Наука в контексте культуры

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

БЕЛГОРОДСКИЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

Кафедра гуманитарных и социально-экономических дисциплин

Дисциплина: " Концепции современного естествознания "

РЕФЕРАТ

по теме № :

" Наука в контексте культуры "

Подготовил:

профессор кафедры ГиСЭД,

к.ф.н., доц.

Номерков А.Л.

Проверил:

Студент 534 группы

Малявкин Г.Н.

Белгород – 2008

План

1. Позитивизм, сциентизм и антисциентизм как социокультурные феномены.

2. Две традиции в развитии естественнонаучной и гуманитарной культур.

3. Методологическая культура современной науки и принцип гносеологического актуализма.

4. К вопросу об историческом возрасте науки как культурологическом феномене.

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте,

До сущности протекших дней,

До их причины.

До оснований, до корней,

До сердцевины.

Все время схватывая нить

Судеб, событий,

Жить, думать, чувствовать, любить,

Свершать открытья…

О, если бы я только смог,

Хотя отчасти,

Я написал бы восемь строк

О свойствах страсти,

Я вывел бы ее закон,

Ее начало,

И повторял ее имен

Инициалы…

Б. Пастернак

Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивле­нием и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне.

И.Кант

История человечества, как мы можем судить о ней на основании сохранившихся ее материализованных памятников в виде предметов че­ловеческой культуры, всегда была сопряжена с идеализацией ее веду­щих ценностей, так или иначе воплотившихся в обычаях и традициях эпох. И при всем многообразии отношений людей, нашедших отражение в этих обычаях и традициях, ведущим отношением так или иначе всег­да выступало отношение в виде веры, будь то – вера во всеобщую гар­монию мироздания, как у древних греков; вера во всеобщую организую­щую силу государства, как у древних римлян; вера в единого творца всего мироздания, как это было в эпоху Европейского Средневековья; вера в неограниченный потенциал человека, как полагали мыслители Европейского Возрождения; вера во всемогущество науки, как считали философы периода нарождающегося капитализма и т.п.

Такая неизбывность человеческой веры, по-видимому, свидетель­ствовала о том, что человек сущностен именно верой: пока человек верит – он человек! И вместе с тем, история с неизбежностью подчер­кивала, что при всех коллизиях в эволюции человечества в качестве незыблемого оставалась собственно только вера, хотя сам предмет ее периодичес­ки претерпевал изменения, выступая всякий раз своего рода олицетворением той или иной конкретной исторической эпохи человечества.

Есть такая притча. По дороге, взявшись за руки, идут семеро слепцов, ибо только так они могли бы помочь друг другу в случае ка­кой-либо неожиданности, произошедшей с кем-либо из них. На этот раз они столкнулись с чем-то, закрывшим им всю дорогу. На вопрос, что бы это могло быть, им было отвечено, что это слон. Мы о слонах слыша­ли, – сказали слепцы, – но никогда с ними до сих пор не встречались. И слепцы стали ощупывать слона. Слон очень напоминает большую толс­тую змею, – сказал один из слепцов. Нет, ты неправ, – сказал другой, – слон есть что-то вроде большого лопуха. Я не знаю, похож ли слон на змею или на лопух, – отозвался третий, – но я определенно ощущаю колонну. И все же слон – это просто толстая веревка, – подвел итог последний.

Мораль, что следует из этой притчи, проста: мир сложен и разно­образен, а наши возможности познания его ограниченны, поэтому мы всегда будем находиться лишь в состоянии постигать только отдельные сто­роны мироздания, никогда так и не постигнув его полностью. Иными словами, возвращаясь к вышеупомянутой притче, можно с достовернос­тью утверждать, что вернои то, что названный там слон есть "боль­шая змея", и то, что он – "большой лопух", и то, что он – "большая колонна", и то, что он – "толстая веревка"; как невернои то, что слон – это только "большая змея", и то, что он – только "большой лопух", и то, что он – только "большая колонна", и то, что он – только "толстая веревка".

