идёт вместо неё на виселицу, в то время как Фролло, разыскав Эсмеральду в цыганском таборе, передаёт её в руки палачей. Позднее Гюго несколько расширил план романа. В начале 1830 года в заметках на полях плана появляется запись - имя капитана Феба де Шатопера.

К непосредственной работе над книгой Гюго приступил в конце июля 1830 года, но июльская революция прервала его деятельность, возобновить которую он смог только в сентябре. В. Гюго начал работу над романом по договору с издателем Госленом. Издатель грозился взыскать с автора по тысяче франков за каждую просроченную неделю. Каждый день был на счету, а тут в хлопотах неожиданного переезда на новую квартиру потеряны все записи и наброски, пропал весь подготовленный труд, и ни строчки ещё не написано.

Хотя в начале 30-х годов автор "Собора Парижской богоматери" и являлся ещё сторонником конституционной монархии, он уже отрицательно относился к королевскому абсолютизму и дворянскому сословию, занимавшему господствующее положение во Франции XV века, к которому отнесены события, излагаемые в романе. В конце периода реставрации наряду с антидворянскими идеями яркое выражение находят у Гюго также новые для него антиклерикальные убеждения. Благодаря этому роман о далёком историческом прошлом звучал весьма актуально в условиях того времени, когда во Франции стала на повестке дня борьба с дворянской и церковной реакцией.

Роман закончен на две недели раньше назначенного срока. 14 января 1831 года дописана последняя строка. Гюго глядит на гору исписанных листков. Вот что может заключать в себе бутылка чернил!

Первой читательницей рукописи стала жена издателя. Этой просвещённой даме, занимавшейся переводами с английского, роман показался чрезвычайно скучным. Гослен не замедлил передать широкой огласке отклик своей супруги: "Не буду больше полагаться на известные имена, того и гляди потерпишь убытки из-за этих знаменитостей". Однако печатание книги не задержалось. "Собор Парижской богоматери" вышел в свет 13 февраля 1831 года

"Собор Парижской богоматери" - произведение, отражающее прошлое сквозь призму воззрений писателя - гуманиста XIX века, стремившегося осветить "моральную сторону истории" и подчеркнуть те особенности событий прошлого, которые поучительны для современности.

Гюго писал свой роман в период подъёма и победы демократического движения, ознаменовавшего окончательным падением династии Бурбонов. Не случайно автор придал исключительное значение фигуре ремесленника Жака Копеноля, представляющего интересы вольного города Гента.

Собственно романтические черты романа проявились в ярко выраженной контрастности "Собора", резком противопоставлении положительных и отрицательных характеров, неожиданном несоответствии внешнего и внутреннего содержания человеческих натур. Однако "средневековый", "археологический" роман, где с особой тщательностью выписывает автор темноту Фролло, экзотический наряд Эсмеральды. Той же цели служит скрупулёзно разработанная лексика, отражающая язык, на котором говорили все слои общества, здесь встречается и терминология из области архитектуры, латыни, архаизмы, арготизмы толпы Двора чудес, смесь испанского, итальянского и латинского. Гюго использует развёрнутые сравнения, антитезы, проявляет изумительную изобретательность в употреблении глаголов. Признаком романтизма являются и изумительные характеры в чрезвычайных обстоятельствах. Главные персонажи - Эсмеральда, Квазимодо и Клод Фролло - воплощение того или иного качества. Уличная плясунья Эсмеральда символизирует нравственную красоту простого человека, красавец Феб - светское общество, внешне блестящее, внутренне опустошенное, эгоистичное и вследствие этого бессердечное; средоточием мрачных сил является Клод Фролло, представитель католической церкви. В Квазимодо воплотилась демократическая идея Гюго: уродливый и отверженный по социальному статусу, звонарь собора оказывается существом наиболее высоконравственным. Этого нельзя сказать о людях, занимающих высокое положение в общественной иерархии (сам Людовик XI, рыцари, жандармы, стрелки - "цепные псы" короля. Таковы нравственные ценности, установленные писателем в романе и отразившиеся в романтическом конфликте высокого или низкого, где низкое - король, правосудие, религия, т.е. всё то, что относится к "старому строю", а высокое - в облике простолюдинов. И в Эсмеральде, и в Квазимодо, и в отверженных Двора чудес автор видит народных героев романа, полных нравственной силы и полных гуманизма. Народ в понимании автора это не просто пустая масса, это грозная сила, в слепой активности которой проблема идеи справедливости. В идее штурма Собора народными массами заключен намёк Гюго на близившийся штурм Бастилии в 1789 году, на "час народный", на революцию.

