Исландские саги

М.И. Стеблин-Каменский, 1973

Исландия - большая и пустынная страна. Население в ней очень редкое. Только ее прибрежная полоса, местами совсем узкая, более или менее заселена. Исландия в два с лишком раза больше своей бывшей метрополии - Дании, а населения в ней в двадцать пять раз меньше, чем в Дании, - всего около двухсот тысяч человек, причем почти половина этого населения живет в столице и единственном большом городе - Рейкьявике. Огромные пространства заняты в стране лавовыми полями, ледниками, каменистыми пустошами, песками, то есть вообще не годны для жилья. Вся внутренняя часть страны - это совершенно пустынное плоскогорье. Почти полное отсутствие растительности делает его похожим на землю, как она выглядела много миллионов лет назад, до появления на ней жизни, или на луну. Не случайно американские космонавты, готовять к операциям на поверхности луны, тренировались в Исландии, на ее пустынных плоскогорьях. В сущности, большая часть Исландии выглядит сейчас так же, как страна выглядела, когда в ней впервые появились люди. А они появились в ней сравнительно недавно - всего немного больше тысячи лет тому назад, в конце IX века нашей эры.

Исландия была заселена выходцами из Норвегии в 870-930 годах нашей эры. Первопоселенцы не встретили в новооткрытой ими стране никаких человеческих существ, кроме, может быть, нескольких монахов-отшельников, немного раньше заплывших туда в поисках уединения из Ирландии на своих утлых суденышках. Считается, что к концу эпохи заселения страны, то есть к 930 году, в Исландии было уже несколько десятков тысяч человек, то есть примерно столько же, сколько там было в начале XIX века. За сравнительно коротким периодом самостоятельного существования и процветания (с начала X до середины XIII века) последовал длительный период застоя и упадка. Века, когда страна была сначала норвежским (с середины XIII до конца XIV века), а потом датским владением (с XIV до XX века), были очень тяжелыми для исландского народа, так что население не только не увеличивалось, но одно время даже уменьшалось. Экономический подъем наметился только во второй половине XIX века. В XX веке он стал стремительным. Наконец, в 1944 году Исландия была провозглашена республикой. Страна снова стала независимой.

Несмотря на то, что исландский народ - это один из самых маленьких народов мира, он с самого начала своего существования во всем и всегда шел своим собственным, особым путем. Первопоселенцы образовали в Исландии общество, непохожее на то, из которого они вышли. Когда заселялась Исландия, в Норвегии правил король Харальд Прекрасноволосый, объединивший Норвегию и заложивший основы Норвежского государства. Уплывая из Норвегии, исландские первопоселенцы уплывали от государства. В обществе, основанном ими в Исландии, обрели новую жизнь догосударственные институты - тинг, то есть народное собрание, вече, и годорд, то есть община родового жреца - годи, который содержал местное капище и предводительствовал на тинге. Был учрежден всеисландский тинг - альтинг (теперь так называется исландский парламент). На нем принимались законы и производился суд по всем делам, которые не могли быть решены на местных тингах. Одновременно с альтингом собиралась и лагретта, то есть судилище, образуемое всеми годи вместе (их было первоначально тридцать девять). Лагретта избирала законоговорителя, то есть всеисландского старейшину, который, однако, вне альтинга, никакой власти не имел. Выполнение решений альтинга было делом самих истцов или любого, кто брал на себя их выполнение. Никакой центральной исполнительной власти, никакой военной силы, противопоставленной народу, ни канцелярий, ни чиновников, ни полиции, ни тюрем в Исландии тогда не было.

Своим путем пошел исландский народ и в области религии, а следовательно, и культуры и, в частности, литературы, в то время тесно связанных с религией. В конце X - начале XI века в Норвегии ее короли вводили христианство. Они вводили его силой оружия и под угрозой пыток, и введение христианства сопровождалось искоренением туземной литературной традиции, поскольку она была связана с язычеством. Между тем в Исландии официальное принятие христианства (в 1000 году) было полюбовной сделкой между язычниками и христианами. Благодаря этому в Исландии туземная литературная традиция была бережно сохранена, несмотря на то что она была связана с язычеством. Позднее, когда Исландия потеряла самостоятельность и стала владением сначала Норвегии, а потом Дании, она несмотря на это сохранила свой язык, уже в XIII веке несколько отличавшийся от норвежского, а с течением времени далеко отошедший от него. Благодаря этому она сохранила свою культурную самостоятельность, в частности - свою богатую и своеобразную литературную традицию. Хотя Исландия стала страной очень бедного крестьянства, в ней была широко распространена грамотность и никогда не прекращалось оригинальное литературное творчество.

