Агиографическая литература
План
Введение. 3
1. Формирование культуры на основе агиографической литературы.. 7
2. Репертуар русской агиографической литературы.. 18
Заключение. 21
Литература. 22
ВведениеАгиогра́фия (греч. άγιος «святой» и γράφω «пишу»), научная дисциплина, занимающаяся изучением житий святых, богословскими и историко-церковными аспектами святости. Жития святых могут изучаться с историко-богословской, исторической, социально-культурной и литературной точек зрения. С историко-богословской точки зрения жития святых изучаются как источник для реконструкции богословских воззрений эпохи создания жития, его автора и редакторов, их представлений о святости, спасении, обожении и т. д. В историческом плане жития при соответствующей историко-филологической критике выступают как первоклассный источник по истории церкви, равно как и по гражданской истории. В социально-культурном аспекте жития дают возможность реконструировать характер духовности, социальные параметры религиозной жизни (в частности, и так называемую народную религиозность), религиозно-культурные представления общества. Жития, наконец, составляют едва ли не самую обширную часть христианской литературы, со своими закономерностями развития, эволюцией структурных и содержательных параметров и т. д., и в этом плане являются предметом литературно-филологического рассмотрения.
Предметом изучения в данной работе, стала агиографическая литература, и ее место в русской культуре. Изучение характера этой литература, на русскую культуру, поиск общих закономерностей историко-культурного процесса, а также выявление и исследование частных, национальных закономерностей развития культуры и особенностей ее функционирования в данных исторический условиях, и будет основополагающими факторами данного исследования.
С VI по VIII вв. в условиях нарастания внешней опасности происходил процесс политической консолидации восточнославянских и некоторых неславянских племен. Этот процесс завершился образованием Древнерусского государства – Киевской Руси ( IX в.).
Мы будем рассматривать особенности древнерусской культуры со времени образования Киевской Руси до начала домонгольского периода (XII в.). Литературно-филологическое изучение житий выступает как основа всех прочих типов исследований.
Жития пишутся по определённым литературным канонам, меняющимся во времени и различным для разных христианских традиций. Любая интерпретация житийного материала требует предварительного рассмотрения того, что относится к сфере литературного этикета.
Это предполагает изучение литературной истории житий, их жанров, установление типичных схем их построения, стандартных мотивов и приёмов изображения и т. д. Так, например, в таком агиографическом жанре, как похвала святому, соединяющем в себе характеристики жития и проповеди, выделяется достаточно чёткая композиционная структура (введение, основная часть и эпилог) и тематическая схема основной части (происхождение святого, рождение и воспитание, деяния и чудеса, праведная кончина, сравнение с другими подвижниками); эти характеристики восходят к позднеантичному энкомиуму, и их разная реализация в процессе развития житийной литературы даёт существенный материал как для историко-литературных, так и для историко-культурных выводов.
Агиографической литературе свойственны многочисленные стандартные мотивы, такие, например, как рождение святого от благочестивых родителей, равнодушие к детским играм и т. п. Подобные мотивы выделяются в агиографических произведениях разных типов и разных эпох. Так, в актах мучеников, начиная с древнейших образцов этого жанра, приводится обычно молитва мученика перед кончиной и рассказывается о видении Христа или Царствия Небесного, открывающегося подвижнику во время его страданий. Эти стандартные мотивы обусловлены не только ориентацией одних произведений на другие, но и христоцентричностью самого феномена мученичества: мученик повторяет победу Христа над смертью, свидетельствует о Христе и, становясь «другом Божиим», входит в Царство Христово. Эта богословская канва мученичества естественно отражается и в структурных характеристиках мученических актов.