Так и эволюция человеческой веры, – то ли в гармонию мирозда­ния, то ли – в могущественную силу государства, то ли – в могущест­во вселенского творца, то ли – в творческие возможности человека, то ли – во "всевидящее око" и "производительную силу" науки, – го­ворит не только об исторически преходящем характере предмета веры, но и о том, что в каждом из этих и других вариантах предмета веры отображается именно сама действительность, но только либо в виде "большой змеи", либо в виде "большого лопуха", либо в виде "большой колонны", либо в виде "толстой веревки" и т.п. Такова философская констатация к вопросу о науке в контексте человеческой культуры.

Вопрос 1. Позитивизм, сциентизм и антисциентизм как

 социокультурные феномены

Исторически так произошло, что методы исследования и способы объяснения, сложившиеся в науке, в самом естествознании были разра­ботаны значительно раньше, чем это осуществилось в социальных и гу­манитарных науках. Это объясняется прежде всего тем, что специфика собственно природных образований в силу их более длительной эволю­ции в сравнении с эволюцией объектов социальной действительности объективно определилась как более четко очерченная и, следовательно, – как более четко выделяемая в процессе ее познания. В силу этого же об­стоятельства познание природных объектов в сравнении с объектами мира социальных явлений стало и более практически значимым, ибо по­чти незамедлительно оно стало воплощаться в разного рода технических устройствах и технологических процессах.

В этой связи, конечно, не могли не предприниматься попытки аб­солютного перенесения методов и форм естественнонаучного познания на всю сферу социального и гуманитарного знания. Впервые такая про­грамма на принципиальных основаниях была выдвинута в середине XIX-го столетия французским со­циологом Огюстом Контом в его "Курсе позитивистской философии". Конт полагал, что именно науки, дающие пред­метно-практическое знание, или как он их называл – позитивные, или положительные, – и выступают как подлинная научная ценность, не допускающая при этом никаких околонаучных спекуляций. Именно такими науками и образован, по мнению Конта, весь фактический комплекс естествознания. Ес­тественная наука – сама себе философия: так можно было бы выразить суть позитивистского учения О. Конта. С этих позиций, основная осо­бенность позитивизма может быть представлена так, что положительную философию мо­жно и должно считать единственной прочной основой общественных преобразований. С этих позиций, Конт рассматривал, к примеру, социологию как своего рода со­циальную физику, в которой в качестве атомов фигурируют чело­веческие индивидуумы. В дальнейшем, следуя именно Конту, сторонни­ки позитивистского учения продолжали осуществлять попытки сведения всех социальных явлений к уже открытым закономерностям естествозна­ния.

Современный позитивизм, или неопозитивизм, не только унаследо­вал основные черты первоначального позитивизма, но и добавил к ним другие требования этой доктрины. Продолжая настаивать на необходи­мости выработки всеобщего, единого, универсального метода познания абсолютно для всех наук, неопозитивисты стали подчеркивать в этой связи особое значение логики в качестве всеобщего метода для построе­ния единой системы научного знания. На этом основании современный позитивизм стали называть логическим позитивизмом. Этот позитивизм провозгласил в качестве идеала для всех наук математическую физику, так как именно эта наука и основывается как раз на требованиях кла­ссического дедуктивно-аксиоматического метода, так или иначе вопло­тившегося в лучших и плодотворных традициях естественнонаучного по­знания.

Еще одной отличительной особенностью современного позитивизма является его обязательная ориентация на эмпирическое подтверждение полученных в науке результатов, ибо, с этой точки зрения, все, что не может быть обосновано таким путем, полагается как ненаучное и спекулятивное. Отсюда неопозитивизм, пытающийся апеллировать к миру принципиально наблюдаемого и только его, получил еще одно название – эмпирический позитивизм.