Исландский народ называют самым литературным народом мира. Его называют также народом поэтов. Страсть к сочинению стихов и к мастерству в стихосложении - исландская национальная черта. По-видимому, процент поэтов в Исландии намного превосходит соответствующий процент в любой другой стране. В дописьменную эпоху поэтическое творчество было распространено в Исландии едва ли не еще больше, чем в новое время. О сотнях исландцев, живших в ту эпоху, известно, что они сочиняли стихи, и многие из этих стихов были потом записаны. В продолжение трех с половиной веков, с середины X до конца XIII века, исландцы поставляли правителям Норвегии, а также и других скандинавских стран, и даже Англии, хвалебные песни, в то время наиболее высоко ценимый вид поэзии.

Письменность появилась в Исландии, по-видимому, еще в начале XII века. Но важнейшие произведение древнеисландской литературы были записаны в XIII веке. В XIII веке были записаны мифологические и героические песни, получившие в новое время название "Старшая Эдда". Это один из самых знаменитых памятников мировой литературы. В XIII веке была записана древнейшая поэзия скальдов и написан знаменитый скальдический учебник Снорри Стурлусона, получивший в новое время название "Младшая Эдда". Тогда же было написано и большинство древнеисландских прозаических произведений, так называемых саг. Древнеисландская литература - самая своеобразная и самая богатая из средневековых литератур Европы, и основная масса этой литературы - саги. Исландское слово "сага" происходит от глагола, который значит "сказать" или "рассказывать", и, следовательно, первоначальное значение этого слова - "рассказанное". По-древнеисландски сагой называлось любое прозаическое повествование. В XIII - XIV веках в Исландии было написано огромное множество прозаических повествований, которые все и называются сагами.

Древнеисландская саговая литература очень разнообразна. Есть саги, в которых рассказывается об истории Норвегии. Они называются "саги о королях", поскольку в Норвегии издавна были короли, тогда как в Исландии их никогда не бывало. Древнейшие из сохранившихся саг - это именно саги о некоторых норвежских королях. Есть саги о царствовании отдельных норвежских королей - "Сага о Сверрире", "Сага об Олаве Трюггвасоне", "Сага о Хаконе Хаконарсоне" и т. д. Но есть и сводные саги о норвежских королях. Самая знаменитая из таких сводных саг - это так называемая "Хеймскрингла" (буквально "земной круг"), которая обычно приписывается Снорри Стурлусону. Она охватывает период с мифических времен до 1177 года. Есть также исландская сага о датских королях и датской истории - "Сага о Кнютлингах" (Кнютлинги - датский королевский род). Есть саги, в которых рассказывается об истории Исландии в XII - XIII веках, то есть о событиях, почти одновременных написанию саги. Эти саги собраны в компиляции XIII века, которая называется "Сага о Стурлунгах" (Стурлунги - знатный исландский род, представители которого боролись тогда за власть). "Сага о Стурлунгах" отличается чрезвычайной дотошностью в изложении фактов. Есть саги, в которых рассказывается об исландских епископах XI - XIV веков и церкви в Исландии. Они называются "Саги об епископах". В этих сагах тоже немало достоверных фактов. Есть и саги о легендарных героях, живших еще до колонизации Исландии (то есть до конца IX века). Они называются "саги о древних временах". В этих сагах обычно нет ничего исторически достоверного, но некоторые из них основаны на древних эпических сказаниях или древних героических песнях. Самая знаменитая из этих саг - "Сага о Вёльсунгах". В ней рассказывается о героях, известных также по эпическим сказаниям других германских народов. В "сагах о древних временах" много сказочных мотивов. Есть и саги, целиком состоящие из сказочных мотивов. Саги, в которых много сказочных мотивов, еще в древности называли "лживыми сагами". Есть и различные переводные повествовательные произведения. Все они тоже называются "сагами" (например, "Всемирная сага", "Сага о римлянах", "Сага о иудеях", "Сага о троянцах", "Сага об Александре", "Сага о Карле Великом и его витязях"). Есть, наконец, большая группа саг, в которых рассказывается о событиях в Исландии в X - XI веках, то есть в так называемый "век саг" (а написаны они, насколько это удается установить, тоже в XIII - XIV веках). Эти саги называются "сагами об исландцах", или "родовыми сагами".