Очень важно знать обстановку создания этого романа, начатого накануне революции 1830 года. Жена Гюго, оставившая о нём свои воспоминания, писала следующее: "Великие политические события не могут не оставить глубокого следа в чуткой душе поэта. Гюго только что поднявший восстание и воздвигший баррикады в театре, понял теперь яснее, чем когда либо, что все проявления прогресса тесно связаны между собой и что, оставаясь последовательным, он должен принять и в политике то, чего добился в литературе." Героизм, проявленный народом во время "трех славных дней", как называли тогда дни баррикадных боев, решивших участь Бурбонов, настолько захватил Гюго, что он должен был прервать начатую работу над "Собором…". "Невозможно забаррикадироваться от впечатлений внешнего мира, - писал он Ламартину, - В подобный момент нет больше ни искусства, ни театра, ни поэзии… Политика становится вашим дыханием". Однако вскоре Гюго возобновил работу над романом, запершись дома с бутылкой чернил и даже закрыв на ключ одежду, чтобы не выходить на улицу. Через пять месяцев, в январе 1831 года, как было обещано издателю, он положил на стол готовую рукопись. Немудрено, что в этом романе, созданном на гребне революции, запечатлелось восхищение автора героизмом и творческим гением французского народа, стремление найти в далекой истории зачатки его будущих великих деяний.."

День 6 января 1482 г., избранный Гюго для начальных глав его исторического романа, дал ему возможность сразу погрузить читателя в атмосферу красочной и динамичной средневековой жизни, какой ее видели романтики, прием фламандских послов по случаю бракосочетания французского дофина с Маргаритой Фландрской, народные празднества, устроенные в Париже, потешные огни на Гревской площади, церемония посадки майского деревца у Бракской часовни, представление мистерии средневекового поэта Гренгуара, шутовская процессия во главе с папой уродов, воровской притон Двора чудес, расположившийся в глухих закоулках французской столицы…

Недаром современники Гюго упрекали его за то, что в его "Соборе…" недостаточно католицизма. Так говорил, например аббат Ламенне, хотя и хвалил Гюго за богатство воображения; Ламартин же, назвавший Гюго "Шекспиром романа", а его "Собор…" - "колоссальным произведением", "эпопеей средневековья", писал ему с некоторым удивлением, что в его храме "есть все, что угодно, только в нем нет ни чуточки религии".

Гюго восхищается собором не как оплотом веры, а как "огромной каменной симфонией", как "колоссальным творением человека и народа"; для него этот чудесный результат соединения всех сил эпохи, где в каждом камне видна "принимающая сотни форм фантазия рабочего, направляемая гением художника". Великие произведения искусства, по мысли Гюго, выходят из глубин народного гения: "… Крупнейшие памятники прошлого - это не столько творения отдельной личности, сколько целого общества; это скорее всего следствие творческих усилий народа, чем блистательная вспышка гения… Художник, личность, человек исчезают в этих огромных массах, не оставляя после себя имени творца; человеческий ум в них своё выражение и свой общий итог. Здесь время - зодчий, а народ - каменщик".

Если романтики старшего поколения видели в готическом храме выражение мистических идеалов средневековья и связывали с ним стремление уйти от житейских страданий в лоно религии и потусторонних мечтаний, то для Гюго средневековая готика - это, прежде всего замечательное народное искусство, выражение талантливой народной души со всеми чаяниями, страхами и верованиями своего времени. Вот почему собор является в романе ареной отнюдь не мистических, а самых житейских страстей. Вот почему так неотделим от собора несчастный подкидыш - звонарь Квазимодо. Он, а не мрачный священнослужитель Клод Фролло, является его подлинной душой. Он лучше чем кто бы то ни было понимает музыку его колоколов, ему кажутся родственными фантастические изваяния его порталов. Именно он - Квазимодо - "вливал жизнь в это необъятное здание", говорит автор.

