Ладога и Ладожская земля VIII—XIII вв.

А. Н. Кирпичников

В последние годы исследователи приходят со все большее определенностью к заключению об особой исторической роли Ладоги в первые века русской истории. Развернуто об этом писал А. Н. Насонов. Он отнес Ладогу (а также и Псков) к той части Новгородской области, которая вплоть до середины XI в. складывалась самостоятельно.(1) Территория, на которую в древности распространялось влияние Ладоги, а не Новгорода, по мнению А. Н. Насонова, охватывала нижнее Поволховье, Ижорскую землю, Приладожскую Карелию, наконец, область Обонежского ряда.(2) Эти заключения автора оказались плодотворными и в какой-то мере нашли свое продолжение в науке. Так, по мнению А. В. Кузы, Новгородская земля возглавлялась Псковом, Новгородом и Ладогой. Именно эти три центра входили в состав основной государственной территории и сформировали ее.(3) Значение Ладоги в письменных источниках передается далеко не всегда. Объясняя такого рода умолчания, Д. А. Мачинский справедливо отмечает, что события VIII— IX вв. относились к периоду, который позднее очень неполно зафиксирован в летописи. В дальнейшем, учитывая соперничество Новгорода и Ладоги, роль последней в летописи была умалена. (4)

Ныне исследователи перестали рассматривать Ладогу как некое самобытное местное явление. Здесь добавились не только общерусские, но и общеевропейские сравнения и сопоставления. В результате в работах последнего времени заново оценено значение Ладоги как международного раннесредневекового торгово-ремесленного поселения и важнейшего ключевого места на евразийском торговом пути «из варяг в арабы» и «из варяг в греки». В деле изучения Ладоги определенные результаты в последние годы достигнуты Староладожской археологической экспедицией ЛОИА АН СССР.(5) Отметим некоторые из них.

Установлена дата создания поселения в низовьях Волхова — это средина VIII в. Намечены этапы развития Ладоги, начиная с VIII в. Заново рассмотрена ее экономика, культура, ремесло и деятельность проживавшего в ней общества. Полиэтничный состав жителей ранней Ладоги не отрицает ее доминирующий славянский массив. Выявлены достоверные основы ладожской версии «Сказания о призвании варягов». Произведено представительное изучение самой Ладоги, ее округи, окрестных курганов, сопок и поселений. Впервые картографирована площадь посада и определены его границы по состоянию на X— XI и XVI вв. Очерчена ладожская городовая волость, сложившаяся в низовьях Волхова в VIII—IX вв. и поставлен вопрос о сфере ладожского влияния по отношению к финноязычным соседям. Заново изучалось ладожское домостроительство и выделены типы домов, составляющих усадебную застройку. Особое внимание привлекли относительно крупные дома площадью 50—92 м2 — предшественники посадских пятистенок X—XV вв. На месте существующей ныне каменной крепости конца XV в. открыты ее две каменные предшественницы конца IX и начала XII в. Предложены методики графической реконструкции руинированной Ладожской крепости конца XV в., а также городской территории, основанные на данных археологии, топографии и описных документов XV—XVII вв. Определены узкие даты всех пяти ладожских храмов, в большинстве построенных между 1153 и 1166 гг., очевидно, по инициативе ладожских посадников. Установлены дата и инженерные принципы бастионной фортификации, возведенной возле каменной крепости в 1585—1586 гг. Именно это сооружение образует так называемое Земляное городище, где начиная с 1909 г. проходили основные археологические раскопки. Умножены результаты, достигнутые в изучении изделий из дерева, кости, бронзы, стекла и глины. Накапливается все больше данных, свидетельствующих о раннем появлении и развитии в городе на Волхове бронзолитейного, стеклодельного, костерезного, а также судостроительного ремесел. Староладожская экспедиция приложила решающие усилия, чтобы в Ладоге на базе краеведческого музея был создан историко-архитектурный и археологический музей-заповедник республиканского значения. В 1984 г. такой заповедник организован на площади около 200 га. В его состав вошла старинная застройка села, более 150 памятников архитектуры и археологии, участки непотревоженного исторического природного ландшафта, культурный слой поселения эпохи средневековья.

В настоящей работе хотелось бы на основании всего собранного исторического и археологического материала вновь обратиться к узловым проблемам ладожской тематики. Сразу оговоримся. Ряд соображений в силу недостаточности и разрозненности наших источников будут высказаны гипотетически.

