Священное Писание и Церковь

архиепископ Иларион (Троицкий)

У Церкви нет скрижалей, на которых были бы начертаны письмена Божественным перстом. Церковь имеет Священное Писание, но Тот, Кто создал Церковь, ничего не писал. Лишь однажды сказано о Христе в евангелии Иоанна, что Он, низко наклонившись, писал, но и в этот раз Христос писал перстом и писал на земле. Да может быть и не писал каких-нибудь слов, а лишь чертил перстом по направлению к земле. И однако же Церковь имеет Писание, которое она называет Священным, Божественным.

Христос не писал... Думается, если в достаточной мере поразмыслить над этим фактом, то можно уяснить себе отчасти самую сущность дела Христова. Другие религиозные вожди человечества, основатели различных школ философских, обыкновенно писали и много, и охотно, а Христос ничего не писал. Не значит ли это, что дело Христово, по существу своему, совсем не то, что дело каких-нибудь философов, учителей, передовых представителей умственной жизни человечества? Да и сама Церковь, разве смотрела она на своего Основателя, как на одного из учителей человечества? Разве усматривала она в Его учении существо Его дела? Нет, христианская Церковь с величайшим напряжением своих богословских сил отстаивала ту великую религиозную истину, что Христос есть воплотившийся на земле Единородный Сын Божий, Единосущный Богу Отцу. За эту истину подвизались до крови величайшие отцы Церкви. В борьбе за эту истину были они непреклонны. Здесь они не уступали врагам ни одной пяди, в буквальном смысле ни одной иоты, которой в греческом языке подобосущный отличается от Единосущного. "Называющие ариан христианами находятся в великом и крайнем заблуждении" — писал св. Афанасий Великий1. Так определенно мыслил сей адамант православия о невозможности быть христианином, отрицая воплощение Сына Божия, Единосущного Богу Отцу.

Но неужели воплощение Единородного Сына Божия нужно было лишь для того, чтобы написать и вручить человечеству какую-нибудь книгу? Нужно ли быть непременно Единородным Сыном Божиим для написания книги? И если Церковь так настаивала именно на Божественном достоинстве своего Основателя, она, очевидно, не в писании усматривала сущность Его дела. Воплощение Сына Божия нужно было для спасения человечества, а не для написания книги. Никакая книга спасти человечество не могла и не может. Христос не есть Учитель, а именно Спаситель человечества. Нужно было возродить истлевшее грехом естество человеческое и начало этому возрождению положено было самым воплощением Сына Божия, а не Его учением, не книгой Нового Завета. Эта истина со всей решительностью высказана была церковными богословами еще во втором веке. Как известно, начиная с половины второго века, Маркион и его последователи проводили резкое различие между ветхим и новым заветом. Учили даже, что два завета от разных богов ведут свое начало. Новый завет, следовательно, по их мнению, содержит в себе именно новое учение, прямо противоположное учению ветхозаветному, а потому его и отменяющее. Но Сам Христос и Апостолы, и Церковь с самого начала признавали ветхозаветное писание в качестве авторитета. Учение Маркиона немедленно встретило себе надлежащий отпор со стороны церковных писателей. В полемике против Маркиона богословы второго века подробно раскрывали, что новый завет ветхого не отменяет; наоборот, весь новый завет уже предсказан в ветхом. "Пророки знали новый завет и возвещали его"2. "Читайте, — пишет св. Ириной Лионский, — внимательнее данное нам Апостолами Евангелие и читайте внимательнее пророков, и вы найдете, что вся деятельность, все учение и все страдание Господа нашего предсказано ими" 3. Следовательно, в смысле учения новый завет ничего нового, по существу, совершенно нового, не дает. Кто склонен был смотреть на Христа больше как на Учителя, конечно, несколько смущался такими рассуждениями и теми выводами, которые из них напрашиваются сами собой. Но величайший богослов второго века, св. Ириней Лионский, "умащенный, по словам св. Епифания Кипрского, небесными дарованиями истинной веры и ведения" 4, рассеивает это смущение. Он именно и обращает внимание на то, что не новое учение составляет цель и сущность Христова пришествия. "Если, — пишет он, — у вас возникнет такая мысль и скажете: что же нового принес Господь пришествием Своим? То знайте, что Он принес все новое тем, что принес Себя Самого и тем обновил и оживотворил человека" 5. Обновление человечества, следовательно, есть плод самого пришествия, самого воплощения Сына Божия. Эту мысль особенно ярко выразил св. отец в недавно открытом произведении "Доказательство апостольской проповеди" (гл. 99). "Другие не придают никакого значения снисшествию Сына Божия и домостроительству Его воплощения, которое апостолы возвестили и пророки предсказали, что чрез это должно осуществиться совершенство нашего человечества. И такие должны быть причислены к маловерам". Итак, совершенство нашего человечества, по учению св. Иринея, должно осуществиться именно домостроительством воплощения Сына Божия, а не каким-нибудь учением, не написанием какой-нибудь книги. Своим воплощением и вочеловечением Сын Божий, Второе Лицо св. Троицы, сделал людей причастниками Божественного естества. Восприняв человечество в единство Своей Ипостаси, Сын Божий, воплотившийся, стал новым Адамом, родоначальником нового человечества. "По образу и по подобию истлевша преступлением, видев Иисус, преклонив небеса сниде и вселися во утробу девственную неизменно, да в ней истлевшаго Адама обновить" 6. "Сын всевышнего стал сыном человеческим, чтобы человек сделался сыном Божиим", — говорит св. Ириней 7. В новом человечестве, которое зиждется на основе воплощения Сына Божия, восстанавливается единство естества человеческого, единство, разрушенное грехом. Это новое человечество Сам Христос наименовал Церковью. В 16-й главе евангелия по Матфею мы читаем о том, как ап. Петр от лица всех апостолов исповедал истину воплощения Единородного Сына Божия. И Христос ответил Петру: "На этом камне (очевидно, на воплощении, на том, что Он — Сын Бога живого) Я создам Церковь Мою и врата ада не одолеют ея" (Мф. 16, 16-18). А разлучаясь и прощаясь со Своими учениками. Христос обетовал им иного Утешителя — Духа Святого, который будет наставлять их, будет вести ко всякой истине и который пребудет с ними во век (Ин. 14, 16-17; 15, 26; 16, 13). Об этом-то Духе Святом и говорится постоянно в Священном Писании, что Он оживляет Церковь, которая есть тело Христово. В членах Церкви живет Дух Божий (Рим. 8, 9, 11, 23, 26, 2 Тим. 1, 14, 1 Петр. 4, 14), который их водит (Рим. 8, 14). Дух Св. есть единый источник всех духовных даров, которыми наделены члены Церкви (1 Кор. 12, 4-11). Церковь и вся как целое и в отдельных своих членах живет, мыслит и преуспевает в совершенстве руководимая Духом Святым. Отдельный человек лишь по связи с Церковью получает все необходимые для своего нравственного пересозидания силы.

