К переосмыслению монгольской эпохи в истории Казахстана (теоретико-методологический аспект)

Кинаят Зардыхан

Выдающийся русский философ истории Н. Бердяев писал о том, что история как величайшая духовная реальность, не есть данная нам эмпирия, большой фактический материал. В таком виде, отмечал он, истории не существует и ее опознать нельзя. Историю можно опознать через историческую память, имеющую свои акты от первого до последнего, имеющую свое начало, свое внутреннее развитие, свой конец, свой катарсис, свое свершение.

В настоящее время мы переживаем бурную, подвижную реальность истории. Нет советской империи, нет коммунистической идеологии. Все это вызвало процесс концептуальных перемен духовной жизни общества. Проявляется новая историческая действительность, все более отходящая от коммунистического прошлого и замкнутая в мгновении настоящего. Через память мы восстанавливаем отошедшее от нас антологическое начало, создавшего основу исконно исторического понимания прошлого.

В связи с этим ощущаются определенные противоречия между духовными потребностями общества в понимании исторических процессов и мерой их реализации. Обозначенное усугубляет задачи научно-исторического исследования.

Да, в исторической науке нет установленных рецептов и готовых формул. Но это не значит, что история является базарной ареной борьбы без правил, участие, в которой может принять любой дилетант. История – наука категориальная, имеющая свою четкую и давно выработанную научную методологию, являющуюся условием и критерием отличия научного знания и познания от обыденно-житейского, отображающего мир поверхностно, фрагментарно, как стихийность и хаос абсолютных противоречий и цепь случайных событий, для которых нет единых оснований. Невозможно установить единый порядок преобразований. Именно отсюда проистекают грани науки и не науки, истории и антиистории. Это в свою очередь привело всю гуманитарную науку и историческую особенно к доминированию эмпирической описательности, фактографичности, к сползанию науки на уровень обыденного сознания.

На мой взгляд, первой жертвой стагнации своего категориального аппарата и во многих случаях превращения в догматические суммы верных и неверных постулатов стала историческая наука. Люди приходят на поприще исторической науки без глубоких историко-методологических и теоретико-концептуальных знаний, методики и методологии, без уважительного и объективного отношения к историческим фактам и сообщаемым о них источникам. При этом, не соблюдая элементарной научной этики.

Многие книги, статьи издаются без серьезного научного рецензирования. Лишь в последствии приходится «рецензировать», во многих случаях по поручению «сверху» и лишь положительно. Это происходит в тех случаях, когда подобные работы представляются на соискание различных премий, рекомендуются в качестве учебников или учебных пособий. Авторитаризм, протекционизм не приемлем в науке, как и в любой другой области человеческой деятельности. Боязливое отношение к научной критике не допустимо. Каждый исследователь должен определить свое отношение к науке, и оно должно быть в рамках научной этики и совести человека. В любом случае история воздаст каждому по заслугам.

Пока еще у нас методы исторической критики не совершенны и наивны. Зачастую грубые и эмоциональные, во многих случаях не привносящие в наше знание ничего нового, они быстро становятся предметом общественного резонанса. Одной из претенциозных тем в последнее время в Казахстане стала: «Роль монгольской эпохи в истории Казахстана». Обсуждение ее непременно влечет за собой и оценку исторической роли объединителя монгольского народа и создателя первого монгольского государства – Чингиз-хана. В казахстанской историографии не сложилась собственная и самостоятельная традиция монголистики и чингизоведения, их зачатки далеки от уровня подлинного историзма, не сформулированы теоретико-методологические подходы в изучении этого периода, нет ни одного монографического исследования. Отдельные имеющиеся работы наших современников, затрагивающие данную проблематику фиксируют наличие различных, порой диаметрально-противоположных точек зрения. Главным образом это касается оценки роли Чингиз-хана в мировой истории вообще, и казахстанской в частности. Одни высказывают мнения о том, что Чингиз-хан является неким «кровным казахом», другие, еще под влиянием советской историографии, пытаются обозначить некий «образ врага». Для кого сие мудрствование пишется не известно. Несмотря на особые взгляды по этой проблеме В.В. Бартольда, Г.Е. Грумм-Гржимайло, Л.Н. Гумилева, частично Б.Я. Владимирцова, общая оценка исторического значения монгольской эпохи в советской историографии осталась отрицательной. До настоящего времени в казахстанской исторической литературе (кроме работ отдельных авторов крайне тенденциозного характера) оценка советских времен не претерпела особых изменений.

