Артур Шопенгауэр: эристика или искусство побеждать в спорах

АРТУР ШОПЕНГАУЭР: ЭРИСТИКА ИЛИ ИСКУССТВО ПОБЕЖДАТЬ В СПОРАХ

перевод с немецкаго Н.Л. д'Андре.

С. - ПЕТЕРБУРГЪ.

1900

Эристика

Слова "логика" и "диалектика" уже в древности употреблялись и считались синонимами, хотя глагол обсуждать, думать, соображать и беседовать два совершенно различных понятия. Подобное употребление этих выражений существовало в средние века и даже встречается иногда и по сию пору. В новейшие времена слово диалектика употреблялось некоторыми учеными, в особенности Кантом, в отрицательном смысле, которые называли ее"софистическим способом вести прения" и по этой причине выше ставили слово "логика", как более невинное выражение данного понятия. Собственно же говоря, эти оба слова имеют совершенно одинаковое значение, поэтому за последние годы на них опять стали смотреть зачастую, как на синонимическая выражения.

Такое положение вещей меня насколько стесняет и не дает возможности так, как хотелось бы оттенить и отделить эти две науки: логику и диалектику. По моему мнению, логик можно дать такое определение: "наука о законах мышления или способы деятельности разума" (от глагола обдумывать, обсуждать, происходящего в свою очередь от слова разум или слово); диалектика же, употребляя это выражение в современном значении есть "искусство вести прения и споры или разговоры". Всякий разговор основан на приведении фактов или взглядов, то есть один раз бывает историческим, - другой раз что-либо разбирает или рассматривает. Отсюда очевидно, что предмет логики дан целиком a priori, без всякой примеси чего-либо исторического или, что в область этой науки входят общие законы мышления, которым подчиняется всякий ум в тот момент, когда он предоставлен самому себе, когда ничто ему не мешает, следовательно в период уединенного мышления разумного существа, которого ничто не вводить в заблуждение. Наоборот, диалектика рассматривает одновременную деятельность двух разумных существ, которые думают в одно и то же время, откуда, - конечно, возникает спор, то есть духовная борьба. Оба существа обладают чистым разумом, и потому они должны бы были согласиться друг с другом; на самом деле такого согласия нет и это несогласие зависит от различных индивидуальностей, присущих субъектам и потому должно считаться элементом эмпирическим. Таким образом логику, как науку мышления, то есть деятельности чистого разума, можно было бы построить совершенно a priori; диалектику же по большей части только a posteriori, после практического уразумения тех перемен, которым подвергается чистая мысль, как результат индивидуальных различий при одновременном мышлении двух разумных существ, а также после ознакомления со средствами, которые употребляет каждый из них для того, чтобы выставить свои индивидуальные мысли чистыми и объективными. А это происходить по той причине, что всякому человеку свойственно при совместном мышлении, то есть стоить ему только узнать, при взаимном обмене взглядов (кроме исторических разговоров), что чьи-либо мысли относительно данного предмета разнятся от его собственных, то он вместо того, чтобы прежде всего проверить свою мысль, всегда предпочитает допустить ошибку в чужой мысли. Другими словами, всякий человек уже от природы желает всегда быть правым; то именно, что возникает из этой особенности людей, учить нас одна отрасль науки, которую я хотел бы назвать "диалектикой" или для устранения могущего произойти недоразумения (эристической диалектикою). Таким образом это наука о стремлении человека показать, что он всегда бывает прав. "Эристика" - только более резкое название данного предмета. "Эристическая диалектика" следовательно, есть искусство вести споры, но таким образом, чтобы всегда оставаться правым, то есть per fas et nefas. В конце концов, объективно, можно быть правым и не казаться таковым другим, а даже очень часто и самому себе; это бывает в том случае, когда противник опровергает наши доводы и когда это сходить за опровержение всего спорного тезиса, в доказательство которого может существовать много других, не приведенных нами в данную минуту доводов. В таких случаях противник окружает себя ложным светом, кажется человеком, имеющим резон, а на самом деле кругом неправ. И так истина спорного вопроса, взятая объективно, и сила правоты или резона в глазах спорящих и слушателей - вещи совершенно различные; эристическая же диалектика всецело основана на последней.

