Конфликт телесного и духовного в лирике раннего Перелешина
Профессор Калифорнийского университета Беркли, Симон Карлинский, исследователь творчества русского зарубежья, и выходец из Харбина, в журнале «Новое Русское Слово» в 1969 году сделал следующее заявление: "Теперь творчество дальневосточных поэтов отошло в область не то что истории, но чуть не археологии". /4,c.20-25/
Несмотря на значительное увеличение публикаций в этой области в течение последних лет, ситуация не особо изменилась.
Однако, в настоящее время творчество русских поэтов в эмиграции, всё чаще привлекает внимание исследователей литературы русского зарубежья, в целом, и её восточной ветви в частности.
Данная работа является ещё одной попыткой более подробно изучить творчество наших соотечественников, некогда вынужденных эмигрировать из России в Китай. В данном случае речь пойдёт о Валерии Францевиче Перелешине, талантливом русском поэте и переводчике, прошедшем в Харбине «начальную школу мастерства».
Именно к этому раннему этапу в его творчестве и будет обращено наше внимание.
Мы попытаемся определить наиболее характерные черты в ранней (до 1940года) лирике Перелешина и более подробно остановимся на одном из основных мотивов его творчества этого периода – конфликте тела и души, вытекающем из невозможности сосуществования любви небесной, любви к Богу, и любви земной.
Для обычного человека такое сочетание двух любовей, возможно, было бы вполне приемлемым, но Валерий Францевич Перелешин в 1929 году, уже будучи в Харбине, становится монахом… впрочем, обо всём по порядку.
1 КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ ВАЛЕРИЯ ПЕРЕЛЕШИНА
Жизнь В. Перелешина заслуживает того, чтобы хотя бы кратко обозреть ее судьбоносные «повороты», коих у одного из лучших поэтов русского зарубежья было достаточно много.
Родился он в Иркутске в семье служащего Транссибирской железной дороги 7 Июня 1913 года.
В 1920 году после развода родителей мать увезла его и младшего брата в Харбин, там же поселился и отец.
Вскоре мать Перелешина, Евгения Александровна, вышла замуж за начальника Пенсионного отдела Управления КВЖД Василия Евграфовича Сентянина, которому к тому времени было 64 года.
В 1924 году в связи с переходом КВЖД в совместное управление Китая и советской России Сентянин уволился с дороги. Закончилась «райская» жизнь в «огромной казенной квартире «с садом и двором, с экипажем и лошадьми». Еще более усугубилось материальное положение семьи после смерти Сентянина в 1927 году.
В 1930 году Перелешин окончил среднюю школу при Y.М.С.А и поступил на юридический факультет Харбинского университета, в котором продолжает образование вплоть до 1935 года.
В 1928 году он начал посещать Теологическую школу Св.Владимира и спустя год стал монахом Харбинского монастыря, взяв себе творческий псевдоним «Монах Герман».
В 1939 Перелешин был послан в Пекин в Русскую церковную миссию, а в 1943 продолжил свою деятельность в Шанхае, который после оккупации Харбина японцами стал центром русской эмиграции на Дальнем Востоке.
После прихода советских поиск в Маньчжурию в 1945 году Перелешин возобновляет переписку с братом Виктором, который в 1940 году эмигрировал в США. Перелешин принимает решение выехать в Америку, и в ожидании визы, получает предложение стать переводчиком с китайского в шанхайском отделении ТАСС. Приняв предложение, Перелешин отказывается от монашества, а в марте 1950 года получает визу и по прибытии корабля отправляется в Сан-Франциско, откуда в сентябре 1950 был выслан обратно в Китай, как «вероятный агент китайских или советских коммунистов».
Оказавшись в Тяньцзине, он преподает русский язык в нескольких китайских учебных заведениях. Однако Перелешин вместе с матерью стремится в Шанхай, но разрешение на это не получает, к тому же, по подозрению в шпионаже уже в пользу американцев, он вместе со своим китайским другом Тан Дун-Тянем оказывается в тюрьме (с 5-го июля по 20-е августа 1951 года).
Вскоре брат Перелешина Виктор, живший тогда в Сан-Франциско, покупает для него и матери визы в Бразилию, и они через Гонконг отбывают в Рио-де-Жанейро. Перелешин покидает Китай 18 сентября 1952 года и 19-го января 1953 года ступает на землю Южной Америки.