Главным идейно-композиционным стержнем романа "Собор Парижской богоматери" является любовь к цыганке Эсмеральде двух героев: архидиакона собора Клода Фролло и звонаря собора Квазимодо. Главные герои романа выходят из самой гущи народной толпы, которая играет решающую роль во всей концепции романа, - уличная танцовщица Эсмеральда и горбатый звонарь Квазимодо. Мы встречаемся с ними во время народного празднества на площади перед собором, где Эсмеральда танцует и показывает фокусы с помощью своей козочки, а Квазимодо возглавляет шутовскую процессию как король уродов. Оба они так тесно связаны с живописной толпой, которая их окружает, что кажется будто художник лишь на время извлёк их из неё, чтобы толкнуть на сцену и сделать главными персонажами своего произведения.

Эсмеральда и Квазимодо представляют как бы два разных лика этой многоголосой толпы.

a. Эсмеральда

Красавица Эсмеральда олицетворяет собой всё доброе, талантливое, естественное и красивое, что несёт в себе большая душа народа, а противоположность мрачному средневековому аскетизму, насильно внушаемому народу фанатиками церкви. Недаром она так жизнерадостна и музыкальна, так любит песни, танец и саму жизнь, эта маленькая уличная танцовщица. Недаром она так целомудренна и вместе с тем так естественна и прямодушна в своей любви, так беспечна и добра со всеми, даже с Квазимодо, хотя он и внушает ей непреодолимый страх своим уродством. Эсмеральда - настоящее дитя народа, её танцы дают радость простым людям, её боготворит беднота, школяры, нищие и оборванцы из Двора чудес. Эсмеральда - вся радость и гармония, её образ так и просится на сцену, и не случайно Гюго переработал свой роман для балета "Эсмеральда", который до сих пор не сходит с европейской сцены.

"…Была ли эта юная девушка человеческим существом, феей или ангелом, этот Гренгуар, сей философ-скептик, сей иронический поэт, сразу определить не мог, настолько был он очарован ослепительным видением.

Она была невысока ростом, но казалась высокой - так строен был её тонкий стан. Она была смугла, но нетрудно было догадаться, что днём её кожа отливала тем чудесным золотым оттенком, который присущ андалузкам и римлянкам. Маленькая ножка тоже была ножкой андалузки, - так легко ступала она в своём узком изящном башмачке. Девушка плясала, порхала, кружилась на небрежно брошенном ей под ноги старом персидском ковре, и всякий раз, когда её сияющее лицо возникало перед вами, взгляд её больших черных глаз ослеплял вас, как молния.

Взоры всей толпы были прикованы к ней, все рты разинуты. Она танцевала под рокотание бубна, который её округлые девственные руки высоко возносили над головой. Тоненькая, хрупкая, с обнаженными плечами и изредка мелькавшими из - под юбочки стройными ножками, черноволосая, быстрая, как оса, в золотистом, плотно облегавшем её талию корсаже, в пестром раздувавшемся платье, сияя очами, она воистину казалась существом неземным…."

б. Квазимодо

Другой демократический герой романа - подкидыш Квазимодо олицетворяет скорее страшную силу, таящуюся в народе, ещё тёмном, скованном рабством и предрассудками, но великом и самоотверженном в своём беззаветном чувстве, грозном и мощном в своей ярости. Которая поднимается порой, как гнев восставшего титана, сбрасывающего с себя вековые цепи.

Клод Фролло "окрестил своего приёмыша и назвал его "Квазимодо" - то ли память того дня, когда нашёл его (у католиков первое воскресенье после пасхи, Фомино воскресенье; а по латыни означает "как будто бы", "почти".), то ли желая этим именем выразить, насколько несчастное маленькое создание несовершенно, насколько начерно сделано. Действительно, Квазимодо, одноглазый, горбатый, был лишь почти человеком."

Образ Квазимодо является художественным воплощением теории романтического гротеска. Невероятное и чудовищное преобладает здесь над реальным. Прежде всего, это относится к гиперболизации уродства и всяческих несчастий, обрушившихся на одного человека.

"…Трудно описать этот четырёхгранный нос, подковообразный рот, крохотный левый глаз, почти закрытый щетинистой рыжей бровью, в то время как правый совершенно исчезал под громадной бородавкой, обломанные кривые зубы, напоминавшие зубцы крепостной стены, эту растрескавшуюся губу, над которой нависал, точно клык слона, один из зубов, этот раздвоенный подбородок… Но ещё труднее описать ту смесь злобы, изумления, грусти, которые отражались на лице этого человека. А теперь попробуйте себе это представить в совокупности!