В принципе, житие святого — это не столько описание его жизни (биография), сколько описание его пути к спасению, типа его святости. Поэтому набор стандартных мотивов отражает прежде всего не литературные приёмы построения биографии, а динамику спасения, того пути в Царствие Небесное, который проложен данным святым. Житие абстрагирует эту схему спасения, и поэтому само описание жизни делается обобщённо-типическим. Сам способ описания пути к спасению может быть различным, и как раз в выборе этого способа более всего различаются восточная и западная агиографические традиции. Западные жития обычно написаны в динамической перспективе, автор как бы прослеживает из своей позиции, из земного бытия, по какой дороге прошёл святой от этого земного бытия к Царствию Небесному. Для восточной традиции более характерна обратная перспектива, перспектива святого, уже достигшего Небесного Царства и от вышних озирающего свой путь к нему. Эта перспектива способствует развитию витийственного, украшенного стиля житий, в которых риторическая насыщенность призвана соответствовать неумопостигаемой высоте взгляда из Царствия Небесного (таковы, например, жития Симеона Метафраста, а в русской традиции — Пахомия Серба и Епифания Премудрого).
При этом особенности западной и восточной агиографической традиции очевидным образом соотносятся с характерными чертами западной и восточной иконографии святых: сюжетности западной иконографии, раскрывающей путь святых к Богу, противопоставлена статичность иконографии византийской, изображающей прежде всего святого в его прославленном, небесном состоянии. Таким образом, характер агиографической литературы непосредственно соотнесён со всей системой религиозных воззрений, различиями религиозно-мистического опыта и т. д. Агиография как дисциплина и изучает весь этот комплекс религиозных, культурных и собственно литературных явлений.
1. Формирование культуры на основе агиографической литературы
В IV в. в связи с полным прекращением после Миланского эдикта 313 гонений на христиан и изменением условий их жизни в Римской империи новый вид приобретает и агиография. С образованием института монашества центр христианской святости перемещается в пустыню и иноческую обитель. Формируется жанр «жития отцов», который также именуют житием-биос (от греч. bios – жизнь). В житиях этого типа описывается не единственный эпизод в биографии святого – его мученичество, – а излагается весь его жизненный путь, долгое «возрастание в святость».
Появляется собственно сюжетная литературная агиография. Житие мыслится как жанр с широкой дидактической задачей. Если во времена гонений среди христиан царили апокалиптические ожидания скорого светопреставления и как наиболее естественная форма подготовки к Страшному суду воспринималось именно мученичество, то теперь стала очевидной необходимость выстраивать жизнь христианского сообщества в условиях окружающей реальности. «Жития отцов» рисуют многообразие жизни святых, показывают, как в разных обстоятельствах проявляют себя христианские добродетели. Яркий образец агиографии такого рода – Жизнь святого Антония Афанасия Александрийского (357 либо 365). Это житие одновременно стало и руководством по аскетике, и образцом жанра для последующих агиографов. Среди наиболее популярных памятников агиографии этого периода Лавсаик Палладия (IV–V вв.) и Лимонарь (от греч. leimonarion – «луг духовный») Иоанна Мосха (кон.VI – нач. VII). Название последнего памятника объясняется тем, что пестротой содержания и широтой житийного материала он напоминает цветочный ковер, или, выражаясь словами подлинника, «описывает сад небесный». Сочинение Иоанна впоследствии разрослось, дополнилось многочисленными вставками позднейших авторов и стало основой десятков средневековых «Лимонарей» – уже вполне самостоятельных памятников.
Историософские убеждения христианского мыслителя вынашивались в течении долгого жизненного и духовного пути, в процессе глубокой внутренней нравственной работы. Будет, думается, справедливым суждение, что Федотов в своей исследовательской деятельности идет в русле синкретического объединения философии, богословия и истории. Механизмом такого емкого, полифонического видения общественного развития является, по Федотову, культура. Осмыслению этого феномена отводит мыслитель первенствующее значение. И в этом плане на эпифеномены религиозного сознания, моральные нормы, разнообразные в своей пестроте политические события Федотов смотрит сквозь призму культуры. Эта исследовательская интенция, синтезирующая различные аналитические платформы, давала мыслителю такую редкую органичность и целостность суждений и взглядов по отдельным историческим сюжетам. Можно более обобщенно сказать, что в осмыслении истории федотовский культурологический метод направлен на наиболее полное представление человека.