История Монгольской империи является целой эпохой всемирной истории, а ее основатель Чингиз-хаган – экстраординарной личностью, покорившей половину мира, превратившей всю евразийскую степную систему в цельный политический организм, с прочной общественно-политической системой, мощной военной организацией и уртонно-коммуникационной системой. Империя Чингиз-хана была явлением поистине мирового значения и, поэтому требует к себе масштабного подхода.

Не менее четырех десятков наберется различных исследований, посвященных Чингиз-хану, во всем мире и это только самые известные, причем объем каждого из них от одного до шести томов. Среди них Цю-Чи-джи (Чань Чунь), Ата-Малик Джувейни, Рашид ад-Дин, Абулгази, Кадыргали Джалаири, Джан Джэн Фэй, То Джи, Лубсан Данзан, Саган Сэцэн, Марко Поло, П. Пельо, Ц. Дамдинсурэн, П. Рачневский, К. Ширатори, М. Мураяма, Дж. Неру, В.В. Бартольд, С. Козин, В. Владимирцов, Паллади Кафаров, К. Д’Оссон, Э. Хэниш, Б. Сайшаал, Иринжин, Каной Ясудзо, Ш. Нацагдорж и многие многие другие. 86 тетрадей «Юань Ши» из 210, посвященных монгольскому периоду, освещают биографию Чингиз-хана и его потомков. Историография, посвященная биографии Чингиз-хана превышает 800 наименований. Один лишь китайский терминологический справочник, посвященный «Тайной истории» состоит из шести томов. «Тайная история» переведена на десятки (исследователи называют цифру более 40) языков мира, в том числе ее художественно-литературный перевод без научных и терминологических комментариев уже дважды выходил на казахском языке.

Вместе с тем, многочисленные источниковые материалы по истории Монгольской империи и биографии ее основателя – Чингиз-хана, созданные на монгольском и китайском языках, хранят в себе много тайн, недоступных отечественному исследователю. И до тех пор, пока мы не осмыслим весь этот пласт материала, будет очень сложно делать какие-либо заключения по поводу роли монгольской империи в средневековой истории Казахстана.

В исторической науке не стоял и не стоит вопрос: «Чингиз-хан монгол или нет?» Он был рожден монголом, посвятил полностью всю свою жизнь делу монгольской государственности. В своем завещании перед смертью он (Чингиз-хан) говорил «Кажется, настал день моей смерти. Я своих монголов объединил в одно государство. Создал империю, протяженность которого составляет год пути. Когда умру, похороните на моей родной земле – Их Отоге, не отрывайте меня от моего народа». Да, ходят множество слухов вокруг личности этого знаменитого человека, но он от рождения до конца остался монголом. Пересмотреть крепко устоявшуюся в науке его биографию уже невозможно.

В связи с этим задается вопрос: Почему нам казахам, имеющим свои собственные глубокие корни, понадобился сегодня имидж личности Чингиз-хана? Если при этом раскрывается роль Чингиз-хана во всемирно-историческом процессе, последствия завоеваний монголов, или роли и наследия последующих династий Чингиз-хана для образования государственности народов и т.д., то такой шаг можно только приветствовать.

Возведение родословной «кият-борджигинов», из которых происходил Чингиз-хан, к Огуз-хану имеет давнюю традицию. Об этом достаточно подробно писали Рашид ад-Дин, Абулгази, Кадыргали Джалаири. Нельзя забывать, что кият-борджигины не есть все монголы (Хамаг Монгол), также как казахи не есть весь тюркский мир. По «Истории Золотого рода Чингиз хагана» («Чингиз хааны Алтан ургийн туух») и других источников ХХІІІ предок Чингиз хана, знаменитый Борте-Чино, реальная историческая личность, который родился в 758 г. был современником тюргешских хаганов Кутлуг Билге, Ата Бойла и других, но он (Борте Чино) не был ханом. А родоначальник Борджигитов - Бутанцар (Бодоночар) (ХІІ предок Чингисхана) родился в 970 г., жил при протоказахском государственном объединении кимаков.

Но, к сожалению, стихийный историзм отдельных наших авторов особо не касается вышесказанных направлений. Не думая о пользе и последствиях в своих действиях они пытаются создать из личности Чингиз-хана «искусного домашнего героя» для истории Казахстана. Например, некий К. Данияров в своей последней книге «История Чингисхана» прямо заявляет, что «Чингис хан происходил из подрода тобыкты» . Откуда у него подобное откровение, неизвестно. Поскольку по всем родословным схемам казахов тобыкты является подродом аргынов и известны в истории с начала ХVІІ в., так что от киятов до тобыкты лежат целых десять веков.