Вот как и Священное Писание и разум Церкви заставляют нас представлять себе смысл и сущность дела Христова. Дело Христово — создание Церкви, нового человечества. Понимаемое так дело Христово действительно становится исключительным; оно безмерно возвышается над всяким делом человеческим. Так часто теперь в языческой литературе, в буддизме и в Талмуде, в Вавилоне и в Египте находят параллели к учению Христа. Но кто смотрит на Христа как на воплотившегося Сына Божия, для того всевозможные речи об исторических "влияниях" на христианство не имеют ни малейшего смысла. Сущность Христова дела не в учении, а потому явная бессмыслица и даже кощунство ставить Христа в разряд учителей-мудрецов вместе с Буддой, Конфуцием, Сократом и др. Христос сделал человечество причастным естества Божественного, влил в человеческое естество новые благодатные силы, создал Церковь, ниспослал Духа Святого. Всего этого ни один мудрец-человек сделать не мог, какие бы высокие истины он ни проповедывал, какие бы умные и великие книги он ни писал. "Наш неизменный Колумб всех открытых Америк" (как метко назвал Льва Толстого В.С. Соловьев) в предисловии к женевскому изданию "Краткого изложения Евангелия" писал: "Я смотрю на христианство, как на учение, дающее смысл жизни... а потому для меня совершенно все равно: Бог или не Бог был Иисус Христос" (стр. 9-11). Но Церковь понимала, что посмотреть так на христианство значит, — свести его к полному ничто. Мало указать человеку смысл жизни. Нужно дать ему силы для жизни. Нужно пересоздание самого человека. Человечество спасается только воплощением Сына Божия и Его созданием — Церковью.

Указанное в общих чертах церковное понимание дела Христова и должно служить единственным исходным пунктом для всяких наших рассуждений о Священном Писании.

Христос не писал... Он и приходил на землю вовсе не за тем, чтобы писать. Сущность дела Его не учение, не написание книги, например, полного курса христианской догматики. Нет, Его дело — не книжное.

Но если это так, то что же тогда такое Священное Писание?