Таким образом, историческая идеализация естествознания, вера в его всемогущество и "непогрешимость", начавшие формироваться еще в эпоху Нового Времени в Европе XVI-XVII вв., привели к XX-му столе­тию к провозглашению научной деятельности в качестве высшей ценности всей мировой цивилизации. Такое мировоззренческое отноше­ние к науке получило определение сциентизма (от лат. scientia – "зна­ние", "наука"). С этих позиций, наука приобрела статус высшего куль­турно-мировоззренческого идеала, высшего образца человеческой дея­тельности, и потому сциентизм предписывал в качестве высших критериев для цивилизации ориентироваться именно на методы естествозна­ния и распространять его принципы на все остальные отношения людей.

Со временем, однако, становилось все более очевидным, что сци­ентизм является вовсе уж не таким универсальным мировоззрением, как об этом говорили позитивисты, в подтверждение этому все более вызревали в недрах науки принципы противоположного мировоззренческого подхода – антисциентизма. Антисциентизм провозгласил решительную войну против науки и по­требовал возврата к традиционным ценностям и способам деятельности "донаучного" человечества, ибо наука, с точки зрения антисциентизма, приносит больше вреда, нежели пользы. Аргументация антисциентистов приобретала особенно значительный вес, когда они указывали на ту простую истину, что несмотря на многочисленные локальные успехи естествознания, человечество в целом не только не стало счаст­ливее, но, напротив, получило именно от естествознания самые серьезные угрозы для всего своего существования.

Что здесь можно сказать?

С современных позиций является совершенно очевидным то обстоятельство, что несмотря на такое противостояние сциентизма и антисциентизма, названные их социальные ориентации оказались весьма распространенными в сфере обыденного бытия современного человечества: сегодня одни люди чуть ли не боготворят науку, приписывают ей поистине чудодейственные свойства, другие же – от­водят ей место едва ли не в "прибежище дьявола", но и те, и другие, находясь в русле именно обыденного сознания, не могут, конечно, быть в состоянии оценить в достаточной степени меру приемлемости того и другого.

Достаточно полный и глубокий анализ отношения этих "крайностей" может быть осуществлен только с профессиональных позиций и прежде всего с позиций философии и истории науки. Но и то, и другое также не свободно от абсолютизации той или другой стороны в этом отношении. Так, экзистенциалисты настаивают на неизбежной ограниченности науки и даже – на ее неподлинности. К примеру, датский философ Серен Кьеркегор видел неподлинность науки в том, что она, по его мнению, так ничего и, не сделав в об­ласти этики, не может, следовательно, дать человеку ничего и из всей сферы духовности (1). А немецкий философ и социолог Герберт Маркузе полагал, что развитие науки и техники при посредстве экономически и политически господствующего класса приводит в конечном счете к формированию так называемого "одномерного" человека, т.е. человека абсолютно потребительского типа, а, стало быть, чело­века ограниченного и потому несвободного (2). Английский же философ Бертран Рассел ви­дел основной порок современной цивилизации в гипертрофированной оценке развития именно естественных наук, вследствие чего общество фактически утрачивает подлинно гуманистические ценности и идеалы.

Исходя из всего сказанного выше, можно даже подчеркнуть, что в своих крайних проявлениях антисциентизм вообще требует отменить науку как таковую. Правда, при этом остро встает другой вопрос – вопрос об источниках обеспечения людей необходимыми жизненными благами, не говоря уж о большем, – вопрос о необходимости "проектирования" будущего развития человечества.

Таким образом, дилемма сциентизм-антисциентизм выступает как проявление "вечной" проблемы культурного выбора человечества. Эта дилемма отражает в своей специфике противоречивый характер общест­венного развития, в котором научно-технический прогресс оказывает­ся объективной необходимостью, а его негативные последствия не мо­гут не приводить одновременно не только к известным потрясениям в обществе, но и способствовать, как это не парадоксально, проявлению высших достижений человечества в сфере именно духовности. Поистине прозорливой является мудрость, согласно которой путь человечества к просветлению лежит через его страдания!

Что здесь можно сказать?