Часть известного монгольского рода кият-борджигинов во время западных походов Чингиз-хана осталась в степях Центральной Азии.

С тех пор кияты присутствуют в родовых списках и казахов, и киргизов, и узбеков, и ногайцев, и даже у крымских татар. Ни один из этих народов не вправе присваивать только себе то, что было когда-то общим. И никто из них этого не делает. Если конечно не учитывать «ложку данияровского и иже с ним, дегтя в бочке меда истории тюркских народов».

Если Данияров взялся донести до нас историю и культуру тюркских племен Монголии, то уж надо бы поинтересоваться у специалистов, с чего начать их изучение. Уж не с написания монографии - это точно. А раз автор всего этого не ведает, то и вышло у него, что тюркоязычные племена Монголии ХІІ-ХІІІ веков, а именно кереиты, найманы, меркиты и татары, и есть не что иное как казахи. Несомненно то, что части этих родов вошли в состав казахского народа и сыграли важную роль в завершении его формирования.

Остановимся на следующем утверждении того же К.Даниярова: «Чингисхан, в то время еще Темирши, стал государем довольно значительного государства из трех казахских родов: кият, меркит, кереит». Во-первых, не ясно о каком периоде идет речь, так как Чингиз-хан дважды провозглашался ханом. Если это 1189 г. – то в провозглашении его ханом участвовали только четырнадцать представителей исключительно монголов-нирунов. Если речь идет о 1206 г. то здесь участвуют представители 31 племени, 23 из них монголы: нируны, дарликины и 8 тюркской ветви. Монголы: кият-борджигин, тэнинут, салжиут, сулдэс, чонос, олхунуд, урут, нутакин, манкут, баарин, дурбэн, хоит, барлас, будат, урианхат, идэркин, эсут, сукэн, баяут, горлас, ойрат, торгут, тумэт. А из ветви тюрков принимали участие: жалайры, найманы, керейты, конгираты, онгуты (уваки), меркиты, усуны и доглаты.

Роль участия каждого отражается в именах 88 заслуженных людей, непосредственно принимавших участие в создании монгольского государства. Среди них мы видим 18 представителей тюрков, 8 - жалаиров, 3 - конратов, по 2 - от кереитов, меркитов и татар, 1 – от онгутов (уваков), все остальные (всего их 70) – представители собственно монгольских родов. А государство так называемое «Киятское ханство» нигде не существовало. Если речь идет об образовании собственно Монгольского государственного объединения (Хамаг Монгол улус), то оно относится к началу ХІ века. Его первым ханом был прадед Чингиз-хана – Хабул хан. А по мнению нашего автора как таковое «Монгольское государство на свете не существовало». Все что мы ранее считали историей Монгольского государства, на самом деле является историей Казахского государства. Следовательно, основатель данного государства Чингиз-хан должен быть с самого своего рождения казахом. Интересно на чем основана подобная «новизна в истории?», есть ли у авторов подобного направления веские аргументы и научные обоснования для столь ответственных утверждений? По наивному гражданскому эмпиризму их, например, у них два. Во-первых, они руководствуются огузским генеалогическим мифом о тюрко-огузском происхождении Чингиз-хана.

И, во-вторых, авторы прибегают к механической этимологизации и изменению в нужном для себя направлении известных слов из древнетюркского и монголо-тунгуского языков. О «дикой этимологии», применяемой этими авторами, речь ниже, здесь же остановимся на несовершенстве генеалогических источников с методологической точки зрения.

В отечественной литературе со ссылкой на сведения, сообщаемые Рашид ад-Дином и Абулгази, давно известна генеалогическая легенда происхождения монголов (точнее Чингиз-хана) мифического первопредка Огуз-хана. В этой легенде нашли свое отражение заключительный этап истории огузских кимеков-киянов долины реки Аргун на восточных склонах великого Хингана и собственно ранняя история династии киян (кият). К последней принадлежал и сам Чингиз-хан. Китайские и монгольские исторические источники фиксируют десятки других версий этой генеалогии.