***

Ладога возникла в балто-финской и саамской среде. Ее название, в котором усматривают саамскую основу, произошло. по-видимому, от имени реки Ладожки — притока Волхова. В дальнейшем по названию получившего широкую известность города Ладоги стало называться и Ладожское озеро, первоначально обозначавшееся как «озеро великое Нево».(6) Разрозненные находки на территории Ладоги относятся к эпохе раннего металла и раннего средневековья устанавливают несплошное «мозаичное» заселение этого места в древности, что ни в какое сравнение не идет с новым поселением, обосновавшимся здесь в последней четверти I тыс. н. э.

Новыми археологическими исследованиями Ладоги впервые установлена дендрохронологическая дата ее основания — 750-е годы.(7) По сравнению с известной летописной датой 862 г. история Ладоги, таким образом, удревнилась не менее чем на 100 лет. Это, впрочем, не предел. С учетом недатированного предматерикового слоя, вскрытого на Земляном городище, дата возникновения поселения в низовьях р. Волхов в ходе дальнейших поисков может передвинуться на 740-е годы. Однако уже установленная дата — 750-е годы примечательна в нескольких отношениях. Во-первых, она фиксирует становление в низовьях Волхова нового поселения, во-вторых, имеет отношение к началу, по крайней мере, в этом месте Восточной Европы, международных торговых операций, и в третьих, — уточняет время появления в невско-ладожском регионе славянских поселенцев. До сих пор время расселения славян в лесной полосе будущей северной Руси не имело твердых хронологических вех и определялось гадательно.

Археологические и исторические данные в какой-то мере позволяют обрисовать Ладогу первого столетия ее существования, когда она являлась раннегородским поселением на территории славяно-финской племенной конфедерации.

Какие условия могли благоприятствовать ее развитию? Они складывались в тех случаях, когда поселение находилось на основных водных путях, служило перевалочным пунктом, гаванью, занимало ключевое положение на стыке морских и речных дорог, являлось местом контакта различных этнических групп и культур, представляло базу и рынок для налаженного производства и продажи «экономических» ценностей. Через такие поселения проходила транзитная торговля, осуществлялся сбыт и обмен товарами, было организовано специализированное ремесло. Все эти качественные признаки, которые считаются присущими наиболее преуспевающим торговым местам средневековой Западной и Северной Европы, несомненно, были характерными для Ладоги VIII — первой половины IX в. и ускорили ее подъем. Последняя, следовательно, может считаться центром концентрации торгово-производственной деятельности высшего для своего времени уровня. Действительно, оценивая Ладогу 750—850 гг., можно констатировать, что по времени своего возникновения и темпам развития она являлась одним из передовых мест тогдашнего быстро менявшегося мира. Примечательно, что подъем Ладоги по времени опередил эпоху викингов. Поселение в низовьях р. Волхов в тот период становится международным портом и важнейшим пунктом местной и транзитной торговли и само выступает в роли организатора торговли на водных путях. Ладога контролирует сложную для проезда порожистую зону Волхова длиной около 36 км и обеспечивает здесь судовождение.(8) Ладога — лидер своей округи, которая занимает узкую каемку приречной земли вдоль р. Волхова длиной около 50 км. Эта зона опознается по цепочке поселений и сопок, суммарно относящихся к последней четверти I тыс. н. э. и, следовательно, по времени своего возникновения одновременных древнейшему археологически выявленному строительному горизонту Е2 самой Ладоги (750—890 гг.). Некоторые поселения и сопки непосредственно приурочены к местам остановок судов и перегрузок товаров возле порогов (рис. 1).

Торговая активность ранней Ладоги подтверждается, в частности, находками монет, которые для второй половины VIII в. выступают все более надежным хронологическим показателем. На территории Ладоги и тяготеющих к ней поселений и урочищ (Ладожская крепость и поселение, Новые Дубовики), не менее чем в восьми документированных случаях обнаружены в кладах и отдельно арабские монеты, чеканенные в 699/700—786 гг.(9) Эти находки — одни из древнейших среди до сих пор встреченных в Восточной Европе и с поправками на время их распространения и всякого рода случайности(10) свидетельствуют о начале международной «серебряной» торговли, достигшей нижнего По волховья примерно в 760-е годы. Именно Ладога явилась одним из первых центров русской равнины, где дирхемы зафиксированы, как только началось их распространение в странах Восточной и Северной Европы. Упомянутые монеты попали в Нижнее Поволховье по Волжскому пути, следовательно, его поэтапное функционирование восходит к третьей четверти, а может быть, к середине VIII в.(11) В Ладоге и урочище Княщина открыты также два клада дирхемов с младшими монетами соответственно 808 и 847 гг., что свидетельствует о сохранении важной роли этих мест и в последующий период начавшейся широкой евразийском «серебряной» торговли.