Казалось бы, судьба простая:
то упоенье, то беда,
опять я прогнан из Китая,
как из России, - навсегда.
Опять изгой, опять опальный,
я отдаю остаток дней
Бразилии провинциальной,
последней родине моей.
С этого момента начинается «бразильский» период жизни и творчества В. Перелешина. В Бразилию Перелешин приехал по фиктивному контракту, сначала работал в ювелирном магазине, а затем на мебельной фабрике. Какое-то время он был постоянным сотрудником еженедельника «Вестник Бразилии», а также учителем английского языка в Берлиц Лэнгвидж Скул, пока в 1957 году не получил место библиотекаря Британского совета в Рио-де-Жанейро и в этой должности работал в течение восьми лет. В 1958 году Перелешин стал гражданином Бразилии, и с февраля 1983 года он жил в «Retiro dos Artistas» в Жакарепагуа, пригороде Рио-де-Жанейро.
В 1973 году он выезжал во Францию, в 1974 принял участие в фестивале поэзии в Остине, штат Техас, где представлял Россию и Бразилию. В мае 1986 года Перелешин был приглашен в качестве гостя в Лейденский университет (Нидерланды), библиотеке которого он подарил свои архивы. Скончался Перелешин на своей третьей Родине, в Бразилии, в 1992 году.
2 СВОЕОБРАЗИЕ ТВОРЧЕСТВА
В газете "Последние новости" (27 июня 1935г.) А. Ладинский писал в отзыве на сборник "Излучины", в котором были представлены некоторые стихи Перелешина: Почти все стихи сборника очень высокого качества по форме. Что касается содержания, то трудно судить по двум-трем стихотворениям о "лице" поэта. Чувствуется влияние Блока, Ахматовой, иногда даже "парижских" собратьев. Трудно было бы отметить кого-нибудь из харбинцев, но по умению обращаться с материалом, по культуре стиха, более других обращают на себя внимание В. Перелешин и С. Сергин".
Философская лирика Перелешина насыщена отвлеченными образами, за которыми скрываются и первое чувство влюбленности, и стрёмление о6рести свой, неповторимый, путь в этом мире, и желание гармонии, которая видится в "пчелиной" жизни. Размышления лирического героя о жизни, о любви, о судьбе проникнуты сиюминутными переживаниями, порой очень точными и верными. В них ощущается неожиданная для начинающего поэта зрелость, пока только литературная, но искренняя в своем стремлении к ясности и простоте. Иллюзорность бытия подчеркивается "игрой" лирического героя, вынужденного, подобно актеру, скрываться под маской, чтобы сохранить свою чистоту и сохранить от разрушительного влияния окружающей действительности "свой сон золотой"./5,c.26.Ты совсем как на сцене…/
Собственно уже в первом сборнике стихов Перелешин, как автор интимной и философской лирики, выступает в том качестве, о котором он заявил вполне определенно в своем втором сборнике стихов (подписав его «Монах Герман») с характерным названием «Добрый Улей». Образ монаха, Инока во многом определяет мироощущение лирического героя, церковная христианская мораль - его отношение к миру.
А. Несмелов в своей рецензии на сборник «Добрый Улей» писал: «Прежде всего: стихи Валерия Перелешина превосходны. Даже некоторая тяжеловатость в некоторых из них - тяжеловатость благородного металла, отягощенного собственным атомным весом. Стихи Перелешина можно полюбить глубоко и навсегда… Вот темы стихов, собранных в «Добром Улье», собственно одна тема : утверждение себя в своем отречении от мира. …автор на наш взгляд, слишком много для поэта рассуждает и говорит о самом себе. Мира за самим собой он пока еще почти не видит…». /5,c.xxii/.
Готовность автора покинуть мирскую суету и отказаться от любви земной во имя любви небесной позволяют нам рассматривать первые стихотворения молодого поэта как целостное единство: если «В пути» - это еще поиск своего призвания, то «Добрый Улей», в какой то степени, обретение мира в душе, той гармонии в отсутствии которой лирический герой уличает окружающих его людей.
2.1 особенности «эмигрантской литературы»
Я не буду очень подробно останавливаться на этой теме, так - как
это не слишком существенно для данной, конкретной работы, однако, считаю своим долгом отметить некоторые важные моменты, позволяющие раскрыть логику последовательности развития нашей темы.