Если бы в природе людей не существовало зла, если бы мы были совершенно честны при каждом обмене мыслей, тогда безусловно мы единственно старались бы добиться правды и не обращали внимания, чей взгляд справедлив высказанный ли первоначально нами самими, или же нашим противником. К этому последнему взгляду мы отнеслись бы совершенно равнодушно, или по крайней мере не придавали бы ему такого важного значения. Теперь же, наоборот, это составляет вещь первостепенной важности. Наша дума весьма раздражительна во всем, что касается интеллектуальных сил и никак не хочет согласиться, чтобы было ошибочно то, что мы сказали первоначально, а то, что сказали противник - справедливо. Имея в виду это обстоятельство, следовало бы каждому человеку высказывать только правильные мнения, а потому сперва думать, а потом говорить. Но кроме врожденного мышления большинству людей еще свойственна болтливость и врожденная недобросовестность. Говорим о чем-нибудь, совершенно не подумавши, и потом даже, если мы вскоре заметим, что наше мнение ложно и лишено основания, все-таки стремимся доказать во что бы то ни стало совершенно противное. Любовь к правде, которая в большинстве случаев была единственным побуждением постановки тезиса, кажущимся правдивым, совершенно уступает место любви к собственному мнению; так что правда таким образом кажется ложью, а ложь правдой.

Однако и эта недобросовестность, эта настойчивая защита тезиса, фальшь, которую мы сами сознаем отлично, имеет достаточное основание. Очень часто при начале разговора мы бываем глубоко убеждены в справедливости нашего суждения, но потом аргумент противника настолько силен, что опровергает и разбивает нас; если мы сразу откажемся от своего убеждения, то весьма возможно, что впоследствии убедимся, что мы были правы, но что наше доказательство было ошибочным.

Для защиты нашего тезиса может быть и были веские доводы и доказательства, но как раз на наше несчастие такой избавитель - аргумент не пришел нам в голову. Таким об разом мы создаем себе правило ведения споров с аргументами основательными и доказывающими предмет и в то же время допускаем, что резонность противника только кажущаяся и что во время спора можем случайно попасть на такой довод, который или разобьет окончательно аргумент противника или каким либо иным образом обнаружить справедливость мнения противника.

Благодаря этому, если мы и не принуждены непременно быть в споре недобросовестными, то по крайней мере легко очень можем случайно сделаться ими. Так взаимно поддерживают друг друга: немощь нашего суждения и превратность нашей воли. Отсюда происходит, что ведущий диспут борется не за правду, но за свой тезисы, как pro аrа et focis, ведет дело per fas et nefas и, как я раньше заметил, нелегко может освободиться от этого. Всякий стремится одержать верх даже в том случае, когда отлично сознает, что его мнение ложно и ошибочно или сомнительно.

Макиавелли советует князю пользоваться каждой минутой слабости своего соседа, чтобы напасть на него потому, что в противном случае этот же сосед может воспользоваться минутной слабостью. Совсем иное дело, если бы господствовала правда и искренность; но нет возможности ни рассчитывать на них, ни руководствоваться этими принципами, потому что за такие хорошие качества награда бывает весьма плохая. Таким же образом следует поступать в споре. Весьма сомнительно, отплатить ли тебе противник тем же, если ты в споре отдашь ему справедливость, когда эта справедливость только кажущаяся; почти наверно можно сказать, что он не будет великодушничать, а поведет дело per nefas; а отсюда вывод, что и ты должен поступать так же. Легко соглашусь с тем, что всегда надо стремиться к правде и что не надо быть пристрастным к собственным взглядам; но откуда знать, будет ли другой человек придерживаться того же мнения, что и мы.