С Ладогой этого времени, очевидно, связан клад первой четверти IX в., найденный в районе Петергофа, т. е. на территории древней области ижоры.(12) Специалистов монеты клада привлекли разнообразными граффити, позволяющими проследить движение серебра из западных областей Халифата, через Закавказье и Хазарию. Следуя по этой торговой дороге, монеты не могли миновать Ладоги, пока не достигли южного побережья Финского залива. В Петергофском кладе на редкость документально оказалась запечатлена последовательно развертывающаяся картина, связанная с поэтапной торговлей Востока и Запада. Не исключено, что Петергофский клад — одно из свидетельств деятельности ладожского купечества в сфере его областных интересов, связанных с Ижорским краем (об этой области пойдет речь ниже).

Особенностью хозяйства ранней Ладоги (этим она отличалась от многих ранних восточноевропейских городов) были ориентация на внешние связи и отсутствие сколько-нибудь значительной сельской округи. Возможности земледельческого освоения рассматриваемого региона были ограничены природными условиями, характеризующимися мелкоконтурными сельскохозяйственными угодьями и не лучшими для возделывания подзолисто-торфяными почвами. Экономика Ладоги во многом строилась на торговых операциях и сборе даней с окрестного финно-язычного населения. Отношения с этим населением стимулировали развитие в Ладоге бронзолитейного, стеклодельного, костерезного, деревообрабатывающего и судостроительного ремесел. Здесь скапливалась пушнина, полученная с окрестных земель в обмен, например, на украшения (застежки, бусы, гребни), оружие, ткани, посуду и некоторую бытовую утварь (топоры). Приобретенный таким образом мех, очевидно, продавали купцам уже на дирхемы.(13) Этот вариант обменно-денежного оборота (впрочем, видимо, не единственный) подтверждает существование в Ладоге не только транзитных дорожных станций и гостевых домов для купцов, но и собственного торжища.

Судя по раскопкам выдающихся исследователей Ладоги Н. И. Репиикова и В. И. Равдоникаса, ее домостроительство с самого начала было обусловлено нуждами усадебной застройки новообразованного торгово-ремесленного поселения. Так называемые большие, а точнее, крупные дома по площади их основного жилого покоя в среднем составляли 40—60 м2 и обладали такими характерными, частью общеевропейскими чертами, как столбовая конструкция и прямоугольная печь в центре помещения. Однако по своему типу и плановой структуре (отапливаемое помещение и пристроенный к нему со стороны входа узкий холодный отсек) эти постройки — непосредственные предшественники более поздних русских городских домов-пятистенок. Планировка первоначального поселения была мозаичной и включала дворохозяйства, состоящие из главного дома и нескольких хозяйственных строений.(14) Налицо дворы формирующегося городского посада.

В составе населения начальной Ладоги было, очевидно, много пришельцев из разных стран (особенно купцов). Этими же чертами наделена и ее материальная культура, полиэтничная по своему облику. При всем разноязычии основная часть населения имела определенный этнический адрес. Это отметил еще древнерусский летописец, который назвал Ладогу городом словен — первым на пути «из-за моря» в глубь русской равнины.(15)

Наряду со славянами в составе местного населения выделялись, надо думать, финны и скандинавы. «Расположенная „на острие" славянского расселения в северных землях, в авангарде длительного массового движения, вклинившегося в автохтонные массивы, окруженная различными по происхождению финно-угорскими группировками и при этом выдвинутая к морским просторам Балтики, Ладога стала естественным местом наиболее ранних и глубоких славяно-скандинавских (и, добавим, славяно-финских. — А. К.) контактов».(16) По стечению исторических обстоятельств Ладоге выпала выдающаяся миссия организации северорусской государственности.

