Брачное право в условиях язычества и после принятия христианства

Семья – это коллектив, объединенный различными узами. Одни из них связаны с чувствами, другие с соображениями нравственного и даже материального или делового порядка. Особое место в системе общественных ценностей занимает семья как круг лиц, которых сплачивает не только эмоциональное начало, но и взаимные права, обязанности, предусмотренные правовыми нормами. Семья выполняет самые разнообразные функции, к числу которых относятся рождение и воспитание детей, удовлетворение потребностей мужчины и женщины как биологического, так и духового порядка. Многообразие признаков, характеризующих семью как специфическую группу, объясняет существование разных понятий «семья».

Обращение к проблемам семейного права не случайно – трансформации института семьи вызывают много вопросов теоретического и практического характера. Семья является первичной социальной ячейкой и источником воспроизводства социума. Семья – воспитательная среда, интерпретационная система, в рамках которой формируются и закрепляются на бытовом уровне мировоззренческие, культурологические и нравственные основы жизнедеятельности общества.

Вместе с тем, вплоть до настоящего времени в историко-правовой науке проблемам семьи и брака уделяется явно недостаточно внимания, а имеющиеся работы носят либо сугубо отраслевой, либо прикладной характер.

Актуальность проблем регулирования брачно-семейных отношений и острота вопросов, связанных с ними, особенно заметны в нашей стране – стране углубляющегося процесса депопуляции, где фактом стали сверхнизкая рождаемость, отсутствие стремления молодежи к юридическому закреплению супружеского союза, рост количества бракоразводных процессов, увеличение числа внебрачных детей.

В связи с этим в сфере правового регулирования просто необходимо создание «качественного законодательства», регламентирующего брачно-семейные отношения, и обеспечение реализации издаваемых правовых актов системой действующих юридических гарантий, важнейшее место среди которых отводится гарантиям государственным.

В свою, очередь, законотворческая и правореализационная деятельность в данной социально-юридической сфере невозможна без достаточной идейно-теоретической базы, включающей исторический анализ опыта, накопленного как отечественной политико-правовой мыслью, так и зарубежными аналогами.

Цель курсовой работы – рассмотреть эволюцию брачно-семейных отношений на одном из этапов развития российского государства.

Основная задача курсовой работы – рассмотреть специфику семейно-брачных отношений в условиях язычества и после принятия христианства.

Брачно-семейные отношения не были подробно регламентированы в законодательных актах и иных нормативных документах допетровского времени. Можно предположить, что это объясняется существованием обычаев, традиций, касающихся общих условий и порядка заключения брака. Примером такого обычая может служить институт приданого, предполагавший передачу части имущества семьи невесты жениху. Приданое быстро утратило некоторое символическое значение, присущее ему со времен Древней Руси, и известно нам как явление сугубо экономического характера.

К сожалению, невозможно судить о большей части традиций, связанных с условиями и порядком заключения брака, так как они дошли до наших дней в искажённой форме или не дошли вовсе. По свидетельству С.М. Соловьёва, из подробностей брачных обычаев эпохи Древней Руси нам известны только четыре: сватовство – жених обращался к отцу невесты с предложением; невеста в день свадьбы одевалась в лучшее платье, княжна – во всю утварь царскую; упоминается об обычае разувания мужа молодой женою.(1) Кроме того, анализ тех или иных традиций – тема скорее этнографического, нежели историко-правового характера. Поэтому представляется возможным обратиться к весьма скудному закреплению в законодательных актах этого вопроса.

В положениях Русской Правды встречается лишь одна норма такого рода: «Если жена, обещаясь сидеть во вдовстве по смерти мужа, проживёт имение и пойдёт замуж, то обязана возвратить детям всё прожитое».(2) Этот принцип можно отнести к условиям заключения брака, в данном случае субъект имущественного права: «проживание» ею имения рассматривается как нежелательный акт. Но компенсация за его совершение должна последовать, по мнению законодателя, лишь в том случае, если женщина нарушит обещание «сидеть во вдовстве» и вступит в брак, то есть приоритет в решении большинства вопросов будет принадлежать её мужу.

