Тверской бульвар

В. А. Никольский

Это был первый бульвар на месте вала Белого города, возникший в конце XVII века. «Устроение булеваров есть щастливая выдумка, ибо это придало неимоверную красоту древней нашей столице»,- писали в альманахе 1829 года. Эпоха расцвета бульвара начинается с 1823 года, когда он стал излюбленным местом прогулок москвичей. Здесь было «множество утех»: фонтаны, мостики, беседки из зелени, даже бюсты знаменитых людей вдоль главной аллеи. Фонтаны на бульваре были, по словам современника, просто «обворожительны», особенно «при блеске склоняющегося к западу солнца». В часы прогулок все проезды по бульвару, а отчасти и самая Страстная площадь, заставлялись экипажами гуляющей публики. Бульвар воспевался и в прозе и в стихах, а один из «бульварных» сатириков-поэтов, князь Волконский, был даже арестован на месяц, хоть и начинал свою сатиру признанием:

Жаль расставаться мне с бульваром,

Туда нехотя идешь...

Прогулки по Тверскому бульвару, приятные для господ, не всегда благополучно кончались для крепостных. Эксцентричная графиня Мамонова прогуливалась весной 1825 года по бульвару в сопровождении двух своих кра савцев-лакеев, и ей послышалось, будто лакеи разговари вают о «воле». Графиня немедленно сообщила о «бунтов щиках» полиции, началось дело, и вольнолюбивые кре постные были высечены.

В николаевскую эпоху по бульвару были посажены шелковичные деревья, поздно дающие листву. Приехав ший весною в Москву и гулявший утром среди свежей зе лени бульвара Николай I обратил внимание на торчавшие «палки» - шелковичные деревья. Это «высочайшее вни мание» вызвало у администрации сильный переполох, и угодливый Закревский, не долго думая, приказал пожар ной команде ночью убрать с бульвара шелковицу, а утром доложил Николаю об очистке бульвара от «палок».

По правой стороне бульвара, почти на середине его, находится дом уголовного розыска (№ 22) (112), построен ный в первой четверти XIX века помещиком А. С. Колагривовым. Здесь давались многолюдные балы, на которых веселилась вместе с молодежью шестидесятилетняя хо зяйка Прасковья Юрьевна - «Татьяна Юрьевна» у Грибоедова, та самая, которая

"Балы дает, нельзя богаче,

От рождества и до поста,

И летом праздники на даче. "

П. Ю. Кологривова устраивала в молодости у себя в доме спектакли итальянской оперы, в которых выступала сама как примадонна, и «у ее ног», по старинному выражению, был одно время Карамзин. В доме Кологривова устраивал платные балы для своих учениц популярный в Москве первой половины прошлого века танцмейстер Иогель. Как ни просторен был кологривовский дом с его двумя залами, но иногда на иогелевских балах бывало тесно и жарко, так как съезжалось до 500 человек.

Немного подальше отличался «великолепною фасадою», на месте современных владений № 24 и 26, дом одного из фаворитов Екатерины - И. Я. Корсакова, «Пирра, царя эпирского», как звала его императрица. «Он светит, как солнце,- писала Екатерина Гримму о Корсакове,- и вокруг себя разливает сияние». Подруга княгини Дашковой (113) англичанка Вильмот называет Корсакова «алмазным видением» - так богаты были его костюмы. Корсаков пробыл «в случае» всего 16 месяцев, но успел выпросить у Екатерины громадные деньги и большое число крепостных. Одной из причин удаления Корсакова было его увлечение красавицей графиней Строгановой, которой сам Вольтер (114) сказал в Ферме при встрече: «Ах, сударыня, какой прекрасный день сегодня: "я видел солнце и вас". Корсаков почти открыто жил со Строгановой в Москве и имел от нее сына - Ладомирского. Любимец Екатерины, по мнению автора записок «О повреждении нравов в России» князя М. М. Щербатова, вообще «приумножил бесстыдство любострастия в женах» и до конца дней остался дамским кавалером: в его доме жили знаменитые актрисы Каталани и Филис, предлагал он квартиру и Колосовой (115), но та обиделась и заявила, что у нее хватит денег на наем квартиры там, где она сама захочет.

По левой стороне бульвара дом № 11 принадлежит народной артистке М. П. Ермоловой. (116)

По той же стороне бульвара владение № 13 принадлежало родственнику Герцена Д. П. Голохвастову, о котором говорится в «Былом и думах».