Самые своеобразные и самые знаменитые из исландских саг - это именно "саги об исландцах", или "родовые саги". Поэтому, когда говорят об "исландских сагах" или просто о "сагах", то обычно имеют в виду "саги об исландцах". Их имеет в виду и заглавие этого тома. Ниже вкратце рассказывается о своеобразии "саг об исландцах" и в основном - о местностях, людях и событиях в этих сагах. Более подробно о своеобразии этих саг рассказывается в книге автора настоящей статьи "Мир саги" (Л., 1971), а о своеобразии исландской культуры вообще - в его же книге "Культура Исландии" (Л., 1967).

II

В "сагах об исландцах" в очень большом количестве встречаются названия исландских хуторов, рек, морских заливов, озер, островов, гор, холмов и т. п. В переводе саг на русский язык можно было бы просто передавать, насколько это возможно, предполагаемое древнеисландское звучание этих названий русскими буквами, то есть писать, например, "хутор Мёрк", "река Хвита", "залив Рейкьявик", "озера Фискивёти", остров "Флатей", "гора Трихюрнинг", "долина Лаксдаль" и т.д. Так именно делалось в русском переводе исландских саг, изданном в 1956 году. Можно, однако, переводить эти названия на русский язык и писать соответственно "хутор Лес", "Белая Река", "Залив Дымов", "Рыбные Озера", "Плоский Остров", "Гора Трехугольная", "Лососья Долина" и т. п. Так именно делается в настоящем издании. Дело в том, что для исландца эпохи, когда эти саги писались (точно так же как и для исландца нашего времени), эти названия, как правило, отнюдь не просто названия, то есть набор звуков, но обязательно имеющий какое-то значение и условно связанный с называемым, а такие же полнозначные слова, как и любые другие слова исландского языка.

Правда, переводить на русский язык исландскую топонимику (то есть географические названия) нелегко. Приходится, например, употреблять одно и то же русское слово "холм" там, где в исландских названиях - разные слова, в зависимости от величины холма, крутизны его склонов, его растительного покрова и т. д. Исландский язык чрезвычайно богат обозначениями разных элементов ландшафта. Но даже если русское слово - это точный эквивалент соответствующего исландского слова, то все равно реальность, обозначаемая данным словом, для говорящего на русском языке будет не та, что для исландца. Так, хотя русское слово "песок" - это точный эквивалент соответствующего исландского слова, для исландца реальность, обозначаемая этим словом, - это песок базальтовый, то есть песок иссиня-черный, тогда как для говорящего по-русски она скорее - песок желтый или золотистый.

На своеобразие географических названий в "сагах об исландцах" не в том, что эти названия - полнозначные слова (такие географические названия встречаются, конечно, не только в "сагах об исландцах", они есть и в русском языке, сравни: Черная речка, город Остров, Медведь-гора и т. п.). Оно скорее в том, что ни одно из этих названий не было выдумано теми, кто писал эти саги, и что все они были уже ранее употреблявшимися обозначениями объектов, реально существовавших в Исландии, - вполне конкретных исландских холмов, рек, озер, морских заливов, гор, долин, хуторов и т. д.

Названия эти, как правило, до сих пор существуют в Исландии и за семьсот лет не изменили своего значения, как не изменились за это время горы или долины Исландии. Даже хутора, упоминаемые в "сагах об исландцах", в большом количестве случаев до сих пор существуют как хутора. При этом природа Исландии за последнюю тысячу лет, то есть с тех пор как страна была заселена, так мало подверглась воздействию человека, что названия, данные исландскими первопоселенцами или их ближайшими потомками, нередко до сих пор верно описывают то, что они обозначают. Когда путешествуешь по Исландии, случается, что, переезжая через реку, в которой вода кажется белой, узнаешь, что эта река уже в древности была названа Белой Рекой, а увидя на болотистой равнине стаю диких лебедей, узнаешь, что эта равнина уже в древности была названа Лебединым Урочищем.