Помощниками в проведении тезиса могут служить в известной степени собственная ловкость и пронырливость. Этому искусству поучает человека ежедневный опыт, так что каждый имеет собственную, природную диалектику, как и собственную логику, с тою только разницею, что первая не такая верная, как последняя. Люди редко думают и выводят заключения, противные законам логики, ложные суждения весьма часты, но ложные заключения очень редки. Вот почему редко можно найти человека с недостатком собственной природной логики и так часто с недостатком природной диалектики. Диалектика - дар природы, распределенной неравномерно, и потому она похожа на способность судить о вещах, способность, распределенная весьма неровно, между тем как здравый разум, собственно говоря, распределяется довольно равно мерно. Очень часто бывает, что кажущаяся аргументация сбивает и опровергает то, что по существу своему совершенно справедливо и резонно и наоборот, вышедший из спора победителем очень часто не столько обязан справедливости суждения при защите своего мнения сколько искусству и ловкости. Врожденный талант здесь, как и во всем, играет первую роль. Однако упражнение и рассматривание различных способов, при помощи которых можно опровергнуть противника или которые сам противник употребляет для доказательства своих мыслей, служат хорошей руководительницей в данном искусстве. Вот почему логика не имеет никакого практического значения, а наоборот диалектика обладает им в значительной степени. По моему мнению, Аристотель построил свою логику, то есть аналитику, исключительно таким образом, чтобы она служила основой и вступлением к диалектике. Логика занимается только формой утверждений, диалектика же исследует их суть и материю; поэтому исследование формы, как общей вещи, должно предшествовать исследованию сути или подробностей. Аристотель не оттеняет так сильно, как я, цели диалектики: правда, он указывает на диспут, как на главную цель, но в тоже время, как на стремление к отысканию правды. Далее, он говорит: "Надо рассматривать утверждения с философской точки зрения, согласно с их правдой и с точки зрения диалектической, согласно с их очевидностью и мышлением других людей". Правда, Аристотель признает не зависимость и разницу между объективной правдой тезиса и чьим-либо подтверждением этого тезиса, но делает это признание только вскользь, дабы приписать это значение исключительно диалектики. Вот почему его правила, касающаяся диалектики, часто смешиваются с такими правилами, цель которых отыскивание правды. Поэтому мне кажется, что Аристотель не вполне выполнил свою задачу, стараясь в своей книжке: "de elenchis sophisticis" выделить диалектику от софистики и эристики, причем разница должна была состоять в том, что диалектические выводы истинны по отношению к форме и сути, а эристические или софистические нить. Последние разнятся между собою только целью: в эристических выводах эта цель определяется желанием быть правым, в софистических же, стремлением добиться таким путем почета или денег). Истинны ли суждения, что касается сути, вещь весьма сомнительная, потому что всегда отсюда же можно вывести основания, при помощи которых можно сделать их различными; менее всего могут быть уверены в этом сами спорящие, даже результат спора может дать только сомнительное заключение. По этой-то причине мы должны под диалектикой Аристотеля понимать также софистику и эристику и определять ее, как искусство всегда быть правым во всех спорах. Само собою разумеется, вся помощь заключается в том, чтобы действительно иметь резон. Но это условие, исключая все остальные, конечно недостаточно для людей; с другой стороны, имея в виду слабость их рассудка, это не необходимая вещь. Следовательно, здесь необходимы другие искусственные приемы, которые, независимо от объективной правды, можно употреблять и при отсутствии объективного резона, о действительном существовании которого почти никогда нельзя судить с полной уверенностью. Таким образом, по моему мнению, логика и диалектика должны быть отделены друг от друга большею отчетливостью и очевидностью, чем это сделал Аристотель; логика должна заняться объективной правдой, насколько эта правда может быть формальной, а диалектика должна ограничиться сдерживанием побед в спорах. Кроме того, не следует отделять диалектику от софистики и эристики, как это делает Аристотель, ибо это различие основано на объективной, материальной правде, относительно которой мы не можем судить с полной уверенностью прежде времени, но только можем повторить за Пилатом "что такое истина? ", ибо: "veritas est in puteo" Очень часто после оживленного спора, в конце концов каждый из спорящих возвращается к мнению своего оппонента. Таким образом попросту меняются собственными взглядами.

Не штука доказывать, что в спорах надо иметь в виду только выяснение истины; именно вся суть заключается в том, что неизвестно, где эта правда, когда аргументы противника и наши собственные вводят нас в заблуждение. Наконец: re intellecta, in verhis simus faciles; раз на диалектику смотрят, как на науку равнозначную логике, то, как было сказано раньше, назовем свою науку "dialectica eristica" - "эристической диалектикой". Главное правило, что предмета каждой науки надо строго выделить от остальных наук. Применяя это правило к диалектике, следует ее рассматривать исключительно, как искусство быть всегда правым, независимо от объективной истины, чего, само собою разумеется, в сто раз легче достигнуть, когда мы действительно бываем правы. Диалектика, как таковая наука, должна нас учить, как должно защищаться от всякого рода нападков, а в особенности несправедливых, затем, как нужно самому нападать на других, не противореча себе самому, и вообще не рискуя быть разбитым другим.