Судебники 1497 и 1550 года определяют порядок заключения брака лишь в отношении холопства – рабского, подчинённого положения человека: «По холопке, на которой человек женится, он становится холопом, по холопу, за которого женщина выйдет замуж, она становится холопкой. По грамоте о выдаче приданого человек становится холопом».(3) Тем самым холопство определялось по вступлению в брак с представителем соответствующего сословия, что, очевидно, было закреплено с целью создания гарантий против браков с холопами людей из высших категорий населения.

1. Брачное право Древней Руси: возникновение и развитие в условиях язычества

Семьей можно назвать сложный союз супругов между собой и родителей с детьми. Для бытия семьи в теоретическом и законодательном смысле достаточен один из двух союзов. Семьей признаются муж и жена, не имеющие детей. Семью также может составлять один из родителей вместе с детьми.

Однако в понимании семьи древними славянами для ее бытия необходимы оба союза. Считалось, что один союз – союз супругов, у которых не было детей, не выполнял функции семьи. Юридическим основанием союза супругов в русском государстве являлся договор. В основании союза родителей и детей лежало кровное начало, хотя и здесь договорная основа могла присутствовать: постороннее лицо в результате заключения договора об усыновлении имело возможность приобрести статус сына.

В древнеславянском понимании семьи договорное начало преобладало над кровным. Сам термин «семья» на древнерусском языке означал «товарищество, основанное на договоре, соглашении».(4) На языке московского законодательства «семья» есть «стачка», «заговор». Законом предписывалось «не семьяниться ни с кем на государя», то есть не составлять заговор против государственной власти; запрещалось на повальных обысках «лгать семьями и заговорами». В некоторых списках узаконений слово «семья» заменялось словом «артель». Термины семейного и договорного права часто смешивались: люди, совершившие сделку купли-продажи, называли друг друга сватами.

В различных аспектах древнерусского семейного права договорное начало являлось приоритетным. Такая особенность общественной жизни создала основу для формирования характерных черт славянской семьи, отличающих ее от семьи древнеримской и германской.

Сведения о семейном укладе народов, населявших территорию России до принятия христианства, весьма немногочисленны и отрывочны. Летописи говорят о том, что у полян уже сложилась моногамная семья, у других славянских племен: родимичей, вятичей, кривичей – еще сохранялась полигамия. Семейные отношения в этот период регулировались обычным правом.

Источники свидетельствуют о существовании в это время различных способов заключения брака. Один из наиболее древних – похищение невесты женихом. Похищение могло быть как действительным, так и формальным, мнимым. Последнее случалось тогда, когда родители и невеста были согласны на брак еще до похищения.

С течением времени сговор с невестой все чаще стал предшествовать ее уводу. Летописи сообщают, что славяне имели обычай похищать себе на игрищах тех невест, с которыми они сговорились. «…И ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся», – рассказывала об «умыкании у вод» невест «Повесть временных лет»(5). Обряд похищения невесты «у воды» совершался на праздниках в честь богини «женитвы» Лады, которые начинались ранней весной, «на Красную горку», и продолжались до середины лета – дня Ивана Купалы. У зависимого населения («на простых людех») этот обряд сохранялся и после принятия христианства: следы можно обнаружить в былинах, песнях и церковных документах XIII–XV веков.(6)

Другим способом заключения брака являлась покупка невесты у ее родственников. Продажа невесты могла быть совершена отцом, матерью, а также главой рода или родового союза. Видимо, плата за невесту была связана с похищением и являлась следствием примирения жениха-похитителя с родом невесты, в результате которого жених за невесту отдавал выкуп. Поэтому не случайно у славян было распространено утверждение, что «тот, у кого родились две или три дочери – обогащается, тогда как имеющий двух-трех сыновей делается бедняком».

Вторичное распространение на Руси процедуры покупки невесты исследователи чаще всего связывают с влиянием монголо-татар. Эту точку зрения подтверждает и само название покупки – калым.

