Творческий путь М.А. Врубеля

«…Говорят, школа забила талант. Но я нашел заросшую тропинку обратно к себе» (М.А. Врубель)

Рубеж XIX – XX веков – время великих перемен в России, повернувших, конечно, всю не только экономическую и политическую, но и культурную жизнь страны в ином русле. В эту эпоху творило множество прекрасных художников, одним из которых, по праву являлся очень мало кем понятый и оцененный по достоинству в своем творчестве М. А. Врубель.

Именно Врубелю, крупнейшему мастеру рубежа веков в искусстве которого «раздвигались преграды для времени и пространства»(1), было суждено выработать собственный, остро индивидуальный изобразительный язык, хотя и не вступающий в противоречия со «стилем эпохи», но вместе с тем до этого небывалый, полностью адекватный его субъективному, чисто символическому, духовному восприятию мира.

Касательно творчества великого мастера в настоящее время существует огромное количество литературы. Однако, и при жизни художника о его творчестве были написаны немалые труды, среди которых нельзя не назвать книгу А. Бенуа «История русской живописи в XIX веке»(2).

В наши дни труд Бенуа воспринимается как часть классики русской культуры, отражающей уровень знаний и вкусы столетия, характеризующие широко распространенные идеи автономии искусства, его свободы. Осветив истоки русской живописи в искусстве 18 века, автору удалось обрисовать главные линии и основные этапы последующей эволюции. Таким образом, связав несколько периодов, он заново рассмотрел и оценил значение индивидуального вклада в живопись многих мастеров, дав яркие характеристики неповторимой творческой индивидуальности каждого из них. А.Н. Бенуа попытался осмыслить, что же представляла собой в целом история русского искусства XIX века, насколько полно воплотилось умение художников остро чувствовать и передавать другим свои впечатления, какими вообще оказались художественные итоги XIX века.

Однако, лишь этим значение данной работы не исчерпывается. С.П. Дягилев в свое время, верно, подчеркнул, что она создавалась в расчете не на узкий круг знатоков искусства, а «для многотысячных читателей»(3).

Свою «Историю русской живописи в XIX веке» Бенуа начинает с положений, принципиально важных для понимания его концепции развития искусства в России. Он констатирует необычайный расцвет, которого достигла в XIX веке русская литература, и удивительные высоты, до которых поднялась русская музыка. Почему же подобный процесс не коснулся русского искусства? Его отставание от уровня литературы и музыки представляется Бенуа очевидным. Виновность в том природной неспособности русского человека к пластическим искусствам автор сразу отвергает — достаточно вспомнить мастерство ряда крупнейших русских живописцев. Так же Бенуа дает отрицательный ответ на вопрос о том, что якобы искусству России не хватало значительных личностей: «вряд ли за все XIX столетие в истории живописи сыщется где-либо такое собрание отчаянных борцов и преобразователей». Так постепенно автор подводит читателя к своему основному положению – виноваты не художества и даже не само общество, «для которого они существуют», а те «коренящиеся в самой истории отношения», которые сложились между искусством и обществом.

Два последних десятилетия XIX века, таким образом, предстают у Бенуа как драматичная и трудная фаза новых исканий. Лишенные общей програмности, они разрознены, остро индивидуальны, еще не укладываются в целом в какую-то ясно определившуюся общую схему. Бенуа предполагает, что позже, на расстоянии, можно будет обрисовать пока не заметные современникам общие черты эпохи, но одно ему представляется несомненным - и академизм, и «общественное направленство» в целом исторически уже изжиты, свершается какой-то переходный процесс в искусстве. Бенуа считает, что чем сильней и ярче проявят себя в этот момент художники, чем более свободно, полно, искренне они выразят свои чувства и духовную жизнь, не придерживаясь каких-либо «каст, ящичков и этикеток», тем вернее могут быть надежды на «наш расцвет в будущем», на тот «русский ренессанс», о котором мечтали и мечтают русские люди.