Христос создал Церковь. Церковь существовала и тогда, когда ни одной книги Священного Писания Нового Завета еще не было. Ведь книги Нового Завета написаны апостолами уже после, в течение более нежели полустолетия от начала исторического бытия Церкви. В написанных ими книгах апостолы оставили памятники своего устного благовествования. Писали они для Церкви уже существующей, и книги свои Церкви вручили для вечного назидания. Очевидно, книги Священного Писания не составляют сущности христианства, потому что самое христианство не есть учение, а есть именно новая жизнь, создаваемая в человечестве Духом Святым на основе воплощения Сына Божия. А потому не будет дерзостью сказать, что не Священным Писанием, как книгой, спасается человек, а благодатию Духа Святого, живущего в Церкви. Церковь ведет людей к совершенству. У Церкви есть и иные пути, и иные средства для этого, кроме книг Священного Писания. Св. Ириней Лионской пишет: "Многие племена варваров, верующих во Христа, имеют спасение свое, без хартии или чернил написанное в сердцах своих Духом, и тщательно сохраняют древнее предание. Принявшие эту веру без письмени суть варвары относительно нашего языка, но в отношении учения, нрава и образа жизни они по вере своей весьма мудры и угождают Богу, живя во всякой правде, чистоте и мудрости" 8.

Чтобы сделаться последователем какой-нибудь определенной философской школы, нужно усвоить философские труды родоначальника этой школы. А достаточно ли знать Новый Завет, чтобы сделаться христианином? Достаточно ли этого знания для спасения? Конечно, нет. Можно знать наизусть весь Новый Завет, можно в совершенстве знать всю новозаветную науку и однако быть очень и очень далеким от спасения. Для спасения необходимо приложиться к Церкви, как и в книге Деяний апостольских сказано, что спасающиеся прилагались к Церкви (Деян. 2, 47; 5, 13-14). Это было тогда, когда Писания не было, но была Церковь и были спасающиеся. Почему же необходимо было прилагаться к Церкви? Да потому, что для спасения нужны особые благодатные силы, а силы эти можно иметь лишь тому, кто причастен к жизни церковной, к жизни единого и неразделимого тела Христова. Благодатная сила Духа Святого действует в Церкви многоразлично: в таинствах и священнодействиях Церкви, в общей молитве и общей любви, в церковных служениях; как богодухновенное Слово Божие действует она и чрез книги Священного Писания. Здесь мы подходим к определению Священного Писания. Книги Священного Писания — одно из средств, чрез которые в Церкви действует на людей благодатная сила Божия. Дух Божий оживляет только тело Церкви, а потому и Священное Писание может иметь смысл и значение только в Церкви. "Должно прибегать к Церкви и воспитываться в ее недре и питаться Господними Писаниями. Ибо Церковь насаждена как рай в этом мире. Посему "от всякого дерева райского можешь вкушать", — говорит Дух Божий, т. е. вкушайте от всякого Писания Господня" 9.

Итак, Священное Писание — одно из проявлений общей благодатной жизни Церкви. Оно — имущество церковное, драгоценное и бесценное, но имущество именно церковное. Священное Писание нельзя отрывать от общей жизни церковной. Только Церковь дает смысл существованию Писания. Священное Писание не есть самостоятельная величина; его нельзя считать данным для Церкви законом, который она может исполнять и от которого она может отступать. Священное Писание явилось в недрах Церкви и ради Церкви. Церковь владеет Писанием и употребляет его на пользу своих членов.

Наши православные храмы, думается, наглядно проповедуют о значении Писания в Церкви. Евангелие у нас лежит на престоле вместе с прочими священными принадлежностями богослужения, вместе с "запасными дарами", с "преждеосвященными агнцами". "Апостол" же хранится вместе с другими богослужебными книгами. А в древней Церкви и Евангелие обычно хранилось в скевофилакирионе, приблизительно в нашей ризнице, откуда выносилось только для всенародного чтения за богослужением. Если бы христианство было чем-то вроде философской школы, то в наших собраниях церковных мы, конечно, занимались бы только изучением и истолкованием Нового Завета; но у нас этого нет. Христианство не школа, и чтение Священного Писания представляет у нас лишь одну из стихий общественного богослужения. В полноводной реке благодатной жизни церковной Священное Писание лишь одна струя.

Подобные рассуждения могут показаться как бы принижающими Священное Писание. Но кто более Златоуста говорил о пользе и о величии св. Писания? Не он ли называл чтение Писания собеседованием с Богом? Не для него ли божественные Писания были духовным лугом и раем сладости 10? Но весьма замечательные рассуждения находим мы у св. Иоанна Златоуста в начале толкования на святого Матфея евангелиста.

