О чем молчат красоты мира

Хоменков А. С.

Мы уже касались в предыдущих материалах вопросов эстетических феноменов живой природы. Какой же из двух рассмотренных точек зрения на мироздание – монистической или дуалистической – соответствуют им?

Дарвинизм можно считать закономерной реализацией в сфере биологической мысли крайней формы монистического мировоззрения — материализма, в котором отсутствует обычная для пантеизма "спиритуалистическая глубина" и все сущее сводится к материальному началу – к "игре атомов" в понимании материалистов прошлых веков, или же к разнообразию проявления физических полей и энергий, как об этом пишут сейчас. Ничего "таинственно-духовного" в материалистических представлениях нет, как их нет и в дарвинизме, в котором все движущие силы эволюции "лежат на поверхности", и сводятся к изменчивости, наследственности и борьбе за существование. Однако такими поверхностными категориями объяснить факт существования в нашем мире сотен тысяч видов животных и растений, в настоящее время представляется уже абсолютно возможным. Член Нью-Йоркской Академии наук И.Л. Коэн, подвел итог о современном отношении науки к учению Дарвина в следующих словах:

—"Дарвин был не прав... Теория эволюции, возможно, самая страшная ошибка, совершенная в науке" (цит. по: Тейлор, 1994, с. 48) .

И в своем мнении Коэн далеко не одинок, его в настоящее время разделяют все больше и больше исследователей, отказывающихся от эволюционной гипотезы в ее дарвиновской трактовке. "Сегодня, 128 лет спустя после того, как она была впервые опубликована, – писал в конце восьмидесятых годов профессор Вольфганг Смит , – дарвиновская теория эволюции подвергается нападкам, как никогда раньше" (цит. по: Тейлор, 1994, с. 119 – 120).

Впрочем, эту ситуацию можно было бы предвидеть уже несколько десятилетий назад, когда абсурдность материалистического мировоззрения все более и более становилась ясна физикам. "Время материализма прошло — писал один из них, нобелевский лауреат Макс Борн. — Мы убеждены в том, — продолжает этот ученый, — что физико-химический аспект ни в коей мере не достаточен для изображения фактов жизни, не говоря уже о фактах мышления" (1963, с. 99). С такой же долей уверенности мы можем говорить и о том, что прошло время и дарвинизма, как логического следствия материалистического мировоззрения в области науки о жизни. Те вскрытые несоответствия эстетических закономерностей живой природы дарвиновскому подходу, о которых писалось выше, являются определенным подтверждением этого. Таким образом ответ на вопрос, какому мировоззрению соответствуют существующие в органическом мире эстетические закономерности сводится к выбору между двумя мировоззренческими системами — дуализмом с его представлением о Сотворении мира Всемогущим Творцом "из ничего" и пантеистической формой монизма, с ее представлениями о постепенном, эволюционном развитии мира из состояния хаоса до его сегодняшнего состояния под действием некоего квазиразумного начала.

Подобную пантеистическую модель в ее естесственнонаучном аспекте можно рассматривать на примере мировоззренческой системы известного французского естествоиспытателя и философа ХХ столетия Пьера Тейяра де Шардена. Хотя де Шарден и не причеслял себя к пантеистам, — последнее делало бы затруднительным его пребывание в сане католического священника, — все его творчество на философской ниве, как пишут исследователи, сопряжено с поиском "диалектики всеединства" и "пантеистической установкой, стремлением найти Бога, растворенного в мире" (Губман, 1991, с. 296). При этом Тейяр де Шарден был и последовательным эволюционистом Он писал о наличии "духовного начала, присутствующего в универсуме и направляющего его развитие" Губман, 1991, с. 296, а это, как уже говорилось, является важнейшим признаком монистического мировоззрения в том числе и в его пантеистической форме.

Итак, в пользу какой же из двух мировоззренческих позиций — дуализма или монизма — свидетельствуют эстетические закономерности, проявляющиеся в живой природе? Чем является красота животных и растений — отражением свободного творческого действия Всемогущего Создателя мира, или же выражением тех спиритуалистических свойств "бога-природы", которые развертываются в ходе направленной пантеистической силой эволюции?