По-видимому, то, что человечество так и не вышло еще на пути разрешения вышеупомянутой дилеммы. Показательным в этом отношении является сложившаяся в обществе оценка роли и места женщины в нау­ке. Ведь не секрет, что еще со времен античности понятие человека отождествлялось лишь с понятием мужчины. Сохраняется, в принципе, такое положе­ние и поныне, несмотря на то, что уже давно в Европе провозглашена идея социального и правового равенства между полами. Однако реаль­но выбор между ними дает для женщины гораздо меньше шансов в срав­нении с политическими, экономическими и социальными возможнос­тями мужчины, ибо современная цивилизация базируется, так или иначе, преимущественно на типично мужских характеристиках человека – му­жественности, инициативности, агрессивности. Одним словом, что есть – то и есть: в мире сегодня доминирует именно мужское начало и, следовательно, – созданная мужчинами наука о природе – естествозна­ние. Естествознание, с этих позиций, выступает как наука, не включающая в себя ценности самого человека и потому является лишенной гуманистических ценностей. И если сциентизм в указанном смысле проявляет себя ортодоксально технологичным, то антисциентизм является в этом смысле не менее ортодоксально критичным и категоричным. Отсюда вышеупомянутая дилемма сциентизма и антисциентизма перерастает в проблему гумани­зации естествознания и распространения этого принципа на весь про­цесс эволюции современной цивилизации (3).

Современный английский писатель Чарльз Сноу в конце XX в. опубликовал кни­гу под названием "Две культуры", где утверждал, что на одном полю­се цивилизации находится культура, созданная наукой, а на другом – культура, имеющая художественные корни, иначе говоря, культура гуманитарного склада. Таким образом, Сноу выразил как бы традиционное про­тивостояние сциентизма и антисциентизма, но уже в новой постанов­ке вопроса – как противостояние естественнонаучной и гуманитарной культур.

Действительно, естественные науки дают для культуры образ знания в виде уже готовых истин и результатов, в то время как со­циальная жизнь представляет собой мир сложных, противоречивых и запутанных явлений. Поэтому здесь неизбежно приходится учитывать сложное взаимодействие объективных и субъективных факторов. Под давлением этих новых обстоятельств в науке представления класси­ческой науки о необратимых процессах, строгом детерминизме, отрицании роли случайных событий и др. постепенно отходят на второй план. Так, теория относительности показала, что физические свойства дви­жущихся тел существенно зависят от положения систем отсчета в про­странстве и времени, а квантовая механика выявила, что на процессы, происходящие в микромире, неизбежное влияние оказывают именно измеритель­ные приборы. Но и в том, и в другом случае, так или иначе, присутствует субъективный фактор – человек наблюдающий измеряющий, и с этим в настоящее время уже нельзя не считаться. Указанные тенденции и приведенные примеры определенно свидетельствуют о неиз­бежности процесса сближения естественнонаучной и гуманитарной сос­тавляющих единой человеческой культуры, как доминанты современного научного поиска.

Вопрос 2. Две традиции в развитии естественнонаучной и

гуманитарной культур

Для каждого отдельного человека различение гуманитарного (от лат. humanitas – "человечность") и естественнонаучного, натурально­го (от лат. natura – "природа") проявляется, прежде всего, в выборе рода занятий, профессии и образа жизни. Для общества же проблема гуманитарного и естественнонаучного – это есть проблема совмещения двух типов культур – естественнонаучной и гуманитарной.

В самом общем смысле под культурой можно понимать совокупность созданных человеком материальных и духовных ценностей, а также са­му способность человека эти ценности производить и использовать. Иными словами, культура есть некая надприродная реальность, создаваемая человеком в дополнение к естественно сложившейся природе, так ска­зать, "вторая природа" человека.

Отсюда подестественнонаучной культурой можно понимать сово­купность тех человеческих ценностей, которые являются прямым про­должением природы в жизнедеятельности человека. А под гуманитарной культурой можно понимать совокупность тех человеческих ценностей, источником которых является сама человеческая сущность в ее специ­фических проявлениях. С этой точки зрения, естественнонаучная куль­тура – это атомные реакторы, телевидение, выход человека в космос, расшифровка генетического кода, фундаментальные теории о природе и т.п., существенно определяющие мировоззрение человека. Гуманитарная же культура – это наука в ее сугубо человеческом способе осуществле­ния и существования, т.е. в виде понятий, суждений и умозаключений, литература, искусство, любовь и ненависть, добро и зло, прекрасное и безобразное и т.д.