Где же проходит грань между стадиальностью исторического процесса и конвергентностью? На этот вопрос до настоящего времени однозначного ответа нет. Поскольку шежире, прославляющие первопредка правящей династии в основном носят эпическо-идеологический характер. Например, возьмем «Огуз-наме». В нем имя героя Огуза всегда носит смысл первичности. Достаточно вспомнить, что Огузу, по этому источнику, высшими силами было предначертано стать первым правителем, которому суждено создать единый тюркский мир. Таким же образом мы видим, когда в «Тайной истории монголов», провозглашается идея об едином монгольском мире. И если в «Огуз-наме», возведением генеалогического древа Чингиз-хана к самому Огузу, обозначили тюркские корни основателя империи, то, возникшая новая монгольская идеология, нашедшая свое отражение в «Тайной истории монголов», посредством древних тюркских племен, населявших монгольское плато, начала утверждение реальной родословной своего правителя, объявив его монголом. На наш взгляд культивирование мифической генеалогии превопредка господствующей династии ущербно во многих отношениях. Во-первых, она создает вечный образ господствующей династии. Во-вторых, предлагаемая генеалогия правящего рода в большинстве своем не имеет отношения ко всему народу и его предшествовавшей истории, который насильно был включен в новую этнополитическую систему. Конечно же, нельзя отрицать источниковедческую ценность генеалогических источников, в какой то мере содержащих в себе начальные этапы истории того или иного народа. Несомненно, они имеют историографическую и фольклорную ценность, они уникальны, но служить фундаментальным научным ориентиром в историко-этнологическом исследовании они не могут. Поскольку всякие мифы и легенды это первичная форма познания своего места в окружающей действительности, они не могут служить конечными инстанциями истины.

«Дикая этимология» остается самым излюбленным и вместе с тем самым слабым местом в историописании наших современников. Достаточно найти два-три слова или наименования, схожих с современным казахским языком и этого достаточно, чтобы сделать на основании этого далеко идущие выводы. А между тем для подобных заключений необходима широкая лингвистическая подготовка, знание соответствующих языков, их диалектов, письма, плюс ко всему необходимо знание самой исторической обстановки, а это значит владение источниками. Для многих авторов, любящих писать на исторические темы, становится модным с помощью простого созвучия слов переводить любые тексты на родной язык, тем самым, считая, что он сделал открытие.

Остановимся на одном подобном переводе, сделанным К.Данияровым из «Тайной истории», более конкретно:

В параграфе 96 «Тайной истории» говорится: Qara bulugan dagu-in garin Qantutgajy oksu!

Перевод К. Даниярова на казахский язык: «?ара болудан та?алау г?рі, Ка? жы?са? ?лысты жинап ?ан т?гуге ??сайды»4.

Настоящий перевод следующий: «?ара б?л?ын ішігі?ні? ?арымтасына ?а?ты?ыс?ан ж?рты?ды ??растырып берейін»

Для большей убедительности приведем еще один пример. В параграфе 103 «Тайной истории»: Solongo mety sonsohy Sorgog Huagciny Sonor-un Hucy Uen mety ozeky Unency Huagciny Uzsenu acy ber.

В вольном переводе Даниярова: Сондай болуын Сонен сен талда ?немі болуын Жеке талда Б?гін б?лай болуын, Бірнеше м?рте .

Предложим настоящий перевод: К?ншілік жерден еститін ?а?ылез Хуагчинны? Са???ла?ты?ыны? ар?асында Алыстан к?ргіш Адал Хуагчинны? К?ргендігіні? ар?асында.

Предлагая свой бессмысленный перевод, К.Данияров к тому же критикует перевод признанного специалиста С. Козина. Эти два перевода, образно выражаясь, различаются как земля и небо. К. Данияров слишком далеко отошел не только от монгольской лингвистики, но и от настоящей истории монголов, народа, который издревле имел «свои истории… свои летописи» (Рашид ад-Дин, Нэйж Тойн, Саган Сэцэн, Доржи Банзаров). Конечно же, можно лишь поддержать стремление казахских авторов изучать свою историю. Но поиски путей удревнения национальной истории, присваивание прошлого других народов, ущемление национальных историй других народов вряд ли в этом случае приемлемы. Необходим профессионализм, сопряженный объективным научным поиском. В этой связи куда полезнее исследование истории восточных саков, усуней, кангюй, хуннов, западных тюрков, тюргешей, карлуков и Караханидов, кимаков и кипчаков, населявших степные просторы казахстанских степей в VII в. до н.э. – XII в. н.э., некоторые, из которых появились задолго до появления самих монголов. И нет необходимости искать какие-то родственные связи казахов с монгольским деятелем средневековья.