Итак, начнём с того, что одной из отличительных черт литературы эмиграции является Разъединённость, - восточные центры мало контактировали с западными, и вместе они не доверяли метрополии. В то же время, эмигранты, как последние представители дореволюционной России, считали себя хранителями её традиций, самобытности и национальной культуры в целом. Отсюда проявление в литературе эмиграции не только специфических образов Китая или Европы, но и стремление сохранить образцы классической русской литературы. Литература Харбина и Парижа не искала новых форм, она стремилась сохранить старые, поэтому образцом для творческой эмиграции остаётся литература серебряного века и такие наиболее выдающиеся её представители как Блок, Гумилёв, Ахматова Мандельштам и другие.
Поэтому, даже самые талантливые стихи эмиграции выглядят довольно образно и, в некоторой степени, даже законсервировано. То же самое можно сказать и о стихах Перелешина в частности.
Здесь приходит время обратиться к следующей части нашей работы, чтобы обговорить этот аспект более детально.
2.2 влияние постсимволизма на раннюю лирику Перелешина
Мастерство Перелешина складывалось не без влияния русского акмеизма, но это было, скорее всего, формальное влияние, касающиеся "построения" стиха, адамизм же Гумилева, как он сам признавался позднее, ему был чужд. Эту же мысль он высказывал и раньше в одном из писем, в котором, в частности, отмечал: "Начал я ученичеством у Гумилева, считал себя акмеистом (но не "адамистом"), а с 1967 года, когда Мэри (Ю. В. Крузенштерн-Петерец) втолкнула меня обратно в литературу, стал постепенно отходить от чистого акмеизма. Однако, в форме пошел даже дальше Гумилева. Запретил себе неточные рифмы и прочие вольности. Из Иваска (или через него от кого-то другого) воспринял учение о благозвучии: и как теперь легко стало писать!... "./6,c.149/
Для нас это откровение "позднего". Перелешина интересно
еще и тем, что оно является откровенным свидетельством эстетического и формального "довления" одного из значимых нереалистических течений начала XX века над поэзией писателей, чье творчество начинало складываться в 30-40-е годы (независимо от политических взглядов и пребывания их в метрополии или в зарубежье). Одним из таких писателей был глубоко чтимый Перелешиным А. П. Ладинский (1896-1961) - поэт-постакмеист, продолжающий в своем творчестве традиции петербургского "Цеха поэтов". Известно, какое влияние оказали футуризм и акмеизм на дальневосточную эмигрантскую поэзию, но высказывание Перелешина позволяет делать определенные выводы при анализе его произведений "китайского" периода творчества, соотнося их с образной системой акмеизма и поэзии Н. Гумилева, как организатора и теоретика этого течения.
Для Перелешина, вероятно, даже название его первого сборника этимологически восходило не к китайскому "Дао" - Путь (что может, и было бы естественно в окружении китайской культурной языковой среды), а к первой же книге стихов Гумилева "Путь конквистадоров", в свою очередь, как известно, созданную под влиянием творчества В. Я. Брюсова.
Здесь даже можно сравнить сонет Гумилёва «Я конквистадор…»
С сонетом Перелешина «Двойник».
Я римлянин и мой отчётлив шаг…
/5,с.26/.
Таким образом, в поле нашего зрения оказывается художественная система символизма. Именно поэтому достаточно высокая оценка, данная первому поэтическому сборнику В. Перелешина, во многом относится к уже прошедшей испытание временем поэтике А. Блока. В. Брюсова, Н. Гумилева (позднее появятся другие любимые образцы). Это, конечно же, не значит, что сборник "В пути" в целом получился подражательным, что не раз случалось в истории поэзии. Но то, что опыт автора, жизненный и творческий, навеян литературой и желанием "соответствовать", несомненно для самого доброго критика.
Однако, очевидное влияние первого поэтического сборника Н.Гумилева, где главенствует образ «конквистадора в панцире железном», «шествующего над пропастями и безднами», трансформируется у Перелешина в иное чувство и мироощущение. Лирический герой Перелешина находиться в вечном конфликте с самим собой и окружающим его миром. Словно полемизируя со своим учителем, Перелешин переносит акцент на отсутствие романтизма в серой и скучной жизни тех кто «таясь по кабинетам, под гнетом умных и тяжелых книг», пытается вымолить у прежней музы вдохновение. Лирический герой здесь так же выступает от имени целого поколения, остающихся лишь "кондотьерами" - наемниками у истинно живого чувства.