Необходимо совершенно отделить стремление к отысканию объективной правды от искусства устраиваться таким образом, чтобы наши суждения казались весьма справедливыми. Первое стремление совсем другая работа: это дело рассудка, способности рассуждать, опытности, чему неспособно научить никакое искусство: последнее же, наоборот, составляете цель диалектики. Ей дают определение: "логики очевидности". Это ошибочно, потому что в таком случае ею можно было бы пользоваться только при защите ложных суждений. Диалектика же необходима тогда, когда мы правы для того, чтобы мы могли защищать эту правоту; с этою целью необходимо знать всё некрасивые, искусственные приемы, чтобы суметь отражать их, а даже очень часто пользоваться ими, чтобы сокрушить противника его же собственным оружием. Вот почему объективная правда совершенно не должна рассматриваться в диалектик, или рассматривается, как нечто исключительное; задача этой науки состоит в том, чтобы учить, как следует защищать собственные суждения и как опровергать суждения противника. Часто сам спорящий положительно не знает, прав он или нет; а очень часто вполне убежден, что прав, а на самом деле заблуждается; еще чаще бывает, что оба спорящие думают, что каждый из них прав, а тут именно; "veritas est in puteo". В начале спора каждый из противников убежден, что правда на его стороне во время же спора оба начинают колебаться конец же спора должен выяснить правду подтвердить ее. Поэтому самой диалектик нечего заботиться об этой правде, подобно тому как учителю фехтования нечего заботиться, кто был прав в ссоре, которая привела их обоих к поединку. Наносить и отражать удары - вот что больше всего интересует учителя. То же самое мы замечаем и в диалектике, в этом фехтовании умов. Только таким образом понимаемая диалектика может составить одну из ветвей науки. Как скоро мы поставим себя целью единственно объективную правду, сейчас же вернемся к чистой логике, если же, наоборот, докажем эту правду при помощи фальшивых и ложных суждений, вступим в сферу настоящей софистики. И в том и в другом случай обыкновенно допускается, что мы заранее знали, где правда и ложь - что очень редко бывает известно раньше. Поэтому самое настоящее определение диалектики то, которое я привел раньше; диалектика - есть ничто иное, как умственная фехтовка для доказательства правоты в спорах.

Название "эристика" ближе определяет данное понятие, чем "диалектика", больше же всего, по моему мнению, подходить название "эристическая диалектика".

Так понимаемая диалектика является только систематическим, правильным сочетанием и выяснением различных искусственных приемов к которым прибегает в спорах большинство людей, когда замечает, что правота не на их стороне, а в то же время желает во что бы то ни стало ее добиться. Поэтому было бы отсутствием всякой последовательности иметь в виду в научной диалектике объективную правду и ее выяснение, между тем как в основной, натуральной диалектике этого нет, вся цель основывается единственно на том, чтобы одержать победу в споре. Научная диалектика, в том смысле, как мы ее понимаем, заключает изложение и анализ искусственных приемов, употребляемых в недобросовестном споре для того, чтобы в серьезных спорах можно было сразу их распознать и опровергнуть. Поэтому то главной и сознательной целью диалектики должно быть желание одержать верх и остаться в глазах противника и посторонних слушателей правым, а не объективная правда.

По моему мнению, сколько я не наблюдал и не следил, но этому вопросу почти еще ничего не сделано. Поэтому поле представляется вполне необработанным. Чтобы достигнуть желанной цели, приходилось пользоваться опытом, наблюдением, как применяется в спорах тот или другой способ, наконец обобщать повторяющиеся под различными формами приемы и таким образом создать некоторые общие уловки, которым могли бы сослужить службу; как для доказательства своих мнений, так и для того, чтобы опровергнуть чужие. На следующий отдел надо смотреть, как на первый опыт в этом отношении.

Основание всякой диалектики

Вот на чем основывается сущность диспута публичного, академического, в судах или, наконец; в обыкновенных разговорах: Ставится тезис, который должен быть опровергнуть; для этого существуют два способа и два пути:

1) Способы бывают ad rem и ad hominem. При помощи первого мы опровергаем, абсолютную или объективную истину тезиса доказывая несогласие с настоящими чертами, отличающими предмет, о котором идет речь. При помощи же второго, мы опровергаем относительную истину тезиса, доказывая, что эта последняя противоречит другим суждениям или взглядам противника; или же доказывает несостоятельность его аргументов, при чем объективная истина предмета остается в конце концов невыясненной. Например, если в спор о философских или естественнонаучных предметах противник (который в таком случай наверняка англичанин) позволяет себе цитировать библейские аргументы, то мы имеем полное право опровергнуть его при помощи тех же аргументов, хотя такие аргументы только ad hominem, не выясняющие существа дела. Это похоже на то, как если бы кто-либо стал платить долги фальшивыми деньгами, которые были получены им от того же кредитора. Такого рода modus procedendis можно во многих случаях сравнить с представлением на суд подложного обязательства, на которое ответчик с своей стороны отвечает подложной квитанцией; хотя заем мог существовать на самом деле. Так же как в последнем случае, аргументация ad hominem имеет преимущество краткости, ибо очень часто правдивое и толковое выяснение правды потребовало бы слишком много труда и времени.

2) Что касается того, как следует поступать, то стремиться к достижение цели можно двояким путем: прямым или косвенным. При помощи первого пути мы нападаем на первооснову тезиса, а при посредств второго на его результаты. Первым путем мы доказываем несправедливость тезиса, вторым, что такой тезис не можешь быть правдивым. Рассмотрим вышесказанное подробнее:

а) Опровергая прямым путем, то есть нападая на основания тезиса, мы или показываем, что сами они неверны, говоря nego maiorem или nego minorem, и в обоих случаях нападая на материю, служащую основанием заключения; или же мы допускаем эти основания, но показываем, что тезис не вытекает из них и говорим следовательно: nego consequentiam, нападая таким образом на форму заключатиля.

3) Опровергая косвенным путем, то есть нападая на тезис при помощи его следствий, на основании неточности этих последних, выводим заключение о неточности и неверности самого тезиса по закону a falsitate rationati ad falsitaiem rationis valet consequmtia, при этом мы можем воспользоваться или прямой инстанцией или апогогией. Instatitia есть только exemplum in contrarium, она опровергает тезис, показывая предметы или отношения, содержащиеся в положении и вытекающие из него, к которым однако не может быть применима, а следовательно не может быть правдивой. Апогопей пользуемся в том случае, когда временно признаем правильность тезиса, но потом связываем с ним какое-то другое, признанное истинным или безусловно истинное положение, так чтобы взятые вместе они сделались бы посылками того заключения, которое с полною очевидностью для всех было выведено ошибочно; ибо оно или противоречит самому существу вещей или свойству предмета, о котором идет речь, признанному достоверно, или же наконец другому положению лица, которое выставило тезис. Отсюда апогога может быть ad hominem и ad rem. Если вывод противоречит несомненным истинам, достоверность которых очевидна всем даже a'priori, то это доказывает, что мы довели противника ad absurdum. В каждом из этих случаев ложность заключения противника должна зависеть от его тезиса; раз достоверность оставшихся посылок не подлежит сомнению, то тезис не может быть верен. Всякая придирка в спор может быт всегда подведена под один из приведенных выше формальных способов и потому в диалектик эти способы играют ту же роль, что при фехтовании удары, наносимые противнику по правилам. Приведенные дальше уловки можно сравнить со стратегическими хитростями и увертками, а особенные придирки в спорах с тем, что учителя фехтования называют "свинскими ударами".

Уловки

Уловка 1. Распространение. Необходимо вывести положение противника из естественных, натуральных пределов, обсуждать его в самом общем и обширном смысле и расширить его как можно больше. Чем общее утверждение, тем больше открывается поле действия и тем более открыто для нападения и придирок. Вспомогательным средством служить точная и подробная постановка puncti или status controversiae.

Пример 1. Я доказывал, что "первою считается английская драма". Противник хотел воспользоваться инстанцией и заметил, что, "насколько всем известно, англичане не создали ничего выдающегося ни в музыке, ни в опере". Я возражаю, что музыка не входить в составь понят о драме; последняя обозначает только трагедию и комедию, о чем противник отлично знал, только хотел обобщить мое положение, распространив его на театральные представления, а следовательно на оперу и музыку, с тою целью, чтобы наверняка разбить меня впоследствии. Наоборот, спасти свое положение можем, если станем его как можно больше суживать и, конечно, если сумеем соответственным образом выразить свои мысли.

Пример 2. Ламарк (Philosophie zoo-logique, vol. I, p. 206) утверждает, что полипы лишены всякого ощущения на том основании, что у них совершенно нет нервов. Между тем не подлежит ни малейшему сомнению, что полипы ощущают, так как идут на свет, осторожно перемещаются с веточки на ветку, чтобы схватить добычу. Отсюда следует предположение, что нервная система полипов равномерно распределена в общей массе всего организма, как будто слилась с ним в одно целое, ибо совершенно очевидно, что эти животные получают раздельные впечатления, не обладая отдельными органами чувств. Так как только что сказанное достаточно ясно опровергает гипотезу Ламарка, то этот ученый прибегает к следующего рода диалектической выкрутки: в таком случае все составные части организма полипа должны быть приспособлены ко всяким ощущениям, а также к движению, к воле и мышление; тогда полип имел бы в каждом пункте своего тела все органы наиболее совершенных животных, а следовательно каждый пункт мог бы видеть, обонять, слышать и т.д., даже думать, соображать и делать заключения; каждая часть его тела была бы совершенным животным и сам полип стал бы существом даже более высшим чем человек, ибо каждая частичка его тела обладала бы всеми теми качествами, которыми человека обладает только в целом. Затем не было бы никакого препятствия распространить все то, что было сказано о полипах, и на монады, эти самые несовершенные существа, а затем и на растения, которые также живут, и т.д. Употреблением такого рода диалектических уловок автор сам выдает себя и показывает, что он сам признает себя в душ неправым. Из утверждения, что целое тело полипа способно к восприниманию светового ощущения Ламарк делает заключение, что целое тело полипа думает...

Уловка 2. Воспользоваться омонимией с целью распространения положения на то, что или ничего, или во всяком случае очень мало имеет общего, кроме идентичности самого слова с предметом, о котором идет речь, потом искусно отразить это и сделать вид, что опровергнуто само положение.

Примеp. Я поносил издавна сложившееся мнение, что по нанесении кому-либо оскорбления честь этого пострадавшего субъекта запятнана до тех пор, пока ocкорблениe не будет смыто кровью противника или своею собственною. Как на главное основание моего мнения, я указывал на то, что честь не может быть запятнана тем, что человек выносит и терпит от других людей, но только своими собственными поступками, потому что никто не может ручаться ни за что и ни от чего не может быть вполне гарантирован. Противник заметил, что если какого-нибудь купца неправильно обвиняют в надувательств, нечестности и безалаберном ведении дела, то такое обвинение оскорбляет его честь, приносить материальные убытки, и что в таком случае, чтобы восстановить свое честное имя, он должен призвать клеветника к ответственности и заставить его взять свои слова назад. Таким путем при помощи homonimii он подставил мещанскую честь или доброе имя, обесславленное клеветой, на место рыцарской чести, иначе называемой "point d'honnour", которая может быть опорочена простой обидой. Далее, так как оскорбление первого рода чести в целях чисто утилитарных не может быть оставлено без последствия, но должно быть опровергнуто гласно, публично, то на основании того же самого оскорбления рыцарской чести не может быть оставлено без мести, но должно быть смыто и опровергнуто еще более сильной обидой и поединком. Благодаря хомонимии, в слове "честь" происходить смешение двух совершенно различных понятий.

Уловка 3. Утверждение, выставленное только относительно, relative, принимается вообще, simpliciter, absolute или по крайней мере, понимается в совершенно ином смысле, и затем в этом именно смысле опровергается. Вот пример Аристотеля: "Мавр черен, но что касается зубов-бел; и таков, он в то же время черен и не черен". Это вымышленный пример, который на деле никого не обманет; возьмем другой из действительной жизни.

Пример. В одном философском разговоре я признал, что моя система защищает и хвалит квиетистов; вскоре после того речь зашла о Гегель и я утверждал, что он большею частью писал ерунду или, что автор ставить слова, а читатель должен добавить им смысл. Противник не стал опровергать этого ad rem, но ограничился тем, что выставил аргумент ad bominem: "вы только что хвалили квиетистов, а они тоже писали много ерунды". Я согласился с этим, но сделал поправку в том отношении, что хвалю квиетистов не как философов и писателей и потому не за их теоретические произведения, а как людей за их поступки в практическом отношении. Что же касается Гегеля, то речь идет о теоретических произведениях. Таким образом нападение было отражено. Первые три уловки имеют много общего, а именно: Противник говорить не о том, о чем начали спорить. Кто позволить, чтобы его опровергли одного из этих уловок, тот доказывает ignoratio elencbi. Все, что говорить противник в этих уловках справедливо; но между его положением и поставленным тезисом нет действительного противоречия, а только кажущееся, а потому тот, на кого направлена атака, должен отрицать заключение, а именно вывод неверности тезиса из верности положения противника, а это составляет прямое сбивание доводов его собственного сбивания доводов per negationem consequientiae.

Уловка 4. Не допускать верных посылок, предвидя заключение. Есть два средства: а) Когда желаешь вывести заключение, не надо обнаруживать его слишком рано, но во время разговора добывать посылки поодиночке, ибо в противном случай противник может пробовать и пользовать всякого рода придирками. Когда сомнительно, согласится ли противник с твоими посылками, следует поставить посылки посылок, построить просиллогизмы, затем ловко выманить, без всякого определенного порядка, посылки некоторых просиллогизмов, прикрывая таким образом свою игру до тех пор, пока не согласятся с тем, что тебе нужно. Такое правило предлагает Аристотель (Top. lib. YJII, с.1). Примеры излишни.

б) Для доказательства своего тезиса можно пользоваться и ложными посылками, если противник не соглашается с верными, или если он не убежден в их верности, или если замечает, что из них прямо вытекает нужный для твоего доказательства вывод. Тогда надо воспользоваться положениями, по существу своему ложными, но верными ad hominem, и аргументировать, исходя из способа мышления противника, ex concessis. Правду можно доказать при помощи ложных посылок, хотя никогда наоборот. Можно также опровергать ложные положения при помощи ложных же положений, если противник считает их верными, и потому надо так поступать, что бы всегда применяться к его взглядам. Если, например, противник - последователь какой-нибудь секты, которую мы отрицаем, то мы имеем право употребить, как principia против него изречения этой секты (Arist. Top. VIII, с.9). Уловка 5. Сделать исподтишка petitio principii по отношению того, что следует доказать, или:

1) под другим названием (например, вместо честь говорить доброе имя, вместо девственность говорить добродетель,

2) когда в споре дело касается подробностей, требовать общего допущения; например, доказывая несостоятельность и неуверенность медицины, требовать допустить несостоятельность всей науки людей;

3) когда, наоборот, два положения вытекают одно из другого и надо доказать первое, домогаться допустить второе;

4) когда, требуется доказать какой-нибудь предмет в общем, требовать, чтобы согласились по очереди со всеми подробностями (Arist. Top. VIII, с.3). Что касается упражнений в диалектике, то очень хорошие указания можно найти в последнем отделе "Topica" Аристотеля.

Уловка 6. Когда спор ведется серьезно и со всеми формальностями, и один непременно хочет совершенно понять другого, тогда тот, кто поставил тезис и желает его доказать, должен постоянно обращаться к противнику с вопросами, чтобы из его допущений заключить об истине утверждения. Эта эротематическая метода была во всеобщем употреблении у древних (иначе она называется сократовскою). К этой метод можно отнести настоящий способ и некоторые другие из последующих, обработанных по теории Аристотеля (de elenchis sophisticis с.15). Задавать вопросов надо много и долго для того, чтобы скрыть то, на что ожидаешь и желаешь подтверждения. Кроме того, наоборот, надо быстро излагать свою аргументацию из допущенного, ибо кто быстро схватывает мысли, тот не может и не имеет времени заметить возможные ошибки и погрешности в доказательствах.

Уловка 7. Стараться раздражать противника ибо под влиянием гнева он не в состоянии следить за собою и высказывать правильный мнения, ни даже заметить свою правоту. Гнев же можно вызвать постоянными придирками и явным недобросовестным отношением.