Требуются не поиски доказательств связи монголо-тунгусских и тюркских народов, в которых нет нужды и ни генных корней Чингиз-хана. Необходимо всестороннее и углубленное исследование социально-экономического и политического устройства монгольских улусов, ведь одним из них являлась и территория средневекового Казахстана.

Известно, что история монголов и Монгольской империи историками разных времен интерпретировалась неоднозначно: одни авторы, возвеличивая историческую роль Чингиз-хана, в то же время огульно приписывают монголам все положительное в истории народов Средней Азии, а другие, с позиции противника, игнорируют все положительное в истории Монгольской империи, а Чингиз-хана и его приемников характеризуют как варваров, разрушителей, оставивших после себя одни развалины и неописуемый хаос.

Несмотря на то, что обретенная независимость создала новые возможности в исследовании монгольской эпохи в истории Казахстана, тем не менее, мы не видим ничего по настоящему впервые привнесенного в разгоревшейся полемике вокруг личности Чингиз-хана и основанной им империи. Все те же, ставшие уже привычными две позиции, существовавшие в русской, советской и западной историографиях, лишь в казахской обработке. В художественной литературе созданы сотни образов Чингиз-хана и это не предел. Ему вновь и вновь посвящают свои романы и поэмы писатели разных стран. Но в исторической науке, в реальном прошлом, личность, ее образ переделать невозможно. Можно лишь, привлекая новые факты, новые источники, полнее раскрыть исторические события, неизвестные стороны деятельности людей в этих событиях. Стремление же насадить вымышленный литературный образ в реальное историческое прошлое будет наносить только ущерб истине. В художественной литературе, несомненно, по каждому значительному эпизоду в истории можно создать крупное творение, но историческая наука должна анализировать любые явления от начала и до конца и подходит к ним комплексно. Так, события монгольской эпохи, по законам исторической науки, не могут быть оценены только по отдельным эпизодам, например, завоеванием монголами Отрара или Ургенджа.

Поэтому общие выводы по монгольской эпохе, занимающей значительное место в мировой истории, могут быть сделаны только рассмотрением событий в рамках отдельных периодов. П. Пельо, То Жи, П. Рачневский, К. Широтори, В. Бартольд, Б. Владимирцов, Майский и другие исследователи рассматривали историю Монгольской империи и деятельность ее основателя – Чингиз-хана расчленением ее на два основных периода. Именно такой подход к монгольской истории утвердился как концепция в исторической науке в советский период. Согласно ей, в первый период, который закончился в 1206 г., Чингиз-хан внес определенный вклад в дело объединения монголов и в дело создания первого Монгольского государства. Во втором периоде, начинающемся после 1206 г. и принявшем особенно агрессивный характер с 1211 г., он сыграл отрицательную роль. Эти два периода, однако, не могут полностью осветить историю монголов, руководимых Чингиз-ханом, так как империя существовала и после окончания завоеваний. В этот период началась историческая, созидательная роль потомков Чингиз-хана. Созданные им Улусы привнесли в мир новый порядок, создались основы многих национальных государств.

Исходя из этого, мы считаем что необходимо определить новый период в монгольской эпохе - «Казахстан в монгольский период, борьба потомков Чингиз-хана за создание отдельного казахского государства» - и рассматривать его отдельно от других периодов. Также необходимо пересмотреть некоторые выводы данные отмеченному периоду ранее. Для того, чтобы дать оценку этому цельному явлению нужно остановится на каждом отмеченном выше периоде.

В середине XII в. на Монгольском хребте, от Байкала до Инь-Шаня, от восточных монгольских песков до Алтая, проживало около двадцати раннефеодальных племенных объединений и более ста пятидесяти разрозненных родоплеменных объединений из трех больших этнических групп: монгольских, тюркских и тунгусских. Начиная с XI в. (со времени киданей) тюркские этнические процессы географически перемещают свой центр на территорию современного Алтая, в западные регионы срединной Азии. А на монгольском хребте начинает преобладать тунгусо-монгольский этнический фактор. Они часто вели воины, враждовали между собой из-за пастбищ, звероловных угодий, за влияние и власть. Кочевникам угрожали с востока войска Алтын-ханов и Сунов. В долине трех рек и Алтая преобладали тюркские родоплеменные объединения кереитов, найманов и меркитов. Враждой были охвачены монгольские племена и роды.