Отдельные "саги об исландцах" представляют собой, в сущности, историю тех, кто жил в "век саг" в определенной исландской местности. Нередко это находит отражение и в названиях отдельных "саг об исландцах"; есть "Сага о людях с Песчаного Берега", "Сага о людях из Лососьей Долины", "Сага о людях с Болот", "Сага о людях со Светлого Озера", "сага о людях из Долины Дымов", "Сага о людях с Трескового Фьорда" и т. п. Поскольку отдельные "саги об исландцах" всегда тесно связаны с определенными местностямит в Исландии, в обзорах или изданиях этих саг их принято располагать не в хронологической последовательности их написания (она слишком неясна), а в последовательности географической. Так и в настоящем томе саги расположены в порядке места их действия или места, откуда родом их герои: сначала - северо-западное побережье Исландии, потом - северное, восточное, южное и западное.

В современных научных изданиях "саг об исландцах" и особенно в изданиях под редакцией исландских ученых топонимика обычно подробно комментируется. Например, указывается, где был расположен хутор, упоминаемый в саге и впоследствии заброшенный; где расположены упомянутые в саге овраг, яма, скала и т. п., если у них теперь нет особого названия (или если они теперь называются иначе); какие ошибки допустил тот, кто писал сагу, в своих указаниях на местоположение тех или иных объектов или расстояние между ними. Кроме того, к изданию обычно прилагается указатель географических названий, упоминаемых в саге, и карта местности, в которой происходит действие. современному читателю могут показаться странными такие комментарии и приложения в литературном произведении. Неужели же те, кто писал саги, непременно должны были иметь в виду совершенно конкретную местность? Разве они не могли, подобно авторам нашего времени, иметь в виду некоторое обобщение виденных ими хуторов, гор и т.п., то есть нечто вымышленное? В том-то и дело, что это было для них совершенно невозможно. Они могли перепутать названия, ошибиться, указывая расстояние, или еще как-нибудь ошибиться, но они, несомненно, считали, что всегда имеют в виду совершенно конкретные реальности, а не плоды своей художественной фантазии.

Таким образом, каждое географическое название в "сагах об исландцах" содержит сведения о природе Исландии, а часто и о ее истории или и о том и о другом. Так, название хутора "Конец Склона" содержит указание на то, что этот хутор расположен в конце пологого склона гряды там, где склон кончается и начинаются обрывы и скалы, а название хутора "Бергторов Пригорок" содержит указание на то, что этот хутор расположен на пригорке посреди равнины, и что человека, который первым поселился здесь, звали Бергтор. В своей совокупности географические названия в "сагах об исландцах" - а таких названий в этих сагах огромное множество - это описание природы и древнейшей истории страны. Исландия со всеми ее горами, долинами, реками, озерами, болотами и песками присутствует в "сагах об исландцах" благодаря этим названиям гораздо конкретней, в сущности, чем она могла бы присутствовать в сагах в силу пейзажа, то есть описаний природы как литературного приема. Впрочем, в ту эпоху, когда писались саги, этот прием вообще еще не появился в литературе.

Описания природы как литературный прием были невозможны, пока природа была средой, из которой человек не выделял себя. Только когда природа оказалась противопоставленной человеку как объект эстетического любования, в литературе появился пейзаж. В художественной литературе нового времени назначение пейзажа в том и заключается, что он подчеркивает специфику произведения как художественного вымысла. Когда в современном произведении рассказывается, например, что герой или автор наблюдали, как "лиловые тени ложились на поля и последние отблески заходящего солнца окрашивали облака в такие-то и такие-то краски" или как "северное сияние озарило залив волшебным или еще каким-то светом", то читателю сразу же ясно, что это описание - художестввенный прием, то есть что природа в данном случае художественный вымысел, который должен вызвать определенное эстетическое переживание у читателя (но может и не вызвать его, если читатель, горя нетерпением узнать, что же дальше произошло с героем, перескакивает через данное описание как через досадное препятствие). Ничего подобного таким описаниям природы, да и вообще никаких описаний природы в "сагах об исландцах" нет.

Если в "сагах об исландцах" иногда и сообщаются какие-то сведения о ландшафте, на фоне которого что-то происходит, то это только для объяснения событий, описываемых в саге. Так, например, когда в "Саге о Ньяле" сообщается, что "на тропе у брода лежали плоские камни", то это только для того, чтобы объяснить, почему подъехавшие к броду не могли ускакать от Гуннара. Только для объяснения событий, описываемых в саге, сообщаются сведения о том, что происходило в определенный момент в природе (морозило или таяло, выпал снег или шел дождь, зашло солнце или взошла луна и т.п.).