Рассматривая же непосредственно искусство Врубеля, автор говорит, что о художнике существуют два совершенно противоположных мнения: «одни считают его за бездарность, за шарлатана, прячущего свое неумение за всякими вывертами. Другие, напротив того, превозносят его как гения…». Бенуа отмечает, что, «безусловно, не правы те, кто считает этого высокодаровитого художника за шарлатана. Человек, обладающий таким огромным мастерством, такой удивительной рукой…такой прекрасный и разносторонний техник ни в каком случае не может считаться шарлатаном, прячущимся за вывертами. Однако, действительно, Врубель не свободен от вывертов, но не следует искать причину их в его неумении, а именно в том, что Врубель не гений и что он, как большинство современных, в особенности русских, художников не знает границ своего таланта, не знает круга своих способностей и вечно возносится якобы в высшие, в сущности, только чуждые ему сферы». Однако, автор тут же отмечает, что «Врубель сам не виновен в том, что он сбит, что его искусство затуманено и недоговорено. Виновато в том все наше общество, ограниченный интерес его к искусству и внедрившиеся нелепые взгляды на живопись…даже справедливый, чуткий ко всему новому Третьяков не решился приобрести что-либо из врубелевских вещей для своего музея. Многие годы Врубель был всеобщим посмешищем, и лишь крошечная кучка лиц относилась к нему серьезно и любовалась его громадным живописным талантом…»(4). Таким образом, как современник и очевидец искусства мастера, Бенуа высказал свою, несколько противоречивую, но очень для нас важную в понимании творчества художника точку зрения.

Еще один автор очень нестандартного, но от того не менее интересного труда «Русская живопись. Мысли и думы» – Б.В. Асафьев(5) так же помогает нам увидеть глазами современника, как эпоху рубежа столетий, так и непосредственно искусство различных художников через музыку. Этого он достигает благодаря тому, что сам является автором по теории и истории музыки, критиком, искусствоведом и композитором. Основной вопрос, волнующий автора – вопрос жизнеспособности тех или иных произведений искусства, в связи, с чем он высказывает весьма непривычные суждения и оценки. Помимо этого, автор пытается раскрыть присущее русской культуре потаенное «нечто», которое он назвал «этосом», понимая под ним не только традиционное для русской культуры акцентирование социалъно-нравственной функции художественного творчества, не просто яркую выраженность этического начала в живописи, - «этос» призван «назвать по имени неназываемое, определить неопределимое, а если не определить, то хотя бы напомнить читателю о его существовании». То есть в данном случае речь идет о душе русской живописи. Иначе говоря, Асафьев пытается разрешить проблему механизмов исторического отбора художественного опыта и культурных ценностей - почему одни выходят из моды, другие вообще исчезают, едва появившись, несмотря на громкую славу, третьи, казалось бы, навсегда погребенные, вдруг всплывают, изумляя новые поколения. Он говорит о том, что «русский реализм, в том числе и живописный, «идеалистичен»: он догадывается о несводимости человека к его эмпирическому облику, внешнему и внутреннему, о присутствии в нем и окружающем мире некой Тайны, неких абсолютных законов, совершенного Идеала. Русский этос рожден стремлением проникнуть в них, соединиться с ним». Кроме того, Асафьев неоднократно подчеркивает, что живопись требует от художника «человечно-этической заостренности творчества», «совестливого проникновения в действительность», то есть художнику необходимо увидеть в жизни «главное, самое главное»(6). И именно через эту призму автор рассматривает творчество Врубеля, помогая нам более полно осмыслить произведения художника, более глубоко проникнуть в смысл изображенного, понять мысли и чувства художника.

Еще один немаловажный аспект рассматриваемой нами работы в том, что автор очень точно подмечает: «казалось бы, живописная мысль может выражать себя и мечтой. Но тут – тупик. Русской живописи летать не полагалось. Сказки, сказочное, занимало в русских картинах очень малое место. Замечательные сказки Е. Поленовой…В.Васнецова…сказка Нестерова и очень немногое…у мирискуссников (в том числе иллюстрации Билибина) – этим исчерпывается столь, казалось бы, богатая для живописи сфера»(7). А это есть непосредственная связь с темой нашей работы.

Еще одной основополагающей книгой в нашей работе является «Фольклор и изобразительное искусство второй половины XIX века» В.И. Плотникова(8). Специальным предметом исследовательского внимания В.И. Плотникова были недостаточно изученные, но принципиально важные стороны интенсивной и чрезвычайно сложной русской художественной культуры второй половины XIX — начала XX века. Основной проблемой научной деятельности В. И. Плотникова долгие годы была проблема народности искусства, чем был вызван и все возраставший интерес исследователя к народным традициям, к фольклору. Стремление постичь идейный смысл борьбы разных направлений в русском искусстве вокруг проблемы народности, определить причины различий в их подходе к фольклору побуждает автора выйти за круг собственно искусствоведческих исследований и обратиться к истории русской общественной мысли, эстетики, художественной критики. Эта работа - попытка проникнуть в глубинные слои художественного мышления народных масс, постичь эстетику народного творчества. Основанная на строго объективном историческом подходе к материалу, книга раскрывает процесс освоения фольклора русскими художниками в его поступательном прогрессивном развитии и вместе с тем как процесс достаточно сложный, диалектичный, с присущими ему трудностями и противоречиями. В.И. Плотников выявляет, прежде всего, реальные достижения русских художников и в то же время не уклоняется от анализа несовершенных попыток обращения к фольклору, анализирует причины отдельных неудач в творчестве мастеров. Он сумел раскрыть специфику народного творчества и выделить те особенности фольклора, которые, прежде всего, могли привлечь и действительно привлекли внимание русских художников. Среди идей книги, представляющих принципиальный интерес, следует выделить решение автором проблемы фантастического в фольклоре и в реалистическом искусстве, соответствуя высказыванию В.В. Стасова о том, что «Фантастический элемент нисколько не препятствует глубокой правде бытовой и народной, как в общем тоне, так и в подробностях»(9). Историзм исследования данной работы в том, что, рассматривая прогрессивное развитие русского искусства, он признает объективную, закономерную обусловленность разных этапов и видов фольклоризма. При этом он не идеализирует и не канонизирует фольклор в качестве единственного или даже основного условия народности художника, справедливо указывая на решающее значение передового мировоззрения, автор соотносит художественную критику с русской теоретической мыслью, взгляды самих художников на народ и его искусство с соответствующими взглядами ученых и художественных критиков. В книге также систематизированы и обобщены многочисленные факты, касающиеся проблемы фольклоризма русского искусства. Таким образом, данная работа позволила более проникновенно оценить не только историческую обстановку рубежа веков, но и критическое и эстетическое отношение к действительности. Очень большой раздел посвящен искусству Врубеля. Именно в нем дан не только великолепный анализ произведений, но и прекрасная оценка творчества мастера многими критиками искусства.

Достаточно интересной для понимания сути творчества мастера стала работа Т.М. Коваленской «Русский реализм и проблема идеала»(10). Основная идея книги - проблема идеала в русском искусстве XVIII-XX веков. Автор книги стремился выделить и охарактеризовать наиболее важные переломные моменты развития идеала в этом искусстве: формирование идеала в конце XVIII - начале XIX века, переход от поэтического реализма к реализму критическому, кризис идеала, который наметился в XX веке, накануне Октябрьской социалистической революции. Автор говорит о том, что ««Реальность идеала» - раскрытие идеального в самой действительности - неотъемлемая черта реализма. Она неотделима от содержания и значения искусства на всех его этапах — в прошлом, настоящем и будущем. Конечно, поиски идеала в условиях помещичьего, чиновничьего, буржуазного общества очень сложны, но прогрессивные художники прошлого упорно искали и находили возможность выразить его»(11). На вопрос о том, как это происходило на разных этапах развития русского искусства и у отдельных художников, автор пытается ответить в своей работе. Она старается решить эту проблему не в отвлеченном теоретическом плане, а рассматривая каждую эпоху развития русского искусства конкретно-исторически.

Нас же заинтересовали фрагменты, посвященные непосредственно творчеству М. Врубеля. Автор рассматривает творчество художника как главного представителя символизма, выявляет основные мотивы творчества, побудившие встать художника именно на путь символизма, пытается раскрыть мироощущение мастера через его художественные образы.

Конечно, нельзя оставить без внимания и такую прекрасную работу знаменитого искусствоведа М. Алпатова, написанную им в соавторстве с Г. Анисимовым(12), поскольку сам автор рукописей был уже очень болен. Тем не менее, вся работа написана в соответствии с указаниями М. Алпатова, и касается непосредственно творчества М. Врубеля.

Рассматривая основные проблемы его творчества, авторы сумели ближе подойти к самому существенному в наследии Врубеля, к его искусству, к его художественному видению, живописному мастерству. Достоинством работы является то, что литературные мотивы, вроде темы Демона, не занимают в книге главного места. Авторы справедливо видят во Врубеле прежде всего замечательного художника, прирожденного пластика, превосходного рисовальщика, обаятельного колориста. Данный труд написан не бесстрастно, не равнодушно. Влюбленный в свой предмет, глубоко уверенный в гениальности своего героя, Алпатов, даже будучи очень больным, до последнего собирал сведения, касающиеся художника, и со всей ответственностью находил материалы о признании Врубеля, как великого художника. И не случайно автор говорит: « к счастью, в большинстве монографий о нем мы уже не находим отражения обидного презрения к Врубелю, ни сомнений Бенуа относительно того имеет ли Врубель право именоваться великим. Нельзя не радоваться тому, что в большинстве работ о Врубеле чувствуется задача развенчать или загладить несправедливые оценки. Большинство авторов говорят о Врубеле прекрасно и только прекрасно…»(13).

Вообще же, эта книга была написана для ознакомления с наблюдениями автора над живописным языком Врубеля. Однако, многие черты творчества и общее мировоззрение Врубеля только в той степени разобраны, в какой они необходимы авторам для уяснения живописи Врубеля: и в первую очередь из богатого наследия Врубеля взяты только его шедевры. Они сравниваются с работами западных мастеров, в частности с Мане, Дега и Гогеном, что необходимо для того, чтобы понять насколько сильным на мастера оказалось влияние Запада. В других случаях сравнение объясняет нам отличие произведений Врубеля от всего, что было создано в искусстве.

Так же авторы работы отмечают, что для русского искусства Врубель имеет первостепенное значение, а оценить огромную роль мастера можно путем аналогий, разбора и анализа достижений и противоречий его творчества. Кроме того, по плану монументальной пропаганды Врубелю должен был быть поставлен памятник как выдающемуся художнику, но об этом забыли. Нет и музея Врубеля, коего он премного достоин. Наш труд,- пишут авторы,- как и работы других искусствоведов, - посильный эскиз такого памятника великому Врубелю(14).

При этом, М. Алпатов и Г. Анисимов отдают себе отчет, что совсем не биографические подробности его жизни имеют главное и решающее значение для постижения Врубеля. В первую очередь - это его наследие, живописное мастерство. То, что он оставил потомкам. Проникнуть в истинную сущность Врубеля, считают они - задача не из легких. Для выражения своих мыслей и чувств художник пользовался богатейшим языком искусства. Вот почему так важно, прежде всего, разобраться в его живописном языке, понять его образы, рисунок, композицию, пространство, колорит. Но что самое важное - необходимо усвоить мысль о том, что Врубель выражал свои воззрения на мир полнее всего как художник. Тогда возможным будет изучить его стиль. Именно этому и посвящена данная работа.

Не менее важной для нас оказался труд Н.М. Тарабукина «Врубель»(15). Автор в своей работе выделяет основные грани творческой личности Врубеля и посвящает каждой из них особую главу. Как говорит о его труде М. Алпатов: «Ответный отблеск одаренности художника озаряет и работу исследователя. Без любви познать искусство невозможно»(16), и это полностью соответствует написанному в книге.

Данная работа рассматривает основные узловые проблемы творчества Врубеля. Тарабукин использует богатый документальный материал, связанный с творчеством художника. Описывая творческую биографию художника, он использует бытовые факты в той мере, в какой обнаруживалась в них нужда в связи с анализом творчества.

Автор делит творчество Врубеля на три периода - петербургский, охватывающий годы пребывания в университете и в Академии художеств, затем киевский период, в течение которого Врубель раскрывается во всем объеме своего монументализма, обнаруживая органическую связь всех архаизированных форм и искусством позднего средневековья проторенессанса. Наконец, московский период, в котором с особенной яркостью раскрываются классические основы искусства художника. Тарабукин с некоторым юмором замечает, что в Третьяковку Врубель впервые попал будучи сорока двух лет, а когда посетил ее, заявил, что все вещи, которые там есть, ему представлялись гораздо лучше и что он очень разочарован.

Так же в книге Тарабукина говорится, что Врубель со времен XV столетия, как никто, владел даром монументальной стенописи, и автор совершенно верно трактует историческую роль Врубеля, говоря, что он «освободил искусство от жанровых элементов, поднял живопись на высоту лучших европейских мастеров»(17).

Мы соглашаемся с автором и тогда, когда читаем, что Врубель с академической скамьи и до последнего этапа своего творчества шел впереди своего времени. Здесь можно так же добавить, что гениальный художник даже обогнал свое время - и не только благодаря огромной творческой силе, но и богатству художественных образов, которые теснились постоянно в его сознании, благодаря чему Врубель мог без предварительного наброска записывать саженные холсты.

Очень интересной оказалась одноименная работа Э.П. Гомберг-Вержбинской «Врубель»(18). Во-первых, надо оценить ту литературу о Врубеле, которая была собрана автором. Отрывки личной переписки, особенно письма к сестре А.А. Врубеля, - неоценимый материал биографии. Это достоверные свидетельские показания, в которых личность художника была впервые так полно охарактеризована. Это дает толчок для дальнейшего изучения его судьбы, поскольку собрание материалов - надежная основа для дальнейшего изучения творческих особенностей матера.

Еще одно достаточно глубокое исследование о Врубеле было написано П.К. Суздалевым(19). Оно представляет из себя три солидных тома. В первом томе говорится о связи Врубеля и Лермонтова, во втором - об отношении Врубеля к театру и музыке, в третьем томе дается обширный общий очерк творчества и речь идет о мировоззрении Врубеля. Нами был использован именно третий том, в котором видно, что Суздалев постепенно вырабатывал свою точку зрения, которую искал в трудах своих многочисленных предшественников. Книга основательно продумана, и, основываясь на множестве точек зрения, автором было выведено некоторое среднее звено, своя собственная золотая середина, что, конечно, очень важно.

Очень четко и зрело написана монография Н.А. Дмитриевой(20). В своей работе Дмитриева соединяет с рассказом о жизни художника свои наблюдения над изменением его стиля. Автором приводится большое множество отзывов и высказываний, касательно творчества мастера, однако с ней трудно согласиться, в том, что она рассматривает Врубеля как яркого и активного представителя стиля «модерн» в России. Мнение это спорно. И даже сама автор вместе с нами сомневается. Вместе с тем яркий и живой разбор произведений Врубеля хорошо иллюстрирован примерами русской литературы XIX века. Все это бесспорно говорит о ценности книги и позволяет сказать, что работы Н. Дмитриевой видное место во врубелиане.

Кроме того, нами были выявлены и другие работы, раскрывающие творческий путь Врубеля, однако о наиболее крупных из них мы попытались рассказать выше.

Если же говорить касательно остальных разделов нашей работы, то помимо уже вышеупомянутого А. Бенуа видное место занимают работы таких авторов, как А. Г. Верещагина, Э.В. Кузнецова и др.

А.Г. Верещагина в своей книге «Художник. Время. История»(21) представляет историческую живопись как законченный, идейно и стилистически единый период развития данного жанра, выявляет круг мастеров и их произведения, принадлежащих данному жанру, определяет главные особенности творческого вклада, сделанные художником для развития русской исторической живописи.

Очень подробно рассматриваются все этапы становления исторической живописи у Э.В. Кузнецовой в работе «Исторический и батальный жанр»(22). Автор рассматривает путь развития исторической картины в русской и живописи, характерные черты и особенности, присущие данному жанру живописи. Книга дает достаточно полное представление и о рассматриваемом предмете, и о трактуемых историко-художественных проблемах. Главная же научная заслуга заключается в том, что обращаясь к русской исторической живописи, автор выявляет не только внутренние закономерности развития этого жанра, но и общие черты, общие свойства национального художественного сознания на данном этапе его исторического развития. Помимо этого, в работе нашли свое обобщение мысли автора не только об исторической живописи, но и русской культуре в целом.

В свою очередь, работы «Русская историческая живопись до октября 1917 года»(23) и «История русского искусства»(24) достаточно схожи между собой. В обеих работах рассматривается общая характеристика исторической живописи, ее становление как жанра в принципе. Исследователями дается краткий обзор эволюции исторической картины, начиная с древних времен, анализируются и характеризуются общие проблемы жанра. Естественное и принципиальное отличие состоит в том, что первая работа написана исключительно по сюжетам исторической живописи, во второй же характеристика всей русской живописи.

Таким образом, можно сказать, что творчество М. Врубеля наитеснейшим образом переплетено с исторической живописью, не смотря на то, насколько своеобразным явилось искусство мастера. Именно поэтому целью данной работы явилась попытка раскрыть суть творческих особенностей М. Врубеля на примере сказочно-эпических произведений. Для более полного раскрытия темы нами были поставлены следующие задачи:

1. рассмотреть, как видоизменилось искусство в период рубежа XIX- XX веков;

2. изучить отличительные особенности в исторической картине конца XIX- начала XX веков;

3. раскрыть особенности творческого метода художника;

4. выявить суть творчества мастера на примере конкретных произведений.

Объектом работы в данном случае явилось изучение исторической живописи конца XIX- начала XX веков, а предметом – художественные особенности и творческий метод, использованные М.А. Врубелем при написании сказочных и эпических сюжетов.

Данная работа представлена на 40 страницах, состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы, списка иллюстраций и непосредственно иллюстраций. Во введении раскрывается актуальность темы, дается обзор литературы, ставятся цели и задачи.

Первая глава состоит из двух параграфов. В первом параграфе раскрываются основные положения в искусстве рубежа XIX-XX веков, обусловившие новые идеалы и принципы, рассматривается, каким образом менялось отношение передовых общественных и культурных деятелей, к русскому искусству в целом в данный период времени, дается общая характеристика периода. Во втором параграфе рассматривается непосредственно историческая живопись конца XIX-начала XX веков, а так же дается оценка той роли, которую она сыграла для данной эпохи.

Вторая глава так же состоит из двух параграфов, первый из которых представляет собой раскрытие творческого метода мастера и художественных особенностей, характерных для произведений М.А. Врубеля, а второй выявляет суть творческого мировоззрения художника на примере некоторых его произведений.

При работе были использованы методы анализа научной литературы и биографический метод.

ГЛАВА 1. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ СТРАНЫ В ЭПОХУ КОНЦА XIX- НАЧАЛА XX ВЕКОВ

1.1  ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО НА РУБЕЖЕ XIX-XX ВЕКОВ

Начало девяностых годов XIX века отмечено кровавой печатью «усмирения». Но и тогда уже слышались отдаленные раскаты будущей грозы. В конце десятилетия все, чем подспудно был болен этот «железный, воистину жестокий век»(25), достигло гигантских размеров и вырвалось наружу. Все противоречия в мире экономики, политики, этики были доведены до крайности, до такой степени, за которой может быть только один выход - революция. Новый век начался очистительной бурей 1905-1906 годов. Девяностые годы - ее предыстория.

Конец века означал начало нового этапа освободительного движения - пролетарского. Исторический оптимизм зовущего вперед революционного класса слился с научным предвидением революционного будущего, открытым его авангардом. В ожидании крестьянской войны глухо роптала русская деревня. В предчувствии революции жила интеллигенция. Заблудившаяся в социальных учениях, разочарованная бесперспективностью борьбы революционного народничества, уставшая от болтовни либеральных народников, сбитая с пути речами Л. Толстого, запутавшегося и запутавшего других в тенетах своего религиозно-утопического учения, интеллигенция искала выход. Лишь немногие сумели найти его и примкнуть к рабочему движению. Но искали и спорили все. Характерный примером тому может быть высказывание В. В. Верещагина в 1891 году: «Обществу серьезно угрожает в близком будущем огромная масса, насчитывающая сотни миллионов людей... люди, бывшие, из поколения в поколение, в течение целых столетий на краю голодной смерти, нищенски одетые, живущие в грязных нездоровых кварталах... стремятся разрушить все основы существующего общественного строя, а в новоосвещенном порядке вещей они стремятся открыть действительную эру свободы, равенства и братства, взамен теней этих высоких вещей, какие существуют ныне… Искусство должно и будет защищать общество»1, - отмечал он.

Об этом же писал В. Г. Короленко, отмечая, что «Огорченный и разочарованный, русский интеллигентный человек углублялся в себя, уходил в культурные скиты или обиженно требовал «новой красоты», становясь особенно капризным относительно эстетики и формы»(26). Вера в особую миссию искусства, в его исключительную силу и самоценность вообще была свойственна многим представителям интеллигенции конца XIX - начала XX века. У разных людей она трансформировалась в различные теории, доходившие иногда до крайнего индивидуалистического взгляда на искусство, как на внесоциальную сферу, сугубо эстетической деятельности творцов «прекрасного».

Тем не менее, уже в 1880-е годы, наметились, но еще не успели сильно и ярко проявиться перемены в искусстве, связанные с вхождением в него нового поколения художественной молодежи. Она напряженно искала собственные пути в творчестве и постепенно все дальше отходила, стремясь выразить мироощущение уже иного времени, от «заветов отцов» - передвижников и академистов. И если они подтачивали «направленство» изнутри передвижничества, будучи внутренне чуждыми, ему, то, с другой стороны, «умерла» и старая академия: с ее реформой, с приходом в ее стены передвижников в качестве преподавателей на месте прежней академии выросла другая. Она уже не может представлять былой угрозы, ибо, по мнению Бенуа, «академия, попирающая академизм,- существо компромиссное», «нестрашное»(27).

Об этом же говорит и тот факт, что уже привычными сделались к этому времени явления упадка Товарищества передвижников и череда кризисов, сотрясавших эту организацию - стало ясно, что пора его расцвета позади. Прошла и реформа в Академии художеств, в результате которой принятую там систему образования попытались освежить, призвав в качестве руководителей учебных мастерских видных художников из некогда противостоявшего академизму стана передвижников. Постепенное смыкание академистов и передвижников отразилось на выставках: в отзывах на них стали сообщать, что публика нередко «перекочевывает» с академической выставки на передвижную или наоборот, не замечая какой-либо особой разницы между ними.

Сближение отразилось и в отношении к прошлому в Академии: в 1899 году она с особой пышностью отпраздновала 100-летие со дня рождения К.П. Брюллова, и новые профессора И.Е. Репин и В.Е. Маковский выступали с горячей хвалой ему.

И все же, после создания в 1898 году возглавленного С. П. Дягилевым нового журнала «Мир искусства», в художественном отделе которого исключительно важную роль «души» всего дела играл А. Н. Бенуа, разгорались первые, самые острые споры в обществе вокруг этого издания. Это период, когда сложилось одноименное журналу выставочное объединение молодых петербургских и московских художников и к нему примкнули едва ли не все лучшие силы того времени, связанные с новыми веяниями в творчестве. Пора расцвета этого сообщества продолжалась и в 1902 году, каждая новая выставка «Мира искусства» становилась событием, как некогда первые выступления передвижников, и все большим признанием стали пользоваться принципы, которые сблизили на этих выставках десятки самых разных художников - поиск красоты как вечная проблема искусства, отвращение к рутине, стремление к высокой художественной культуре. Своеобразный стержень всех этих исканий - убежденность, что искусство должно иметь свободное, автономное развитие и что лишь свободное самовыражение творца способно дать искусству подлинно высокое эстетическое качество.

Те же причины, которые придали реализму совершенно новый оттенок: развитие индивидуализма и преобладание мистического начала красоты, породили возрождение декоративного искусства, бывшего около 100 лет в совершенном забытьи. «Но мрачный XIX век, дошедший рядом софистических, мертвых умозаключений до отрицания красоты, до превращения священного искусства в какое-то жалкое орудие своих близоруких целей, расторгнул эти связи, превратил одну из этих сестер в какую-то служанку и совершенно изгнал другую». Наступила уже давно желанная молодыми силами реакция. «Красота вернулась всесильной владычицей и коснулась своим волшебным жезлом всей жизни. И снова вся жизнь в целом засветилась, снова люди получили возможность жить в красоте, долголетнее мрачное коснение в безобразии как будто пришло к концу. Художники, которые задавались самыми возвышенными и поэтичными задачами, взялись теперь и за то, что в продолжение всего XIX века считалось «низким родом» или пустой забавой. Они устремились на украшение самой жизни, они задались целью вложить свою душу, свою личность, иначе говоря, ту таинственную Аполлонову искру, которая составляет суть и соль всякого художника, не только в картины и в статуи, но и во всю жизнь, во все окружающее»(28).

Таким образом, как уже стало понятным, в это время во всей русской художественной культуре происходил, усиливаясь к концу столетия, пересмотр общественных, этических и эстетических ценностей мирового классического, в том числе, античного наследия, приобретавшего исторически-конкретный характер. Но именно в уже выше упомянутых 1880-х годах русское реалистическое искусство как бы заново открывало, вернее, начинало обнаруживать в античной пластике реалистическое начало и подлинный монументализм. Уже тогда В. А. Серов обратился к античной мифологии, которая позднее стала поэтическим материалом для целого цикла его живописных произведений. Если в предшествующие десятилетия у художников-реалистов можно встретить лишь замечания об античности под таким углом зрения (И. Н. Крамской о Венере Милосской), то на рубеже веков эта тенденция стала активно нарастать. Не случайно у С.Т. Коненкова появятся образы античной и славянской мифологии, воспринятые как явление равноценного художественного наследия, а Н.К. Рерих, размышляя о художественных источниках будущего русского искусства, в равной степени видел их в национальном средневековье, славянской древности, античности и Возрождении.

Это связано с тем, что к концу XIX века большие успехи сделала археология славянской культуры, обнаружившая в курганах северных областей богатое и разнообразное наследие предков русского народа. Русское средневековое искусство, в частности, иконопись, фрески все более стали рассматриваться не с одной археолого-исторической, но и художественно-эстетической точки зрения. В русском обществе теперь нередки сопоставления национального художёственного наследия с искусством великих мастеров эпохи Возрождения и античности. Еще ранее русские ученые, исследовавшие фольклор и древнерусскую художественную культуру, сравнивали русский былинный эпос со средневековыми европейскими сказаниями и классическими эпическими поэмами Гомера. Теперь отечественное художественное наследие вступило, если можно так сказать, во все более равноправные отношения с классическими европейскими традициями.

В этой тенденции отражение развивающегося национального самосознания в период общественного подъема конца прошлого века. Жизненный и эстетический потенциал этих начинающих взаимодействовать на новой социальной почве традиций мог стать прочной опорой для той или иной национальной художественной культуры, в частности, для русской в эпоху «нужды в героическом» (М. Горький)(29). Под этим углом зрения надо рассматривать и творчески переработанный художниками фольклор. Его значение усиливалось и укреплялось, так как он существовал в изобразительном искусстве параллельно с классической традицией мировой художественной культуры. Стремясь к своеобразному синтезу личности и народа, утверждая демократические идеалы, подсказанные самой российской действительностью, которая, как оказалось, сохранила богатые традиции своего народа, передовые русские художники обнаруживали эстетическую ценность художественных древностей России. Пройдет некоторое время, и в начале XX века отечественное художественное наследие будут называть национальной античностью. Так фольклор, все более связанный с мировым кл