Процесс покупки невесты уже в древние времена был достаточно сложным. Одним из важных его элементов был предварительный договор или запродажная сделка. В процедуре договора выделялись два этапа:

- сватовство – осмотр предмета сделки (невесты) через посторонних;

- рукобитье – заключение сделки сторонами: родителями жениха или самим женихом и родителями невесты.

Содержание сделки – условия о величине выкупа и о сроке совершения брака. Форма совершения сделки обычно словесная и символическая («рукобитье», «заручение», то есть связывание рук). К ним впоследствии присоединились и некоторые религиозные формы: богомолье, литки, или пропоины, то есть языческая жертва через возлияние.

В плате за невесту различали действительную плату – вывод, или кладки, получаемую отцом невесты, и обрядовую – выкуп, получаемый братом невесты или ее подругами. О выкупе свидетельствуют строки из свадебной песни невесты:

О, сударь ты мой, ясен сокол, милый брат,

Уж не кидайся ты на злато-серебро,

Уж не продаваи-ка ты меня в цузи людзи.(7)

Процедура заключения брака при покупке состояла только в передаче невесты жениху. Передавалась не невеста как вещь, а символы власти над ней. У славян это была плеть. (У германцев таким символом был меч. Но они передавали мужу право жизни и смерти жены, а русские – лишь право наказаний).

Самой распространенной формой заключения брака у полян являлось приведение невесты ее родственниками в дом к жениху. «Поляне… брачные обычаи имяху: не хожаше зять по невесту, но приводяху вечер, а завтра приношаху по ней, что вдадуче», – сообщала летопись.(8) Слова «приводить» «вести» неоднократно употреблялись летописцем при описании брачных союзов князей: «Игореви взрастъшю и хожаше по Олзе и слушаше его; и приведоша ему жену от Плескова, именем Ольгу». Хотя уже в Уставе Ярослава содержался запрет выдавать замуж силой, согласие невесты при этом не имело существенного значения. Брак заключался в результате соглашения между родственниками невесты и женихом или его родственниками. Церемония брака сопровождалась особым обрядом: невесту приводили вечером в дом к жениху, и она разувала его.

Правда, в летописях и актовых материалах более позднего периода свидетельств бытования обряда «разувания» женой мужа, упомянутого Нестором в рассказе о Рогнеде, не обнаружено. Это позволило некоторым исследователям увидеть его отмирание.(9) Между тем иностранцы, посетившие Россию в XVI–XVII веках, свидетельствовали, что «разувание» жениха существовало на Руси еще долгие годы. Придворный врач англичанин Самуил Коллинс, рассказывая о Московии, сообщал, что и в XVII веке невеста совершала такой обряд: в знак покорности она должна была снять с будущего мужа сапоги. В один сапог жених клал плетку, а в другой – драгоценный камень или монету. Если девушке удавалось снять сначала тот сапог, в котором находилась монета, то невесту считали счастливой. Если в сапоге оказывалась плетка, счастья ей не обещали и говорили, что всю жизнь ей придется угождать мужу. При этом жених в знак своей власти над женщиной ударял свою будущую спутницу жизни плетью по спине.

Личные отношения между супругами во многом зависели от формы заключения брака. При похищении невесты она становилась собственностью своего мужа. Поэтому в отношении женщины у мужа возникали права скорее вещного, чем личного характера. В качестве подтверждения этого предположения исследователь русского права профессор К.А. Неволин рассматривал древнейший обычай сжигать жену, как и остальное имущество ее мужа.(10)

При покупке невесты, особенно при заключении брака с приданым, по соглашению между женихом и родственниками невесты возникали такие отношения, которые несколько ограничивали власть мужа. К тому же и сама жена при такой форме заключения брака приобретала некоторые личные права.