"По-настоящему, нам не следовало бы иметь и нужды в помощи Писаний, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила благодать Духа, и чтобы, как те исписаны чернилами, так и наши сердца были исписаны Духом. Но так как мы отвергли такую благодать, то воспользуемся уже хотя бы вторым путем. А что первый путь был лучше, это Бог показал и словом и делом. В самом деле, с Ноем, Авраамом и его потомками, равно как с Иовом и Моисеем, Бог беседовал не чрез письмена, а непосредственно, потому что находил их ум чистым. Когда же весь еврейский народ пал в самую глубину нечестия, тогда уже явились письмена, скрижали и наставления чрез них. И так было не только со святыми в ветхом завете, но, как известно, и в новом. Так и апостолам Бог не дал чего-либо писанного, а обещал вместо писаний даровать благодать Духа. "Той, — сказал он им, — воспомянет вам вся" (Ин. 14, 26). И чтобы ты знал, что такой путь (общения Бога со святыми) был гораздо лучше, послушай, что Он говорит через пророка: "Завещаю вам завет нов, дая законы Моя в мысли их, и на сердцах напишу я, и будут вси научени Богом" (Иер. 31, 31-34, Ин. 6, 45). И Павел, указывая на это превосходство, говорил, что он получил закон (написанный) не на скрижалех каменных, а на скрижалех сердца плотяных (2 Кор. 3, 3). Но так как с течением времени одни уклонились от истинного учения, другие от чистоты жизни и нравственности, то явилась опять нужда в наставлении письменном. Размыслите, какое будет безрассудство, если мы, которые должны были жить в такой чистоте, чтобы не иметь и нужды в Писании, а вместо книг предоставлять сердца духу, если мы, утратив такое достоинство и возымев нужду в Писании, не воспользуемся, как должно, и этим вторым врачевством. Если достойно укоризны уже и то, что мы нуждаемся в Писании и не привлекаем к себе благодати Духа, то какова, подумай, будет наша вина, если мы не захотим воспользоваться и этим пособием, а будем презирать Писание, как излишнее и ненужное, и таким образом навлекать на себя еще большее наказание?" 11.

Св. Иоанн Златоуст защищает здесь необходимость изучения Священного Писания, но мимоходом он говорит, что нам, по-настоящему не следовало бы иметь и нужды в Священном Писании, что при чистой жизни вместо книг душе служит благодать св. Духа. Этот путь духовного просвещения выше. С патриархами, с апостолами Бог говорил без помощи Писания. Нужда в Священном Писании явилась уже тогда, когда одни уклонились от истинного учения, а другие — от чистоты жизни. Писание, это — уже второе врачевство. Достойно даже укоризны то, что мы нуждаемся в Писании. Ясно прежде всего, что св. Иоанн Златоуст не отождествляет Священного Писания с христианством. Писание он называет по-собием, врачевством. Очевидно, религиозная жизнь может существовать и помимо св. Писания и без св. Писания, которое является лишь одним из пособий этой жизни. Жизнь спасающейся души питается Божественным Духом, конечно, в Церкви. Это уже воля Божественного Духа, что для научения людей Он допустил посредство Писаний, книг, особенно тогда, когда душа перестала быть способной для восприятия непосредственных действий Духа.

Весьма замечательно, что приведенные рассуждения св. Иоанна Златоуста почти буквально повторяет преп. Исидор Пелусиот в письме к диакону Исидору. Преп. Исидор в рассуждениях Златоуста видел море превосходящее обилие мыслей. От рассуждений Златоуста сам Исидор был в положительном восторге, хотя и признает, что на первый взгляд эти рассуждения могут показаться чем-то невероятным и даже соблазнительным. "Не поверишь, может быть, — пишет преп. Исидор, — услышав, но хорошо выразумев, знаю, не только удивишься, но даже станешь рукоплескать. Что же это такое, что сначала покажется невероятным, а после того сделается не только удивительным, но и достойным рукоплескания? Скажу кратко, не многими слогами выразив и море превосходящее обилие мыслей". Дальше преп. Исидор и повторяет рассуждения Иоанна Златоуста 12.