Открывающее сборник стихотворение "Вечный Рим"(1932)/1,c.3-4/ можно считать данью уважения к гению А. Блока, но в то же время оно вполне самостоятельно в понимании одной из главных тем любого талантливого поэта - темы родины, России.
Религиозный взгляд на судьбу России в лучших традициях русского символизма у Перелешина раскрывается через Противопоставление "растленной Москвы" и "богоборческого Петербурга" "вечному Риму", откуда Божья милость дышала "благодатью на Город и Мир" (за этими строчками словно бы читаются "Urbi et Orbi" В. Я. Брюсова).
О, Россия, не имя ли Божье
Отошло от растленной Москвы,
Отошло от тебя в бездорожье
По сугробам полей снеговых?
И бесовским прославили хором
Завыванья ботнических пург
Без Исаакиевского собора
Богоборческий Петербург.
Однако, эпически заявленная в самом начале сборника тема России, в дальнейшем не получает своего развития и звучит лишь опосредовано. Ведущими темами становятся творчество, философские размышления о любви, о призвании, о смысле бытия и Божественного промысла. Неслучайно уже в этом сборнике ясно прослеживаются богоискательские мотивы, которые более четко определятся во втором сборнике "Добрый улей", подписанном кроме основного псевдонима еще одним "Монах Герман". Перелешин так напишет об этом и о дальнейших своих "духовных" исканиях: "Не случайно линия поисков соприкосновения с миром запредельным впервые зазвучала в моем первом значительном стихотворении "Вечный Рим", возникшем у меня, когда мне было девятнадцать лет. Остались эти поиски и на все последующие годы. Принимали они разные формы от почти совершенной догматической чистоты до богоборчества, от веры до неверия со всеми промежуточными этапами сомнений, скептицизма, уклона то в гностицизм, то в буддизм, от "Крестного Пути" до почти шутливого "Апокрифа". Важно, что философская и христианская проблематика всегда меня волновала и, если не избегать затасканного словоупотребления, вдохновляла". /1,c.17/
Вторая книга стихов Перелешина "Добрый улей", как уже отмечалось, развивает темы и мотивы, намеченные в первом сборнике. Творческий псевдоним "Монах Герман" лишь повторяет принятое Перелешиным церковное имя Герман.
И здесь мы переходим к третьей части нашей работы.
3 КОНФЛИКТ ТЕЛА И ДУШИ КАК ОТЛИЧИТЕЛЬНАЯ
ОСОБЕННОСТЬ ЛИРИКИ ВАЛЕРИЯ ПЕРЕЛЕШИНА
Впервые эта тема звучит в стихотворении «Боль» (1934).
Как рассеченное насквозь колено
И каждый шаг – по лезвию ножа…
Где преступленье, грех, или измена,
Достойные такого правежа?
Но я молюсь и мой недуг телесный
И душу, что тоскует и болит,
Во сне святой Игнатий исцелит
Прикосновением руки чудесной:
Ведь некогда и он, ещё земной,
Со мною болью мучился одной.
/5,c.9/
Здесь эта тема звучит совсем ещё неопределённо, но уже в этом стихотворении начинают зарождаться истоки этого конфликта который, и определит, в итоге, динамику саморазвития лирического героя поэзии Перелешина.
Дабы коротко обрисовать ёе суть, скажу, что на примере проанализированных нами стихотворений Перелешина можно проследить постепенное движение от утверждения торжества духа над плотью, к сомнению в греховности земной любви, и, наконец, к отрицанию необходимости отречения от мира, возможности целиком понять его, его суть, устройство и предназначение.
В стихотворении «Мёд» лирический герой (монах) сравнивается с трудолюбивой пчелой, чьё предназначение заключается в следующем, -
…Запрятывай, как в соты,
В большую грудь свою
Земные все заботы,
Любовь земную всю…
/5,c.17/
В заключительных двух катренах возникает образ Пришельца – олимпийца, для которого, собственно и сберегается всё, что хранит в себе пчела. Во всём этом явно видится установка на служение Богу, как мистической силе, которая в любой момент может прийти на землю за тем «урожаем» который собрали «ловцы человеков». В стихотворении всё более глубокомысленно и метафорично, ловцы заменены пчёлами, но для человека знающего Библию всё достаточно прозрачно и ясно.
Далее, в стихотворении «Сердца»(1935года) мы видим, как конфликт начинает обостряться – лирический герой впервые открыто заявляет о своей любви.