Власть мужа во всех случаях была велика. Но при этом на Руси, по-видимому, муж никогда по закону не имел права жизни и смерти в отношении своей жены. Хотя ее свободой распоряжаться мог. Свидетельством этому могут быть записи в летописи Нестора, относящиеся к 1022 году, о том, что Тмутараканский князь Мстислав и Касожский князь Редедя, вступая в единоборство, условились, что тому, кто победит другого, достанутся не только имение, казна, но также жена и дети побежденного.(11)

Отношения между родителями и детьми в славянских семьях языческого периода строились на признании власти родителей над детьми. Это становится очевидным из всех примеров внутрисемейных отношений, дошедших до нас в летописных упоминаниях Нестора. Но сообщения о взаимоотношениях родителей и детей свидетельствуют о том, что родительская власть была «чужда строгой суровости: при заключении браков собственная воля и желание детей не оставались без внимания; при решении различных жизненно важных вопросов детям предоставлялось право выбора (Святослав, например, позволил своим сыновьям самостоятельно решить: идти на княжение в Новгород или отказаться от него); в межсемейных конфликтах родители и дети, объединенные взаимной обязанностью кровной мести, выступали как паритетные партнеры (например, Святослав вместе со своей матерью Ольгой мстил древлянам за убийство Игоря, Свенельд мстил за смерть своего сына, убитого Олегом, к тому же Русская Правда зафиксировала языческий обычай мщения отца за смерть сына, мщения сына за смерть отца как норму писаного закона).(12)

Расторжения брака древнерусское право этого периода не знало. В языческую эпоху господствовало представление о том, что брак с одной женой заключается «на веки» и простирается за пределы гроба. Известный историк права профессор М.Ф. Владимирский-Буданов предполагал, что именно об этом свидетельствуют которые особенности сожжения вдовы у руссов при смерти мужа,(13) о которых в начале X века рассказывал арабский историк Абуль-Хасан Али ибн-Хуссейн, известный в России как Аль-Масуди: «Когда умирает мужчина, то сжигается с ним жена его живою; умирает женщина, то муж не сжигается». По свидетельству очевидцев, если умерший при жизни был холост, то его женили после смерти. Проблем с выбором невесты, видимо, не было. В таких случаях женщины сами стремились быть сожженными вместе с новым мужем, так как это позволяло «войти в рай».

2. Специфика брачно-семейных отношений после принятия христианства

После крещения Руси в 988 году и присвоения церковью монопольного права утверждения брака начали складываться нормы брачного права, включавшего в себя и определенные свадебные ритуалы. Процесс институционализации русского семейного права шел, во-первых, через трансформацию древних семейно-брачных обрядов в правовой обычай и, во-вторых, через узаконение решений органов церковной власти, опиравшейся в своих действиях на византийское брачное право.(14) Происходила рецепция византийского брачно-семейного законодательства, основанного на канонических представлениях о браке. На Руси получил распространение Номоканон – собрание норм византийского семейного права, состоящего из канонических правил и светских постановлений византийских императоров. В последующем Номоканон был дополнен и постановлениями русских князей. Его русский перевод с внесенными дополнениями получил название Кормчей книги.

Христианство распространялось на Руси постепенно, и вытеснение обычного семейного права византийским законодательством происходило медленно. Церковное венчание, введенное в XI веке, практиковалось только среди высших слоев общества. Остальное население заключало браки по традиционным обрядам, справедливо считавшимся пережитком язычества. Особенно широко был распространен обряд заключения брака «у воды». Церковь постоянно боролась с этими обычаями, пытаясь закрепить каноническую форму брака.(15)

При определении условий заключения брака серьезное внимание уделялось установлению возраста вступления в брак как критерия физиологической зрелости и морального созревания, предполагающего ясное сознание и свободную волю при решении вопроса о создании семьи.

Византийские источники колебались в определении брачного возраста: одни из них упоминают возрастной ценз для мужчин – 14 лет, для женщин – 12, другие – 15 и 13 лет. Кормчая разрешала брак для достигших 15 лет мужчин и 12 лет женщин: «…аще возраст подобный имут: юноше убо понеда имать лет пять надесят, девице же два надесят…».(16)