III

Примерно так же, как и с местностями, обстоит дело и с людьми в "сагах об исландцах": те, кто писал эти саги, несомненно, считали, что люди, о которых рассказывается в них - это реально существовавшие люди, а не плоды художественной фантазии. Однако здесь ошибки могли быть значительно крупнее: имена людей могли быть перепутаны или неправильно поняты родственные или другие связи между людьми, а сами эти люди могли быть по-разному истолкованы, изображены в более или менее выгодном для них свете, и таким образом их изображение в саге превращалось фактически в художественный вымысел. По-видимому, однако, он в такой же мере не осознавался как вымысел, в какой те, кто писал саги, не осознавали себя их авторами. Таким образом, "саги об исландцах" совсем непохожи на романы, то есть сознательный художественный вымысел, а те, кто их писал, совсем непохожи на авторов романов.

Поскольку те, кто писал "саги об исландцах", верили в то, что все рассказываемое в них - правда, верили в это, конечно, и слушатели и читатели этих саг, то есть, в сущности, все в Исландии до совсем недавнего времени. Эта наивная вера действовала гипнотически и на ученых, занимавшихся изучением саг. Так, исландский ученый Финн Йонссон (1858 - 1934), посвятивший всю свою жизнь изучению древнеисландской литературы и знавший ее как никто ни до, ни после него, до самой смерти сохранил наивную веру в то, что все рассказываемое в "сагах об исландцах" - это, в основном, правда.

Между тем современному человеку заметить вымысел в "сагах об исландцах" совсем нетрудно. Он, в сущности, очевиден. Для того чтобы его обнарудить, вовсе нет необходимости сопоставлять сагу с более достоверными историческими хрониками (как это неоднократно делали исследователи саг) или проводить какие-нибудь другие научные разыскания - археологические раскопки и т. п. И дело даже не в том, что в "сагах об исландцах" есть кое-что неправдоподобное. То, что кажется неправдоподобным с современной точки зрения, могло казаться вполне правдоподобным с точки зрения людей того времени, когда писали саги. Все тогда верили в колдовство, привидения и т. п. Кроме того, неправдоподобного в "сагах об исландцах", в сущности, совсем немного, и его вкрапления есть только в некоторых из них.

Вымысел очевиден в "сагах об исландцах" из самой их манеры повествования о людях, а именно - из того, что подробно описываются действия отдельных людей и приводится все сказанное ими в описываемой ситуации, иногда даже то, что никто не мог видеть или слышать. Такое повествование о людях может быть только художественным вымыслом, конечно. И если этот вымысел все-таки не замечался в Исландии в течение многих столетий, то это, очевидно, объясняется тем, что сохранялась способность поставить себя на место тех, кто писал эти саги, взглянуть на этот вымысел с их точки зрения, то есть наивно не замечать его.

Когда исследователи "саг об исландцах" потеряли наивную веру в правдивость этих саг, вымысел в них стал вдруг очевидным, и, естественно, они пришли к убеждению, что он был очевиден и тем, кто писал саги, то есть что он был сознательным. С этих пор "саги об исландцах" стали считаться произведениями, совершенно аналогичными реалистическим романам нашего времени, а те, кто писал эти саги, - совершенно такими же авторами, как авторы этих романов. Как это нередко случается, наука перехитрила самое себя: в наивном доверии к правдивости "саг об исландцах" было, в сущности, больше их понимания, чем в недоверии к их правдивости, возникшей в результате их научного исследования.

Но хотя "саги об исландцах" стали считаться романами, уже из того, как они продолжают трактоваться в научных изданиях, очевидно, что они - нечто совсем непохожее на романы. Зачем было бы редактору романа сообщать в примечаниях, упоминается ли данное действующее лицо в других произведениях, нет ли ошибки в сведениях, сообщаемых о данном лице и т. п.? А такие примечания обычны в научных изданиях "саг об исландцах". Примечания эти ясно свидетельствуют о том, что редактор считает целью саги сообщение правды в собственном смысле слова, а не так называемой "художественной правды", то есть правдоподобного вымысла. Между тем цель всякого романа, в том числе и самого реалистического, - это именно сообщение художественной правды, а не правды в собственном смысле слова.