На поле битвенном, как два бойца,
Встречаются неравные сердца.
Через края одно из них бурлит,
Другое голубем к нему летит,
Но отвергаемое вновь и вновь,
На снег по капле источает кровь…
О, алый голубь мой, распластан ты
Близ полнокровной этой тесноты…
/5,c.20/
Таким образом, становится понятно, что обычное, но столь властное земное чувство не обошло стороной монаха – аскета. В то же время, чувство это, было ещё и неразделённым, поэтому в данном стихотворении звучит оно особенно остро.
В следующих стихотворениях, всё чаще начинают звучать мотивы судьбы, предопределённости бытия, одно из таких стихотворений так и называется «Рок».
Всё рассчитано, взвешено, сжато
Неусыпно тебя берегут
Календарные верные даты,
Расписанья часов и минут…
...Нет, забудь об обрывах и скатах!
Ведь уж издавна так повелось:
У таких безупречных вожатых
Не летят поезда под откос…
… Ах, от мысли, что всё неуклонно, -
Мы как пленники, мир как тюрьма -
Короли оставляли короны
И Кассандра сходила с ума!
/5,c.23/
Лирический герой открыто заявляет о том, что всё предопределено. Сразу же возникает логический вопрос - Есть ли смысл с этим бороться?
В следующем стихотворении, а точнее сонете (Прошагаешь и ты как бывало), пессимистические настроения лирического героя всё более нарастают.
…Как будто бы намёк из далека,
Поймёшь и ты, что, верно, век свой длинный
Ты проведёшь за мудростью старинной,
Запрятанной в минувшие века…
Без гордости взгляни, о завсегдатай книжный,
Взгляни в глаза смешной своей судьбе:
Столетия довольно ли тебе?
/5,c.24/
Постижение мудрости, для лирического героя Перелешина, связано, прежде всего, с книжным опытом человечества, заложенным в церковных книгах, но что, как не утверждение невозможности постижения всей мудрости мира за краткий человеческий век, пытается высказать здесь лирический герой?
Обратимся к следующему стихотворению «Избрание» и остановимся на нём чуть более подробно. Название стихотворения говорит само за себя - лирический герой понимает, что он избран свыше для служения Богу, но как тяжело приходит к нему осознание этого, и как от многого нужно отказаться:
…святой Охотник близко,
Не избежишь и ты его тенёт!
Забудет паж весенней крови гнёт
В печи сгорит любовная записка…
И между снов рукой благоуханной
К тебе Ловец протянет крест нежданный,
Чтоб кипарис вонзившись остриём
Застрял в ребре надломленном твоём
И чтобы ты, святого пленник новый,
С улыбкою надел венец терновый.
/5,c.25/
На первый взгляд всё довольно обычно, но обратимся к тому что составляет Художественный мир стихотворения.
На Идейно – образном уровне:
Чувственная, эмоциональная окраска представлена следующими эпитетами:
святой Охотник,
крест нежданный,
ребро надломленное,
пленник новый
и терновый венец.
Все эти словосочетания тематически представляют собой одно и то же, - всё это библейские образы которые, что особенно для нас важно, лирический герой проецирует на самого себя, но главное даже не в этом;
Все они создают довольно мрачную картину, передавая тем самым те чувства которые испытывает лирический герой осознавая свою избранность. Он чувствует себя тем, на кого охотятся. Святой Охотник невольно сравнивается с пауком …не избежишь и ты его тенёт…
а крест нежданный тревожит сон и вынуждает забыть игру весенней крови и сжечь любовную записку. В довершение ко всему от «новообращённого» требуется с улыбкой и чуть ли не с благодарностью надеть терновый венец.
На графическом уровне проявляется ещё два интересных момента:
святой Охотник – слово «Охотник» написано с большой буквы, как и далее слово «Ловец», но слово «святой» вовсе не выделяется в тексте графически. Другими словами Автор сознательно заставляет нас видеть за этими словами нечто большее, чем просто Охотника и Ловца, но слово святость, святой - вовсе не выделяются, тем самым достигается эффект того, что читатель больше обращает внимание именно на те слова которые несут в себе несколько отрицательную смысловую нагрузку. Тем самым ещё раз демонстрируя неоднозначность отношения лирического героя к небесным, мистическим силам.
В следующем стихотворении «Говоришь, им, лишенным слуха…»
Тема несоответствия «монастырских истин» законам жизни заявляет о себе в полный голос.