Уловка 8. Задавать вопросы, не в том порядке, как того требует заключение, но с перерывами. В таком случае противник не знает, к чему относятся эти вопросы и потому не может предупредить их результатов, а вследствие этого можно воспользоваться его ответом для различных выводов, даже для прямо противоположных, смотря по тому, каковыми они окажутся. Такой способ похож на 4-ую уловку, где точно также надо маскировать свои действия.

Уловка 9. Когда замечаешь, что противник намеренно отвечает отрицанием на вопросы там, где мы могли бы воспользоваться утверждением для нашего положения, надо спрашивать обратное, тому, чего требует положение, как бы желая его утверждения или, по крайней мере, предоставляя ему то и другое на выборе, так чтобы он не замечал, какого утверждения мы добиваемся.

Уловка 10. Когда мы строим индукцию и противник соглашается с отдельными случаями, при которых она может быть поставлена, не следует задавать ему вопроса, соглашается ли он так же с общей истиной, вытекающей из этих случаев, но ввести ее как окончательно признанную, так как иногда и самому противнику может показаться, что он признал ее, и посторонним слушателям, помнящих вопросы об отдельных фактах, которые должны бы были привести к этой цели.

Уловка 11. Если речь идет о таком общем понятии, которое не имеет особого названия, а должно быть обозначено фигурально при помощи сравнений, то мы должны избрать такое сравнение, которое больше всего соответствовало бы нашему утверждению. Так, например, имена; которыми обозначаются в Испании обе политические партии, serviles и liberales, придуманы и выбраны, без всякого сомнения, этими последними. Имя протестантов избрано, конечно, ими самими, равно как и название евангелической церкви, имя еретиков дано им католиками. То же можно сказать относительно более точных названий вещей. Так, например, противник предложит какое-нибудь изменение: его называют "нововведением", так как это слово выражает антипатию; и поступают наоборот, когда сами делают предложение. То, что человек совершенно незаинтересованный назовет "культом" или "общественным вероисповеданием", другой называет "богобоязнью", "набожностью". В сущности это ничто иное, как деликатное petitio principii: то, что желают доказать, то наперед как будто помещают в слово, в название, из которого оно затем вытекает посредством простого аналогического суждения. То, что один называет "подвергнуть личному задержанию, взять под стражу ", противник его называет "запереть". Говорящий нередко заранее выдает свое намерение теми именами, которыми называет вещи. Один говорить, "духовенство ", другой - " попы ". Из всех уловок эта самая употребительная, инстинктивная. Ревность религиозная - фанатизм. Галантность - прелюбодеяние. Двусмысленность - сальность. Плохое ведение дел - банкротство. Посредством влияния и связей - при помощи подкупа, непотизма. Справедливая признательность - хорошая плата.

Уловка 12. Дабы заставить противника согласиться с тем или другими утверждением, надо поставить прямо противоположное положение и предоставить ему выбор причем надо выразить это последнее положение так ясно, чтобы противник, избегая обвинения вь парадоксальности, принял наш тезис. Например, мы желаем, чтобы противник согласился с тем, что такой-то из наших знакомых должен во всем повиноваться своему отцу, что бы он ему не приказывал. Мы задаем вопрос: следует ли слушать родителей - или нет? Или, когда говорим о чем-нибудь: "часто" - спрашиваем, много или мало случаев надо подразумевать под словом "часто". Совершенно аналогично тому, как, если бы кто-либо положил серый предмет, рядом с черным. В таком случае этот предмет можно назвать белым: если же положить его рядом с белым, назовут его черным.

Уловка 13. Нечестную штуку устраиваем тогда, когда после нескольких заданных вопросов, на которые противник ответил так тонко, что мы не можем ими воспользоваться, для выведения желаемого заключения. Оно состоит в том, что мы делаем заключение, которое как будто доказано этими ответами противника и провозглашаем его с триумфом. Если противник застенчив, несмел или прямо глуповат, а сами мы обладаем порядочной долей бесстыдства нехорошей глоткой, это может очень легко удаться. Такого рода способ принадлежит к "falla-cia non causae ut causae".

Уловка 14. Если мы поставили парадоксальный тезис и затрудняемся доказать его, тогда предлагаем противнику какой-нибудь другой верный, хотя и не совсем очевидный тезис для того, чтобы почерпнуть из него матери