Всемогущий Создатель мира, о котором говорят дуалисты — прежде всего христианские богословы, — не может быть связан никакими ограничениями при создании Им тварного мира. Эстетические закономерности при этом могут быть общими для разных классов объектов живой и неживой природы, но эта общность будет являться неким "стилем работы" одного и того же Художника, находящегося "вне холста нашего мира" и наносящего "мазки" так, как Ему заблагорассудится. Общность такого рода может иметь свои исключения, являющиеся выражением свободной воли Творца.

Что же касается пантеистического мировоззрения, то здесь общность эстетических закономерностей разных классов объектов будет являться отражением одних и тех же спиритуалистических закономерностей, имманентно присущих "богу-природе". Здесь исключений из общего правила не следует ожидать, как не следует ожидать исключений из действия какого-либо химического реактива, замешанного в размазанную по холсту краску, под действием которого эта краска способна приходить в движение и порождать (постепенно, эволюционно) определенные правильные фигуры. Ведь в рамках пантеистического мировоззрения "законы природы" являются лишь проявлением тех "божественных" свойств бытия, которые, по словам Льва Тихомирова, такие же вечные и неизменные, как и она сама, ибо это пантеистическое "божество" "действует вечно одинаково, неизменно".

Итак, нам осталось только обратиться к конкретно-научному материалу и посмотреть, существуют ли те исключения из общих эстетических закономерностей мироустроения, которые могли бы свидетельствовать о свободной воле Всемогущего Творца вселенной? Существует ли, в частности, различие в эстетике живой и неживой природы?

Известный русский ученый В.И. Вернадский писал:

"Мы можем сейчас утверждать, что между симметрией живых организмов — живого вещества и кристаллических пространств т.е. симметрией кристаллов мы имеем резкое различие", так что можно говорить, что "мы имеем здесь дело с двумя природными явлениями, резко друг от друга отличными".

Частным случаем такого различия является пятилучевая симметрия. Этот тип симметрии, кстати, имеет тесную связь с пропорцией золотой сечение."Геометрию пятигранника и звездчатого пятиугольника изучали многие математики... Эти фигуры буквально "нашпигованы" золотой пропорцией; она проявляется здесь в десятках различных соотношений" (Васютинский, 1990, с. 15). И этот тип симметрии является явной монополией живой природы. Единственный тип объектов неорганического мира, среди которых мы можем наблюдать нечто похожее на пятилучевую симметрию, это квазикристаллы — тип искусственных образований, получаемых при быстром охлаждении некоторых металлов, в результате которого появляется нечто среднее между аморфным и кристаллическим состоянием вещества. Однако такой тип образований не характерен для природных объектов и его квазикристаллические формы можно считать тем исключением, которое лишь подтверждает правило отсутствия пятилучевой симметрии среди неживой природы. Парадокс отсутствия пятилучевой симметрии в неживом существе, — "еще не нашел убедительного научного объяснения. Пятилучевые морские звезды, цветы с пятью лепестками остаются загадкой природы" (Васютинский, 1990, с. 105).

И таких загадочных для монистического мировоззрения форм природа представляет более чем достаточно. К примеру, пятилучевую симметрию как правило имеют представители типа иглокожих, к которому принадлежат около 6 тысяч современных видов и около 16 тысяч вымерших. Среди растительного царства "загадочной" пятилучевой симметрией цветка обладают представители целого ряда семейств — сложноцветных, розоцветных, пасленовых, фиалковых, колокольчиковых и еще нескольких — многие тысячи видов. Все эти представители животного и растительного мира плохо вписываются в пантеистическо-монистическую концепцию развертывания в материальной плоскости вечных и неизменных духовных свойств "бога-природы".

Эти животные и растения с пятилучевой симметрией плохо вписываются в схему направленной эволюции. Однако пятилучевая симметрия является не единственным примером принципиального отличия организации живой природы от неживой. Вернадский видел такое различие гораздо более широко. Он в свое время "пришел к заключению, что в живых веществах состояние пространства не отвечает евклидовой геометрии и является совершенно иным, чем для случая косных тел, соответствующего евклидовой геометрии. Однако, при всем этом, этот научный вывод Вернадского находится в резком противоречии с его философскими представлениями о единстве живой и неживой природы, которые можно считать выражением монистической мировоззренческой установки Вернадского. Монистическое мировоззрение Вернадского можно прокомментировать следующей цитатой из его работ. "В науке нет до сих пор ясного сознания, — писал он в свое время, —что явления жизни и явления мертвой природы, взятые с геологической, т.е. планетарной, точки зрения, являются проявлением единого процесса".