О Ладоге первого века ее существования мы ретроспективно судим по отрывочным известиям письменных источников и, прежде всего, по летописному Сказанию о призвании варягов. Историческая основа этого Сказания, несмотря на ряд домыслов и позднейших переработок, ныне общепризнана. Сказание, как считают, записано в течение XI в. на основании устных преданий и записей и нашло выражение в различных по деталям летописных версиях. Не касаясь здесь происхождения и сложного состава Сказания, отметим, что оно представляет вполне определенный материал для суждений о месте развернувшихся в Северной Руси в середине IX в. событий. Сказание застает северных славян и финские племена дающими дань варягам и испытывающими от них насилие, что в конце концов привело к совместному выступлению данников и изгнанию находников «за море». Наиболее вероятным местом, где происходили все эти события, была действительно близкая к «морю» Ладога. К такой мысли подталкивает чтение самого источника, в котором все действия предполагают определенный неназванный центр. Здесь встречались представители перечисленных в Сказании племен словен, кривичей, мери, веси (17) и чуди.(18) Сюда сво зилась дань или откуп для варягов, здесь договаривались о совместных антинорманских действиях, сюда за поборами приезжали «из-за моря» варяги, вероятно, во время очередного наезда отсюда они были изгнаны. В этом же месте, похоже, собрался совет племен, принявший ответственное решение пригласить варяжских князей к власти «по ряду», т. е. на определенных условиях и договорных началах.(19) Описанные в Сказании происшествия достаточно конкретны, чтобы могли происходить в локальном населенном пункте, а не вообще на каком-то географическом пространстве. В тот период на территории федерации славяно-финских племен не было, пожалуй, поселения, равноценного Ладоге по его ключевому положению на магистральном евразийском торговом пути, по связи с крупнейшим тогда городами Европы и Азии, по обеспеченности собственным экономическим потенциалом, по досягаемости для путешественников, торговцев и воинов разных народов и стран.(20) Исторически масштабное значение ранней Ладоги подтверждает и наиболее достоверная версия Сказания о призвании варягов, помещающая в ней столицу Верхней Руси.

Археологические наблюдения подтверждают ту часть варяжской легенды, которая гласит о северных племенах не только собиравшихся, но, вероятно, и проживавших в своей федеративной столице — Ладоге. В слоях ладожского Земляного городища второй половины VIII—IX вв. выделяются характерные украшения: уточки, трапециевидные подвески, височные кольца полулунных очертаний, медальон — все имеющие аналогии, в основном среди находок кривичских смоленских длинных курганов.(21) Обратимся далее к еще одному виду археологических источников. К настоящему времени в Ладоге выявлены достоверные погребальные памятники, оставленные ее основным населением — словенами, а именно сопки. В этой связи обратила на себя внимание еще одна этноопределенная группа древностей. Во время раскопок 1938 и 1948 гг. в Старой Ладоге к югу от Земляного городища С. Н. Орловым открыто 9 трупосожжений в грунтовых ямках. Выявленные погребения датированы не позже VIII в.(22) и сопоставляются с грунтовыми захоронениями культуры новгородско-псковских длинных курганов. Сооружения этого типа по времени соответствуют ранней стадии сложения культуры длинных курганов, приписываемых кривичам. Грунтовые погребения в ямках распространены от бассейна озера Ильмень на востоке до Псковского и Чудского озер на западе.(23) Нахождение вероятных кривичских погребений и украшений в Старой Ладоге, т. е. вне зоны их основного распространения, выглядит на первый взгляд изолированно, но вполне объяснимо присутствием здесь, очевидно, поселившихся в древности кривичей, хоронивших своих сородичей в топографически определенном могильнике. Можно прогнозировать обнаружение в Старой Ладоге не только отдельных вещей, но и других особых кладбищ — следов проживавших в ней в VIII—IX вв. разноплеменных групп федератов: мери, чуди и веси. Забегая вперед отметим, что один из таких могильников, но принадлежащих скандинавам, в Ладоге также обнаружен. Само наличие на территории древнего города разнообщинных могильников, возможно, свидетельствует об определенных компактных участках, населенных этими общинами. Удастся ли отыскать эти зоны, может быть, особые поселки (или концы), покажут будущие археологические исследования.