И поэтому вряд ли будет преувеличением назвать аналитический опыт Федотова пионерским исследовательским проектом, задачей которого является "заглянуть за зеркало эмпирически осязаемой экономической и политической истории". В более обобщенной отрефлексированной форме основные контуры этого интеллектуального опыта весьма емко описаны известным современным французским историком Ж.Ле Гоффом: "В зеркале, которое экономическая история держит перед обществом, отражаются не лица, не воскрешенные люди, а бледные абстрактные схемы. Не хлебом единым жив человек, но такая история не имела и хлеба, она пробавлялась скелетами, движущимися в автоматическом танце. Против этих бестелесных механизмов нужно было найти противоядие. Нужно было найти для истории нечто иное. Этим иным стала ментальность(1)
Исследуя русскую культуру в её генезисе, автор книги "Святые Древней Руси" отмечает в ней сильные языческие корни. Было бы верхом наивности предполагать, что сам акт массового крещения народа в реке сразу и беспроблемно утвердит новую веру. И всё же: семена православной веры пали уже на удобренную почву. Это было обусловлено тем, что на русских просторах не было укоренившихся церковных структур иных религий, а пантеистические верования разных языческих племён без большого труда уживались с новыми религиозными идеалами. И после того как в Киеве и Новгороде статуи языческого Перуна были разрушены, в массовом сознании его спокойно заменил Илья Пророк. Всех новых богов приняла в своё лоно русская язычески-христианская культура. Христианство, придя к нам из Византии в его греко-восточном обличии, приобрело в Киевской Руси свои краски. И это обстоятельство, надо сказать, ценилось Федотовым: "... Мы обязаны специфицировать вселенское задание христианства: найти ту особую ветвь на Лозе, которая отмечена нашим именем: русскую ветвь православия" (там же, с. 27)
Исследователь-агиограф вполне понимает сложность и определённую противоречивость византийского влияния на духовную культуру Руси. Этот процесс был растянут во времени и протекал в разных степенях интенсивности. Да и само византийское наследие выступало разными своим гранями: то пышностью обрядов и яркими декором церковной эстетики, то проявлением монастырской строгости и мистической сосредоточенностью в религиозной этике. Надо особо отметить, что к византийскому наследию Федотов относился дифференцированно, не ограничивая его, как славянофилы, лишь царским скипетром и церковной порфирой. Русский мыслитель был за свободу вероисповедания, за церковный демократизм, за преимущество силы святости перед силой монарха. Определяющим мотивом федотовских исследований русской святости является осмысление национально-особенного, специфически русского в нашей культуре. Учёный констатирует, что русское православие в лучшую сторону отличается от других христианских религий. "Всякая святость, - пишет Федотов, - во всех её многообразных явлениях в истории у всех народов выражает последование Христу ... После всех колебаний, преодолевая все соблазны национальной гордости, решаемся сказать, что в древнерусской святости евангельский образ Христа сияет ярче, чем где бы то ни было в истории ... Сияние лика Христова, - особо подчёркивает мыслитель, - ... пронизывало всю толщу народной жизни" (там же, с. 236).
Делая попытку определить "некоторый общий коэффициент для характеристики древнерусской святости", автор книги "Святые Древней Руси" даёт такое пояснение: "Первое и последнее впечатление, которое остаётся при изучении этой святости, - её светлая мерность, отсутствие радикализма, крайних и резких отклонений от завещанного древностью христианского идеала. В монашестве мы почти не видим жесткой аскезы, практики самоистязаний. Господствующая аскеза русских святых - труд и пост" (там же, с. 234). Главной характеристикой вновь складывающегося национального характера Федотов считал ориентацию на "святость". Он констатирует, что "Древняя Русь была сильна простой и крепкой верой, до конца утоляемой в ограде Церкви, в её быте и в её узаконенном подвижничестве" (там же, с. 237). Всё изложенное выше - лишь только уровень, так сказать, партикулярной духовности, духовности внутренней, которая, как можно предположить, ещё только ждёт своего социального воплощения. И на эту более важную сторону проблемы ориентирует Федотов осмысление православной культуры. В известной своей работе "На поле Куликовом" историк отмечал, что "национальное самосознание есть непрерывно раскрывающийся духовный акт, смысл которого, говоря словами В. Соловьёва, есть постижение в судьбе и духе народа того, "что бог думает о нём в вечности" (316, с. 102).