Но жизнь диктовала свои условия, и установленные возрастные ограничения на Руси не всегда соблюдались, Браки совершали в гораздо раннем возрасте: мужчины женились и в 11 лет, а женщины выходили замуж и в 10. Примеров браков малолетних в княжеских семействах было много, и современники отмечали, что «это довольно обыкновенно в Московии».(17) Условие достижения брачного возраста зачастую не соблюдалось, когда в брачный процесс вплетались политические мотивы: Святослав Игоревич в 1181 году стал мужем в десятилетнем возрасте; княжна Верхуслава, дочь суздальского князя Всеволода Юрьевича, когда се в 1187 году «выдавали замуж» за четырнадцатилетнего Ростислава Рюриковича, была «млада суще осьми лет»;(18) брата Верхуславы Константина женили в десятилетнем возрасте; Иван III был обручен, точнее, «опутан красною девицею 5 лет от роду» стараниями тверского князя Бориса Александровича.(19) Правда, такие браки совершались лишь в среде господствующего класса, но в дальнейшем и они были ограничены запретом митрополита Фотия: венчать «девичок меньше двунадцати лет».

Русское каноническое право закрепило сроки вступления в брак: для мужчин – 15; для женщин – 12 лет. В 1551 году Стоглавый собор подтвердил норму о брачном возрасте: «А венчали бы отрока пятина десяти лет, а отроковицу двунадесяти лет по священным правилам».(20) Однако в условиях борьбы с обычным правом этот закон не получил всеобщего признания вплоть до конца XVIII века – венчания происходили при попустительстве приходских священников, которые, как и прихожане, были подвержены языческим традициям. К тому же священники нередко вынужденно венчали малолетних, чтобы угодить приходу и получить денежное вознаграждение за соучастие в выгодной сделке.

Верхний возрастной предел вступающих в брак формально не был предусмотрен. В Кормчей было записано: «Вдова шестидесятилетняя а аще паки восхочет сожительствовати мужу, да не удостоится приобщения Святыни…», поэтому при решении вопросов о возможности заключения брака ссылались на Кормчую.

Священникам давались лишь общие рекомендации – им предписывалось отказываться венчать престарелых лиц: 26 декабря 1697 года патриарх Адриан в инструкции поповским старостам предписывал обращать внимание на то, что жених и невеста должны «не в престарелых летах». Но уточнений, с какого возраста человека следовало считать престарелым, ни в русском законодательстве, ни в поучениях патриарха не было.

Обращалось внимание священников на необходимость соблюдения разумной пропорциональности лет жениха и невесты, на то, что между вступающим и в брак не должно быть «великой разницы в летах».

Условием заключения брака являлось отсутствие степени родства или свойства, которые устанавливались по Кормчей книге. Кровное родство не разрешалось до седьмой степени включительно. Оно устанавливалось священником достаточно просто. Сложнее было определить степень свойства. Свойство возникало посредством брака, в результате которого муж и его родственники считались в свойстве с родственниками жены, и наоборот. Оно запрещалось до шестой степени включительно. Трудность установления степени свойства состояла в том, что многие родственники могли не поддерживать каких-либо контактов между собой и не знать о браках их дальней родни.

Препятствием к браку являлось и духовное родство. Оно возникало путем крещения, когда один был крестным отцом или матерью, а другой крестником. Крестный отец должен был крестника «к благочестию наставляти… и больший есть, нежели отец родивый его по плоти…». По Кормчей он считался в духовном родстве первой степени с крестником, так же как родители находились с сыном или дочерью в кровном родстве первой степени. Духовное родство ставилось выше, чем родство через брак. «Понеже сродство по духу есть важнее союза по телу», – фиксировала Кормчая книга. Духовное родство до седьмой степени включительно только по нисходящей линии – от седьмой до первой степени – являлось препятствием к заключению брака.

Не разрешался брак между усыновителем и усыновленным.

О запретах близкородственных брачных отношений до шестого «колена» (степени родства) говорится и в «Уставе о брацех». Но в целом русская церковь признавала действующим византийское законодательство, закрепившее сложную систему запрещения браков в определенных степенях кровного родства, свойства и духовного родства, и самостоятельных документов не создавала. Обязанность цедить за соблюдением данного условия в Московском государстве излагалась на священников прихода, которые в случае возникавших сомнений могли обратиться за помощью к архиепископу епархии.