В поисках данных о начальной истории Ладоги и хронологии связанных с ней событий Сказания о призвании варягов (как известно, даты здесь расставлены летописцем приблизительно, по догадке),(24) внимание привлекает показание одного западного источника. Речь идет об осаде Бирки датчанами в 852 г., описанной Римбертом в «Житии святого Ансгария». Спровоцировавший датское нападение шведский король Анунд сумел уговорить данов, уже захвативших предместья Бирки, покинуть Швецию и отправиться к некоторому городу (ad urbem), расположенному оттуда далеко, в пределах земли, принадлежащей славянам (in finibus Slavorum). Даны, отступив от Бирки, поспешили на 21 корабле (обычная вместимость морского корабля викингов 50—70 человек) «прямым путем» к этому городу. «Напав неожиданно на его обитателей, живших в мире и тишине, они захватили его силой оружия и, взяв большую добычу и сокровища, возвратились восвояси».(25) Польские историки считали этим городом Волин, или один из других поморских городов,(26) Ф. Крузе и Н. Т. Беляев — Новгород.(27) Не отрицая возможности разуметь в изложении Римберта города в разных частях Северной Европы, несправедливо исключать из этого списка Ладогу. Римберт поименовал бы город, если бы он находился в орбите знакомых ему стран Балтики от Дании до Курляндии. Следовательно, экспедиция датчан простиралась дальше его географических познаний. Поход датчан, несомненно, шел по наезженной морской дороге и в те места, которые еще не были затронуты военными напастями, не имели укреплений, где можно было с успехом использовать фактор внезапности. Многие центры балтийских славян в середине IX в. испытали грабительские нападения и некоторые были уже укреплены. Экспедиция же датчан рассчитывала, по-видимому, добраться до цели там, где армии врагов не ждали и оборонительных мер еще не предпринимали. Представляется, что Ладога, известная «людям Балтики» как значительное торговое место и где, возможно, еще не было надежных оборонительных сооружений, могла приманить пиратов. Что касается Новгорода, то в середине IX в. он если и существовал, то вряд ли считался богатым и полным сокровищ. К тому же этот город находился внутри страны, что исключало быстротечный и внезапный разбойничий набег. Участвовавшие в походе 852 г. морские корабли данов из-за Волховских порогов вряд ли беспрепятственно достигли бы Новгорода. Зато они не могли миновать преуспевающую Ладогу — известный пункт перегрузки с морских на плоскодонные речные суда.

В отношении привязки сообщения Римберта к определенному географическому пункту немаловажно и следующее археологическое наблюдение, к тому же дополняющее и уточняющее один из сюжетов Сказания о призвании варягов. Во время раскопок на Земляном городище в Старой Ладоге выделен горизонт E2, датированный 842—855 гг.(28) Постройки горизонта погибли в тотальном пожаре, который можно приурочить не к рае писанным в Сказании о призвании варягов междоусобиям среди славян и финнов, а к датскому нападению 852г. Таким образом, «Житие св. Ансгария» и свидетельство варяжской легенды определенным образом дополнили друг друга. Если в нашем сопоставлении есть доля истины, то можно предположить, что именно в 852 г. после разграбления Ладоги славяно-финская племенная конфедерация была, может быть, впервые обложена варяжской данью и возникла коллизия, которая в дальнейшем привела к призванию заморских правителей. Основание же самого межплеменного объединения скорее всего относится ко времени более раннему, чем 852г. При рассмотрении Ладоги в качестве столицы федерации северных племен получают объяснение многие обстоятельства ее активного формирования в докняжеский период. Не случайно, что первый династ Северной Руси — Рюрик (которого в свете датского похода 852 г. не так уж фантастично считать историческим лицом Рориком - ютландцем по происхождению)(29) именно Ладогу избрал своим «стольным городом». Этим он продолжил уже установившуюся местную традицию.

Подведем некоторые итоги. Начальная Ладога обладала исключительно благоприятными условиями для ускоренного развития. С момента своего основания она выдвигается в качестве влиятельного и организующего центра межплеменных и между -народных связей, взаимодействия культур и социального прогресса. Неудивительно, что в Ладоге развертываются процессы, имеющие общеевропейское значение. Здесь, в низовьях Волхова, создавалась новая, активно формирующаяся не только городская, но и межплеменная раннегосударственная политическая организация и скрещивались экономические, культурные и технические новации Востока и Запада. В качестве поселенческого центра северных народов, Ладога в отношении установления торгового судовождения, его интенсивности, появления ремесленных мастерских могла опережать некоторые европейские города. Во всяком случае, к изучению этого феномена следует подходить с общеевропейскими и общеславянскими мерками, В начальные период существования Ладоги закладываются те долговременные социальные, хозяйственные, градообразующие и государственные факторы, которые в той или иной мере будут действовать и в последующее время.