Одобрение было единодушным. Толпа устремилась к часовне. Оттуда с торжеством вывели почтенного папу шутов. Но теперь изумление и восторг толпы достигли наивысшего предела. Гримаса была его настоящим лицом.

Вернее, он весь представлял собой гримасу. Громадная голова, поросшая рыжей щетиной; огромный горб между лопаток и другой, уравновешивающий его, - на груди; бёдра настолько вывихнутые, что ноги его могли сходиться в коленях, странным образом напоминая собой впереди два серпа с соединёнными рукоятками; широкие ступни, чудовищные руки. И, несмотря на это уродство, во всей его фигуре было какое-то грозное выражение силы, проворства и отваги, - необычайное исключение из того общего правила, которое требует, чтобы сила, подобно красоте, проистекала из гармонии… "

Квазимодо "весь представляет собой гримасу". Он родился "кривым, горбатым, хромым"; затем от колокольного звона лопнули его барабанные перепонки - и он оглох. К тому же глухота сделала его как бы немым ("Когда необходимость принуждала его говорить, язык его поворачивался неуклюже и тяжело, как дверь на ржавых петлях"). Душу его, скованную в уродливом теле, художник образно представляет, как "скрюченную и захиревшую" подобно узникам венецианских тюрем, которые доживали до старости, "согнувшись в три погибели в слишком узких и слишком коротких каменных ящиках".

При этом Квазимодо - предел не только уродства, но и отверженности: "С первых же своих шагов среди людей он почувствовал, а затем и ясно осознал себя существом отверженным, оплёванным, заклеймённым. Человеческая речь для него была либо издёвкой, либо проклятием". Так гуманистическая тема отверженных, без вины виноватых, проклятых несправедливым людским судом, развертывается уже в первом значительном романе Гюго.

Гротеск у Гюго является "мерилом для сравнения" и плодотворным "средством контраста". Этот контраст может быть внешним или внутренним или и тем и другим вместе. Уродство Квазимодо, прежде всего резко контрастирует с красотой Эсмеральды. Рядом с ним она кажется особенно трогательной и прелестной, что наиболее эффектно выявляется в сцене у позорного столба, когда Эсмеральда приближается к страшному, озлобленному и мучимому нестерпимой жаждой Квазимодо, чтобы дать ему напиться (" Кого бы не тронуло зрелище красоты, свежести, невинности, очарования и хрупкости, пришедшей в порыве милосердия на помощь воплощению несчастья, уродства и злобы! У позорного же столба это зрелище было величественным".

Уродство Квазимодо контрастирует ещё более с его внутренней красотой, которая проявляется в беззаветной и преданной любви к Эсмеральде. Кульминационным моментом в раскрытии подлинного величия его души становится сцена похищения Эсмеральды, приговорённой к повешению, - та самая сцена, которая привела в восторг окружающую их обоих народную толпу: "… в эти мгновения Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, … он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось лязгать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего бога."

Нравственное величие, преданность и душевная красота Квазимодо ещё раз выступят во всей своей силе в самом конце романа, когда не сумев уберечь Эсмеральду от её главного врага - архидиакона Клода Фролло, всё же добившегося казни несчастной цыганки, Квазимодо приходит умереть возле её трупа, обретая свою любимую только в смерти.

Знаменательно, что нравственную идею романа, связанную главным образом с Квазимодо, прекрасно понял и высоко оценил Ф.М. Достоевский. Предлагая перевести на русский язык "Собор Парижской богоматери", он писал в 1862 году в журнале "Время", что мыслью этого произведения является "восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнётом обстоятельств.… Эта мысль - оправдание униженных и всеми отринутых парий общества… Кому не придёт в голову, - писал далее Достоевский, - что Квазимодо есть олицетворение угнетённого и презираемого средневекового народа французского, глухого и обезображенного, одарённого только страшной физической силой, но в котором просыпается наконец любовь и жажда справедливости, а вместе с ними и сознание своей правды и ещё непочатых бесконечных сил своих… Виктор Гюго чуть ли не главный провозвестник этой идеи "восстановления" в литературе нашего века. По крайней мере, он первый заявил эту идею с такой художественной силой в искусстве".

Таким образом Достоевский также подчёркивает, что образ Квазимодо является символом, связанным с демократическим пафосом Гюго, с его оценкой народа как носителя высоких нравственных начал.