Наконец, великий подвижник и великий авторитет в вопросах духовной жизни и спасения авва Исаак Сириянин, бывший епископом христолюбивого града Ниневии, свидетельствует, что для человека, достигшего совершенства, на высших ступенях созерцательной подвижнической жизни Священное Писание уже не имеет того значения, которое оно имеет для людей, высокого совершенства еще не достигших. "Пока человек не примет Утешителя, потребны ему Божественные Писания для того, чтобы памятование доброго напечатлелось в мысли его, и непрестанным чтением обновлялось в нем стремление к добру, и охраняло душу его от тонкости греховных путей: потому что не приобрел еще он силы Духа, которая удаляет заблуждение, похищающее душеполезные памятования и приближающее его к холодности чрез рассеяние ума. Но когда сила Духа низойдет в действующую в человеке душевную силу, тогда вместо закона Писаний укореняются в сердце заповеди Духа, и тогда тайно учится у Духа и не имеет нужды в пособии вещества чувственного. Ибо, пока сердце учится от вещества, непосредственно за учением следует заблуждение и забвение, а когда учение преподается Духом, тогда памятование сохраняется невредимым" 13. Здесь можно отметить общую с Златоустом мысль о том, что Писание есть пособие для духовной жизни. Чтение Писания обновляет в душе стремление к добру. Но жизнь души не обнимается Писанием всецело. Эта жизнь благодатна, а благодать душе подает, конечно, не книга Священного Писания, а Дух Святый, ниспосланный, Церкви.

Приведенные рассуждения великих отцов Церкви на первый взгляд могут показаться соблазнительными, но если вдуматься в них и поставить их в общую систему православного церковного миросозерцания, то нельзя не согласиться, что в них море превосходящее обилие мысли. В них можно видеть церковную оценку Писаний. Так могли сказать только люди, всецело жившие в Церкви и вполне усвоившие себе религиозный идеал Церкви, который состоит не в новом школьном учении, а в новой жизни спасенного человечества, созидаемой Духом Святым на основе воплощения Сына Божия.

Но несомненно, что в приведенных святоотеческих мнениях дается непривычная для нас оценка Писания. Эта оценка Писания понятна лишь для того, кто живет сознательно чисто религиозным идеалом. Религиозный идеал Церкви, идеал обожения, которым полно наше богослужение, в современном сознании является уделом весьма немногих.

Может быть, самое печальное в наше время есть именно подделка Христа и Церкви. На христианство смотрят не как на новую жизнь спасенного человечества, объединенного в Церкви, а только как на сумму некоторых теоретических и моральных положений. Слишком много и часто стали теперь говорить о христианском учении и забывать стали про церковную жизнь. Вместе с тем, забывать стали и про то, что главное в деле Христовом, это — Его воплощение. На Христа стали смотреть больше как на учителя-мудреца, а истина Его Богосыновства в современном религиозном сознании отошла на задний план. Учителю ведь можно и не быть Сыном Божиим, Единородным и Единосущным Богу Отцу. Христианами теперь готовы назвать уже не только ариан, но даже и тех, кто Христа, как древние жиды, почитает обыкновенным сыном назаретского плотника, в лучшем случае гениальным религиозным учителем, вроде Будды, Конфуция и подобных. У нас и Лев Толстой попал в христиане, да еще не простые, а "истинные христиане". Современному религиозному сознанию нужно и понятно только Христово учение, но не нужен Христос-Богочеловек, и новая жизнь, принесенная Им на землю и сохраняющаяся в едином благодатном организме Церкви. Христос с пристола одесную Бога Отца в современном религиозном сознании низведен на кафедру проповедника.

Но если пред нами учитель, то каждое его слово, каждый литературный памятник, в котором так или иначе отразилось его учение, должен получать особенное значение. Нечто подобное случилось и со Священным Писанием. Само по себе и независимо от Церкви оно получило особенное значение тогда, когда померк светлый идеал Церкви. Священное Писание стало предметом особенного внимания и разностороннего изучения со времени немецкой реформации, т. е. именно тогда, когда на место Церкви поставлена была отдельная личность и широко открыта была дверь для рационализма, мертвящего всякую подлинно церковную жизнь. Ведь в принципе убившее всякую церковную жизнь протестантство выступало и выступает не иначе, как под знаменем Священного Писания, объявляя боговдохновенной каждую его букву. С речами об особенном уважении к Писанию выступает протестантство даже и теперь, хотя уже и для пасторов не считается обязательной вера в Божество Христа, как показал в последние годы случай с пастором Ято — этим немецким Толстым в одежде пастора — и факты сочувствия пасторов новейшим мифологистам во главе с Артуром Древсом, которые утверждают, что Христос, как историческая личность, вовсе и не существовал. Потеряв живого Христа и подлинно церковную жизнь, протестанты начали поклоняться книге Нового Завета, как какому-то фетишу Войдите вы в протестантскую кирху крайних протестантских толков. Вы увидите ряды скамеек, обращенных к кафедре, кафедру и на ней Библию. Одним словом, если вынести из любого класса или аудитории икону, то и получится протестантская кирха. Евангелие для протестантов как бы сочинение Христа-учителя, которое нужно изучать, чтобы быть христианином. Всю полноводную реку благодатной церковной жизни протестантство пытается подменить одной струей, взятой отдельно и обособленно. Из Библии протестанты, взбунтовавшиеся против папы-человека, создали "бумажного папу" и была последняя лесть горше первой.