За нарушение предписания об обязательности отсутствия степени родства или свойства при заключении брака по византийскому закону наказывали плетьми, а на Руси карали денежными штрафами. Однако сохранившиеся свидетельства нарушений канонических постановлений по этому вопросу в Московском государстве подтверждают их распространенность. Одной из важных причин таких нарушений, по мнению К.А. Неволина, являлось распространение на территории страны рукописных Кормчих книг, в которые входили статьи с различным содержанием по этому вопросу. В связи с этим до 1653 года, когда было осуществлено печатное издание Кормчей, в России имел место разнобой в применении канонов о запрете вступать в брак в определенной степени родства или свойства. Об этом свидетельствуют и сохранившиеся постановления соборов и послания митрополитов, которые запрещали брак в родстве и свойстве. Очевидно, что руководство церкви знало о существовавших нарушениях, пыталось держать данный вопрос под контролем и предостерегало от нарушений канонов. Правда, при смене патриархов не исключена была возможность изменения позиции церковного суда о запретительных степенях. Непредсказуемым в своих решениях оставался и Синод. Но то, что в Московском государстве запреты действовали всегда, представляется очевидным. Хотя при этом, как обращает внимание исследователь средневекового русского семейного права М.К. Цатурова, неизвестно было, кто, когда и какую степень родства или свойства считал допустимой для брака, а какую – нет.(21) Профессор А.С. Павлов утверждал, что в XVI и XVII веках русская церковь снисходительно относилась к бракам, нарушавшим пятую и шестую степени родства и свойства. Однако М.К. Цатурова справедливо подчеркивала, что оставление уже заключенного брака без расторжения и согласие на брак с нарушением степени родства или свойства – проблемы разные.

В целом руководство церковью строго подходило к возможности какого-либо смягчения существовавшего закона и тяготело к ужесточению канонических ограничений, хотя некоторые нюансы в применении Кормчей книги продолжали иметь место в реальной жизни.

Еще одним условием вступления в брак являлось отсутствие другого, не расторгнутого брака.

Это правило появилось после принятия христианства. В языческую эпоху господствовало многоженство. Впрочем, и тогда оно не было безграничным. Для обыкновенных людей высшей дозволенной мерой многоженства являлось наличие трех жен.(22) Князья могли превышать эту норму, но и у них число жен было ограничено, правда, количество наложниц при этом зависело только от их желания. У князя Владимира, например, в язычестве было 6 «водимых» законных жен и помимо них, как сообщала летопись, 800 наложниц: 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 в Берестове.

Несмотря на стремление церкви уничтожить старые языческие привычки, следы многоженства оставались на Руси и в христианскую эпоху. Простой люд не знал многоженства. Это явление, став на Руси повсеместным, охватывало лишь некоторые высшие слои господствующего класса. Среди князей, имевших вторых жен и побочные семьи, – Святослав, Ярослав Галицкий.

Проповедуемые церковью моральные начала в семейной жизни ли свое отражение в образах целомудренных и верных супругов, запечатленных в древнерусской литературе: Февронии в «Повести о Петре и Февронии»: жены князя Михаила Черниговского Агафье и дочери Феодулии, Евпраксии, супруге рязанского князя Федора.(23) Сохранился летописный рассказ о жене вяземского князя Семена Стиславовича Иулиании, которую смоленский князь Юрий Святославич, пользуясь вассальной подчиненностью ее мужа, хотел «принудать с ним жити, она же сего не хотяще». Верность и любовь к мужу стоила Иулиании жизни – Юрий Святославич велел утопить ее.(24)

Выступая против наличия одновременно нескольких браков, церковь боролась, прежде всего, с тем, что женатые люди произвольно отпускали своих жен и потом вступали в брак с другими. Это не было двоеженством в действительном смысле, а лишь нарушением законов о правильности развода.