Война и раздоры между родоплеменными союзами и группами отличалась непримиримостью и особой жестокостью. Об этом в «Тайной истории монголов» говорится: «Звездное небо поворачивалось – была всенародная распря. В постель свою не ложились – все друг друга грабили». Это не могло не сказаться на монгольском народе. Вопрос жестокого времени стоял «быть или не быть» малочисленным и раздробленным монгольским родам. Но не Темучин создал это жестокое время, а время создавало своих героев. Требования времени, эпохи родили такую личность как Чингиз-хан. Подчинив монголов единой власти, он не только прекратил распри и сохранил монгольский народ, но и сделал свое государство крупнейшей империей, ведущей военно-политической силой в регионе.

В 1206 г. в верховьях реки Онон, Темучин созвал Великое собрание на котором присутствовали родственники, сподвижники, все бахадуры и нойоны, словом собралась вся монгольская аристократия. На этом курултае было провозглашено о создании монгольского государства, а Темучин получил свой титул Чингиз-хан. Это было государство кочевников – воинов. Образование монгольского государства знаменовало собой замену родового строя новым общественным строем – феодальным. Оно положило конец непрерывным родоплеменным междоусобицам и содействовало укреплению этнотерриториального единства. По этим параметрам создание монгольского государства следует рассматривать как прогрессивное явление для своего времени. В связи с этим часто задается вопрос о том, смогли бы монголы в условиях смутного времени защитить себя в рамках занимаемой ими тогда территории. Но на этот вопрос в истории нет однозначного ответа. Отдельные авторы полагают, что действительно монголы, не выходя за рамки своих земель, могли сохранить себя как народ и как государство. Но монгольские стратеги изобрели иное средство сохранения своей государственности. Путем завоеваний отдалять границы своих земель от центра, иначе, он будет легко уязвим.

Чингизоведы и монголисты не замечают одну важную деталь – основы этой далеко идущей стратегии монголов были уже заложены в звании Тимучина «Чингиз» и словах высеченных в его «тор-тамге», представленной впервые на курултае 1206 г. «Тэнгиз» (Далай хаган) на древнетюркском выражает идею о том, что он не хан мелких озер (кол колшик), а хаган океанов, т.е. каган вселенной. Слова на первой государственной тамге «Бог на небе. Каган могущество божье на земле (Т??ір ??т). Печать владыки человечества» выражали именно его исключительность и те цели, которые он перед собой ставил. Таким образом, была четко обозначена дальнейшая военная доктрина – систематические завоевательные воины. Следовательно, излишне искать в каждой конкретной войне монголов какие-то причины. Была лишь одна единственная глобальная причина – добиться объединения под своей властью всех соседей и тогда это даст уверенность в завтрашнем дне, а иначе другой проглотит тебя. Надо полагать, все же, что данная стратегия появилась не сразу, процесс ее становления шел одновременно со становлением общей государственной идеологии. После продолжительной внутригосударственной подготовки монгольское войско во главе с Чингиз-ханом в 1211 г. начинает свой восточный поход. Он носил антикитайскую направленность. Первые три похода в этом направлении которыми руководил сам Чингиз-хан завершились уничтожением тангутского государства Си Ся, завоеванием западного Китая и части территории Цзинского государства, взятием ее столицы Чжунду (нынешний Пекин).

Опыт восточного похода для монголов был во всех отношениях плодотворен. Военное искусство монголов, делало большие успехи, главным образом в смысле заимствования у противника идей и их применения к технике военного дела. В следующих походах мы уже видим в монгольской армии наиболее совершенные из имевшихся в ту эпоху военных машин.