По-видимому, Священное Писание выше ценится теми, кто потерял Церковь, но это только по-видимому.

На Священное Писание должно смотреть как на одно из явлений благодатной церковной жизни. Но кто вне Церкви, для того благодатной жизни нет вообще. Все рассуждения протестантов и сектантов о боговдохновенности Священного Писания — одно пустословие, которое неясно, и всегда весьма сомнительно для самих рассуждающих. Живая духовная сила не может быть магически прикреплена к мертвым безжизненным вещам. Есть страстные любители, например, древних икон, которые в религиозном отношении нигилисты. Разве иконы их коллекций остаются теми же, какими были они, древние и чтимые, благоговейно поклоняемыми и лобызаемыми, в древних благолепных храмах? Дух дышет, где хочет. Он оживляет единое тело Христово. Какая же боговдохновенность вне Церкви, без Духа Божия? Если же благодатная сторона Священного Писания вне Церкви необходимо уничтожается, то что же остается? Остается Библия, книги, литературное произведение, литературный памятник. В Церкви Священное Писание не составляет всего, но вне Церкви вовсе нет Священного Писания, Слова Божия; остаются лишь книги Священного Писания. Внецерковные люди очень часто говорят о своем уважении к Священному Писанию и укоряют Церковь в пренебрежении Писанием. Но эти речи — лишь один самообман и печальное недоразумение. Правильно мыслить о Писании мы можем лишь выходя из идеи Церкви, а правильно употреблять Писание себе на пользу мы можем только живя в Церкви. Без Церкви, без церковной жизни в ничто разрешается самое христианство 14 и чтением литературных памятников умершей жизни заменить нельзя.

Определяя сущность Священного Писания, мы можем теперь формулировать следующий тезис:

Священное Писание — одна из сторон общей благодатной церковной жизни и вне Церкви Священного Писания, в истинном смысле этого слова, нет.

Устанавливая этот взгляд на Священное Писание, следует оговориться относительно господствующего даже в нашем школьном богословии воззрения, по которому Священное Писание — прежде всего источник вероучения церковного. Нужно признаться, что вопрос об источниках вероучения находится почти в безнадежном положении в нашей резонирующей догматике. Обыкновенно говорят о двух источниках вероучения: о Священном Писании и Священном Предании. Оба эти источника необходимы, хотя нередко склонны преимущество отдавать Священному Писанию. В полемике с сектантами и протестантами напрягают все силы к тому, чтобы доказать, что одного Священного Писания недостаточно, что, кроме Писания нужно еще и Священное Предание. Но если Священное Писание — источник вероучения, то как же почерпать из этого источника заключенное в нем вероучение? "Ведь достаточно вспомнить арианство и первый вселенский собор, чтобы понять, что и всякая ересь основывается на Писании. Очевидно, возникает вопрос: как понимать Писание, чтобы почерпать из него истинное вероучение? Нужно понимать его согласно с Преданием" — отвечают нам. Прекрасно! А какое предание следует принимать? "Не противоречащее Писанию". Что же получается? Писание нужно толковать по Преданию, а Предание нужно проверять Писанием. Получается логический круг, idem per idem, или, в несколько вольном переводе на русский язык, — сказка про белого бычка.