Можно сказать, что при анализе симметрии живой и неживой природы мнение Вернадского-ученого, опирающегося на наблюдаемые им факты, вступило в резкое противоречие с мнением Вернадского-философа, строго следующего курсом монистического мировоззрения. В глубине этого пантеистическо-монистического мировоззрения лежат тенденции гилозоизма — учения о всеобщей одушевленности материи. В контексте таких гилозоистических представлений, как писал Тихомиров, "материя мыслится одаренной общими свойствами жизни, теми же, как у человека и животных". Этих же взглядов, кстати, придерживался и Тейяр де Шарден, настаивавший на том, что минеральный мир и одушевленный мир являются антагонистическими только в том случае, "если их рассматривать грубо".

Итак, отличие симметрии живых и неживых объектов, является загадочным явлением лишь для монистического миропонимания, ожидающего некоего "эстетического униформизма" от природы, созданной не всемогущим и свободным от всяких ограничений Творцом, но сформированной под действием безличностной "силы" пантеистического характера с ее неизменным по своей сути и своему выражению в материальной плоскости эволюционно-развертывающимся духовным началом. Разные философы давали разное название этому началу. Так, Тейяр де Шарден "говорил о все увеличивающейся концентрации "радиальной" энергии, психического в процессе космогенеза". Некоторы современные философы, как уже говорилось, пишут о ведущей роли "частоты вибраций" как направляющей силе эволюционного процесса. Впрочем, независимо от характера применяемых терминов, можно полагать, что пантеистическое "духовное начало", все более и более концентрируясь в эволюционирующей под его действием материи, или же "вибрируя при возрастании сложности живых существ со все большей частотой", должно было бы все более и более одухотворять материю, делая ее все более и более прекрасной. Здесь мы подходим к другому оценочному критерию эстетики живой природы, способному пролить свет на проблему происхождения мира: существует ли закономерность увеличения привлекательности живых существ в зависимости от их положения на "лестнице" сложности, построенной в свое время еще Аристотелем.

Непредвзятый анализ свидетельствует, что такой четко проявляемой тенденции в живой природе нет. Находящиеся на "нижних этажах" аристотелевской "лестницы" существа часто выглядят не менее привлекательными, чем более сложно организованные. Вспомним о прекрасных бабочках, раковинах моллюсков, одноклеточных радиоляриях.

Эти одноклеточные радиолярии находятся на самой нижней ступене аристотелевской "лестницы" сложности, но они не менее прекрасны, чем многие существа с верхних ступеней этой "лестницы". Эта же схема отказывается работать и на верхних этажах этой "лестницы". В самом деле, какое существо следовало бы считать самым прекрасным среди всего многообразия жизненных форм, если бы предполагаемый эволюционный процесс проходил бы под действием одухотворяющего материю начала?

На первое место следовало бы, безусловно, поставить человека. Но человек не может дать объективную оценку самому себе, поэтому должен исключить свой вид из подобного конкурса красоты и подумать о том, какому виду следует отдать почетное второе место. Логика направленного пантеистической силой эволюционизма подсказывает, что на вторую ступеньку пьедестала должна быть поставлено предпоследнее звено предполагаемого эволюционного процесса — обезьяна, "частота вибраций" которой, если верить современным философам-пантеистам, лишь несколько ниже человеческой. Хоть о вкусах и не принято спорить, но тут очевидным становится то, что пантеистическая схема предполагаемой эволюции явно не работает.

Если Тейяр де Шарден и другие пантеисты правы, то тогда самое прекрасное после человека существо — обезьяна Что же может сказать дуалистическое мировоззрение с его представлениями о всемогущем Творце о смысле красоты нашего мира — прежде всего о вездесущей в природе пропорции "золотое сечение"? Обратимся за разъяснением этого явления к творениям Отцов Церкви.