Начало монгольской эпохи в истории Казахстана связано с вторым периодом в истории Монгольской империи. По монгольским и китайским источникам этот период состоит из трех наиболее важных походов – малый сибирско-семиреченский, хорезмский и великий западный. Все эти три похода непосредственно связаны с историческими судьбами народов, проживавшими на территории Казахстана. Говоря о западном походе монголов необходимо отметить три наиболее важных момента. Первое касается даты начался западного похода монголов. По моему мнению, он начала уже с войны против найманского ханства в 1204 г. По основным монгольским источникам найманы воспринимались самими монголами как внешний враг – иноверцы. Поэтому войну монголов с найманским ханом Таяном можно считать внешней войной и началом завоевания народов Запада. В этом контексте находится и второй момент. Согласно исторической традиции, берущей свое начало от авторов «Тайной истории монголов» и «Сборника летописей», предводитель найманов Кучлук-хан, бежавший от преследования монголов на запад, воспринимается как неудачник и беглец. Это представление господствует и в наши дни. Это представление неверное и сложилось под идеологическим давлением мифа о тотальной непобедимости Чингиз-хана. Ныне оно нуждается в своей коренной переоценке. Да, найманские ханы проиграли войну с монголами, но часть их войска не сдалась и отступила во главе с Кучлуком на запад, в пределы Жетысу, на земли родственных тюркоязычных народов. Здесь на протяжении 14 лет он был щитом восточной границы тюркских народов, преграждая путь монголов на запад. Чингиз-хан не забывал о своем давнем и опасном враге. Против Кучлука постоянно действовал трехтысячный отряд Тогучар-мергена. Кучлук не сдавался, неоднократно принимая удары монгольской конницы на себя, пока, в конце концов монголы не вынудили его отступить в памирские горы, где он был настигнут и убит монгольскими полководцами. Кучлук должен восприниматься не как неудачник или авантюрист, а как один из борцов за независимость тюркских народов. Его историческая роль все еще требует к себе объективного подхода. Только уничтожив Кучлука монголам удалось подчинить кара-китаев, кара-киргизов, алтайцев, кимаков, уйгуров, карлуков и всю территорию Восточного Туркестана. Теперь монголам был открыт путь на запад. После этого хорезмшах Мухаммед всерьез задумался о монгольской проблеме, но время было уже потеряно и военно-политическая и дипломатическая инициатива перешла к монголам. Монголы не могли не воспользоваться этим и начали свой знаменитый поход против государства Хорезмшахов, принесший большие страдания народам Казахстана и Средней Азии. О западно-хорезском походе написано довольно много. Поэтому останавливаться на его историко-хронологических деталях, считаю, нет необходимости. Наших историков особо интересуют только следующие три вопроса: в первую очередь – причины возникновения войны, второе, характер этой войны и, наконец, в третьих, основные уроки и последствия войны. Что касается главных причин возникновения войны, то основные мнения по этому вопросу можно разделить на три группы. Первая группа ученых - Рашид ад-Дин, П. Рачневский, Б. Владимирцов, То Жи и другие - связывают возникновение войны с социально-экономическим интересом и геополитическим расположением Монгольского государства. Вторая группа – Д’Оссон, Жан Жэн Фей, Н. Майский и другие – причину войны объясняют тотальной военной потребностью монгольской аристократии, которая без войны и военной прибыли просто не могла существовать.

Наконец, третья группа – Елюй Цу Цай, Ата Малик Джувейни, Джузджани, Марко Поло, Ан-Несеви, В. Бартольд и большинство монгольских авторов – считают, что главная причина начала войны заключалась в убийстве наместником Отрара Кайр-ханом монгольских послов.

У каждой группы имеются свои обоснования. В связи с мнением третьей группы возникает вопрос: «Если бы Каир-хан не убил послов Чингиз-хана, то случилась бы война с хорезмийцами»? Ответ на него очевиден. Война произошла бы и без этого, поскольку далеко идущая военная стратегия Чингиз-хана - завоевание Запада - все равно не обошлась бы без покорения народов Средней Азии, как важного звена между Западом и Востоком. Следовательно, несмотря на неэтичность и не гуманность по своему характеру отрарская резня не могла служить причиной возникновения войны. А основную причину войны нужно искать в военно-политической, геополитической и экономической стратегии монголов. Отрарская резня послов могла служить лишь интегрирующим поводом войны и приблизившей ее начало. Вряд ли доказательна мысль М. Иванина о том, что «хитрый Чингис-хан предвидел ожидавшую посланных им купцов участь». Но то, что он умело использовал результаты случившегося – это факт.

Если говорить о характере войны, то любая война возникшая без особой внутренней причины, навязанная извне, всегда характеризуется как агрессивная война. Историки давно признают, что монгольское нашествие на Среднюю Азию по-другому охарактеризовать нельзя. Она была свирепо агрессивной войной, особо отличавшаяся своей крайней агрессивностью и кровопролитностью. Достаточно фактов в истории о ее жестокости и немало случаев «всеобщей резни» особенно при взятии городов. Особенно персидские и арабские историки (Ибн ал-Асир, Джувейни, Джузджани, аАн?Несеви и др.) изображают Чингиз-хана особо жестоким человеком. Да, все это факт. Уйти от этого невозможно. Несомненно, нельзя оправдывать поступки Чингиз-хана. Также нельзя оправдывать допущенные одна за другой ошибки Мухаммед-султана и его окружения в период монгольских завоеваний.