Источник церковного вероучения один — Дух Святый, живущий в Церкви, о котором обетовано Христом, что Он будет вести Церковь ко всякой истине. И не потому Церковь имеет истинное вероучение, что она берет его из Священного Писания и Священного Предания, а только потому, что она есть именно Церковь Бога живого, столп и утверждение истины, — как руководимая Духом Святым. Говорить нужно только о Церкви. Вместе с Церковью стоит или падает и Священное Писание и Священное Предание. Весьма хорошо писал А.С. Хомяков в своем "Опыте катехизического изложения учения о Церкви": "Дух Божий, живущий в Церкви, правящий ею и умудряющий ее, является в ней многообразно: в Писании, в Предании и в деле, ибо Церковь, творящая дела Божий, есть та же Церковь, которая хранит предание и писала Писание. Не лица и не множество лиц в Церкви хранят предание и пишут, но Дух Божий, живущий в совокупности церковной. Потому ни в Писании искать основы Преданию, ни в Предании доказательств Писанию, ни в деле оправдания для Писания и Предания — нельзя и не должно. Вне Церкви живущему непостижимо ни Писание, ни Предание, ни дело. Внутри же Церкви пребывающему и приобщенному к Духу Церкви единство их явно по живущей в ней благодати" (§ 5). "По этому же предмету можно читать прекрасные и глубокие рассуждения в "Послании патриархов восточно-кафолической Церкви о православной вере". "Веруем, что свидетельство кафолической Церкви не меньшую имеет силу как и Божественное Писание. Поелику Виновник того и другого есть один и тот же Святый Дух: то все равно, от Писания ли научаться, или от вселенской Церкви. Человеку, который говорит сам от себя, можно погрешать, обманывать и обманываться; но вселенская Церковь, так как она не говорила и не говорит от себя, но от Духа Святаго (которого она непрестанно имеет и будет иметь своим учителем до века), никак не может погрешать, ни обманывать, ни обманываться; но, подобно Божественному Писанию, непогрешительна и имеет всегдашнюю важность... Живя и поучаясь в Церкви, в которой преемственно продолжается устная апостольская проповедь, человек может изучать догматы христианской веры от вселенской Церкви, и это потому что сама Церковь не из Писания выводит свои догматы, а имеет оные в готовности; если — же она, рассуждая о каком-нибудь догмате, приводит определенные места Библии, то это не для вывода своих догматов, а только подтверждения оных, и кто основывает свою веру на одном Писании, тот не достигает полной веры и не знает ее свойств".

В полном согласии с этими авторитетными рассуждениями мы можем все свести к вере в Церковь. Верует человек в Церковь, — для него получает надлежащее значение Священное Писание.

Но кто не достиг полной веры, кто не знает ее свойств, кто не понимает, что христианства нельзя иначе представлять, как в виде Церкви, тот грубо и кощунственно отвергает саму веру в Церковь. Так поступал Лев Толстой, который в предисловии к "Краткому изложению Евангелия" писал: "Заявление о том, что выражение такого-то догмата есть выражение Божественное, св. Духа, есть высшая степень гордости и глупости: высшей гордости потому, что ничего нельзя сказать горделивее, как то, что сказанные мною слова сказал через меня сам Бог, и высшей глупости потому, что ничего нельзя сказать глупее, как то, чтобы на утверждение человека о том, что его устами говорит сам Бог, сказать: нет, не твоими устами, а моими устами говорит Бог и говорит совершенно противоположное тому, что говорит твой Бог. А между тем только это самое говорят все соборы, все символы веры, все церкви и из этого вытекает и вытекало все зло, которое во имя веры совершалось и совершается в мире" 15. Эти грубые слова интеллигентского "истинного христианина" и "великого учителя" в той или другой форме готовы повторять весьма многие. Вера в Церковь — подвиг и подвиг не легкий, а для наших современников порою непосильный. Жить в Церкви — значит вообще любить, жить любовью, а жить любовью — значит бороться с греховным себялюбием, которым люди так сильно болеют. В частности, вера в Церковь есть подвиг и ума, потому что она требует от него покорности. Покорять же разум свой Церкви особенно тяжело потому, что эта покорность непременно отразится и на всей жизни. В отношении к Церкви подвиг ума связан и с подвигом воли. Представим на минуту, что люди всецело покорились Церкви. Сколько идолов, сколько богов и божков нужно им будет свергнуть? Уже не Днепр, а целое море нужно будет, чтобы потопить этих истуканов. Но даже и один подвиг ума не легко дается тому, чей разум кичит. Преосвященный Феофан Затворник рассуждает: "Замечательно, что премудрость зовет к себе безумных: "иже есть безумен, да уклонится ко мне". Стало быть умникам нет входа в дом премудрости или в св. Церковь. Умность всякую надо отложить у самого входа в этот дом. С другой стороны, если всякая мудрость и ведение только в доме Премудрости, то вне сего дома, вне св. Церкви, только безумие, неведение и слепота. Дивное Божие учреждение! Входя в Церковь, оставь свой ум — и станешь истинно умным, оставь свою самодеятельность — и станешь истинным деятелем; отвергнись и себя самого — и станешь настоящим владыкой над собою. Ах, когда бы мир уразумел премудрость эту! Но это сокрыто от него. Не разумея премудрости Божией, он вопиет на нее, и безумных разумников продолжает держать в ослеплении своем". Таких "безумных разумников" теперь очень много, потому что человечество стало уж слишком "умно" и еще больше умничает. Всечеловеческий разум кичит все больше и больше. А всякая гордость и кичение е Церковью не совместимы. Еще древнецерковная мысль отметила связь гордости с отступлением и противлением Церкви. "Ереси происходили и происходят часто оттого, — пишет св. Киприан Карфагенский, — что строптивый ум не имеет в себе мира" 16. "Гордые и непокорные люди отступают от Церкви или восстают против Церкви" 17.