Церковь боролась с многоженством и многомужием в собственном смысле. Правда, борьба церкви не всегда имела желаемый результат: «без труда и без срама две жены имеют вопреки вере нашей», – констатировал митрополит Иоанн.(25) Факты двоеженства упоминались в церковных уставах и после Ярослава, например, в уставе смоленского князя Ростислава 1150 года. Поэтому, хотя заключение брака разрешалось между двумя свободными от брачных уз лицами и подразумевало, что жених и невеста не связаны иными брачными обязательствами, церковь законодательно закрепила это отдельное условие: «…а про то сыскивати накрепко, чтобы женились… не от живыя жены муж и не от жива мужа жена…».(26)

После прекращения брака лицо могло вновь повторить процедуру вступления в брак. Условием заключения повторного брачного союза являлось вступление в брак не более определенного количества раз.

Языческое обычное право неодинаково решало вопрос о повторном браке для вдовца и вдовы. Для вдовца брак мог быть повторен неограниченное число раз, для вдовы – не всегда. В условиях многоженства существовало понятие «главная жена». После смерти мужа главная жена сжигалась вместе с телом супруга. В этой процедуре выражалось представление славян о том, что эта женщина может быть женой только одного мужа и здесь, и на том свете. Прочие вдовы могли вступать в новые браки.

За количеством заключаемых браков церковь пыталась следить достаточно строго, хотя четкого ответа на вопрос: сколько браков можно было заключить за всю жизнь, не давала. «На тот брак не ходи, иже двоеженец, или триженец», – предписывала церковная власть еще в 1499 году. Исходя из христианских представлений о нравственности, церковь осуждала второй и третий браки, заключенные даже в случае смерти одного из супругов.

Лишь первый брак церковь признавала таинством, а другие терпела как зло. Поэтому первый брак получал венчание, а второй и третий только благословление. Если из вступающих в брак один совершал эту процедуру впервые, а другой – вторично, то первый венчался, а второму лишь клали венец на плечо. Церковь признавала лишь гражданские последствия таких браков.

Для решения вопроса о возможности заключения брака обязательно выяснялось вероисповедание жениха и невесты. Брак лиц, одно из которых не исповедовало христианства, Священное писание разрешало: «…если какой Брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его (ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим…)». Однако Кормчая книга такой брак лиц разных религий запрещала: «Недостоит мужу православному с женою еретическою браком совокуплятися, ни православной жене с мужем еретиком сочетаватися…незаконное житие расторгати. Ибо не подобает смешивати несмешаемое…».

Русская церковь, руководствовавшаяся Кормчей книгой, препятствовала заключению браков лиц разных исповеданий. За преступную связь с иноверцем «руска», как называл женщину Устав князя Ярослава, наказывалась насильным пострижением в монашество.(27) Позже в некоторых русских землях наказание за такие действия ограничивалось штрафом.(28)

Этот запрет не распространялся лишь на великих княжон, многиe из которых были выданы замуж за иностранных королей.

Каноническим условием заключения брака являлось согласие родителей жениха и невесты на брак: «…сияже глаголем, аще самовластии, аше же и по властию родителей суть совокупляющиеся браку». Согласие на брак родителей и согласие жениха и невесты законодательно было уравнено, но Василий Великий проповедовал почтительность детей к родителям и потому считал: «При жизни оотца или господина, совокупляющиеся не суть без вины, доколе имеющие власть над ними не изъявят согласия на их сожитие. Ибо тогда супружество получает твердость». Реализация этой установки нашла отражение в жизни уже в первые годы после принятия христианства. О даче согласия родителей на брак как обязательном условии заключения брака свидетельствуют новгородские берестяные грамоты XII века.(29)

Решение вопроса о заключении брака родителями невесты и отсутствие права свободного выбора женщиной жениха могут рассматриваться как серьезный аргумент в пользу тезиса об ограничении социальных прав русских женщин в X–XV веках. Но на Руси интересы вступавшей в брак женщины иногда все же учитывались ее родственниками. Подтверждением существования подобных ситуаций могут служить летописный рассказ о полоцкой княжне Рогнеде, не пожелавшей выйти замуж за князя Владимира, а также жизненные коллизии, нашедшие отражение в текстах новгородских берестяных грамот.(30) Например, известно брачное предложение, сделанное в письменной форме: «…от Микиты к Ульянице. Пойди за мене. Яз тебе хоцю, а ты мене. А на то послухо Игнато…».(31) Скорее всего, что это первое древнерусское любовное письмо.(32) Адресат берестяного письма – невеста, от которой Микита ожидал согласия на брак. Ответ девушки был для жениха очень важен, так как предполагалось, что и ее свободная воля определяла решение вопроса о создании семьи.(33)