- Хорезмийцы не смогли до завоевания Чингиз-ханом 30-миллионного Китая оценить военно-политические возможности незначительного количества монголов.

- Хорезм-шах не сделал соответствующих выводов из поражения своего 60-тысячного войска понесенного им в сражении 1216 г. у реки Емба (Жем) от меньшого по численности в три раза войска Джучи и Субедея.

- Также он не сделал соответствующих выводов из того, что его люди, отправленные им на восток, возвращались к нему же послами монголов. Инициатива обмена послами перешла к монголам. Ответные шаги Мухаммеда были неадекватны.

- Он, приняв монголов за «степных варваров», не учел, что они умели сражаться не только в степи, но и научились в войне с Китаем разрушать стены и брать крепости. Тем самым он, выбрав стратегию заманивания противника в глубь своей территории, дал возможность монголам беспрепятственно пройти в свои владения.

- Мухаммед-султан, уверовав в численное превосходство своего войска и подвластного народа, отдал военно-политическую инициативу в регионе.

Слабые места в военной тактике хорезмийцев проявились сразу, и Чингиз-хан не упустил этого. Конечно, нельзя обвинять воинов, погибших защищая от захватчиков свою землю и свой народ. В этом ряду стоят и действия отрарского наместника Хорезмшахов Гайыр-хана. Как сказал Л. Н. Гумилев, «можно осуждать морально того, кто начал войну…, а обвинять победителя, перенесшего поле сражения на территорию противника бессмысленно» . Жаль, что в Отраре, Мерве, Гургандже, Талкане и Нишапуре свершилась настоящая трагедия. Да, Чингиз-хан проявил особую жестокость в отношении среднеазиатских городов. Историки связывают это с двумя мотивами. Первое, с кровной местью Чингиз-хана за убийство хорезмийцами его послов; второе, с жившим, в нем духом кочевника, ненавидевшим города. Оба эти мотива, на мой взгляд, не могут быть предметом оправдания его жестокости. Если его действия стоят каких-нибудь оправданий, то не теми вышесказанными мотивами, а следующими двумя факторами: первое, тем жестоким временем, когда он жил и боролся. Его поступки определялись жестокими законами степи. Он подчинялся требованиям времени, которое не знало жалости к врагам. Второе, делами, свершенными его потомками для человечества. Насколько сегодняшнее поколение с пониманием и уважением относится к прошлому, настолько будет обеспечена преемственность истории и поколений человечества. Пример же подражания того мы видим у китайцев. Известно, что Чингиз-хан и его потомки четырехкратно нападали на Китай, завоевывая страну, уничтожая более 100 городов. По сообщению Джувейни, представитель хорезм-шаха, увидевший своими глазами большую резню в г. Чжунду, с удивлением заметил «осталась ли душа в этом городе». Прошло время, образование Юанской династии в Китае внуком Хубилай-хана не только приостановило его вековые внутренние раздоры, установило в Китае политический порядок и тем самым заложило прочную основу для объединения великой страны. Это отмечали В. Бартольд и То Жи . Потом Мао Цзе дун, подытоживая многогранную и неоднозначную деятельность Чингиз-хана, назвал его «И дай тян жау» (бір д?уірдегі т??ірді? еркесі -любимец небес целой эпохи) . Примерно также Дж. Неру назвал Чингиз-хана «величайшим военным гением и вождем истории» и далее он изрек: «этот человек пленил меня» . Это оценка Дж. Неру, человека, по его собственному признанию, отвергающего насилие, мягкого человека, являющегося гражданином и ненавидящим все феодальное. Насколько нам сегодня, казахам, в прошлом представителям классического кочевничества и являвшихся на тот момент основными административно-территориальными правопреемниками тюрко-монгольской улусной державы в евразийской степи будет этичным назвать Чингиз-хана «лютым врагом» или «проклятием истории». Я считаю неэтичным. На мой взгляд все эти стереотипы исходят из двух обстоятельств: категориально-понятийного и методологического. У нас в этом отношении нет собственной казахстанской оценки произошедшего. А в методологическом плане мы всю историю Монгольской империи и деятельность ее основателя измеряем в рамках событий, происходивших в Центральной