***

Заметные перемены наступают в Ладоге в третьей четверти IX в. Тогда, точнее в 862 г., согласно летописному Сказанию о призвании варягов, в городе в низовьях Волхова обосновался скандинавский выходец Рюрик, призванный вместе с братьями федерацией славянских и финских племен: «придоша к словенам первее и срубиша город Ладогу и седе старейший в Ладоге Рюрик».(30) Приведенный текст показывает, что происходило тогда в столице новообразованного государства Верхней или Внешней Руси. Были построены деревянные укрепления (впрочем, возможно, здесь не первые), следовательно, был устроен детинец и княжеская резиденция. Полагают, что цитированное выше известие попало в летопись около 1118 г. и основано на достоверных ладожских преданиях.(31)

Существует и иная версия Сказания, согласно которой Рюрик вокняжился не в Ладоге, а в Новгороде.(32) Эта версия, как доказал А. Г. Кузьмин, не оригинальна и возникла, вероятно, в начале XIII в., под влиянием амбиций новгородского старейшинства по сравнению с Ладогой и являлась переработкой первоначальной записи.(33) Во времена славяно-финско-норманских переговоров о власти Новгород, если он и был основан, то как сказано выше, по своему развитию и притягательности еще не мог конкурировать с Ладогой. Действительно, зафиксированный в настоящее время древнейший слой Новгорода относится к 920—930 гг., а предшествующее Новгороду Рюриково городище, как показал Е. Н. Носов, существовало в середине IX в., а возникло, видимо, несколько раньше.(34) «Очевидно, предание локализующее первоначальную деятельность Рюрика в Ладоге, согласуется с действительностью».(35) Если следовать ладожской версии Сказания, то Рюрик спустя два года после своего вокняжения переменил резиденцию. «И пришед к Ильмерю, и сруби город над Волховом, и прозваша и Новгород».(36) Разыскания специалистов о происхождении ильменской столицы славен цитированному сообщению не противоречат.

В этом отношении обращает на себя внимание следующее свидетельство Иоакимовской летописи, приведенное В. Н. Татищевым. Когда любимая жена Рюрика Ефанда «роди сына Ингоря, даде ей обещанный при море град с Ижорой в вено».(37) упомянутом женском имени опознаны скандинавские формы Сфанда или Алфвинд.(38) Что же касается отданного в лен не названного города «при море», связанного с Ижорой, то им в тот период могла быть только ближайшая к этому району Ладога. «Таким путем, думали, быть может, наши первые княгини вернее обеспечить связь и поддержку своих заморских poдичей».(39) Как бы ни оценивать цитированное известие Иоакимовской летописи,(40) оно подкрепляет факт переноса столицы из Ладоги в Новгород и закрепление Ладоги за лицом княжеского дома, а также свидетельствует о юридической (подчиненности Ладоге зависимой области, вошедшей в состав фамильного княжеского домена. Не этот ли опыт был в дальнейшем повторен Ярославом Мудрым, предоставившим Ладогу и ее область в лен своей жене Ингигерд.

Сказание о призвании варягов при всех разноречиях отражало, по-видимому, реальные события, связанные с появлением в одном из славянских городов (как выше говорилось, в Ладоге) норманского конунга с его окружением. Здесь заслуживают обсуждения некоторые непроясненные моменты этой легенды. Сказание почти в парадоксальной форме сообщает об освобождении северных племен от варяжского ига и неожиданным, даже рискованным (приглашением «владеть нами» представителей этого враждебного им мира. Такая резкая перемена объяснена в источнике раздорами, постигшими местное общество. Это объяснение вряд ли соответствовало истине. Думается, что при истолковании данного события следует учесть политические и особенно экономические обстоятельства. «Люди севера» были заинтересованы в поддержании со славянскими и финскими племенами приемлемых, а порой добрососедских отношений. Учтем, что именно через Русь в Скандинавию поступало более половины бывших там в обращении материальных ценностей.(41) Путем грабежа скандинавы никогда бы не получили столько богатств, сколько им приносила международная, не в последнюю очередь славянская торговля с Арабским халифатом и Византией. Функционирование пути из «варяг в греки» и из «варяг в арабы» зависело от ряда внешних факторов, но в конце концов экономическая необходимость и общность интересов одерживали верх. Не всегда, правда, отношения северных и восточных соседей строились на согласии и осознании социальной и экономической общности. В этой связи коснемся изложенного в Сказании о призвании варягов так называемого добровольного приглашения заморских правителей к власти в среде славяно-финской федерации. Обстоятельства призвания, очевидно, сглажены или домыслены летописцем, а само оно, в действительности, по-видимому, объяснялось стремлением местной племенной знати к отпору растущей экспансии на восток со стороны скандинавов и одновременно попыткой противоборствовать с опасным противником с помощью его же военных представителей. Несомненно, связывается этот факт и с урегулированием выплаты варяжской дани или откупа и защитой от тех находников, которые «насилье деяху словеном, кривичем и мерям и чуди».(42)