Владение № 17 принадлежало богачу Осташевскому, устроившему при своем доме настолько большой сад со всеми барскими затеями, что в нем устраивали гулянья. В саду Осташевского были и гроты, и фонтаны, и лабиринты, и этнографические статуи. В 1840-х годах в этом доме жил генерал И. К. Лукаш, красавица жена которого была больна чахоткой, и доктора заставили ее жить всю зиму в открытой садовой беседке, но весной больная умерла. В 1850-х годах владение перешло к богачке и чудачке В. П. Пуколовой-Крекшиной, немедленно выстроившей здесь новый дом-копию того дома, в котором жила в Париже эта «полненькая, беленькая бесстыдница», как характеризует ее Вигель. Выстроив себе дом, Крекшина почему-то никогда не жила в нем, предпочитая другой свой московский дом - на Поварской. Известная гадалка Ленорман предсказала Крекшиной, что она умрет ночью в своей постели. Вследствие этого Крекшина спала днем, а всю ночь играла в преферанс с друзьями и прихлебателями. Один из них - Бочечкаров - обязан был в зимнее время исполнять роль грелки для постели Крекшиной и спал на ней поверх одеяла, пока не наступало утро и барыня не сгоняла его с постели, чтобы лечь спать самой. В Пуколову, когда она жила в Петербурге, был влюблен сам Аракчеев (117), ежедневно ее посещавший. Так как Пуколова была в силе и у нее легко было увидать Аракчеева, то зал фаворитки ежедневно с утра наполнялся генералами. Рассказывали, что однажды без лести преданный друг Александра I появился в пуколовском зале в генеральской форме, а на плечах у него в одной батистовой рубашке сидела Пуколова, выигравшая у Аракчеева какое-то пари а discretion. (118)

Видная с бульвара, в Богословском переулке, церковь Иоанна Богослова (1665), интересная архаизмом формы шлемообразных церковных глав, находится в центре былого «Латинского квартала» Москвы - Козихи, некогда заселенного почти одними студентами. Богословский храм юмористически воспет в старинной студенческой песне, посвященной Козихе и ночному бражничанью студентов.

Стоящий на углу Богословского переулка генеральский дом Мамонова, Поливанова, потом Вырубовых (№ 23) переделан для Камерного театра. (119)

Соседний дом № 25, «дом Герцена», хранит еще характерный для конца XVIII века облик городского барского дома - в глубине двора, за высокою решеткой с круглыми каменными столбами. В год рождения Герцена и вступления в Москву французов дом этот принадлежал дяде Герцена и его крестному отцу - А. А. Яковлеву, который был, по словам Герцена, одним «из тех оригинально-уродливых существ, которые только возможны в оригинально-уродливой русской жизни». Образованный и начитанный, он «проводил время в разврате и праздной пустоте до самой смерти», «притеснял дворню и разорял мужиков», родные его боялись, «дворовые служили молебны, чтоб не достаться ему». После смерти старика Яковлева в этом доме жил ого сын - Химик из «Былого и дум». Завешенная ковром дверь, рассказывает Герцен, «вела в страшно натопленный кабинет. В нем Химик, в замаранном халате на беличьем меху, сидел безвыходно, обложенный книгами, обставленный склянками, ретортами, тигелями, снарядами. В этом кабинете, где царил теперь микроскоп Шевалье, пахло хлором и где совершались за несколько лет вопиющие дела,- в этом кабинете я родился». В том же мрачном доме родилась жена Герцена - Наташа, дочь самого хозяина дома А. А. Яковлева. По иронии судьбы в этом доме долгое время квартировало акцизное управление и его преемник в эпоху революции - Рауспирт (120).

Через дом от герценовского дома на бульвар выходит Сытинский переулок, в котором доживает свой век любопытный образец деревянных барских домов старой Москвы (№ 5). Бульвар завершается памятником великому москвичу Пушкину, созданным в 1880 году на деньги, собранные по подписке. Торжества при его открытии, пушкинские дни, когда произносили речи Достоевский и Тургенев, явились едва ли не первым светлым праздником русской литературы. Подножие памятника было буквально засыпано венками, и все присутствующие, как рассказывает современник, «спешили сорвать, кто лавровый, кто дубовый листок, кто цветок с венка на память о торжестве. Много людей возвращалось по бульварам с листами и цветами от венков Пушкина».