Рассказывая о том или ином персонаже саги, тот, кто ее писал, всегда имел в виду некоторое реальное, действительно существовавшее лицо. Между тем автор романа, рассказывая о том или ином из своих персонажей, только в редком и совсем нетипичном для романа случае - а именно в романе-биографии - имеет в виду некоторое реальное лицо. Но даже и автор романа-биографии сознает, конечно, что, хотя канва в его произведении - подлинные факты, само оно - лишь правдоподобный вымысел (роман!). Обычно же персонаж реалистического романа - это обобщение, результат отбора общего для многих реальных лиц, результат выделения типического, то есть отказа от изображения отдельного реального лица во всей его индивидуальной сложности и неповторимости, тем самым в известном смысле - упрощение, схематизация. Таким образом, можно сказать, что реалистические романы относятся к "сагам об исландцах", как литературная обработка сырого материала действительности к самому этому сырому материалу или как правдоподобие к правде. Другими словами, в известном смысле "саги об исландцах" правдивее реалистических романов.

Не удивительно потому, что персонажи "саг об исландцах", как правило, непохожи на литературные типы. Это особенно относится к основным персонажам саг. Второстепенные персонажи в них, напротив, нередко - литературные типы (злые колдуньи, коварные интриганы и т. п.). Между тем основные персонажи саг, как правило, жизненнее, чем литературные типы. Это проявляется прежде всего в том, что их поведение и поступки необязательно вытекают из их характера. Человек, трусливый по характеру, как Бьёрн из Леса в "Саге о Ньяле", проявляет храбрость. Человек, благородный по характеру, как Флоси из "Саги о Ньяле", оказывается предводителем тех, кто совершает подлое преступление - сожжение Ньяля и его семьи в доме. Может показаться, правда, что такие случаи - результат сознательного стремления автора показать человеческую личность во всей ее сложности. Однако на самом деле такие случаи в "сагах об исландцах" - в такой же мере не осуществление авторского замысла, в какой аналогичные случаи в жизни - не осуществление замысла какого-то всемогущего существа, которое управляет людьми, как марионетками. Дело в том, что "саги об исландцах" вообще не имели своей целью изображение людей: человеческая личность сама по себе еще не настолько привлекала к себе внимание в ту далекую эпоху, чтобы стать объектом изображения в литературе. Именно поэтому в "сагах об исландцах" совершенно отсутствуют описания внутреннего мира персонажей, их переживаний, их чувств и мыслей. Целью "саг об исландцах" было описание не людей, а событий, и притом событий определенного рода.

IV

О событиях, описываемых в "сагах об исландцах", можно сказать примерно то же самое, что выше было сказано о местностях и людях: те, кто писал саги, верили в то, что эти события - реальность, а не плоды художественной фантазии. События эти - не факты личной жизни персонажей саг. Личная жизнь, как уже было сказано выше, никогда не описывается в "сагах об исландцах". события эти - распри между исландцами в так называемый "век саг", то есть X - XI века.

О том, что это были за распри, каковы были их поводы, как они протекали и так далее, читатель может сам составить себе представление, почитав саги. Но, прочитав в них о том или ином убийстве - а в распрях, описываемых в "сагах об исландцах", дело нередко доходит до убийства, - читатель не должен спешить с осуждением людей того времени за жестокость. Ему следует учесть то, что, как правило, это убийство из чувства долга, а именно - долга мести и всего чаще, мести за убитого родича, и притом убийство, аналогичное убийству в честном и открытом бою с врагом, поскольку убитым всегда был мужчина, но не женщина или ребенок, удар наносился открыто, не со спины или из прикрытия, и днем, но не ночью, и совершивший убийство сразе же сам объявлял о нем. Следует учесть также, что для членов общества, в котором не были ни полиции, ни тюрем, ни карательных органов - а таким было исландское общество в "век саг", - выполнение долга мести не могло не быть обязательным. Такое общество не могло бы просуществовать, если бы долг мести не был обязательным для его членов.

Люди оказываются изображенными в "сагах об исландцах" в той мере, в какой они участвуют в той или иной распре. Но именно поэтому они изображаются так объективно: то, что ненароком описывается в процессе описания чего-то другого, оказывается описанным более объективно, чем непосредственный объект описания. Примером может служить трагическое и романтическое в "сагах об исландцах".