Говоришь, им, лишенным слуха
И невидящим ничего,
О торжественном царстве духа,
О нетленном свете его.
Сокрушаясь, о мире праздном,
Указуешь им горний дом,
Называешь счастье соблазном
И большое горе – грехом.
Но никто без любви не будет,
И каждый найдёт её,
И на счастье каждый осудит
И на муку сердце своё.
Любовь по убеждению лирического героя это то счастье и та мука которой не избежать. Стихотворение «Перед любовью» только подтвержает это.
…Не улыбайся же так!..
Страшно мне страшно! Ты снегом веешь
О, не зови меня, не зови…
Нет, ты ведь тоже щадить не смеешь,
Пленница требовательной любви.
/5,c.28/
Лирический герой всё ещё пытается не уступать любви, бороться с плотскими помыслами, но он очарован женщиной, её улыбка манит его, и последние две строки говорят о том, что эта борьба едва ли не закончится победой любви.
Стихотворение «Соблазн» особо ярко демонстрирует эту борьбу между велениями души и желаниями тела. Вначале, лирический герой как бы убеждает себя не отвергать земной любви,
… «Восстанови
Минувший лад двоящегося духа!
Доверься солнцу, покорись любви,
Не отвращай от сладких песен слуха.
Ужель тебе ещё не тяжело
Клясть этот мир, как гибельную небыль,
Клясть эту плоть как гибельное зло,
И хмуро отворачиваться к небу?
…Коснись: как эти губы горячи
И как нежно возлюбленное тело».
Но дальше мы видим, что лирический герой не уступает соблазну, считая, однако, это не проявлением послушания Богу, а сотворением зла, служением сумраку, и, в конечном итоге, смерти:
…Возлюбленной ты скажешь: Отойди! –
Она уйдёт, но кто не отгадает,
Что сердца нет в пустой твоей груди,
Что пепел в нём могильный дотлевает?
…Что сумрака ты данник, а не света,
Что юноша, ты страшен как старик,
Уже не раз дышавший пеной Леты?
/5,c.33/
Здесь так же высказывается мысль о том, что монашеский аскетизм вовсе не представляется правильным, дарованным Богом заветом.
Однако, в следующем стихотворении «У порога» лирический герой окончательно утверждается в своём стремлении – стать монахом.
Он отрекается от поэзии (Лирный мотив забыт…) и называет монастырь домом, - единственным приютом, где сердце ещё может отдохнуть от мирских страстей и страданий.
Лирный напев забыт –
Ныне на зов иной
Сердце твоё спешит:
Сердцу пора домой…
Ты говоришь: «Нигде
В мире не отдохну,
Только в святом труде,
В том восковом плену.
В пятом катрене данного стихотворения мы снова встречаем указание на предопределённость выбора лирического героя, снова возникает мотив рока, судьбы. В шестом катрене эта мысль уже высказывается напрямую.
В годы, когда я пел
И ликовал в грехах,
Там обо мне скорбел
В келье своей монах.
И когда по меже
Худшего зла я шел,
Ждали меня уже
В улье печальных пчёл…»
/5,c.35/
В следующем стихотворении ««Наставление» (1936) мы видим, что лирический герой уже окончательно принимает монашество, и мотив отречения от мира развивается уже в виде наставления «посвященных» (наша торжественная стая дружно помолится за тебя) «мальчику с душой целомудренной и простой».
Черные, мы побеждаем время,
Смиренные, вечность узрим мы,
Мальчик, расстанься ж с ними,- с теми,
Кто посещает тебя из тьмы.
С торной дороги без размышления
Прочь - и узкой взыщи межи,
Затем, что любовь - начало тления,
И голос плоти - голос лжи.
…………………………………………
Так от земной во имя небесной
Любви мы станем тебя беречь
В этой лазурности бестелесной,
С детской не мужественностью плеч.
/5,c.37/
Из стихотворения видно, что даже помыслы о плотской любви (помолишься женщине о любви) представляются греховными и опасными (Горе тебе тогда! вовеки будет огонь и только огонь), чреватыми падением духовным. Телесный мир представляется миром тьмы, в котором прибывают «соблазны черные». Этому миру по контрасту противостоит мир «лазурности без телесной», мир идеальный и наполненный светом.
