Утопия в русской литературе

План:

1. Утопия в русской литературе . . .  . . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 

2. Утопия в произведениях поэтов древности .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

3. Причины создания утопии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .

4. Утопия, как литературный жанр .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

5. "Утопия" Томаса Мора .  .  .  .  .  .  .  .  .   .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

6. "Город солнца" Томмазо Кампанеллы .   . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

7. Литературная утопия в России .  .  .  .  .  .  .  .  .   .  .  .  .  .  .  .  . 

- первое её появление;

- "Путешествие в землю Офирскую" М.М. Щербатова

8. Сон, как средство передачи утопии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 

- что называется ухронией?

- "Сон" А.Д. Улыбышева.

9. Утопия Н.Г. Чернышевского: "Что делать?".  .  .  .  .  .  .  .   .  . 

- идея утопического социализма .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .

- четвёртый сон Веры Павловны .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .

- черты общего в утопиях Мора и Кампанеллы с утопией Чернышевского .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .   .  .     

- любовь в будущем обществе .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .   .  .  .  .  

- своеобразие социалистической утопии   .  .  .  .  .  .  .  .   . .  .  

- утопический образ Рахметова в романе   .  .  .  .  .  .  .  .  . .  .  .

- тема мастерских-коммун .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .  . 

- Салтыков-Щедрин об утопии Чернышевского .  .  .  .   .  .   . 

- вера Чернышевского в осуществление утопии .  .  .  .  .  . .  . 

10. Революция 1917 года, как средство превращения утопии в о бман?    .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .  . 

11. Противоречия в утопиях разных писателей  .  .  .  .  .  .  . 

12. Человек в утопии .  .  .  .  .  .  .  .   .  .  .  .  .  .  .  .  . .  .  .  .  .  .  .  .

13. Стихотворение Боратынского "Последняя смерть"  .  .  .  .  .  .

14. Утопическое мышление как самое характерное для писателей-революционеров .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .   

15. Образ Угрюм-Бурчеева в произведении Салтыкова-Щедрина "История одного города" .  .  .  .  .  .  .  .  .  .      

16. Антиутопия как самостоятельный жанр  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .

- отличие антиутопии от утопии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

- антиутопия 20 века .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .                                     

18.Антиутопия Евгения Замятина "Мы"  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .

- антиутопический мир .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

- пути реализации утопии   .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

- язык и тип сознания .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

- герой антиутопии .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  

    - кризис антиутопического мира   .  .  .  .  .  .  .  .  .  . .  .  .  . .  

Помните, какую игру придумал брат Л.Н. Толстого Николенька для своих младших братьев? Он объявил им, "что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто ни на кого не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были Моравские братья, о которых он слышал или читал, - вспоминает Лев Николаевич, - но на нашем языке это были муравейные братья.) И я помню, что слово "муравейные" особенно нравилось, напоминая муравьёв в кочке. Мы даже устроили игру в муравейные братья, которая состояла в том, что садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали платками и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу. Я, помню, испытывал особенное чувство любви и умиления и очень любил эту игру.

Муравейное братство было открыто нам, но главная тайна о том, как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сердились, а были бы постоянно счастливы, эта тайна была, как он сам говорил, написана им на зелёной палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа…

Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу, только не под двумя креслами, завешенными платками, а под всем небесным сводом всех людей мира, остался для меня тот же. И как я тогда верил, что есть та зелёная палочка, на которой написано то, что должно уничтожить всё зло в людях и дать им великое благо, так я верю и теперь, что есть эта истина и что будет она открыта людям и даст им то, что она обещает".

Кто из нас в детстве не мечтал хоть раз в жизни о том, чтобы все люди были счастливы, чтобы не было ни болезней, ни войн, ни голода, ни страданий. И хотя каждый, повзрослев, осознал несбыточность этой мечты, не стоит считать её бессмысленной детской фантазией. Тысячи великих умов на протяжении многих столетий бились над загадкой всеобщего счастья. Древние утверждали, что было время, когда человечество пребывало в счастливом и беззаботном состоянии. Эти верования отразились, например, в стихах древнегреческого поэта Гесиода (конец 8 - начало 7 века до н.э.), римского поэта Овидия (43 - 18 гг. до н.э.):

Первым посеян был век золотой, не

знавший возмездья…

Сам соблюдавший всегда, без законов, и

правду, и верность.<…>

Не было шлемов, мечей; упражнений

военных не зная,

Сладко вкушали покой безопасно живущие

люди.