Вот это-то антицерковное н антихристианское настроение и лежит в основе отделения Священного Писания от Церкви. Церковь отрицается — Священное Писание признается. Церковь поносят — Священное Писание превозносят. Наш тезис, что Священное Писание может быть только в Церкви и не может быть вне Церкви, этот тезис заслуживает того, чтобы на нем остановиться подробнее, чтобы истина возвысилась над заблуждением н недоразумением. Из идеи Церкви мы выходили при рассуждении о самой сущности Писания; эта же идея определяет нам и наше отношение к Священному Писанию. Только твердо держась за идею Церкви, можем мы отражать ложные речи разделяющих неразделимое, отделяющих Священное Писание от Церкви.

Теперь все чаще и чаще приходится сталкиваться с подобными рассуждениями: "В Священном Писании мы читаем вот то-то. Церковь учит иначе. Значит, Церковь заблуждается". Так до тошноты однообразно поют всевозможные сектанты. Вторят им некоторые и из именующих себя христианами, те именно, которые усвоили себе непонятное высокомирное отношение к Церкви, себя поставляя несравненно выше нее. Стоя на охарактеризованной выше точке зрения на источники вероучения, ответить собственно не легко. Взять хотя бы вопрос об иконопочитании. Сектант укажет на запрещение изображений в ветхом завете, на слова Христа о духовном поклонении. Для него иконы — противоречие. Сказать, что иконопочитание основано на предании? Но ведь предание нужно принимать лишь тогда, когда оно не противоречит Писанию. Ссылки, например, на херувимов завесы ветхозаветного храма малоубедительны. Спор поэтому идет без конца и без пользы, потому что миссионеры переходят сами на точку зрения сектанта, а эта точка зрения по самому существу ведет лишь к словопрению, но не к истине. Выходя из идеи Церкви, мы не имеем и нужды спорить на основании Писания; для нас достаточно нашей веры в Церковь. Бесплодность споров "от Писания" давно сознана еще Тертуллианом, который говорил, что от этих споров можно лишь повредить желудку и мозгам, потерять голос и дойти до бешенства от богохульства еретиков 18. Он же настойчиво утверждает, что не следует апеллировать к Писанию; там победа или ненадежна или совсем невозможна 19. Церковный человек может смело повторить эти слова, потому что для него "все равно от Писания ли поучаться или от вселенской Церкви".

Все рассуждения о противоречии Церкви Священному Писанию совершенно ложны и безбожны в самом корне. Дух Святый чрез св. апостолов написал для Церкви Священное Писание, но ведь тот же Дух Святый, по неложному обетованию Спасителя, и саму Церковь наставляет на всякую истину. Дух Святый един и неделим, вечен и неизменен, Он — Дух истины. Как же могло случиться, что в Священном Писании Он говорит одно, а в учении и жизни церковной — другое? Разве напрасно, как собор апостольский, описанный в 15 главе книги деяний апостольских, так и все последующие соборы начинали свои определения словами: "изволися св. Духу и нам?" Допускать возможность противоречия между Церковью и Священным Писанием, это значит — говорить о самопротиворечии св. Духа, это поистине значит возводить хулу на Духа Святого. Только диавол может внушить богохульную мысль о противоречии Духа Святаго Самому Себе, и нельзя не согласиться с сильным и резким, но мудрым и справедливым изречением преп. Викентия Лиринского: "Когда увидим, что некоторые приводят изречения пророческие и апостольские в опровержение вселенской веры (равно говорят о противоречии между Церковью и Священным Писанием), мы не должны сомневаться в том, что устами их говорит диавол" 20. Вспоминается и стих из послания к евреям: "Колико мните горшия сподобится муки, иже... Духа благодати укоривый" (Евр. 10, 29).

Если же Церковь и Священное Писание в противоречии быть не могут по самому своему существу, то отсюда следует с необходимость