В этом высказывании весьма чётко прослеживается ещё одна характерная черта федотовской идейно-теоретической платформы: отказ от ограниченного церковного партикуляризма и узколобого национализма. В своей программной работе "Лицо России" христианский мыслитель со всей определённостью заявляет о необходимости "сочетания национального с общечеловеческим" в деле возрождения России. Этот процесс русскому мыслителю представляется как "дело всемирной культуры".
Как уже было отмечено выше, особое место в осмыслении русской духовной культуры Федотов отводит "Житиям святых". Сам приём в отечественной историографии, надо сказать, достаточно тривиальный: ещё Ключевский изучил по рукописям до 150 житий в 250 редакциях! В своём поистине титаническом труде выдающийся русский историк ставил целью нахождение новых фактических сведений по вполне конкретной проблеме колонизации русского Севера. Для Федотова все эти источники имели, если можно так выразиться, метафизический смысл. Они являли собой реальную манифестацию религиозно-нравственных исканий в России, открытую дверь в живой религиозный опыт людей. Вот что сам Федотов говорит о задачах исследования: "В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России: в них мы ищем откровения нашего собственного духовного пути. Верим, что каждый народ имеет собственное религиозное призвание, и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями. Здесь путь для всех, отмеченный вехами героического подвижничества немногих. Их идеал веками питал народную жизнь".
В анализе святости Федотов показывает специфику православного осмысления этой проблемы. В православии как идейной платформе доминирующим элементом всегда было общее, традиционное. Хотя это общее проявлялось не в безжизненных схемах, а в деяниях живых людей, однако для того, чтобы уловить за общим штампом живые человеческие черты, требуется особая чувствительность и внимательность. "Личное в житии, как и на иконе, дано в тонких чертах, в оттенках: это искусство нюансов. Вот почему от исследователя требуется здесь гораздо больше острого внимания, критической осторожности, тонкой, ювелирной акривии, чем для исследователя католической святости.
Тогда лишь за типом, трафаретом", "штампом" встанет неповторяемый облик". Эти слова с полным правом могут быть взяты в качестве эпиграфа ко всему творчеству Федотова, в течении всей своей жизни неторопливо и вдумчиво вглядывавшегося в "лицо России". Надо заметить, что для Федотова занятия агиологией - красная нить, проходящая через всё его творчество. Этой проблеме посвящены его известные труды "Св. Геновьера и Симеон Столпник" (1927 г.), "Святой Филипп, митрополит Московский" (1928 г.) "Святой Мартин Турский - подвижник аскезы" (1928 г.), "Житие и терпение Св. Авраамила Смоленского" (1930 г.) и, наконец, его широкоизвестная работа "Трагедия древнерусской святости" (1930 г.). В осмыслении феномена древнерусской святости христианский мыслитель особое внимание уделял фигуре митрополита Московского Филиппа. И это обстоятельство вряд ли является случайным. На этой важной в истории православия фигуре завязывается целый узел жизненно важных вопросов: о взаимоотношении церкви и государства, нравственности и политики, духовной цели жизни и житейской мудрости. История свидетельствует, что этот подвижник веры не побоялся публично выступить против тирании Ивана Грозного и потребовал от царя отмены опричнины. Ответ самодержца был заранее определён - Филипп после долгих мучений принял смерть. Святой Филипп, по мнению исследователя, отдал жизнь в борьбе с государством в лице царя, показав, что и оно должно подчиняться высшему началу жизни. "В свете подвига Филиппова, - читаем в книге "Святой Филипп, митрополит Московский", - мы понимаем, что не московскому великодержавию служили русские святые, а тому Христову свету, который святился в царстве, - лишь до тех пор, пока этот свет светился".
Для Федотова - агиографа весьма характерна тенденция детального описания комплексного феномена святости. Исследователь весьма подробно рассказывает и о князьях, принявших христианство, и о подвижнической жизни епископов, и о святых, вышедших из самой народной гущи. В этой пёстрой галерее святых надо особо выделить чин "страстотерпцев" - самый почитаемый чин русской святости - тех, кто безропотно принял мученическую смерть за веру. Такими были признаны князья Борис и Глеб. Оба названных выше подвижника веры появились на авансцене истории в тот непростой период, когда христианство ещё только набирало силу, разбивая по ходу вериги язычества, когда сколь-нибудь важные вопросы политической жизни решались преимущественно силой. В это время как раз появляется русский вариант преодоления порочного круга насилия - непротивление злу силой. За этим стояла уже не сила оружия, а сила нравственного поступка. Как писал Федотов, "подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещённого русского народа". Отсюда следует и наивысшее призвание чина страстотерпцев. Это не отчаянный героизм, а покорность судьбе, жертвенность. Это не просто смерть за веру, но - что, несомненно, более важно - следование мукам, принятым Христом. Вот какое наиболее ценное зерно из Евангелия извлекла Русская Церковь, выступив в период братских междуусобиц мощной объединяющей силой. Именно эту миссию Русской Церкви особо выделяет Федотов в период Киевской Руси.
Рассматривая отечественную историю в контексте истории Русской Церкви, Федотов особое внимание уделяет формированию общерусского национального сознания. И в этом плане он особо выделяет нравственный подвиг Сергия Радонежского: "Вмешательство преподобного в судьбу молодого государства московского, благословение им национального дела было, конечно, одним из оснований, почему Москва, а вслед за ней и вся Русь чтила в преподобном Сергии своего небесного покровителя" (там же, с. 151). Основным предметом исследования в своей трактовке русской истории Федотов делает противостояние главных религиозных течений: "нестяжателей" во главе с преподобным Нилом Сорским и "осифлян" во главе с преподобным Иосифом Волоцким. Констатируя основные параметры непримиримых расхождений этих противоборствующих группировок, христианский мыслитель отмечает, что "нестяжатели" предпочитали трудовую бедность роскоши, "осифляне" же искали богатства; первые - дорожили церковной автономией, вторые - работали над укреплением самодержавия и добровольно отдавали под его попечение свои монастыри и всю русскую церковь. Как видим, начала духовной свободы, мистической жизни здесь противостояли социальной организации и уставному благочестию.
Федотов как сторонник свободы веры сочувственно относится к идеям "нестяжателей", хотя и видит их ограниченность. Главный же трагический итог противостояния этих двух идейных платформ мыслитель видит в следующем: "Настоящее несчастье заключалось в полноте победы одной из них, в полном подавлении другого" (331, с. 318). Из этого обстоятельства, по мнению Федотова, вытекают многие беды для православия: и расколы, и распространение различных ересей и - главное, на что обращает внимание православный мыслитель, - секуляризация всей русской культуры. Конечно, Федотов как объективный исследователь не изображает весь этот процесс исключительно в пессимистических красках. Есть в России ещё духовные центры, где горят лампады веры и творится молитва. У этих костров, по образному выражению Федотова, "отогревается замёрзшая Россия" (314, с. 238).
Итак, в своей широко известной книге "Святые Древней Руси" Федотов изучил житийную литературу XI - XVII веков вплоть до XVIII столетия, предложив оригинальную типологию святости начиная с Бориса и Глеба. Предваряя непосредственное историческое изучение данной темы, Федотов решает важнейшую методологическую проблему типологизации особых духовных групп, что в совокупности могли бы дать представление о таком феномене как русская душа : "Означает ли это, что проблема открытия русской религиозной души должна быть отвергнута как нереальная или мифическая ? Напротив, по религиозным и культурным причинам я верю, что феномен как русской души, так и русского религиозного сознания существует. Но его чрезвычайно трудно сделать предметом научного исследования, иными словами, облечь в точные научные концепции. Всякая коллективная жизнь представляет собой единство в многообразии: она проявляется лишь в индивидуумах, каждый из которых отражает лишь отдельные черты, присущие всем. Мы не можем рассматривать отдельного индивидуума как представителя общества, как не можем суммировать отдельные свойства, которые противоречат друг другу и трудно совместимы. Единственный путь, на котором можно преодолеть эти трудности, видится в том, чтобы отобрать отдельные типы, которые являются представителями различных духовных групп и которые в своей совокупности, если они правильно отобраны, могут представить все общество". (410, р.XIV).
Выше нами было показано, что при рассмотрении пантеона русских святых, Федотов сделал вывод, что никто из ранних, зачастую весьма почитаемых святых, не проявлял в полной мере строго религиозных качеств : они не были ни проводниками христианства, ни чудотворцами, ни мучениками за веру. Напротив, это были кроткие жертвы жестокости светских властей. Они не противились этой жестокости и погибали, но именно благодаря этой их покорности перед лицом зла они были канонизированы. Некоторые другие святые - уже из числа князей - возвысились благодаря тому, что сражались с неверными за землю Русскую. И, наконец, другая часть героев агиографических сочинений была причислена к лику святых за то, что они вели праведную жизнь, помогали бедным и сирым. За редким исключением в русской агиографии не представлены чисто христианские мученики, проповедники, аскеты.
Своебразие метода Федотова отмечалось уже его современниками. Глубоким проникновением в существо федотовского исторического мировоззрения отличается, в частности, рецензия известного историка русского зарубежья П.М.Бицилли, вышедшая по поводу книги Федотова о святом Филиппе. П.М.Бицилли совершенно справедливо констатирует, что федотовская работа являет собой яркий образец развития идейных установок петербургской школы медиевистов, отличительной чертой которых является "стремление вернуть истории ее самостоятельное значение" (34, с. 539). Это проявляется в индивидуализации исторического процесса, что позволяет избежать абстрактных "социологических" и предельно сухих "публично-правовых" обобщений и перейти непосредственно к обобщениям исторического плана. Итак, общие идейные интенции исторического мышления Федотова направлены против распространенных в исторической науке концептуализаций, которые по какому-то недоразумению принято считать "научной трактовкой истории". Под этим, по замечанию П.М. Бицилли, понимается подведение исторической реальности под отвлеченные категории формальных наук, как то: теории права, социологии, политической экономии. (Так - не без иронии пишет автор рецензии - вместо Ивана Грозного получалась "государственная необходимость", вместо митрополита Филиппа - "боярская (или "феодальная") реакция". "Живые, подлинные люди, - делает вывод П.М.Бицилли, - обращались в "представителей" или "носителей" тех или иных "начал" или "общественных слоев" или тому подобных мнимых величин, иными словами, попросту куда-то изчезали за пределы поля зрения историков" (там же, с. 539).
2. Репертуар русской агиографической литературы
Из летописи известно, что начало систематическому собиранию книг было положено на Руси князем Владимиром, который, оставляя Корсунь, вывез из греческого города немало фолиантов. Далее эта библиотека пополнялась более благородным путем: книги покупали, их дарили в подарок, с багажом литературы приезжали направленные в русскую митрополию греческие иереи. Основной поток книг шел из Византии и Болгарии. (2)
Через полтораста лет после крещения, в начале XIII в., Русь обладала довольно большим количеством произведений византийских авторов. Причем произведения эти были разных жанров. Например, была догматическая литература "Точное начертание православной веры" Иоанна Дамаскина, "Слова" Афанасия Александрийского, "Поучения" Кирилла Александрийского; библейско-истолковательная - Афанасия Александрийского, Олимпиодора; нравоучительная - "Лествица" Иоанна Лествичкина, произведения Нила Синайского, "Ответы" Афанасия Синаита; слова церковные - Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Феодора Студита, Ефрема Сирина.
В круг чтения русских книжников вошли жизнеописания святых - агиографическая литература. Образованные русские люди быстро приобщились к греческой исторической литературе: имели хождение Палеи сборник сокращенных пересказов Ветхого Завета; хроники изложения византийской истории - Георгия Амартола, Иоанна Малалы. На Руси уже до монгольского нашествия знатоки древнегреческого языка были не в диковинку. Занимался переводами князь Ярослав с помощью высокообразованных толмачей. Библия.
Особо нужно сказать о Библии - Священном писании христианства. Первые переводы Нового Завета на славянский язык были сделаны Кириллом и Мефодием. По этому переводу Русь постигла азы христианства. В XI в. переведенные отрывки ветхозаветных текстов были собраны в Изборниках (1073 и 1076 гг.).
К XII в. христиане имели почти полный славянский перевод Библии. Велика заслуга на поприще просвещения князя Ярослава Мудрого.
Имена авторов о походах Олега, о крещении Ольги или войнах Святослава не известны. Первым известным автором литературного произведения на Руси стал священник княжеской церкви в Берестове, впоследствии митрополит Иларион.
В начале 40-х годов XI в. он создал свое знаменитое "Слово о законе и благодати", в котором в яркой публицистической форме изложил свое понимание места Руси в мировой истории. О нем уже шла речь. Во второй половине XIв. появляются и другие яркие литературно-публицистические произведения: "Память и похвала Владимира" монаха Иакова, в котором идеи Илариона получают дальнейшее развитие и применяются к исторической фигуре Владимира I. В это же время создаются "Сказание о первоначальном распространении христианства на Руси", "Сказание о Борисе и Глебе", святых покровителях и защитниках Русской земли.(3)
В последней четверти XIв. начинает работать над своими сочинениями монах Нестор. Летопись была его завершающей фундаментальной работой. До этого он создал знаменитое "Чтение о житии Бориса и Глеба". В нем, как и в "Слове" Илариона, как позднее в "Повести временных лет", звучат идеи единства Руси, воздается должное ее защитникам и радетелям. Уже в ту пору русских авторов беспокоит эта нарастающая политическая вражда в русских землях, в которой они угадывают предвестие будущей политической катастрофы.
Литература ХII в. продолжает традиции русских сочинений ХI в. Создаются новые церковные и светские произведения, отмеченные яркой формой, богатством мыслей, широкими обобщениями; возникают новые жанры литературы. На склоне лет Владимир Мономах пишет свое знаменитое "Поучение детям", ставшее одним из любимых чтений русских людей раннего средневековья. Также, в начале ХII в. один из сподвижников Мономаха игумен Даниил создает свое, не менее знаменитое "Хождение игумена Даниила в святые места".
Богомольный русский человек отправился к гробу Господню и проделал длинный и трудный путь - до Константинополя, потом через острова Эгейского моря на остров Крит, оттуда в Палестину и до Иерусалима, где в это время было основано первое государство крестоносцев во главе с королем Болдуином. Даниил подробно описал весь свой путь, рассказал о пребывании при дворе иерусалимского короля, о походе с ним против арабов. Даниил молился у гроба Господня, поставил там лампаду от всей Русской земли: около гроба Христа он отпел пятьдесят литургий "За князей русских и за всех христиан".
В заключение отметим, что специфика агиографического жанра поставила перед необходимостью поиска адекватного археографического оформления архивной информации, используемой в тексте жития или жизнеописания. И если в первых двух книгах автор строго следует традиции, не сопровождая текст ссылками на источник, то в третьей - применяются археографические правила оформления, в том числе приводятся полные шифры каждого привлеченного источника. Однако такой подход затрудняет пользование текстами житий тем, кому они прежде всего адресованы, - простым читателям. В последующих книгах автор нашел, на наш взгляд, достаточно приемлемую форму для такого вида издания, как жития, ограничив состав сведений в ссылках наименованием библиографических изданий и архивов. Правда, это следовало бы оговорить в предисловиях к книгам.
Многочисленность святых мирян и "евангелический" образ их праведности говорит о том, что сияние лика Христова не ограничивалось стенами монастыря, но пронизало всю толщу народной жизни. Все же здесь уместно вспомнить, что христианизация Руси шла от верхних общественных слоев в низы, и что не крестьянство (как в XIX веке) являлось преимущественным носителем идеалов "святой Руси". Но, когда от святости избранных совершаем переход к религиозности масс, - всегда следует остерегаться поспешных отождествлений. Русские святые - не русский народ. Во многом святые являются прямым отрицанием мира, т. е. жизни народа, к которому они принадлежат. Идеализация русской жизни была бы извращенным выводом из сияния ее святости.
1. Балакина Т.И. История русской культуры. М., 1993.
2. Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси ( XI – XIV в.). М., 1960.
3. Вздорнов Г.И. Византия и Русь. М., 1989.
4. Рыбаков Б.А. Мир истории. М., 1984.
5. Вопросы формирования русской народности и нации. Сборник статей. – Изд-во АН СССР, М-Л., 1958;
6. История России с древнейших времен до конца XVII века /Под ред. А.Н.Сахарова, А.П.Новосельцева. – М., 1996;
7. Рябцев Ю.С. Путешествие в Древнюю Русь: Рассказы о русской культуре. – М., ВЛАДОС, 1995.