Согласно святоотеческим представлениям, Бог является не только Творцом, но и Вседержителем мира. Св. Дионисий Ареопагит писал по этому поводу следующее: "Бог привел в бытие и содержит все сущее, промыслительно все сохраняет и во всем присутствует, непостижимым образом все во всем объемля своими творческими и промыслительными исхождениями" (Дионисий Ареопагит, 1991, с. 82). Эти Божественные исхождения называются в рамках христианской святоотеческой традиции Божественными энергиями или логосами. Логос, переводится с греческого как слово. "Бог называется Словом,— писал св. Максим Исповедник, — потому что имеет в Себе причины всего сущего. Ибо логосы всякой природы, пребывают в Нем как в Причине всякого создания" (Максим Исповедник, 1994, с. 247).

Такие представления о первоистоках мира во многом перекликаются с платоновским учением об идеях. Но вместе с тем между учением Платона и христианским мировоззрением существуют и принципиальные различия. Несмотря на иерархичность идей в учении Платона, этот философ "никогда не чувствует необходимости выводить Идеи из какой-либо еще более предельной сущности, но удовлетворен содержательным их рассмотрением как существующих "самих по себе" и останавливается на этом" (Армстронг, 2003, с. 47) . В христианской же традиции логосы явлений "исходят" из Ипостасного Логоса — Божественной Первопричины мира.

В таком понимании логосы явлений в отношении к Богу есть "Божественные идеи, хотения; в отношении к каждой вещи - ее формирующий принцип, по которому она получила бытие" (Епифанович, 1915, с. 49). Можно сказать, что "под внешней являемостью в мире скрывается бытие умопостигаемое. Оно и составляет истинную духовную сущность мира" (там же, с. 53). Весь мир "как бы висит на этих логосах" (там же, с. 50ХХ?), и, благодаря этому, приобретает все ему присущие свойства. "Отцы и учителя Церкви всегда так и понимали мир, как гармоническое и органическое целое, пронизанное лучами зиждительного Логоса и Премудрости. Эта "логосность" мироздания обнаруживается повсюду, она отображает волю Создателя и Промыслителя. Логосы вещей, явлений, стихий суть отблески Логоса Божия" (Киприан,архимандрит, 1996, с. 300). Их "присутствие" ощущается в законах мироустроения и гармонии мира.

Подчеркнем еще раз, что такое понимание основ бытия не имеет ничего общего ни с пантеизмом, стирающим грань между Богом и миром, ни с деизмом, отвергающим участие Бога в жизни тварного мира после акта его сотворения. "Если пантеизм слил в одно Бога и тварь, и если деизм не мог преодолеть трагической бездны между миром и трансцендентным ему Богом, то святоотеческое предание никогда не знало этих основных трудностей космологии; оно всегда сознавало живую связь Творца и мира" (Киприан, архимандрит, 1950, с. 326). И отражением этой живой связи является свойственная нашему миру красота. Святоотеческая традиция свидетельствует: "Все в мире есть тайна Божия и символ. Символ Слова, ибо откровение Слова. Весь мир есть Откровение, – некая книга неписанного откровения. Или, в другом сравнении, – весь мир есть одеяние Слова. Во многообразии и красоте чувственных явлений Слово как бы играет с человеком, чтобы завлечь его и привлечь, чтобы он поднял завесу, и под внешними и видимыми образами прозрел духовный смысл" (Флоровский, 1992, с. 204).

В частности, об этом духовном смысле свидетельствует и пропорция золотое сечение. В самом деле: золотое сечение – это разделение какого–либо отрезка на две неравные части таким образом, что меньшая часть относится к большей, как большая – к длине всего отрезка. Количественно такое отношение, как уже говорилось, приблизительно равняется числу 0,618. Но само по себе это число ничего не говорит о том глубоком смысле, который оно в себе заключает.