В 830—850-х годах усилились грабительские набеги викингов на Западную Европу. Достигли они и стран Юго-Восточной Прибалтики.(43) Угроза массированных вторжений приближалась к славянским землям. Датский поход 852 г. это красноречиво подтвердил. В связи с ослаблением после 830 г. торговли Франкского государства в Балтийском регионе все большее значение для торговых операций приобретал «восточный путь» в Багдад и Константинополь. Викинги все настойчивее стремились на Восток. Славяно-финская дань, упомянутая в Сказании, разжигала захватнические аппетиты скандинавов. Могли возникнуть опасения, что «люди севера» после отдельных набегов предпримут попытку завоевания и колонизации севера Восточной Европы, как это, например, произошло после 865 г. с восточной Англией.(44) В этой напряженной обстановке славянские и финские вожди вовремя сумели договориться об общем ставленнике-полководце из чужой земли. По справедливому замечанию Б. А. Рыбакова, Рюрик был приглашен на правах князя-военачальника, «чтобы он охранял население сeверных земель от других варяжских отрядов».(45) В этой связи характерно, что, начиная с вокняжения Рюрика и вплоть до конца X в. в источниках нет указаний о каких-либо норманских нападениях на Ладогу. Расчет на длительную безопасность северной границы Руси в определенной мере себя оправдал. Приглашение в критической ситуации наемника с его дружиной для защиты целой страны или ее части было обычным в практике европейских стран того времени. Договор обязывал новоявленного владетеля города с округой или, еще шире, области оборонять все государство.(46) Может быть, так было и в случае с вокняжением Рюрика и его братьев, оказавшихся сначала в отдельных довольно разрозненных населенных пунктах, и лишь затем старший из них приобрел или узурпировал власть над всей территорией Северной Руси (включая ее крупнейшие города Ладогу, Новгород, Полоцк, Ростов и Белоозеро). Намек на политический переворот выражен в источниках замечаниями о выступлении новгородцев против Рюрика, расправе его с оппозицией (47) и переходе к единовластию («и нача володети един»).(48) Прежний договор очевидно утратил силу. Укрепление своего положения, видимо, очень заботило Рюрика, и достичь здесь успеха он мог только в том случае, если выступал в интересах новой родины как славянский, а не как скандинавский князь, хотя и представлялся обычно в окружении своих сородичей-советников.

Появление в Ладоге первого норманского владетеля с его окружением оставило определенный археологический след. Речь идет о скандинавском по своим признакам могильнике в урочище Плакун, расположенном на берегу Волхова напротив Ладожской каменной крепости.(49) 14 (по счету 1940г.) курганов Плакуна оставлены обособленным коллективом, представители которого (вместе с семьями, видимо, непродолжительное время проживали в Ладоге. Время насыпки плакунских курганов (с учетом дендро-даты одного из комплексов — 890—900 гг.) — вторая половина IX и рубеж IX и X столетий. Погребения в Плакуне могут быть соотнесены с окружением какого-либо конунга, например Рюрика, прибывшего в Ладогу, по летописному замечанию, «с родом своим». Эти северные пришельцы, похоже, не отличались особым богатством и знатностью. По сообщению Никоновской летописи, использовавшей какие-то не дошедшие до нас источники, варяги неохотно откликнулись на приглашение славян и финнов, «едва избрашася».(50) Весьма скромные по составу материалы Плакуна, если их отождествить с представителями двора норманского вождя, не противоречат приведенному летописному замечанию.