События, описываемые в "сагах об исландцах", нередко трагичны. Однако в сагах, как правило, ничего не говорится о трагических переживаниях, которые должны были быть вызваны этими событиями. Современный читатель воспринимает это как тонкий литературный прием: он как бы должен сам вчитать эти переживания в сагу и тем живее вообразить их себе и испытать к ним тем более живое сочувствие. Однако на самом деле тех, кто писал "саги об исландцах", переживания участников трагических событий, описываемых в саге, сами по себе не интересовали. Интересовали события. Сентиментальное сочувствие переживаниям героев литературного произведения вряд ли имело место. Поэтому, если цель трагического в литературе - вызвать сочувствие трагическим переживаниям персонажей произведения, то трагического в этом смысле не было в замысле тех, кто писал "саги об исландцах". Тем объективнее, однако, оказываются изображенными в саге трагические события.

Повествование о любых событиях, как трагических, так и отнюдь не трагических, ведется в "сагах об исландцах" в одной и той же тональности. современный читатель не замечает этой тональности, так как он неизбежно вчитывает трагическую тональность в описание трагических событий. Некоторое представление о тональности, которую современному читателю трудно заметить в "сгах об исландцах", может дать разве что средневековая музыка: в противоположность музыке нового времени средневековая музыка тоже, как правило, не имеет целью вызвать сочувствие каким-то переживаниям.

Вообще средневековое повествование часто имело совсем не ту цель, какую вчитывает в нее современный читатель. Так, например, в рассказе об Торстейне Морозе, современный читатель неизбежно обнаруживает комизм, то есть полагает, что цель рассказа - насмешить. Между тем рассказ этот - христианская легенда о чуде. Цель этого рассказа - внушить веру в чудотворную силу короля Олава Трюггвасона как представителя христианской церкви.

Не интересовали тех, кто писал "саги об исландцах", и переживания, обусловленные сексуальными отношениями, то есть романтические переживания. По-видимому, эти переживания не вызывали того сентиментального сочувствия, на которое рассчитывает автор всякого романа. Вокруг них не было никакого поэтического ореола. Характерно, например, что, хотя из фактов, сообщаемых в "Саге о Ньяле" (гл. XXXIII), очевидна влюбленность Гуннара в Халльгерд, брак Гуннара с ней расценивается как "безрассудный брак по страсти" (более точным переводом было бы "из похоти"). Брак по любви казался людям того времени просто безрассудством, глупостью. Напротив, разумным казалось заключать брак так, как это делают в той же саге Скарпхедин, Хельги и Грим, сыновья Ньяля, которым Ньяль сам подбирает подходящих жен (гл. XXV и XXVI). "Любовью" называются в "сагах об исландцах", как правило, только отношения, устанавливающиеся между супругами спустя некоторое, иногда очень долгое время после брака. Слово "любовь", очевидно, имело совсем не тот смысл, что в романтической литературе. К тому , что с современной точки зрения представляется связью, основанной на романтическом чувстве, слово "любовь" в "сагах об исландцах" не применяется. Если это любовная связь мужчины с чужой женой, то обычно просто говорится, что мужчина "одурачил" женщину. Если же речь идет о любовной связи женатого мужчины с одинокой женщиной, то обычно говорится о "побочной жене" и "побочных детях" как о чем-то, что вполне естественно и не должно вызывать возражений у законной жены.

Вместе с тем из фактов, сообщаемых в "сагах об исландцах", очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были, в сущности, теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т.д. Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации. Но именно поэтому в "сагах об исландцах" эти переживания оказывались более объективно изображенными, чем это возможно в романе, хотя в сагах они и не были объектом изображения. В романе нового времени не может не быть идеализации этих переживаний хотя бы уже потому, что она есть в значениях соответствующих слов (то есть слов "любовь", "влюбленность" и т.п.) во всех современных европейских языках. Таким образом, и в этом отношении "сага об исландцах" правдивее даже самых реалистических романов.

Исключение в этом отношении представляет собой "Сага о Гуннлауге Змеином Языке". В этой саге любовь в романтическом смысле этого слова идеализируется в духе средневековой куртуазной литературы. Однако и в этой саге основное - распря, и любовь в ней только мотивирует эту распрю.