Задумаемся о сущности золотой пропорции. Любой отрезок можно разделить на бесчисленное число неравных частей. Но только в одном случае соотношение между ними и целым будет идеально простым и правильным. Этот случай – золотое сечение. По словам исследователей, "золотое сечение представляет собой одно из тех замечательных математических соотношений, которые по существу и простоте идеи прямо вытекают из природы вещей". Можно сказать, что в этой пропорции материальными средствами передается смысл, идея (Лосев, 1990, с. 361). Само представление о каком–либо смысле у нас всегда сочетается с представлением о слове – носителе этого смысла. Нечто подобное мы можем сказать и о том смысле, которым наполнены природные объекты. Этот смысл свидетельствует о тех энергиях-логосах, которые, исходя из Божественной сущности, дают основание жизни тварного мира, а в конечном счете — о самом Ипостасном Слове, через Которое "начал быть" наш мир (Ин. 1, 1—3).

Христианские Богословы, говоря о свойствах Божественной сущности часто указывали на такую категорию, как простота. Это свойство мы наблюдаем и в пропорции золотое сечение, а также в других математически правильных эстетических формах. Исследователи, кстати, в последние десятилетия пришли к выводу, что "правила, по которым строятся сложнейшие ткани живых организмов, могут быть до абсурда простыми" (А.К. Дьюдни, цит. по: Петухов, 1988, с. 44). И эта уникальная простота геометрически–правильных форм живой природы, воспринимаемая нашим эстетическим чувством, свидетельствует вовсе не о борьбе за выживание или каком-либо ином, пантеистическом атрибуте предполагаемой эволюции, но о том таинственном смысле, которым Создатель соизволил запечатлеть Свой стиль работы над миром, Свои свойства.

Аналогичным образом простота Божественного замысла проявляется и в ярких цветах живой природы. Ведь любая яркая краска — это монохроматический, то есть простой свет. И сочетания этих простых цветов в яркой палитре природы, безмолвно свидетельствуют о том смысле, которым Творец соизволил наполнить наш мир.

В таком понимании красота нашего мира — это свидетельство о его Создателе и Промыслителе. Еще св. Дионисий Ареопагит писал в свое время, что "мир сей, получив бытие от Истинной Красоты, в устройстве всех своих частей отражает следы духовной красоты". По этому же поводу св. Максим Исповедник утверждал, что "Бог познается как художник по произведению", то есть по сотворенному Им миру.

Характерно, что человек обладает врожденным эстетическим чувством. Исследователем Г.Т. Фехнером "была установлена связь между психофизическим восприятием человека и "золотыми" формами предметов": золотая пропорция наиболее предпочтительна для человеческого восприятия и оказывает на его внутренний мир положительное воздействие. Что же касается врожденного характера эстетического чувства, то убедительные подтверждения этому факту были получены не так давно. Оказалось, что врожденное эстетическое чувство не способен заглушить "фактор воспитания средой". Исследования показывают, что "независимо от расы, и китайцам, и европейцам, и африканцам кажется привлекательным тонкое переносье. Нравится оно даже тем народам, в среде которых большинство этому образцу не соответствует" (Эйбл-Эйбесфельд, 1995). О врожденности эстетического чувства свидетельствует и тот факт, что "фотографии привлекательных лиц с тонкими и правильными чертами даже младенцы рассматривают дольше обычного". Наконец следует отметить, что подобная эстетическая предпочтительность в какой-то мере свойственна и животным. Эксперименты, проведенные на обезьянах и птицах показали, что "и у животных проявляются эстетические склонности: ассиметрии и хаосу животные предпочитают упорядоченность и симметрию". Св. Дионисий Ареопагит, кстати, в свое время свидетельствовал: "по всякому поводу все стремится к Прекрасному и Добру, и нет ничего такого в сущем, что не было бы причастно Прекрасному и Добру". Прекрасное и Добро с большой буквы — это Сам Творец и Вседержитель мира, украшающий мир, ибо "красота как таковая – это излияние в бытие самой Красоты, укращающей все сущее".

В таком понимании золотое сечение и другие простейшие эстетические формы живой природы являются общим правилом, отражающим Божественный "стиль работы" над миром, в какой-то степени — саму Божественную сущность. Но кроме этих простых и часто весьма трудноразличимых эстетических признаков, в органическом мире существуют и более ярко выраженные эстетические формы, например — тот же хвост павлина. Эти формы свидетельствуют уже не об общем "стиле работы", но скорее о неких "взлетах творческой фантазии", если, конечно, здесь уместно подобное сравнение.

Насколько широко распространены результаты этих "взлетов" в живой природе? И касаются ли они только сферы эстетического?