Исходя из сказанного, нетрудно увидеть, что отношение между естественнонаучной культурой ("производство вещей") и гуманитарной культурой ("производство людей") есть отношение взаимного дополнения, как всякое отношение диалектических противоположностей. Но культура – многогранное явление, и одним из аспектов ее является наука.

Будем исходить из следующего понимания науки: наука есть специ­ализированная система идеальной, знаково-смысловой и вещественно-предметной деятельности людей, направленная на достижение максималь­но достоверного истинного знания о действительности. Впрочем, сам термин "наука" и означает "знание".

Как отмечает Г.И. Рузавин, наиболее отчетливое различие между естественнонаучной и гуманитарной культурами как раз и выражается в их подходе к основным функциям науки и, особенно в отношении таких ее функций, как объяснение, понимание и предсказание явлений (4).

Объяснение какого-либо события или явления есть его логическое выведение из некоторого общего закона, теории или концепции. Понима­ние какого-либо события или явления есть способность человека истолковать это событие иди явление в соответствии с теми или иными человеческими смыс­лами. Предсказание же есть выход исследования на неизвестное метода­ми объяснения и понимания. Здесь нетрудно убедиться, что в основе объяснения (обоснования) лежит нормативная логика дедуктивного типа, в понимании же эксплуатируются в основном эвристические (поисковые) свойства человеческого интеллекта.

Конечно, объяснение, понимание и предсказание как определенные интеллектуальные процедуры применяются как в естествознании, так и в гуманитаристике. И все же объяснение при­меняется преимущественно в естествознании, так как существенно опи­рается на причинные и другие общезакономерные отношения. Что же ка­сается гуманитаристики, то здесь принципиальным является не столько поиск самой закономерности, сколько – учет целей, намерений и моти­вов поведения в деятельности конкретных людей. Такой подход принято называть, – в отличие от сложившегося в естествознании причинно-детерминационного, – телеологическим, где можно отметить, что в истоках которого стоял еще Аристотель.

В самом начале существования европейской цивилизации причинно-детерминационный (номологический) и целеполагающий (телеологический) подходы были равны в отношении своих научных статусов. Однако в дальнейшем, под влиянием все более развивающегося естествознания к те­леологическим объяснениям стали прибегать все реже и реже, пока такой подход и вовсе перестал считаться адекватным науке.

В противовес этому сами гуманитарии, в свою очередь, стали утверждать, что объяснения в гуманитарных науках абсолютно бесполезны, поскольку главное здесь не общее, как в естествознании, а индивидуальное, неповторимое, уникальное. А это значит, что в гуманитарном познании доминирующим стал иной подход – понимание. Та­кой подход в настоящее время получил название герменевтического. По­следний термин образовался на основе древнегреческой легенды, согла­сно которой бог Гермес выступал как бог-переводчик языка богов на язык людей, ибо сами люди не могли понимать языка богов Олимпа. Отсюда герменевтика, с современных позиций, есть метод понимания и истолкования (интерпрета­ции) каких-либо письменных текстов, в том числе и текстов, пришед­ших к нам из исторического прошлого человечества.

В методологии гуманитарного познания сформировались к настоя­щему времени два подхода к анализу процесса понимания – психологи­ческий и теоретический. Психологическое понимание есть эмпатия, иначе говоря, интегральное "схватывание" духовного мира другого человека ("Стань на мое место!"). Теоретическое же понимание – есть интерпретация, реализующаяся как раскрытие целей, мо­тивации и смысла действий и поступков другого человека, т.е. своего рода "дифференциальное" проникновение в мир другого человека.

Но допустимо ли в указанных смыслах говорить о понимании собственно природы, ее целях, намерениях и мотивах?