Дуализм миропонимания, тонкое чувство двух, борющихся друг с другом начал достаточно ярко отражены в стихотворении "Две руки" (1937), где противопоставляются правая и левая рука, символизирующие позитивное и негативное начала в человеке.
Твоя десница - мудрая рука –
Любимых книг еще не разлюбила
И так же правит сердцем музы милой
Торжественна, надменна и легка.
Она еще в объятьи не слабеет,
Она еще любовью не сыта,
И осязаемая красота
Ее томить и радовать умеет.
А для пожатий дружеских она
По-старому надежна и верна.
/5,c.46/
Перелешин, оставаясь верным стремлению к строгости формы, строит это стихотворение по зеркальному принципу: первая часть - два четверостишия и одно двустишие и вторая часть (в которой левая рука - источник соблазна, "враг, что мстит исподтишка", захлопывающий переплеты, "хранилища великолепной лжи") аналогична первой по строфике.
Антитеза идеального (божественного) и обыденного (греховного) обусловлена "приближением" души лирического героя к Богу, точнее, ее движением на пути к нему через соблазны и неверие. В стихотворении "Ночное" (1936), построенном как развернутое обращение к Божеству, звучит тема избранничества и достойности этого пути.
Ты сам же мне поведал, Боже,
Что не для всех Твой путь открыт,
Что все вместить не всякий может,
И лишь могущий да вместит.
Лирический герой, называя себя "неверным рабом", "бессильным телом" и "слабым духом", "приверженным к мудрствованиям ложным", обретший с Божьей помощью ("Ты на него низринул Сам") "мучительную нежность к музам / И к запыленным письменам", стремится обрести покой, мучительно отторгая себя от тех, кто "шумит и пляшет и сонно бредит о любви".
Но нет, затем ли столько знаков
И столько знамений в судьбе
Моей, чтоб ночью, как Иаков
Явоспротивился Тебе?
Лирический герой Перелешина, уподобляется в этом стихотворении Иисусу Христу, - отсюда и название стихотворения, - в ночь, перед распятием Христос молился в Гефсиманском саду, чтобы Бог, если возможно, не допустил этого: «Авва Отче! Всё возможно тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего я хочу а чего ты. (Марк 14:36)
Таким же образом построено и стихотворение Перелешина:
Лирический герой, обращаясь к Богу, вначале просит его «не звать к невозможным пределам», позволить жить так же, как «счастливые сверстники его», позволить «изникнуть в любовном жару».
Но в последних двух катренах он принимает волю Бога.
Нет! Стань же эта ночь залогом
И будь свидетелем рассвет
Что блудный сын, боримый Богом
Приемлет ангельский обет.
/5,c.39/
Следующее стихотворение, посвящённое этой же теме, уже не просто рассуждения юноши готовящегося стать монахом, или наставление уже посвящённых братьев, а мысли уже полноценного священнослужителя, успевшего посмотреть и понять этот церковный мир изнутри. Стихотворение так и называется - «Иноку».
Стихотворение, своего рода обращение лирического героя к самому себе: Он убеждает себя в мысли, что не пожалеет о своём выборе, не пожалеет о «мире», который он покинул и что ему не нужны уже ни счастье ни слава:
О, нет, ты не станешь в напрасном
Раскаяньи плакать потом, -
О времени плакать прекрасном,
Об имени плакать мирском;
…………………………………………
И ныне - как жизнь величава! -
К твоим не придут воротам
Ни счастье, ни тусклая слава,
Уже не желанные там.
Однако, в последнем катрене, всё ещё проявляется сомнение в правильности выбранного пути, и искренности тех, кто помог ему встать на этот путь.
Но так же ль запрету послушны
Те губы, что лгать не могли.
Что вежливо и равнодушно
Твой приговор произнесли?
/5,c.44/
Следующее стихотворение «Прощание с музой» развивает тему прозвучавшую в первых строках стихотворения «У порога». Лирический герой прощается с поэзией, с ненаписанными книгами, ради «иного, горнего союза».
…Итак, не плачь, обманутая муза,
Язычница прекрасная моя,
Что для иного, горнего союза
Тебе впервые изменяю я…
…Итак, вздохнём о нерожденной книге
И распростимся у Парнасских чащ,
Чтоб одному носить свои вериги,
Другой же – древний простодушный плащ.
/5,c.45/
Но уже в следующем стихотворении «Отповедь» всё радикально меняется. Лирический герой начинает бунтовать против наложенных на него запретов.
Итак, вам жаль, что я не стал вполне,
Как верный пёс, счастливым в будке тесной,
Откуда вместо неба были б мне
То ласки рук, то голос Ваш чудесный?
Нет, мне не жить без муз и без письмен;
Однако, в своём бунтарстве он не отказывается от выбранного пути, а наоборот стремится привнести в этот же аскетический мир то, без чего не мыслит дальнейшего существования, изменив, в то же время, это привнесённое по законам этого мира.
И вот – залог блаженного союза –
Поёт псалом, по-новому строга,
Ещё вчера языческая муза.
/5,c.45/
Гармония, к которой стремится лирический герой Перелешина, всеобъемлет и любовь, и творчество и христианскую добродетель. Однако, в реальном мире это практически недостижимо, и вот, Лирический герой стремится к компромиссу между «Миром Вечным» и «Миром земным».
В стихотворении «Над Еврейской библией» вновь звучат мотивы обозначенные в стихотворениях «Соблазн» и «Говоришь им лишенным слуха…» Снова звучит мысль о том, что монашеский аскетизм заблуждение, а простая, чистая, «любовь земная» - вот настояшие заветы Бога и пророков.
Всей крепостью, всей нежностью своей
Душой любите, - вторили пророки.
Не для того ль и птицы, и цветы,
И зелень шорохливая травная
И гордые орлиные мечты,
И даже горькая любовь земная?
В последнем катрене, снова звучит тема рока, предызбранности, как и в стихотворениях «Рок» «У порога» и др.
Ах, это все напоминанье нам,
Что мы предызбраны в начале века,
Что больно даже ангельским глазам
Смотреть с высот на славу человека!
/5,c.49/
Последние две строки, явное указание на очевидные преимущества человека, - Ангелам, как служебным духам, не дано познать чувства человека, они идут по единственно правильному пути, точнее у них просто даже нет других вариантов, а человек волен сам выбирать свой путь, ему доступна вся гамма чувств и переживаний. Конечно, можно долго спорить о преимуществах тех и других, но то, что лирический герой избрал для себя путь человеческий, а не ангельский, очевидно.
Здесь же явным становится и следующий смысл: Люди очень сильно заблуждаются пытаясь ограничив себя во всём, походить на ангелов, и стать безгрешными.
Подтверждением этому становятся строки из стихотворения «Мудрость».
… «Во многой мудрости печали много,
Кто копит знанья, - скорбью богатеет».
Но всё-таки мы мудрости у Бога
Просили - той, которая не греет.
Которая до срока дышит тленьем
На чуть раскрывшийся цветок, на тело
Чуть возмужавшее, шуршит забвеньем
Над славою – и вечностью замшелой…
/5,c.56/
Однако, все эти попытки отринуть монашеский мир ни к чему не приводят. Лирический герой просто не может себе представить иной жизни, жизни вне монастырских стен. Окружающий мир слишком жесток для него, заблудившегося на перекрёстах жизни. Об этом говорит стихотворение «Беглец».
Слепой монах бежал с поводырём из монастыря, но поводырь, едва они только отошли достаточно далеко, ограбив монаха, бросает его умирать в пустыне. Но монахи того монастыря случайно находят его, подбирают его и принимают, как блудного сына, обратно.
В стихотворении, всё, конечно, очень метафорично. Лирический герой почувствовал вкус новой жизни, преступил ворота монастыря и попал в «мир превратностей и зол» этот мир жестоко с ним обошелся, и он вынужден был вернуться, но неудача не остановила его, он уже знает теперь, что это за «новая жизнь» и понимает, что на сей раз уже вполне созрел для неё.
Бежали вы, оставив монастырь,
Где, верно, плачут о заблудшем сыне.
Но вот тебя покинул поводырь –
Хитрец, слепца в безветренной долине.
…И солнце жжет, и еле дышит грудь,
А к вечеру усталость и тревога
Швырнут тебя на камень отдохнуть
Ты спишь, старик, едва не погубя
Блуждающую душу, ты безумен.
Свободы жалкий призрак возлюбя.
Но хор монахов приглушённо-шумен
Уже тебя заметил, и спешит
Тебе навстречу тихий твой игумен.
И вот ты снова в добрый улей влит;
Но ты молчишь, смущенный и суровый,
И только взор незрячий говорит
О том, что ты созрел для жизни новой.
/5,c.51/
Итак, мы подошли к тому моменту, где ли