Также, от дани вольна, не тронута

остроймотыгой,

Плугом не ранена, всё земля им сама

приносила.

Пищей довольны вполне, получаемой без

принужденья,

Рвали с деревьев плоды, земляничник

нагорный сбирали,

Тёрн и на крепких ветвях висящие ягоды

тута

Иль урожай желудей, что с деревьев

Юпитера пали.

Вечно стояла весна; приятный

                                    прохладным дыханьем,

Ласково нежил зефир цветы, не знавшие

                                                                 сева.

Боле того, урожай без распашки земля

                                                          приносила;

Не отдыхая поля золотились в тяжёлых

                                                          колосьях,

Реки текли молока, струились и нектара

                                                                  реки,

Капал и мёд золотой, сочась из зелёного

                                                                   дуба.

Овидий. Метаморфозы.

                                             Перевод С. Шервинского.

"Золотой век" - мифологическое представление о совершенном, гармоническом устройстве человеческого сообщества, утраченном в процессе исторического развития (за золотым веком, как утверждают античные поэты, наступил век серебряный, затем - медный и, наконец, век нынешний - железный - испорченный и жестокий).

 Вспомним ветхозаветный рассказ о жизни первых людей в Эдеме, откуда они были изгнаны Богом за ослушание.  "Грехопадение" первых людей привело к утрате рая, стало причиной греховности рода человеческого, возникновения мирового зла.

Как возвратить золотой век, вернуть потерянный рай, как создать на земле царство Божие - этими вопросами задавались мыслители с глубокой древности, желая если не на практике, то хотя бы в воображении создать идеальную, упорядоченную модель человеческого общежития.  Многочисленные проекты идеального государства, начиная с философских диалогов афинского мыслителя Платона (ок.427 -- 347 гг. до н.э.), породили обширную традицию в мировой культуре и положили начало формированию нового литературного жанра.  Этот жанр окончательно оформился в эпоху Возрождения, благодаря появлению целого ряда книг, среди которых была и знаменитая "Утопия" англичанина Томаса Мора, давшая впоследствии название этому жанру.

Утопия, как литературный жанр, предполагает развёрнутое описание общественной, государственной и частной жизни воображаемой страны, которая отличается идеальным политическим укладом и всеобщей социальной справедливостью.  (Утопией называют также любой нереальный, неосуществимый на практике проект социальных преобразований).

"Утопия" Томаса Мора (1478-1535) представляет собой диалог автора и путешественника Рафаила Гитлодея, "чужестранца преклонного возраста, с загорелым лицом, большой бородой, с плащом, небрежно свисающим с плеча".  Первая часть беседы посвящена сатирическому освещению современной Англии.  Объектом сатиры писателя стала и политика "огораживания", и роскошь королевского двора, и военная политика, и система уголовных наказаний.  Во второй части Мор воспроизводит рассказ Гитлодея о том, как тот во время своих странствий в западном полушарии случайно попал на остров, поразивший его своим общественным устройством.  Это был остров Утопия. Само слово "утопия" возникло из слияния двух греческих слов: "и" - "не" и "topos" - "место", то есть "место, которого нет".  Да и имя Гитлодей в переводе с греческого означает "мастер рассказывать небылицы".  Но заметим, что если предшественники Мора помещали своё идеальное общество в некий золотой век, относящийся к далёкому прошлому или к далёкому будущему, то остров Утопия "существует" в настоящем.  Используя мотив путешествия и образ путешественника, чрезвычайно популярный в эпоху Великих географических открытий, изображая подробности быта утопийцев, выводя на страницах своей книги образы реальных исторических личностей, Мор стремится создать иллюзию достоверности, чтобы тем самым доказать возможность и осуществимость того образа жизни, который он проповедовал.

Основой благополучия жителей Утопии стало упразднение частной собственности, которую Мор считал величайшим злом, так как она порождает человеческое неравенство.  В стране, о которой рассказывает Гитлодей, все равны, богатства острова принадлежат всем гражданам.  Живут утопийцы в великолепных городах, напоминающих сады, правда, их жилища как две капли воды похожи друг на друга, но это связано с тем, что в обществе равных никто не имеет права жить в лучшем доме.  Раз в десять лет дома перераспределяются по жребию, так как даже в одинаковых домах есть солнечная и теневая стороны, а, кроме того, человек, много лет проживший в одном доме, начинает считать его своим, что противоречит идее общественной собственности.  Нет у утопийцев различия и в одежде.  Когда все одеты одинаково, отпадают зависть  и недовольство, причём пошив одинаковой одежды сокращает затраты рабочего времени.  Трудятся на острове все, правда, труд здесь необременителен, рабочий день составляет всего шесть часов.  Поскольку сельский труд тяжелее, чем работа в городах, крестьян как таковых здесь нет, зато каждый горожанин в течение двух лет отбывает своеобразную сельскохозяйственную повинность.  Трудовые навыки передаются здесь из поколения в поколение, поэтому семья представляет собой не только группу людей, соединённых кровными узами, но и основную производственную единицу общества.  Человек, меняющий профессию, порывает со своей семьёй и переходит в ту семью, к ремеслу которой имеет склонность.  Питаются утопийцы, как правило, все вместе и одновременно, в общественных столовых, освобождающих женщин от кухонного рабства.  Отлажен и отдых тружеников:  по утрам, когда мозг работает лучше, они слушают познавательные лекции, а время после ужина посвящают прогулкам, беседам, музыке и игре в шашки и шахматы.  На острове Утопия нет денег, денежные отношения заменены здесь общественным распределением материальных благ.  Из золота утопийцы делают ночные горшки и цепи для преступников, так что золотые украшения не предмет зависти, а символ позора.  Драгоценные камни служат для забавы детям, и, как взрослая девушка стыдится играть в куклы, так и взрослые утопийцы стыдятся украшать свою одежду алмазами и рубинами.  Совершенна и политическая система Утопии:  во главе государства стоит небольшое число выборных правителей, не обладающих никакими привилегиями.  Их главная задача - организация общественного производства.  Поскольку утопийцы ведут плановое хозяйство, их экономика не знает кризисов.  Нет на острове и органов насилия, так как практически все граждане сознательно подчинили себя служению обществу.  Идея общественного блага - одна из центральных идей жанра утопии.

Та же идея вдохновляла и последователя Мора итальянского философа Томмазо Кампанеллу (1568-1639).  Но если Мор проповедует духовную свободу (свобода утопийцев, конечно, ограничена, но они сами сознают разумность этих ограничений), то Кампанелла утверждает необходимость отказа от свободы личности во имя общественного равновесия.  В своей книге "Город Солнца" он изображает сообщество людей, отрёкшихся от собственного Я, слившихся с общиной.  У соляриев (жителей Города Солнца) нет ничего своего:  ни жилищ, ни жён, ни детей.  Каждые шесть месяцев начальники назначают, кому в какой комнате жить;  деторождение здесь производится тоже лишь с разрешения начальства, которое решает, какая пара оставит наилучшее потомство;  вскормленный грудью младенец сразу же передаётся на воспитание специальным должностным лицам.  Самоотречение  соляриев доходит до такой степени, что приговорённый к смерти в Городе Солнца после долгих уговоров добровольно даёт согласие на казнь.  Как и утопийцы, солярии носят одинаковую одежду и даже одинаковые причёски.  Здесь нет ни ссор, ни раздоров, ни зависти;  здесь нет ни богатых, ни бедных:  "Община делает всех одновременно и богатыми и вместе с тем бедными.  Богатыми - потому, что у них есть всё, бедными - потому, что у них нет никакой собственности.  И поэтому не они служат вещам, а вещи служат им".  

Как и Мор, Кампанелла стремится убедить читателя в истинности существования Города Солнца, доверяя рассказ об этом городе, расположенном на одном из островов Индийского океана, якобы побывавшему там Мореходу из Генуи.  Таким образом, установка на достоверность, как и мотив путешествия и образ путешественника, становится постепенно характерным признаком жанра.

В России литературная утопия появляется лишь в 18 веке и наследует многие традиции утопии европейской.  Русские писатели-утописты, как и их западные предшественники, отправляют своих героев в далёкие неведомые страны в поисках "царства Божьего".  Такой благословенный край рисует русский историк и публицист, один из предтеч славянофильства князь М.М. Щербатов в книге "Путешествие в землю Офирскую" (1783-1784).  Рассказывая о социальном и политическом устройстве вымышленной страны с библейским названием, писатель, по сути дела, обращается к русской действительности и пытается нарисовать идеальный образ общественного правления.  Таким идеалом представляется Щербатову просвещённая монархия, где "ласкательство прогнано от царского двора и истина имеет в оный невозбранный вход".  В земле Офирской "власть государственная соображается с пользой народной", а "законы созданы общим народным согласием", хотя социальное неравенство сохраняется, ибо, по мысли Щербатова, природа мудро распределила одним "быть правителями и начальниками", другим - добрыми исполнителями и, наконец, третьим - "слепыми действующими лицами".  Поэтому общественная власть здесь принадлежит дворянам, единственным носителям "потомственной добродетели", которые строго следят за соблюдением государственных законов.  Строгая даже в частностях регламентация общества способствует, по мнению автора, устойчивости государства и обеспечивает счастье всем гражданам.  Для усмирения тех, кого такое счастье не устраивает, предусматривается существование административно-карательных органов:  армии, суда, тюрем.  Размышляя о будущем России, Щербатов рисует его в патриархальных тонах.  Свой идеал он, как и его последователи славянофилы, связывал с допетровской Русью, в которой видел простоту обычаев, отсутствие роскоши и богатства, неиспорченность нравов. 

Если Щербатов в поисках золотого века обращает свои взоры в прошлое, то утопические картины земного блаженства, созданные А.Н. Радищевым и писателями-декабристами, переносят читателя в далёкое будущее, где социальный прогресс и гуманизм по отношению к отдельной личности достигли воображаемого совершенства.  И если находить счастливые страны на неведомых островах утопистам помогали путешествия, то для перемещения во времени они нередко придавали своим сочинениям форму сна.  Такая форма чрезвычайно характерна для русских утопий 18-19 веков, среди которых - "Счастливое общество" А.В. Сумарокова, сон в главе "Спасская Полесть" в книге А.Н. Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву", "Сон" А.Д. Улыбышева, четвёртый сон Веры Павловны в романе Н.Г. Чернышевского "Что делать?".  Форма сна позволяет авторам создать картину не только идеального места, но и идеального времени. Такой вариант утопии в литературоведении иногда называют ухронией (от греческого слова "chronos" - время, т. е. время, которого нет).

Характерно в этом плане сочинение писателя и музыкального критика, близкого к декабристским кругам А.Д. Улыбышева "Сон", написанное, вероятно, в 1819 году.  Герой рассказа, засыпая, видит Петербург далёкого будущего, где воздвигнуты новые прекрасные общественные здания, казармы превращены в школы, академии и библиотеки, Михайловский замок стал Дворцом общественного собрания, в Аничковом дворце разместился "Русский пантеон", где выставлены статуи видных русских героев и общественных деятелей.  Прекрасный мир, снящийся герою, возник после общественного переворота, произошедшего "триста лет назад", в результате которого пришёл конец самодержавию и крепостничеству.  Новое общество у Улыбышева - это общество свободных людей, равных перед законом.  На одном из общественных зданий герой видит надпись:  "Святилище правосудия, открытое для каждого гражданина, где во всякий час он может требовать   защиты закона".   Но когда герой направляется к тому месту, где вершится правосудие, чтобы стать свидетелем торжества справедливости, его будят звуки рожка и крики мужика, которого тащат в участок.  "Я подумал, что исполнение моего сна ещё далеко", - заключает герой.  Примечательно, что для писателя декабристского толка путь к осуществлению идеала лежит через социальный переворот.

Литературная утопия второй половины 19 века тесно связана с распространившимися в этот период в Западной Европе и России социалистическими учениями.  Идеи утопического социализма нашли яркое воплощение в романе Н.Г. Чернышевского "Что делать?"

Автор выразил веру в победу революции и торжество социалистических идеалов.  В знаменитом четвёртом сне Веры Павловны с необыкновенной яркостью даётся волнующая картина нового, свободного общества, где будут уничтожены классовые противоречия, исчезнут войны и преступления - непременные спутники собственнического строя.  Радостным станет труд для человека в новом обществе.  Вере Павловне снятся желтеющие колосья созревающих хлебов.  "По этим нивам рассеяны группы людей… почти все поют;  но какой работой они заняты? Это они убирают хлеб.  Как быстро у них идёт работа!"

Перед нами не только мир изобилия, торжества разума, высокой техники, но и мир красоты, добра, любви.  Благодаря воздействию человека природа стала ещё прекраснее.  Пустыни превратились в плодородные земли.  Кругом зацвели сады, а человек, обличивший свой труд умными машинами, тоже стал красивым, гармоничным.  Он почувствовал потребность в песне, которая воплотила бы в себе новое ощущение жизни.

В описании будущего социалистического общества читатель находит черты, роднящие "Что делать?" с теми картинами счастливого общества, которые представлялись воображению Мора и Кампанеллы.  Чернышевский подчёркивает созидательную роль свободного труда, науки и техники в создании материального изобилия при социализме, а также естественное сочетание потребности в труде, высокого уровня интеллекта и здравого эстетического вкуса у людей будущего.  При этом нравственному идеалу социализма Чернышевский, в отличие от других утопий, даёт историческое обоснование.  Видя одно из величайших благ социализма в любви, основанной на свободе чувства, независимости и подлинном равноправии женщины, Чернышевский прослеживает, как складывались отношения мужчины и женщины в различных цивилизациях - древневосточной, античной, христианской, и показывает несравненно более гуманное, возвышенное решение вопроса при социализме.    Любовь в будущем обществе будет сочетать в себе и страсть, и восхищение красотой, и нравственную чистоту, сливающиеся в свободный союз любящих друг друга.  Так освещалась Чернышевским проблема, которая была остро поставлена Жорж Санд и привлекла вскоре внимание социал-демократического движения.

Своеобразие социалистической утопии Чернышевского в том, что его описание социалистического общежития выделяет главное, - свободу, равенство, разум, творческий труд, любовь, красоту.  Своеобразие решения проблем социализма в "Что делать?" Чернышевского определялось также тем, что роман писался после революции 1848 года на Западе, убившей всякие иллюзии и романтические надежды на возможность осуществления мирным путём социалистического преобразования общества, и в обстановке революционной ситуации в России.  Его автор был не только великим социалистом-утопистом, но и революционером-демократом, звавшим Русь к топору, поднявшим знамя крестьянской революции как первого этапа на пути к социализму.

Весь сюжет романа определяется стремлением и движением к революции и обществу будущего.  Осуществление этого невозможно без таких людей, как Рахметов.  Его образ можно назвать утопическим.  Он стоит вне сюжета, но без него невозможен сюжет, потому что общий поток жизни без таких, как он, не придёт к революции.

"Рахметовы - это другая порода, - говорит Вера Павловна, - они сливаются с общим делом так, что оно для них необходимость, наполняющая их жизнь;  для них оно даже заменяет личную жизнь.  А нам, Саша, недоступно это.  Мы - не орлы, как он".  Чернышевский расчленяет жизненный путь Рахметова на три стадии:  теоретическая подготовка, практическое приобщение к жизни народа и переход к профессиональной революционной деятельности.

Фигура Рахметова свидетельствовала, как далеко зашёл процесс разложения внутри старого общества, внутри господствующего класса, если честные, здоровые люди отрекаются от него и примыкают к народу и революции.

Рахметов заполняет себя физической работой, ведёт "самый суровый образ жизни", под стать простому народу.  Больше того, Рахметов не со стороны наблюдает быт и жизнь народа.  Герой Чернышевского сам работает пахарем, плотником, перевозчиком, бурлаком.  Рахметов гордится тем, что товарищи окрестили его Никитушкою Ломовым, славным и дорогим для "простонародья" именем бурлака-богатыря.  Так необычайно выпукло, заостренно представлен в романе демократизм революционера, принёсший ему доверие, уважение и любовь простых людей.