Итак, Оказание о призвании варягов содержит, насколько удается судить, невымышленные исторические детали и правдоподобно обрисовывает доминирующую роль Ладоги как одного из ведущих центров, где создавалась и крепла раннефеодальная русская государственность.

Статус столицы не мог не повлиять на развитие Ладоги и формирование местной военно-дружинной и купеческой прослойки. По справедливому предположению X. Ловмяньского, Рюрик и его преемник Олег, деятельность которых одно время локализовалась в городе в низовьях Волхова, сами принимали участие в русско-скандинавской торговле. Сооружение в Ладоге деревянных укреплений, перепланировка, по меньшей мере, части поселения, подразделение его на детинец и посад, возведение в прежде межплеменном центре княжеской резиденции с помещениями для стражи, дворских и родичей, вычленение на почетном месте придворного родового кладбища — все эти черты, судя по письменным источникам, присущи Ладоге второй половины IX в. Однако главным строительным достижением той поры является сооружение на мысу, образованном рекой Ладожкой и Волховом, обводной крепостной каменной стены с башней (или башнями). Это укрепление для своего времени необычно, так как явилось (первой каменной фортификацией средневековой Руси. Новая твердыня обеспечивала безопасность судоходству, торговле, всему «посадскому строению», она явно была направлена против варяжских находников, на случай их подступа к городу с разбойничьими и пиратскими целями.(51) Строилась новая твердыня, по-видимому, по инициативе уже не князя Рюрика, а его преемника Олега Вещего, который в 882 г. «нача городы ставити».(52) Этот стратегический план укрепления страны новыми городами молодое русское государство выдвинуло сразу же, как только объединились северная и южная части Руси.

Новопостроенная твердыня на века закрепила за Ладогой значение мощного форпоста и своеобразных укрепленных северных ворот страны. В этот период Ладога, хотя и не являлась столицей Северной Руси, однако в качестве княжеской резиденции могла соперничать с Новгородом, а по своему значению его, похоже, опережала. Характерно следующее обстоятельство. Сообщая о походе Олега Вещего в 882 г. к Киеву, ни Начальный свод, ни Повесть временных лет не упоминают, откуда состоялось выступление армии — «и начаша воевать и налезоста Днепр реку и Смоленск град».(53) «Трудно поверить, — пишет Ловмяньский, чтобы источник не упомянул в этом контексте Новгорода, если бы, по традиции, Олег имел в чем главный центр власти».(54) В этой связи обратим внимание, что войско, собранное в 882 г., включало в себя те же пять племен, которые ранее, базируясь в Ладоге, выступили инициаторами переговоров с варягами. Не было бы удивительно, если бы и на этот раз федераты, а точнее, их воинские отряды собрались не в недавно отстроенном Новгороде, а в Ладоге, где наверняка имелись суда для похода, корабельные верфи, казармы для воинов, запасы оружия и провианта.

Не прерывались связи Олега Вещего с Ладогой и после объединения Северной и Южной Руси. Показателен следующий пример. Начальный свод (повторенный Новгородской первой летописью) указывал, что Олег Вещий вскоре после царьградского похода «иде к Новугороду, и оттуда в Ладогу».(55) В Ладоге, таким образом, в последний раз видели ушедшего из Киева князя. Конец его жизни уже для древнекиевских летописцев окружен неясностями. Одни писали, что он умер в Ладоге, другие, что его могила находилась на горе Щекавице в Киеве. Северная версия признана весьма правдоподобной.(56) «Город Ладога, — заключил А. А. Шахматов,— был, очевидно, связан с именем Олега».(57)

Вообще Ладога, фамильное владение первых Рюриковичей, была больше связана с Киевом, чем в Новгородом.(58) Так, по сообщению К. Багрянородного в его трактате «Об управлении государством» (между 948—952 гг.), во Внешней Руси в Немогарде (Невогарде) «сидел Сфендослав сын Ингоря архонта Росии». (59) Княжение Святослава, как известно, началось в Киеве в 946 г. Если он был во Внешней Руси (в границах, очевидно, государства Рюрика), то в юном возрасте, до смерти своего отца Игоря. Нас привлекло указание резиденции молодого княжича, которую безоговорочно считают Новгородом. Однако в первой части имени города запечатлено скорее не название Новгорода, а тогдашнее наименование озера Ладоги — Нево. Иными словами, речь возможно идет о приозерном городе - Ладоге, вход

Подобные работы:

Актуально: