Внутренняя политика России в начале XIX века. Образование Министерства внутренних дел

Создание в 1802 году министерств, как новых органов центрального управления, было большим событием в жизни страны, в истории развития российской государственности.

Дворцовый переворот в марте 1801 года, возведший на престол Александра I, был не только результатом борьбы придворных группировок. Он был связан с определенными настроениями в обществе, прежде всего среди дворянства. У определенной части дворянства было желание если не ограничить самодержавие, то, по крайней мере, иметь гарантии от таких проявлений самовластия, какие были свойственны предшественнику Александра I Императору Павлу I. Считая себя выше всех законов, он даже реализацию Жалованной грамоты российскому дворянству, даровавшей определенные права данному сословию, ставил в полную зависимость от своей воли и отменил многие ее положения. Это явилось одной из важных причин заговора против него.

Новый Император Александр I издал Манифест «О восстановлении Жалованной грамоты дворянству», отменивший все меры, принятые не только «противно» ей, но и «в ослабление» ее. В апреле 1801 года была ликвидирована Тайная экспедиция Сената – орган политической полиции. В указе о ее ликвидации подчеркивалась необходимость введения «силы закона», а не «личных правил» для того, чтобы не было злоупотреблений в государственном управлении. Все это порождало ожидания существенных перемен в общественно-политической жизни, в частности осознания властью важности «общего преобразования, конституции». Ожидания связывались с личностью нового Императора, который в начале своего царствования демонстрировал готовность обсуждения вопроса о введении в России представительных учреждений, в том числе и органов внутренних дел.

Внутренняя политика России в начале XIX века. Образование Министерства внутренних дел

Кочубей, князь Виктор Павлович

– государственный канцлер внутренних дел, род. 11 ноября 1768 года, ум. в Москве, в ночь с 2 на 3 июня 1834 года. Он был сыном Павла Васильевича Кочубея и правнуком знаменитого Василия Леонтьевича Кочубея; мать его, Ульяна Андреевна, была родной сестрой Александра Андреевича Безбородко. Павел Васильевич Кочубей, занимавший место головы в подкоморном полтавском суде, не был расположен особенно заботиться о воспитании и образовании своих двух сыновей – Аполлона и Виктора; эту заботу принял на себя А.А. Безбородко. Назначенный в конце 1775 г. «быть у принятия челобитий», Безбородко взял племянников к себе в Петербург; 10 июля 1776 г. Виктор Кочубей записан был капралом в гвардию, 30 августа того же года произведен в унтер-офицеры, а 24 ноября – в сержанты. Безбородко в начале 1778 г., поместил племянника в пансион де Вильнева. Де Вильнев прежде был одним из преподавателей тогдашнего шведского короля Густава III; его пансион считался одним из лучших и аристократических в столице; плата за учение и полное содержание была 220 руб. в год; Безбородко постоянно с похвалой отзывался об успехах своего племянника и о его дарованиях.

1-го января 1784 г. В. Кочубей получил первый офицерский чин, назначен адъютантом к кн. Потемкину и причислен к нашей миссии в Швеции. Проведя лето в отпуске у родителей, В. Кочубей 14 декабря отправился в Стокгольм. Но первый год он продолжал свое образование, слушая лекции в Упсальском университете; следом этих занятий остались в его бумагах записки о праве народном. Со второго года пребывания своего в Швеции он посвятил себя исключительно делам. Благодаря покровительству Безбородка он получил доступ к важнейшим делам посольства; большинство депеш проходили через его руки; несколько раз побывал он курьером в Петербурге. В июле 1786 г. умер его отец; В. Кочубей получил бессрочный отпуск для устройства дел и уехал в свое имение, Диканьку. 22 сентября того же года он со старшим братом произведен был в камер-юнкеры, а затем был в свите императрицы, во время поездки ее в Крым, причем, вместе с Ю.А. Нелединским-Мелецким и камер-юнкером гр. П.А. Шуваловым находился постоянно при императрице. По-видимому, во время проезда через Москву в 1786 году Кочубей вступил в масонскую ложу Минервы, где был мастером кресла Фролов-Багреев, а надзирателем Ив. Замятнин: в бумагах Кочубея сохранился диплом на звание члена этой ложи, данный «на востоке Кременчуга» и помеченный четвертым месяцем 5787 г. Около этого же времени Кочубей стал известен в. кн. Павлу Петровичу и заслужил его расположение; на такое заключение наводит то обстоятельство, что, когда началось следствие над московскими масонами и когда очень старались выяснить отношения масонов к в. кн. Павлу Петровичу – и Новикова, и Лопухина, и Тургенева, и кн. Н.П. Трубецкого спрашивали: «кем уловлен был» в их сообщество Кочубей, хотя в глазах этих главных деятелей масонства вступление его в ложу было фактом столь незначительным и незаметным, что они не знали, когда и кем он принят и сходились лишь в показании, что поступил он при гр. З, Г. Чернышеве, т.е., значит, до августа 1786 г., когда Чернышев умер.

По возвращении в Петербург Кочубей, весной 1788 года, причислен был к лондонской нашей миссии, с правом путешествовать по Европе для окончания образования. По предположению Безбородко он должен был провести около двух лет в Англии, затем через Лиссабон и Мадрит проехать в Париж, прожить там год и после того, через Италию, с продолжительной остановкой в Вене, вернуться в Россию.

В ноябре 1788 г. Кочубей выехал из Петербурга; не останавливаясь подолгу нигде, проехал в Голландию и весной 1789 г. был в Англии. Безбородко поручил его особенному вниманию гр. С.Р. Воронцова, тогдашнего посланника нашего в Англии; Кочубей успел заслужить большое расположение Воронцова и на всю жизнь сохранил наилучшие отношения с ним, с его братом, гр. А.Р. Воронцовым, и с его сыном, впоследствии князем, М.С. Воронцовым; в течение дальнейшей своей деятельности он поддерживал с Воронцовым постоянную переписку, со старшими часто советовался в затруднительных или важных случаях; со своей стороны С.Р. Воронцов постоянно самым лестным образом отзывался о В. Кочубее.

В начале 1791 г. В. Кочубей посетил на несколько дней Париж, затем до осени провел время в Швейцарии, потом вернулся в Париж и остался тут до начала 1792 г. В эту поездку он прослушал курс истории литературы у Жана Франсуа Лагарпа; в бумагах Кочубея сохранился довольно подробный конспект этих чтений, свидетельствующий и об интересе к ним слушателя и об его недюжинном уменье схватывать суть дела и ясно ее формулировать. Лагарп в этих чтениях касался не одних только литературных вопросов в истории древнеклассической и французской литературы, но посвятил большое внимание и философам XVIII в., первое место между которыми отведено, конечно, Вольтеру и Монтескье; успехи философии в ХVIII в. Лагарп почитает весьма значительными сравнительно с ХVII в. и идеи философов ХVIII в. находит в высшей степени замечательными и полезными; учение Монтескье о монархии он подвергал обстоятельному разбору и представлял против него возражения – к сожалению, возражений этих Кочубей не поместил в своем конспекте, сохранив их, по-видимому, только в памяти, и лишь отметил, что они были в данном месте сделаны.

Хотя, отправляясь в Париж после двухлетнего пребывания в Англии, Кочубей вполне следовал программе, начертанной ему Безбородко, но эта поездка пришлась уже на время революции и как раз в такой момент, когда в России принимались по отношению к французам различные меры строгости, так что Безбородко был очень ею недоволен; он писал племяннику, что это может очень и очень повредить всей его карьере. «Во Францию вы ехать не можете и не должны», писал он, как будто бы не зная, что это уже совершилось, «ибо иначе вы подвергнете себя опасности не только не употреблену быть никогда в дело, а иногда и секвестру имения. Я столько добрых имею о вас мыслей, что и думать не смею, чтобы вы хотя малейше заразились духом разврата французского».

Конечно, Кочубей имел слишком много трезвости ума, чтобы увлечься происходившим тогда во Франции, и поездка эта не навлекла ему никаких дурных последствий. Неудовольствие против него скоро улеглось, и в 1792 г., как раз в то время, когда Кочубей собирался ехать в Лиссабон и Мадрид, чтобы продолжать свое путешествие по Европе, он был вызван в Россию. Он прибыл в Петербург 9 июля; Безбородко имел в виду назначить его чрезвычайным посланником в Турцию.

В Петербурге В.П. Кочубей произвел очень выгодное впечатление. «Он приобрел великие знания как в науках, так и в делах», писал Безбородко своей матушке о ее любимом внуке, «от всех отлично рекомендован и всеми любим. Государыня изволит назначать его чрезвычайным посланником и полномочным министром в Царьград… Я уверен, что он дела не испортит и себе честь принесет».

Впрочем, доставить своему племяннику это назначение Безбородко удалось не без труда; под разными влияниями императрица долго колебалась и раз даже сказала Безбородко, что он хочет назначить туда своего племянника, чтобы доставить ему случай получить крупное пожалование деревнями, после того как турки засадят его в Едикуль, что, по словам императрицы, непременно случится при его молодости и недостаточной еще опытности. Со своей стороны Кочубей старался заручиться могущественными покровителями и помимо своего дяди: из его писем узнаем, что он был в хороших отношениях и с П.А. Зубовым. Осторожность Кочубея шла еще далее: прежде чем принять предложенное ему место, он почел нужным узнать, угодно ли предположенное его назначение цесаревичу, и согласился только тогда, когда цесаревич высказать свое полное удовольствие по поводу такого назначения; перед самым отъездом к месту нового служения Кочубей по приглашению наследника провел у него два в Гатчине. В это же пребывание в Петербурге Кочубей очень сблизился с великим князем Александром Павловичем и заслужил, можно сказать, совершенно исключительное его расположение: великий князь писал ему в Константинополь очень дружественные и интимные письма: в одном из них, напр., он с трогательной нежностью упрекает Кочубея за то, что он, из боязни его обеспокоить, скрыл от него свое нездоровье, в другом настаивает, чтобы Кочубей в обращениях к нему как можно реже употреблял его титул, наконец, в третьем, самом большом, он описывает Кочубею очень просто, обстоятельно и интересно свое знакомство, от первой встречи, с великой княжной, впоследствии императрицей, Елизаветой Алексеевной. Наконец, к В.П. Кочубею написано и то известное письмо, в мае 1796 г., в котором великий князь высказывает свое глубокое неудовольствие всеми окружающими престол людьми и решимость, по-видимому твердую, отказаться от престола, как только он к нему перейдет. Именно около этого времени – несколько позже – сделаны были со стороны императрицы Екатерины решительные шаги к тому, чтобы получить согласие своего внука на воцарение его помимо отца. Обращение великого князя к Кочубею в это время и по такому поводу, бесспорно величайшей важности, вполне доказывает его безусловное доверие к своему другу. Что отвечал Кочубей – нам не известно; очень может быть, что он не решился доверять бумаге ответ на письмо такого содержания; но вообще, по свидетельству Растопчина, письма Кочубея к великому князю производили на последнего сильное впечатление; влиянию их Растопчин приписывал возобновление великим князем своих серьезных занятий, которые были им совершенно заброшены в первое время после свадьбы.

Указ о назначений Кочубея полномочным министром в Царьград состоялся 11 октября 1792 г.; к новому месту своего назначения Кочубей выехал в конце 1792 г., ехал через Вену и прибыл в Константинополь в феврале 1793 г. Положение его здесь было не из легких. После только что окончившейся войны, в Турции было еще очень сильно недоверие и враждебность к России; опасаясь нападения со стороны своего недавнего противника, Порта и в свою очередь готова была снова вступить в борьбу с Россией; продолжавшиеся смуты в Польше постоянно грозили доставить для этого повод; впрочем, с этой стороны опасность была скоро уничтожена победами Суворова. Воинственное настроение Порты поддерживалось еще и внушениями агентов французской революции, которые всячески старались втянуть Турцию в нападение на Австрию, которая тогда начинала борьбу с Францией; между тем, при тогдашних отношениях дворов петербургского и венского, нападение Турции на Австрию неизбежно должно было вызвать и войну России с Турцией. Представители всех держав боролись в Константинополе против французских агентов и долго успевали удерживать Порту от признания ею республики. Наконец, весною 1795 г., признание это состоялось, но зато Турция объявила, что войны она не начнет и действительно, мир был сохранен. Деятельное участие во всех этих переговорах принимал и Кочубей; ему приходилось тратить много внимания и времени еще и на улаживание разных мелких, но довольно частых, пограничных столкновений, в которых он, переписываясь со своими друзьями, не мог не обвинять иногда и русских начальников пограничных областей. Кочубею удалось даже достигнуть изменения в желательном для России направлении торгового тарифа и согласия Порты на то, чтобы и вновь присоединенные к России от Польши области в уплате торговых пошлин были приравнены всем остальным русским областям. В Петербурге были очень довольны деятельностью Кочубея: 1 января 1795 г. он получил звание действительного камергера, 22 сентября того же года ему пожалован орден св. Владимира 2 ст. Но сам Кочубей очень тяготился своим пребыванием в Константинополе. Помимо тех неприятностей при самом его назначений, о которых мы уже упоминали, и благодаря которым он хотел остаться в Константинополе лишь два года, он тяготился и своими обязанностями. Ему казалось тяжело вести переговоры с турецкими министрами, которые с одной стороны отличались крайней медленностью и упорством в своих мнениях, с другой – чрезвычайной изменчивостью во взглядах и решениях. Тяготился Кочубей и тем, что ему приходилось постоянно касаться дел торговых: так как торговлю между Россией и Турцией вели тогда по преимуществу армяне и греки, то, по словам Кочубея, дела эти не только большей частью мелочные, но почти всегда и не совсем чистые. Наконец, во время пребывания своего в Константинополе Кочубей, вообще не отличавшийся хорошим здоровьем, почти постоянно хворал припадками давно мучившей его подагры. Жалобы его в письмах к друзьям, по-видимому, отражают его действительно угнетенное настроение духа тем вернее, что он, жалуясь на скуку мелких дел, занимался ими тем не менее, очень добросовестно, изучал эти самые торговые дела: в его бумагах сохранились копии с переписки французского посла гр. Шуазеля Гуфье с марсельской торговой палатой, несколько записок о финансах Турции и о торговле в ней и с ней, наконец – обширная корреспонденция с одним из наиболее деятельных консулов на востоке, Фонтоном, касающаяся преимущественно наших коммерческих интересов в Турции и вообще на юго-востоке. Во всяком случае, весной 1796 г. Кочубей решительно заявлял желание бросить службу, или по крайней мере, оставить Константинополь.

Воцарение Павла Петровича, который в бытность наследником выказывал к Кочубею большое расположение, побудило его остаться еще на своем посту. Новый император немедленно осыпал его знаками своего благоволения: 13 января 1797 г., по получении первой депеши Кочубея, адресованной уже к новому императору, Государь пожаловал ему одновременно чин действительного тайного советника и орден св. Александра Невского; и дальнейшими его депешами Государь казался очень доволен. Но и в отношениях к Кочубею проявил он ту же неустойчивость, то же непостоянство, какими отмечены отношения его и ко всем другим, его окружавшим. В том же году Кочубей навлек на себя сильнейший гнев Государя запиской, в которой указывал на недостаток устройства южных окраин России; «огонь был большой», пишет Безбородко Кочубею после того, как по настоятельной просьбе самого Кочубея доложил Государю его записку. К весне 1798 г. Государь, по-видимому, вернул ему свое расположение: он согласился на назначение Кочубея в коллегию иностранных дел, а Безбородко, кажется, и не скрывал своего намерения передать своему любимому племяннику фактически ведение всех дел. В июне 1798 г. Кочубей прибыл в Петербург и 18-го числа этого месяца был очень милостиво принят Императором и по приглашению его провел несколько дней в Павловске. Здесь он имел неоднократно продолжительные разговоры с великим князем Александром Павловичем; Император дважды встретил его у великого князя и, казалось, был очень доволен их сближением; однажды он провел в беседе с ними около часа и, уходя, сказал Кочубею, что очень желал бы, чтобы он был при его сыне тем же, чем при нем самом Безбородко, так чтобы им составить une esp? ce de quatuor. Конечно, беседы Кочубея с великим князем касались по преимуществу государственных дел; вероятно в связи с ними находится «Записка об управлении государством», несколько листов черновика которой, писанных рукой самого Безбородко, сохранились в бумагах Кочубея, – на них сделана им пометка, что записка эта составлена по просьбе великого князя в 1798 году. Однако, к октябрю Кочубей заметил полное охлаждение к себе Государя; через Кутайсова ему даже было сказано, чтобы он не ходил к Государю по вечерам. Но скоро милость к нему опять вернулась: 23 октября 1798 г. он был назначен вице-канцлером, в декабре 1798 г. управлял коллегией иностранных дел во время поездки Безбородко в Москву и 10 декабря получил командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского. Вскоре опять заметна стала холодность Государя к Кочубею, и даже к Безбородко; о Кочубее Государь отзывался не раз Растопчину, что он «умничает», а когда однажды Растопчин решился спросить, что это значить, Государь ответил, что Растопчин этого понять не может. В феврале 1799 г., по случаю обручения великой княжны Александры Павловны с палатином Иосифом, Кочубей получил в подарок 50000 р., а 4 апреля 1799 года возведен был в графское достоинство Российской Империи; 21 апреля 1799 г. ему пожаловано по ордену Иоанна Иерусалимского командорское имение, бывшее за Безбородко до его смерти. Тем не менее Кочубей чувствовал постоянно, что Император им недоволен; из одного письма Кочубея узнаем, что однажды Император заговорил с ним об Императрице и с крайним неудовольствием отзывался о ее стремлении вмешиваться в дела; Кочубей вообще был очень невысокого мнения о тактичности Императрицы Марии Федоровны (что он даже в довольно резкой форме высказал в письме 8 апреля нов. ст. 1801 г. из Дрездена), но счел нужным успокаивать Императора; это не понравилось и после Кочубей говорил, что Император недоволен им, подозревая в нем излишнюю преданность великому князю Александру Павловичу и государыне Марий Федоровне; поэтому вскоре после смерти кн. Безбородко (который умер 6 апреля 1799 г.) Кочубей попросился в отставку и 8 августа 1799 г. последовал указ: «вице-канцлера нашего Кочубея по желанию его всемилостивейше увольняя от службы, повелеваем остаться ему при исправлении должности до приезда тайного советника гр. Панина»; гр. Н.П. Панин вступил в должность 25 сентября 1799 г. – За время вице-канцлерства Кочубея привелось принимать участие в переговорах, которые завершились договором 17 ноября 1798 г. с неаполитанским королем Фердинандом IV о подании ему помощи, затем союзом и конвенцией с Англией (17 декабря 1798 г. и 10 июня 1799) и наконец – союзным договором с Португалией (7 сентября 1799 года), но, конечно, рядом с Безбородко ему в это время принадлежала только второстепенная роль.

Поздней осенью 1799 г. В.П. Кочубей уехал в Диканьку, после того как 13 ноября состоялась его свадьба с Марией Васильевной Васильчиковой, сестрой Илл. Вас. Васильчикова, впоследствии князя; отец графини Кочубей был действительный камергер В.С. Васильчиков, родной брат Александра Семеновича Васильчикова, а мать – Анна Григорьевна, рожденная гр. Разумовская; супруга В.П. Кочубея родилась 10 сентября 1779 г., умерла 12 января 1844 г. в звании статс-дамы. В мае 1800 г. он выехал через Киев за границу и узнав в Дрездене, в конце марта 1801 г. по старому стилю, о воцарении Императора Александра, немедленно выехал в Петербург и из Берлина написал ему какое-то, по-видимому горячее, письмо. В то же время, 27 марта, гр. Кочубей писал к гр. С.Р. Воронцову из Дрездена: «Je pars parce que je crois devoir quelque chose au Grand Duc Alexandre; je pars, parce que je crois que tous les honn? tes gens doivent se r? unir autour de lui et faire tous leurs efforts pour cicatriser les plaies infinies port? es par son p? re? sa patrie; et apr? s cela voudra-t-il m'employer, je le servirai de mon mieux, et de pr? f? rence dans quelque branche de l'administration interne».

Однако, по дороге, из Кенигсберга, написал он, между прочим, следующее в одном из писем к гр. Воронцову: «Желание перемены было каждому естественно и никто оные более меня не желал; но насилие такового рода, каковое, сказывают было, должно быть как гнусно, так и опасно для переду. По истине, если бы было мне возможно, если бы не отозвался я письмом к самому о приезде моем, никак бы не двинулся из Берлина; но теперь должен уж следовать первому течению, в твердом будучи, однако же, намерении убраться, как скоро некоторые неприятные обстоятельства найдутся основательными», Мы не знаем в подробности, как разрешились для Кочубея эти тяжелые сомнения; по-видимому, ему были сообщены такие сведения о последнем времени царствования Павла Петровича, которые убедили его, что неизбежной оказалась катастрофа – такой взгляд сквозит во многих письмах Кочубея, писаных в первое же время пребывания его в Петербурге; во всяком случае он остался в Петербурге и занял место в ряду ближайших сотрудников и интимных друзей молодого государя.

Сразу же он встретил наилучший прием; немедленно ему предложено было место посла в Париже, но Кочубей отказался, желая, если служить, то в России; молодой император, по-видимому, остался очень доволен этим его решением и Кочубей был в числе самых приближенных к нему лиц, постоянно бывал при дворе.