"Рахметов - потомок древнейшей аристократической фамилии, сын богатого помещика-ультраконсерватора".  Протестующие мысли стали бродить в юноше ещё в доме отца-деспота, причинившего много зла и горя матери, любимой девушке, крепостному люду ("видел он, что в деревне").  В студенческие годы Рахметов сошёлся с Кирсановым, и "началось его перерождение в особенного человека".

Натура кипучая, живая, страстная, Рахметов отказывается от любви, от жизненных удовольствий.  "Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью, - говорит он, - мы должны своею жизнью свидетельствовать, что мы требуем этого не для удовлетворения своим личным страстям, не для себя лично, а для человека вообще".  Свою готовность выдержать самое тяжкое испытание, любые страдания, даже пытки, во имя революционных убеждений, Рахметов проверяет тем, что однажды хладнокровно укладывается на войлок, утыканный гвоздями, и, окровавленный, проводит таким образом всю ночь.  "Проба. Нужно… - говорит Рахметов, - на всякий случай нужно.  Вижу, могу".

Рахметовский "ригоризм" нельзя путать с "жертвенностью" или самоограничением.  Он принадлежит к той породе людей, для которых важное общее дело исторического масштаба и значимости стало высшей потребностью, высшим смыслом существования.  В отказе Рахметова от любви не чувствуется никакого признака сожаления, ибо рахметовский "разумный эгоизм" масштабнее и полнее разумного эгоизма новых людей.  К "Четвёртому сну" Веру Павловну ведёт разговор с Рахметовым, потому что от "особенного человека" она впервые услышала об истинной свободе любви и задумалась о путях её достижения.  Тема этого разговора отразилась в словах "светлой красавицы":  "Теперь те, кто признают мою власть, ещё не могут повиноваться всей моей воле".  К этому сну ведёт и новое понимание труда, которого она достигла через счастье с Кирсановым.  И само это счастье свободной и полной любви.  "Светлая красавица" говорит Вере Павловне: "Твоё положение очень счастливое… Я могу открыться тебе вся".

  Есть ещё одна линия, которая очень издалека тянется к этому сну и, осознанная в нём до конца, поведёт героиню к новому этапу её жизни.

"Старшая сестра", "невеста" - революция, говорит: "вот что в будущем… переносите из него в настоящее, сколько можете перенести…"  Вера Павловна сделала свой особый вклад в дело создания в настоящем ростков будущего.   "Ты кое-что делаешь по-моему, для меня… - говорит ей "старшая сестра". - Вспомни же свою мастерскую…"

тема мастерских-коммун Веры Павловны проходит подтекстом в изображении общества будущего.  Некоторые детали этого сна могла увидеть только она - организатор мастерских. "Больше половины детей осталось дома заниматься хозяйством:  они делают почти всё по хозяйству, они очень любят это; с ними несколько старух… Сколько же тут будет обедающих?  Да человек тысяча или больше.  Здесь не все, кому угодно, обедают особо, у себя;  те старухи, старики, дети, которые не выходили в поле, приготовили всё это:  "готовить кушанье, заниматься хозяйством, прибирать в комнатах, - это слишком лёгкая работа для других рук, - говорит старшая сестра, - ею следует заниматься тем, кто ещё не может или уже не может делать ничего другого".

Если принять эти подробности за некую авторскую модель коммунизма, то придётся признать их сверхнаивными.  Но здесь другое:  приведённые описания - это своеобразное отражение тех забот, которые возникли при развитии мастерских-коммун.  Эти детали видятся Вере Павловне во сне и могут присниться только ей.  У неё, занятой своими мастерскими, зримые образы сна о коммунизме вполне закономерно возникают в формах, близких к устройству этих мастерских, тем более что в них она видит ростки будущего.

Вере Павловне приснилось будущее, похожее на то, как она представляла себе развитие своих мастерских.  Сразу же за последними строчками "сна":  "переносите из него в настоящее всё, что можете перенести", - следует как ответ:  "Через год новая мастерская уже совершенно устроилась…"

Однако именно в "Четвёртом сне Веры Павловны" обнаружились слабости, типичные для утопистов всех времён и народов.  Они заключались в чрезмерной "регламентации подробностей", вызвавшей несогласие даже в кругу единомышленников Чернышевского.  Салтыков-Щедрин писал:  "Читая роман Чернышевского "Что делать?", я пришёл к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами.  Кто знает, будет ли оно так?  И можно ли назвать  указываемые в романе формы жизни окончательными?  Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается более или менее несостоятельной, и остаются только неумирающие общие положения".