в. Клод Фролло

Но если именно этих униженных и всеми откинутых парий общества - таких, как Квазимодо или Эсмеральда, Гюго наделяет лучшими чувствами: добротой, чистосердечием, самоотверженной преданностью и любовью, то их антиподов, стоящих у кормила духовной и светской власти, подобно архидиакону собора Парижской богоматери Клоду Фролло или королю Людовику XI, он рисует, напротив, жестокими, эгоцентричными, полными равнодушия к страданиям других людей.

Архидиакон Клод Фролло, как и Квазимодо, является гротескным персонажем романа. Если Квазимодо пугает своим внешним уродством, то Клод Фролло вызывает ужас тайными страстями, которые обуревают его душу. "Отчего полысел его широкий лоб, отчего голова его всегда была опущена?.. Какая тайная мысль кривила горькой усмешкой его рот, в то время как нахмуренные брови сходились, словно два быка, готовые ринуться в бой?.. Что за тайное пламя вспыхивало порой в его взгляде?..." - такими страшными и загадочными словами представляет его с самого начала художник.

В лице одного из главных персонажей романа, учёного схоласта Клода Фролло, он показывает крах догматизма и аскетизма. Мысль Клода бесплодна, в его науке нет творческой силы Фауста, она ничего не создаёт. Отпечаток смерти и запустения чувствуется в его келье, где он ведёт свою работу: "…на столе лежали циркули и реторты. С потолка свисали скелеты животных… Человеческие и лошадиные черепа лежали на манускриптах… На полу, без всякой жалости к хрупкости их пергаментных страниц, были накиданы груды огромных раскрытых фолиантов. Словом, тут был собран весь сор науки. И на всём этом хаосе - пыль и паутина".

Католический священник, связанный обетом целомудрия и ненавидящий женщин, но снедаемый плотским вожделением к красавице цыганке, учёный богослов, который предпочёл чернокнижие и страстные поиски секрета добывания золота истинной вере и милосердию, - так раскрывается мрачный образ парижского архидиакона, играющий чрезвычайно важную роль в идейной и художественной концепции романа.

Клод Фролло - настоящий романтический злодей, охваченный всепоглощающей и губительной страстью. Эта злая, извращённая и в полном смысле слова демоническая страсть способна лишь на страшную ненависть и иступленное вожделение. Страсть священника губит не только ни в чём не повинную Эсмеральду, но и его собственную мрачную и смятенную душу.

Учёного архидиакона, являющегося самым интеллектуальным героем романа, автор сознательно наделяет способностью к самоанализу и критической оценке своих поступков. В противоположность косноязычному Квазимодо он способен на патетические речи, а внутренние монологи раскрывают обуревающие его порывы чувств и греховных мыслей. Охваченный порочной страстью, он доходит до отрицания церковных установлений и самого бога: "Он прозрел свою душу и содрогнулся… Он думал о безумии вечных обетов, о тщете науки, веры, добродетели, о ненужности бога"; затем он открывает, что любовь, которая в душе нормального человека порождает только добро, оборачивается "чем - то чудовищным" в душе священника, и сам священник "становится демоном"

(так Гюго покушается на святая святых католицизма, отрицая нравственный смысл аскетического подавления естественных влечений человека). "Учёный - я надругался над наукой; дворянин - я опозорил своё имя; священнослужитель - я превратил требник в подушку для похотливых грёз; я плюнул в лицо своему богу! Всё для тебя, чаровница!" - в исступлении кричит Клод Фролло Эсмеральде. А когда девушка с ужасом и отвращением его отталкивает, он посылает её на смерть.

Клод Фролло - один из самых злобных и трагических характеров "Собора Парижской богоматери", и недаром ему уготован столь страшный и трагический конец. Автор не просто убивает его рукой разъярённого Квазимодо, который, поняв, что именно архидиакон был причиной гибели Эсмеральды, сбрасывает его с крыши собора, но и заставляет его принять смерть в жестоких мучениях. Поразительна зримость страдания, которой Гюго достигает в сцене гибели архидиакона, висящего над бездной с сомкнутыми веками и стоящими дыбом волосами!

Образ Клода Фролло порождён бурной политической обстановкой, в которой был создан роман Гюго. Клерикализм, бывший главной опоро