О юридическом закреплении прав молодых людей на изъявление собственной воли в делах о замужестве и женитьбе свидетельствуют и статьи Устава князя Ярослава Владимировича о денежных пенях, налагавшихся на родителей не только в экстремальных ситуациях (самоубийство из-за брака поневоле), но и в тех случаях, когда молодыми людьми будет проявлено желание создать семью, «а отець и мати не дадят».(34)

Сделать вывод о том, насколько часто в Киевской Руси и Московском государстве заключались браки по принуждению родителей и браки без согласия родителей, сохранившиеся источники не позволяют. Но возможно, 410 масштабы принуждения молодоженов возросли в XVI веке в условиях господства теремного существования семьи. «Терем» представлял собой созданный общественными условиями и нравами образ, в соответствии с которым женщина жила обособленно в своем доме, общалась лишь с прислугой, не могла появляться в общественных местах и даже в церкви должна была стоять за закрытой перегородкой. В таких условиях принуждение могло принять острые и болезненные формы, а свободное волеизъявление юношей и девушек – не быть учтенным при заключении брака. Так как согласие на брак родителей жениха и невесты являлось решающим, то жениху и невесте чаще всего при подготовке к венчанию оставалось довольствоваться лишь рассказами посторонних лиц о достоинствах будущего супруга. «…Домовладыка указывал, родственники приговаривали, и дело оканчивалось; о согласии «о члена родственного союза, которого судьба решалась, не было речи; ему даже не говорили о решении… чтобы не слышать его напрасной мольбы, стонов и упреков».(35) И никакие записанные в законе положения о том, что невеста и жених должны иметь свободное волеизъявление при венчании, не действовали.

Сложившееся положение вызывало осуждение высшего духовенства. Патриарх Адриан в указе 1693 года записал: «Священницы, сопружествующие согласия жениха и невесты не истязают и небрежно о сем имут, множицею и не хотяще едино лицо другому и не любящися между собою сопружествуют и по сицевому началу… житие тех мужа и жены бывает бедно и…детей бесприжитно…и великий господин указал…чтоб отныне к венчанию приходящих жениха и невесту священником поособно истязовывати и накрепко допрашивати, по любви ли и согласию… сопружествуются, а не от насилия ли или неволи… а будет женское лицо… допрашивати родители ея, паче же матерь, или… сестры ея допрашивать… и аще… умолчит или… знамение появит… и таковых не сопружествовати, дондеже совершенное согласие ко друг другу появят».(36) Известный русский историк С.М. Соловьев справедливо отмечал, что «средства, предложенные в указе, не могли уничтожить или ослабить зло»: дети против своих родителей не свидетельствовали, а что касается родителей, так «странно было допрашивать отца или мать, когда браки заключались по их единственной воле…»(37)

Одним из условий заключения брака памятники отечественной истории права называют наличие позволения начальства. Первоначально такое требование имело общее применение не только для служилых лиц, но и для неслужилых, так как брак в русском праве являлся не только личным и семейным делом, но и общественным. Служилые люди испрашивали дозволение от князя и царя, неслужилые – от местного начальства.

Исторические основания этого явления недостаточно ясны. Некоторые исследователи права предполагают, что необходимость разрешения на брак начальства происходит от древнего родового начала, которое состояло не только во власти родоначальника, но и в супружеских правах. Другие полагают, что это явление возникло из обычая принесения подарков начальству при браке.(38)

Еще в Древней Руси князья активно устраивали браки своих слуг. В Московском государстве следствием реализации данного права являлась выводная куница – плата наместнику или волостелю, если девица выходит замуж за пределы общины или земли, и новоженый убрус, когда женщина становится женой жителя той же волости. Убрус имел значение