Чернышевский предвидел это, он знал, что многие, даже неплохие, люди отнесутся к роману как к утопии, которая никогда не станет реальностью.  "Но чистейший вздор, что идиллия недоступна, - писал он, - она не только хорошая вещь почти для всех людей, но и возможная;  ничего трудного не было бы устроить её, но только не для одного человека или не для десяти, а для всех".

Чернышевский находит пути, чтобы передать читателю свою увлечённость идеей революции и уверенность в возможность коренного переустройства жизни.  Отрывки из стихов, которые как бы обрамляют действие романа, придают повествованию особую взволнованность и эмоциональность.  Читатель уже с первых строк проникается светлым, радостным настроением.  Слова французской песенки:  "Это дело пойдёт - поживём, доживём" - становится своего рода эмоциональным рефреном романа.

Захваченный в начале произведения "общим светлым характером мотива", читатель в "четвёртом сне" Веры Павловны и особенно в конце пятой главы оказывается весь во власти радостного многоголосия стихов, созданных разными поэтами.  Эти стихи, сами по себе эмоционально приподнятые, будучи собранными вместе, да ещё сопровождаемые словами дамы в трауре, приобретают у Чернышевского особое, революционное звучание.  "Так и будет - это видно", -  говорит дама в трауре:

Чёрный страх бежит, как тень

От лучей, несущих день…

Отсюда видно, что тема веры действительно присутствует в романе.  Она звучит в имени центральной героини, в названии магазина при мастерских Веры Павловны, в котором Кирсанов заменил не понравившееся в жандармском управлении слово travail (труд) словом foi (вера).  Из текста видно, что понятия труд и вера как для Кирсанова, так и для автора в каком-то смысле близкие и одно, по-видимому, включает в себя другое.  Только жандармы, к счастью, не могут этого сообразить.

Вера слышится и в некоторых интонациях "Четвёртого сна Веры Павловны", и в приведённых выше строках романа о дальнейших судьбах новых людей.  Но только это не "вера", заменяющая или возмещающая недостаточное развитие сознания масс.  Такую недостаточность, по убеждению Чернышевского, нужно преодолевать не "верой", а убеждением, основанным на развитии мысли, внесением революционной теории в сознание масс.  Над этим он работает и знает, что придёт время, когда это будет достигнуто, хотя сейчас ещё народ действительно тёмен и не знает своих защитников "даже по имени".  Интонации веры в романе есть, но они особого рода:  это скорее дальний прогноз, уверенность в конечной победе коммунизма, обусловленной в числе прочих факторов и тем трудом и борьбой, которую герои Чернышевского ведут сегодня.

Великая заслуга Чернышевского в том, что он стремится перенести идеал будущего из области утопии в мир реальных отношений людей даже в тогдашних полукрепостнических условиях.

В России, в среде демократической интеллигенции 60-70-х годов, нашлись люди, принимавшие социализм не только в качестве идеала будущего общества, но и готовые теперь же, сегодня, начать жить по новым, социалистическим принципам.

В рассказе об "особенном человеке" и наиболее ярко в "Четвёртом сне Веры Павловны" звучит гимн (гимн обновлённой природе, гимн чистой любви, гимн будущему и проч.).  появляются сказочные, романтические элементы, фантастика прежних снов приобретает более определённые черты политической аллегории (сёстры - революция и любовь).  И. Чернышевский призывает к достижению светлого будущего, "когда все люди будут прекрасны телом и чисты сердцем":  "Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее всё, что можете перенести".

Как средство превращения утопической мечты в реальность восприняли многие писатели и революцию 1917 года.  Октябрь, разрушивший основы прежнего миропорядка, породил целую волну утопических сочинений.  Образы города-сада, светлого завтра, машинного рая заполнили страницы литературных произведений первых послереволюционных лет.  "Перекрёстком утопий" назвал свою эпоху поэт Николай Тихонов в одноимённом стихотворении 1918 года:

Мир строится по новому масштабу.