По-видимому, этого делать нельзя, если, конечно, мы не будем наделять природу антро­поморфными чертами. Ведь для последнего мы в настоящее время не имеем никаких объективных ос­нований с точки зрения науки. Наоборот, при исследовании явлений природы мы традиционно исходим из того, что природе не присуще целеполагание, а присуща лишь детерминация, т.е. мы исходим из того, что не будущая еще не реализованная цель "стягивает" к себе все предшествующее ей природное естество, а, наоборот, прошлое выстраивает, благодаря своему уже осуществлению всю будущую "цепь" событий. Иными словами, "локо­мотив" бытия находится не впереди, а позади самого бытия: не "тянет" за собой бытие, а "толкает" его. Вот почему для исследования явлений природы мы и вводим понятия, открываем законы и строим научные теории. Именно это и дает нам тот вариант понимания, который сложился в науке как понимание-объяснение, причем объяснение именно причинно-детерминистско­го толка.

Итак, объяснение опирается на прошлое, понимание же принципи­ально нацелено на будущее.

Особое место в этой связи занимает предсказание. И хотя пред­сказание существенно опирается на объяснение, как на свой фундамент, служит предсказание все же будущему, а значит, является существенно ориентированным на понимание. Таким образом, предсказание есть сво­его рода синтез объяснения и понимания в смысле истолкования. Стало быть, именно в предсказаниях и должно проявляться наиболее четкое отношение между естественными и гуманитарными науками: в естествознании предсказания обладают, как правило, объективно-достоверным характером своих выводов, в гуманитаристике же – они прин­ципиально субъективно-вероятностны. Особенности такого положения вещей легко понять, если обратиться к критериямразличения естественнона­учного и гуманитарного познания:

Вопрос 3. Методологическая культура современной науки и принцип гносеологического актуализма

Наука как особая отрасль рациональной человеческой деятельности по производству объективно истинного знания об окружающем нас мире исторически возникает как естественное продолжение обыденного, стихийно-эмпирического познания, которое можно было бы обозначить как познание, осуществляющееся преимущественно на принципах эклектики, т.е. такое познание, в котором представлено как бы "смесь" научного, вненаучного и вовсе ненаучного.

Еще задолго до возникновения собственно науки человечество набирало свои знания о мире путем беспрерывного "потока" проб и ошибок, причем последние часто имели роковой характер, нередко значительно укорачивая при этом саму человеческую жизнь. Но только таким путем и можно было набрать необходимое "научное количество", чтобы мог осуществиться переход в должное и необходимое "научное качество", т.е. мог быть осуществлен переход из "преднауки" в собственно науку.

Что же взяла себе на вооружение наука от своей предшественницы – "преднауки"?

1. Наука и "преднаука" исходят из общей цели – дать объективно верное знание о действительности, и поэтому они обе опираются на принцип реализма, который в обыденном сознании людей ассоциируется с так называемым "здравым смыслом". И хотя представления о здравом смысле не могут быть выраженными как вполне определенные и к тому же неизбежно меняющиеся со временем, все же в основе "здравого смысла" лежит то отношение к объективному миру, в котором нет принципиальной опоры на так называемые сверхъестественные силы. Обычно рассуждения в рамках здравого смысла опираются на те же самые законы традиционной логики, что и сама наука.

2. Несмотря на совпадающие в своем конечном смысле целеполагания в отношениях науки и "преднауки" к реальной действительности, все же наука не является простым продолжением последней. Наука в процессе своего развития подвергает "преднауку" предельной рациональной критике и тем самым осуществляет особую целенаправленную деятельность по производству не просто знания как такового, а по производству именно системы объективно истинного знания. В этой связи нельзя не согласиться с Джоном Берналом, с точки зрения которого наука представляет собой как своего рода социальный институт, как метод получения объективно истинного знания, как процесс накопления традиций в продуцировании объективно истинных знаний, как фактор развития производства и как наиболее сильный фактор формирования убеждений и отношения человека к миру (5).

Обобщая сказанное, науку можно выразить в трех основных "ипостасях", а именно, как форму специализированной деятельности людей по производству объективно истинного знания; как совокупность дисциплинарных знаний, отвечающих критериям объективности, адекватности и истинности; как социальный институт, объективирующий науку в качестве формы общественного сознания.