V

Нигде в настоящей статье те, кто писал "саги об исландцах", не были названы их "авторами". В самом деле, совершенно неясно, можно ли их так назвать. Во этому вопросу уже давно идет дискуссия между учеными. В первой половине прошлого века установилось мнение, что те, кто писал "саги об исландцах", были просто записывателями того, что бытовало в устной традиции. Но во второй половине прошлого века стали склоняться к тому, что те, кто писал "саги об исландцах", собирали бесформенную традицию и придавали ей форму саг, то есть были их авторами. В начале нашего века снова установилось мнение, что те, кто писал саги, с некоторыми оговорками в отношении саг, наиболее длинных и сложных по композиции, были просто их записывателями. Но в тридцатых годах нашего века снова была выдвинута точка зрения, согласно которой "саги об исландцах" - это письменные произведения, созданные их авторами, и эта точка зрения в последнее время господствовала. Однако и сторонники этой точки зрения признают, что источником письменной саги была устная традиция, но только они не называют эту устную традицию "сагой".

Все выдвигавшиеся до сих пор теории происхождения "саг об исландцах" подразумевают упрощенное представление о специфике устной и письменной словесности. Переход от устной словесности к письменной якобы совпадает с переходом к авторскому творчеству, и, следовательно, письменная словесность - это якобы непременно авторское творчество. В действительности, однако, дело обстоит гораздо более сложно. В сущности, словесности "безавторской", если так можно выразиться, вообще не может быть. Всякая словесность создана людьми, то есть авторами. Но возможно неосознанное авторство, и в условиях неосознанного авторства авторский вклад не отграничен от пересказа и, следовательно, не поддается определению.

В устной традиции господствует неосознанное авторство. Однако и в устной традиции возможно осознанное авторство. Так, поэзия древнеисландских скальдов, несомненно, подразумевает осознанное авторство. Однако известно, что эта поэзия существовала еще за несколько веков до введения письменности. Древнейшие скальдические стихи были сочинены еще в IX веке, и есть сведения об их авторах. Правда, у скальдов осознанное авторство распространялось только на форму, но не на содержание, то есть это была ранняя стадия развития осознанного авторства.

Переход от неосознанного к осознанному авторству - это целая огромная эпоха в истории человеческого сознания. Между тем переход от устной словесности к письменной, то есть введение письменности, - это событие, которое осуществляется в сравнительно короткий срок. Естественно поэтому, что эти два перехода отнюдь не обязательно совпадают. Неосознанное авторство возможно и в письменной словесности и широко представлено в средневековой литературе. Так, оно, несомненно, имело место в "сагах об исландцах", поскольку те, кто их писал, считали, что эти саги - правда, а не плод их художественной фантазии. Но при неосознанном авторстве в письменной словесности авторский вклад примерно так же не отграничен от записывания или переписывания, как в устной словесности он не отграничен от пересказа, и, следовательно, так же не поддается определению. Те, кто писал "саги об исландцах", могли записывать устную традицию или списывать с того, что уже было написано другими. Но они могли вносить и свое в записываемое или списываемое, и в этом отношении они не отличались от тех, кто передавал устную традицию, на которой они основывались, потому что и устная традиция, конечно, не передавалась слово в слово. Таким образом, невозможно установить, в какой мере те, кто писал "саги об исландцах", были их авторами.

VI

В предлагаемый читателям том "Библиотеки всемирной литературы" включены следующие восемь "саг об исландцах" - "Сага о Гисли", "Сага о Торстейне Битом", "Сага о Храфнкеле годи Фрейра", "Сага о Хёрде и островитянах", "Сага о гренландцах", "Сага об Эйрике Рыжем", "Сага о Ньяле", "Сага о Гуннлауге Змеином Языке" - и следующие четыре "пряди об исландцах" - "Об Аудуне с Западных Фьордов", "О Торстейне Морозе", "Об исландце-сказителе", "О Халльдоре, сыне Снорри". Пять саг, названных первыми, печатаются на русском языке впервые. "Пряди об исландцах" - это короткие рассказы о пребывании исландцев у норвежских королей. Эти рассказы - фрагменты из "саг о королях", но, поскольку их персонажи те же, что и в "сагах об исландцах", они обычно включаются в "саги об исландцах". Все четыре пряди впервые переведены на р