В крови, в пыли, под пушки и набат

Возводим мы, отталкивая слабых,

Утопий град - заветных мыслей град.

Мы не должны, не можем и не смеем

Оставить труд, заплакать и устать:

Мы призваны великим чародеем

Печальный век грядущим обновлять.

Забыли петь, плясать и веселиться, -

О нас потом и спляшут и споют,

О нас потом научатся молиться,

Благословят в крови начатый труд.

Однако попытка реализации утопии обернулась трагедией для миллионов людей.  Означает ли это, что утопия - великий бесчеловечный обман, что мир должен отказаться от утопий?  Выдающийся английский писатель Оскар Уайльд писал:  "На карту земли, на которой не обозначена утопия, не стоит смотреть, так как эта карта игнорирует страну, к которой неустанно стремится человечество".  Утопия даёт человеку и обществу стимул к саморазвитию, к постоянному движению.  Идея "золотого века", "рая на земле" прекрасна, быть может, именно в своей невоплотимости.  "…Пусть, пусть это никогда не сбудется и не бывать раю (ведь уж это-то я понимаю!) - ну, а я всё-таки буду проповедовать, - говорит герой рассказа Ф.М. Достоевского "Сон смешного человека", увидевший во сне идеальную страну.  - А между тем так это просто:  в один бы день, в один бы час - всё бы сразу устроилось!  Главное - люби других как себя, вот что главное, и это всё, больше ровно ничего не надо:  тотчас найдёшь, как устроиться".

Мир не может жить без утопий, однако в любой утопии изначально заложено немало противоречий.  Основополагающие идеи утопии - это идеи социального равенства, разумного государственного устройства, полного материального благополучия.  Но истинного равенства мы не найдём практически ни в одной из описанных утопистами стран.  Так, на благословенном острове Томаса Мора существует рабство.  Правда, рабы утопийцев - не рабы от рождения, это осуждённые преступники, военнопленные и добровольцы, которые предпочли рабство на сказочном острове невыносимой жизни в других странах.  Но тем не менее равенство здесь оказывается доступным не каждому.  Да и возможно ли абсолютное равенство?  Захотят ли люди по доброй воле одинаково думать, одеваться, одинаково питаться, жить в одинаковых домах?  Утописты уповают на человеческий разум.  Но только ли разум определяет человеческое поведение?  А как же непредсказуемая и неповторимая человеческая душа?!  Согласится ли она на такое равенство?  "Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна!" - восклицает один из героев Достоевского.  Не оборачивается ли всеобщее уравнивание насилием над самой человеческой природой?  Но многие утописты и не отрицают насилия.  Так, в Городе Солнца виновные в "неблагодарности, злобе, отказе в должном уважении друг к другу, лености, унынии, гневливости, шутовстве, лжи" могут быть наказаны весьма сурово.  Кампанелла не отменяет и смертной казни в своём идеальном государстве, причём совершается она руками народа:  осуждённого убивают или побивают каменьями.  (Попутно заметим:  если в идеальном обществе есть преступники, значит изменение социальных условий всё-таки не влечёт за собой изменения человеческой природы, и это вынуждены признать даже авторы утопий).

И наконец, является ли полное материальное благополучие, столь характерное для утопических стран, залогом нравственного совершенства?  Если все проблемы решены, если в обществе не возникает никаких конфликтов, какая сила заставляет это общество развиваться?  Зачем наука, зачем искусство, зачем духовный поиск, если человек уже достиг всего, чего хотел?

По сути дела, в качестве идеала авторы утопий в своих книгах выводят общество абсолютно одинаковых людей, насильственно лишённых индивидуальной свободы, общество, остановившееся в своём развитии.  Трудно поверить в то, что в таком мире можно быть по-настоящему счастливым.  Невозможно представить себе счастливыми гражданами таких стран самих авторов утопий, неисправимых еретиков, бунтовщиков:  Томаса Мора, закончившего свои дни на плахе, Томмазо Кампанеллу, проведшего двадцать семь лет в тюрьме, где и был создан "Город Солнца", Николая Чернышевского, написавшего свой роман в застенках Петропавловской крепости накануне девятнадцатилетней ссылки в Сибирь.

Человек для утопистов - некое абстрактное понятие, лишённое каких-либо внутренних