Вместе с Н.Н. Новосильцевым, гр. П.А. Строгоновым и кн. А.А. Чарторижским Кочубей принимал постоянно участие в заседаниях того негласного комитета, который имел решающее влияние на важнейшие дела и который Император называл в шутку Comit? du salut public. Кн. Чарторижский называет Кочубея самым осторожным и благоразумным из всех членов этого комитета; по-видимому, действительно, Кочубей стоял в нем несколько особняком; в публике тоже говорили о триумвирате Чарторижского, Строганова и Новосильцева, не присоединяя к этим именам имени Кочубея; это не мешало, однако, наилучшим отношениям к Кочубею Императора; И.И. Дмитриев, говоря о вступлении новых лиц в управление, вместе с учреждением министерств, Кочубея признает «главою» той партии, которую он называет партией «молодых людей образованного ума, получивших слегка понятие о теориях новейших публицистов и напитанных духом преобразования и улучшений». Еще в мае месяце 1801 г. Кочубей представлял Императору записку, в которой говорил, что нет необходимости принимать ежедневно всех министров и вообще постоянно принимать доклады, так как при таком порядке министры поневоле должны будут нередко занимать государя делами, которые вовсе не требуют, в сущности, такого внимания и могут быть разрешаемы самими министрами сообразно законам; необходимость изменить установившийся при покойном императоре порядок Кочубей доказывал, между прочим, ссылками на пример Екатерины II, первого консула и на порядок существующий в Англии. В заседании комитета 10 июня 1801 г. ему поручено было составить записку о новых основаниях для внешней политики России; Кочубей попросил в том же заседании самого Императора дать ближайшие указания по этому предмету и в результате разговоров принято было, что Россия должна «поступать так, чтобы все державы дорожили ее дружбой, но не связывать себя никакими обязательствами подобно тому, как сделала покойная императрица, заключив в одно и то же время союзные трактаты с венским и берлинским дворами, коих интересы противоположны между собою». В августе Кочубей представил свою записку по этому вопросу. Повторив указанные выше положения и рассматривая в частности отношения России к разным державам, он следующим образом говорит о взаимном положении России и каждой из других европейских держав: Турция и Швеция являются естественными врагами России, но в настоящее время не опасны по своей слабости; распадение Турции представляется возможным и в случае наступления этого события необходимо настоять, чтобы Молдавия и Валахия не перешли к Австрии, а составили бы самостоятельное государство. В отношениях к Пруссии и Австрии, которые постоянно соперничают между собой, следует соблюдать нейтралитет, «отклоняться же от него в пользу одной из сих держав только лишь тогда, когда этого потребуют наши собственные выгоды»; на мелкие государства Германии мы должны сохранять влияние, но перемены во внутреннем устройстве Германии для нас не представляют важности. В ноябре Кочубею поручено было составить проект указа об улучшении участи крестьян; но этот вопрос занимал комитет менее, относительно него не было выработано самостоятельного решения и проекта такого указа Кочубей не представлял; вскоре за тем ему же поручено было составить план учреждения совета; наконец, в марте 1802 г. он читал первоначальные наброски плана учреждения министерств; впрочем, эта последняя работа была уже делом Сперанского, которого Кочубей узнал и стал приближать к себе с тем умением ценить и выбирать людей, какое признают за ним все, его знавшие, и даже такой вообще недоброжелательный и желчный свидетель, как Ф.Ф. Вигель.

Возвращаясь в Петербург, Кочубей выражал намерение, если уж служить, то никак не по дипломатической части, даже и в России, не говоря уже о каком-нибудь месте за границей. 23 июля 1801 г. он был назначен сенатором с повелением состоять при особе Его Величества; этим, по словам Кочубея, было подчеркнуто несколько исключительное положение его и дана ему свобода от участия в текущих делах Сената; через руки его прошла, между прочим, переписка Ф.Ц. Лагарпа с Государем о позволении ему приехать в Россию, чему, как известно, очень не сочувствовали многие, занимавшие тогда видные места, напр. гр. Н.П. Панин. 30 сентября 1801 г. гр. Н.П. Панин, с 21 марта 1801 г. заведывавший иностранными делами, был уволен в трехлетний отпуск и Кочубею пришлось уступить настояниям Государя и принять в свое управление коллегию иностранных дел, со званием присутствующего в ней; он и управлял ею до 8 сентября 1802 г.; 24 ноября 1801 г. он был назначен членом комитетов об образовании Новороссийского края и об образовании Астраханского края; 11 декабря того же года – членом Государственного Совета.

Гр. Кочубей принял управление внешними делами крайне неохотно; самое назначение его на пост министра иностранных дел состоялось без его ведома; но при своих отношениях к Государю он не счел возможным не принять этого места. Ввиду неоднократных заявлений Кочубея, что дипломатические сношения представляются ему менее интересными и менее важными, чем дела внутреннего управления, мы не можем, конечно, и ожидать у него определенной, широкой, а тем более самостоятельной программы действий в качестве министра иностранных дел. Но нельзя не поставить ему в заслугу, что на этом месте он явился верным последователем знаменитых екатерининских дипломатов графа Н.И. Панина и его преемника, князя А.А. Безбородко. Как и они, он имел твердое убеждение, что русское правительство обязано заботиться о непосредственных, ближайших выгодах своего народа. Россия, говорил он, слишком часто и без достаточного повода вмешивалась в дела, прямо ее не касавшиеся и вела войны, дорого ей стоившие и для нее бесполезные; русское население не извлекало из них никаких выгод, между тем несло и огромные экономические невыгоды, не говоря уже о потере людьми. «Я буду стараться следовать национальной системе, т.е. системе, основанной на пользе государства, а не на пристрастии к той или другой державе», писал он гр. С. P. Воронцову. Ему всегда представлялось крайне нежелательным, чтобы Россия подчинялась в своих международных отношениях какой-либо европейской державе; мы не можем сказать, чтобы Кочубей ясно и определенно видел, – а тем более, указал бы путь, каким надо и можно идти к этой цели, но несомненно, что по его убеждению к этой цели правительство не пойдет, если будет следовать слепо за какой бы то ни было другой державой. И он очень чутко относился ко всему, что казалось ему опасным в этом отношении; так, ему не нравилось, что император оказывает слишком большое расположение к Пруссии; одновременно отзывался он о донесениях Крюденера из Берлина и Разумовского из Вены, что первый слишком поддается взглядам прусского министерства, а второй – взглядам венского. В действиях своих, как министр иностранных дел, Кочубей оставался совершенно верен тем общим положениям, какие высказывал он в упомянутых выше записках своих, читанных в секретном комитете. Когда в начале 1802 года сделалось известно намерение Императора иметь свидание с прусским королем, Кочубей дважды поднимал об этом разговор в негласном комитете. В заседании негласного комитета 24 марта 1802 г. Кочубей доложил Государю, что многие обстоятельства убедили его в существовании предположения, имеющего целью союз между Россией, Пруссией и Францией и что поэтому он осмеливается спросить – нет и каких-либо признаков этому в переписке его с королем прусским; Государь ответил, что не получал от короля прусского ничего, кроме известных Кочубею писем, в которых о союзе не говорится; на вопрос Кочубея, как же следует отвечать, если бы такое предложение было сделано, Государь ответил, что он не видит в нем ничего вредного. Кочубей возражал, но Государь не согласился с его доводами; однако, он дал прямое обещание, что в Мемеле состоится только дружественная встреча, на которой вопросы политические не будут затронуты; указанные выше замечания Кочубея, что перемены во внутреннем устройстве Германии для нас не представляют важности, направлены, несомненно, против влияния на Императора разных мелких немецких владетелей, которые, к большому неудовольствию Кочубея, постоянно посещали русскую столицу и втягивали Императора, как казалось Кочубею, в свои интересы, отношения и интриги. Кочубей, вместе с Новосильцевым, гр. П.А. Толстым, кн. П.М. Волконским, кн. П.П. Долгоруковым и гр. К.А. Ливеном, сопровождал императора Александра в мае 1802 г. в его поездке в Мемель; он был осыпан наградами – король прусский пожаловал ему оба высшие прусские ордена – Красного орла и Черного орла, но тем не менее, Кочубей остался недоволен тем, что, по его наблюдениям, любезности всякого рода, какие расточены были перед Императором всей прусской королевской фамилией, не остались без влияния и что Император стал ближе прежнего принимать к сердцу прусские интересы.

Кратковременное управление Кочубея министерством иностранных дел ознаменовано только одним сколько-нибудь выдающимся событием – присоединением Грузии, которое состоялось 11 октября 1801 г. Гр. Кочубей был против этого присоединения, находя, что выгоды оно принесет малые, а осложнения может вызвать значительные. Впрочем, впоследствии, уже будучи министром внутренних дел, он в своих мероприятиях относительно этой вновь присоединенной области руководствовался правилом, которое и высказывал прямо, что раз уже присоединение это состоялось – необходимо извлекать из него все возможные выгоды.

8 сентября 1802 г. обнародован был манифест об учреждении министерств и Кочубей назначен был министром внутренних дел. Ему пришлось, таким образом, создавать новое министерство, сформировать его. Ближайшим сотрудником его, и в сущности главным деятелем в этом отношении, явился М.М. Сперанский. Трощинский, ближайшим помощником которого по Совету был тогда Сперанский, узнав о предположении назначить его во вновь создаваемое министерство, очень хлопотал, чтобы Сперанский остался при нем или по крайней мере, сохранил бы за собой и прежнее свое место; но по особому представлению Кочубея 8 же сентября 1802 года последовал указ – «статс-секретарю Сперанскому быть при министерстве внутренних дел».

При первоначальной организации министерства в нем (7 января 1803 года) был учрежден один лишь департамент, директором которого и назначен Сперанский; затем, 18 июля 1803 г., учреждена в министерстве экспедиция государственного хозяйства, названная первой, и поручена т. с. Габлицу (Hablitzl); 31 декабря 1803 г. учреждена третья экспедиция «государственной медицинской управы», порученная Кампенгаузену; Сперанский, остававшийся по-прежнему душой министерства, сохранил за собой непосредственное управление второй экспедицией – «экспедицией государственного благоустройства». Чрезвычайно любопытные данные о деятельности Кочубея как министра внутренних дел заключает отчет его по министерству за 1803 г., составленный, по свидетельству барона Корфа, Сперанским: в отчете этом – первом за полный год – высказаны общие соображения, какими руководились гр. Кочубей и его ближайший помощник, и намечены те вопросы, которые они почитали стоящими на ближайшей очереди; журналы комитета министров, действительно, свидетельствуют, что в течение четырех лет своего управления министерством Кочубей почти не выходил за пределы, намеченные в первом его отчете.

По словам этого отчета, «предметы министерства внутренних дел вообще принадлежат к государственному хозяйству и общему благоустройству»; министерство впервые должно объединить в своем ведении многие предметы, которые прежде входили в круг ведения разных учреждений и не были связаны. Собрав сведения о местах, которые должны теперь подлежать ведению министерства внутренних дел, министр разделил их на три вышеупомянутые экспедиции. Первой экспедиции поручены были: заботы о земледелии, о разных отраслях промышленности и опека иностранных поселенцев; второй – заботы вообще «о внутренней тишине», которая определена, как «равновесие и непоколебимость тех отношений, в коих разные классы государства и члены, их составляющие, находятся между собой и в коих поставлены они законом»; наконец третьей экспедиции были переданы все дела бывшей медицинской коллегии.

Деятельность первой экспедиции была направлена прежде всего на обеспечение империи продовольствием. В 1803 году были частные недороды в губерниях Смоленской и северных; министерство закупило в других местностях хлеба приблизительно на 180000 руб. и успело предотвратить острый недостаток в продовольствии и сильное повышение цен. Вслед за тем обращено было внимание на лучшее устройство запасных хлебных магазинов, заведение которых предписано было еще в 80-х годах ХVIII в., но которые в громадном большинстве случаев существовали лишь на бумаге. Выработан был проект лучшего надзора за ними и составления в течение 48 лет годового запаса, путем взноса ежегодно по получетверику с души озимого хлеба и по полугарнцу ярового; мера ета не осуществилась в полном своем размере, особенно благодаря тому, что в 1805 году снова был неурожай, еще более сильный. Большие результаты были достигнуты в заботах об обеспечении населения солью. Недостаток соли – это был бич, с которым приходилось постоянно бороться правительству в течение всего XVIII в.; в 1802 году недостаток этот снова проявился. Соляной промысел вообще находился в большом неустройстве. Благодаря неизбежной необходимости развозить соль на громадные расстояния, торговля ею давно уже приносила казне убытки, а не барыши, на которые часто рассчитывали; в 1802 году потери казны на этой операции достигали 750000 руб. Лучшей организацией торгов министерство успело не только совершенно уничтожить эту потерю, но даже получить для казны небольшую прибыль. Это было достигнуто благодаря тому, что, во-первых, торги на поставку соли были произведены в Петербурге не разновременно для разных губерний, а одновременно для всех – благодаря этому явилось больше конкурентов, а во-вторых, подряды сданы были не на год, а на три, на четыре года – благодаря этому цены были ниже, ибо необходимые для начала дела расходы явилась возможность безопасно разложить на несколько лет. Затем, усилена была добыча соли в Эльтоне и дов