Проблему метода в науке впервые с достаточной отчетливостью поставил, как известно, Френсис Бэкон (1561-1626). Метод, с точки зрения Ф. Бэкона, можно определить как некоторую специфическую процедуру, состоящую из последовательности определенных действий или операций, применение которых приводит либо к достижению поставленной цели, либо приближает к ней (6). Всякое научное исследование, с этих позиций, представляет собой наиболее развитую в существующих исторических условиях форму рациональной деятельности, которая отличается своей системностью и последовательностью. Существенно отличаясь от случайного, разрозненного и неорганизованного характера обыденного знания, наука исходит из необходимости опоры на методы поиска нового знания, где находят свое место определенные правила, интуиция, воображение и творчество и методыпостроения, систематизации и обоснования найденных научных истин. Отсюда в современной методологии науки доминируют два фактора – отвлечение (абстрагирование) и разграничение (демаркация) от индивидуальных, психологических, исторических и культурных условий.

Таким образом, вся структура сложившейся в науке методологии базируется на принятии научного знания как принципиально интерсубъективного и деперсонифицированного. Это вытекает из критериев и норм научного познания. Прежде всего – это воспроизводимость научных результатов в условиях одних и тех же объективных факторов в любом месте и в любое время. Собственно, это и есть интерсубъективность, т.е. независимость научных истин от воли, желаний, предпочтений и предубеждений познающего субъекта.

Вторым критерием в этой связи можно назвать критерий непротиворечивости и последовательности научного мышления. Этот критерий в равной мере относится как к абстрактным наукам (математика, логика), так и к фактуальным (эмпирическим). Отсюда естественным образом вытекает необходимость существования третьего критерия науки – критерия проверяемости, который может применяться в двух его "ипостасях" – критерия подтверждения (верификации) и критерия опровержения (фальсификации). Последняя "ипостась" является, безусловно, "сильнее" "ипостаси" подтверждения, ибо, как известно, всего лишь один-единственный факт может абсолютно дискредитировать всю предшествующую ему концепцию, в то время как факт подтверждения этой концепции еще не гарантирует нахождение самой истины. Известный английский ученый австрийского происхождения Карл Поппер (1902-1994) вообще назвал принцип опровержения действительным критерием научности, так как его безупречность опирается на известный в логике modus tollens, который, как известно, устанавливает то строгое отношение, согласно которому опровержение гипотезы устанавливается способом установления ложности любого из ее следствий. Параллельный же ему логический modus ponens показывает, что утверждение о подтверждении истинности гипотезы в случае подтверждения одного из ее следствий еще не доказывает статусности научной истины, и говорит лишь о ее вероятностном характере.

Таким образом, можно сказать, что сфера методологии науки есть та достаточно устойчивая структура, в которой средства, методы, принципы и ориентации обладают определенной готовностью к их универсальному применению и не изготавливаются для каждого случая отдельно, т.е. не выступают в качестве паллиативов.

Такой подход к пониманию методологии подчеркивает то обстоятельство, что главной функцией научной методологии является функция определения стратегии научного познания. В этом отношении здесь продолжилась та вполне определенная традиция, что метод по своей сути не может быть ничем иным, как своего рода "аналогом действительности" (Ф. Энгельс), и ведущим постулатом в этой связи может быть назван постулат "соответствия самой природе объекта" (или "против подмены методов"), ибо метод в каждом данном случае не должен быть "чужим", а только непременно – "своим" (7). Это означает, что предмет и метод науки должны быть адекватны друг другу. Отсюда методы в научных исследованиях выступают одновременно и предпосылкой, и продуктом, и залогом успеха.

Говоря о важности собственно метода в методологии важно также подчеркнуть необходимость и прочих средств методологического "арсенала" науки – принципов, регулятивов, ориентаций, а также категорий и понятий. Отсюда все больше и больше в современной науке происходят процессы замены детерминаций на ориентации, и