Пушкин и английская литература

В. Д. Рак

Какие-то знания английского языка Пушкин приобрел, кажется, еще в детстве, но судить о них нет оснований и возможности, т. к. свидетельства его родных и знакомых обнаруживают в этой части явные ошибки памяти и домыслы, не позволяющие оценить достоверно истинное положение вещей. С. Л. Пушкин писал, что его сын «первое воспитание получил в родительском доме, где учился языкам — русскому, французскому, немецкому и английскому» (Биографическая заметка отца поэта С. Л. Пушкина / Публ. П. Щ(еголева) // Огонек. 1927. 13 февр. № 7 (203). С. 1) и, «вступив в Лицей, <…> уже этот язык знал, как знают все дети, с которыми дома говорят на этом языке» (Пушкин С. Л. Замечания на так называемую «биографию Александра Сергеевича Пушкина», помещенную в «Портретной и биографической галлерее» // ОЗ. 1841. Т. 15. № 4. С. II (отд. паг.); Цявловский. Кн. восп. С. 376). Вряд ли эти заявления можно принять в их буквальном смысле; вероятно С. Л. Пушкин приукрасил ради семейного престижа действительную картину. По воспоминаниям сестры П., когда у нее была гувернантка англичанка «M-me Бели» (по предположению М. А. Цявловского, родственница Джона Бейли (Bailey), лектора английского языка и литературы в Московском университете в 1784–1809 — Лет. ГЛМ. С. 460), «он учился и по-английски, но без успеха» (Анн. Т. 1. С. 13; П. в восп. совр. (1974). Т. 1. С. 47). Этот эпизод в Пушкинбиографии П. относился к долицейским (1806 – 15 июля 1811) годам (Летопись. Т. 1. С. 16). Приобретенные в детстве знания были, вероятно, самыми начальными и непрочными, а в Лицее, где английский язык не преподавался и отсутствовал в общении, П. должен был их основательно забыть.

Знакомство П. с английской литературой было в эти годы ограниченным и складывалось через французские и русские переводы, упоминания английских писателей, отзывы о них и оценки их творчества, отдельных произведений или даже фрагментов из них в лицейском курсе литературы, пособиях по литературе (прежде всего в «Лицее» Ж.-Ф. де Лагарпа), журналах и в произведениях и статьях французских писателей. Творческое влияние проявилось лишь эпизодически в трех ранних (1814) стихотворениях в духе Оссиана («Кольна», «Эвлега», «Осгар»), из которых первое опиралось на перевод Е. И. Кострова, бывший в это время в Лицее настольною книгою на занятиях Н. Ф. Кошанского, а два других — на «оссианическую» поэму Э.-Д. де Парни «Иснель и Аслега». Ироническое отношение к Д. Мильтону в поэме «Бова» (1814), ст.15–19, не было самостоятельной оценкой, но восходило к суждениям Вольтера в «Орлеанской девственнице» (песнь XI). В стихотворении «К сестре» (1814), ст. 34, упоминаются Д. Томсон и Т. Грей как поэты, чьи стихи, посвященные описанию природы, отвечают настроениям чувствительной молодой девушки. Но там, где заходит речь о любимых авторах самого юного поэта («Городок», «Моему Аристарху», «Послание к Ю<дину>», все — 1815), не назван ни один английский писатель, и это красноречиво говорит об отсутствии у П. в это время творческого интереса к английской литературе.

П. Я. Чаадаев рассказывал, что в послелицейский период (видимо, в 1818–1819) П. для занятий английским языком брал у него книгу английского критика и публициста Уильяма Хэзлитта (Hazlitt, 1778–1830) «Застольные беседы» (Бартенев. О Пушкине. С. 171). Если этот эпизод имел место на самом деле, то Чаадаев ошибся в названии книги (два тома «Table-Talk; or, Original Essays» вышли в 1821–1822, а в его библиотеке имелись в парижском издании 1825 г., которым располагал и П. — Каталог библиотеки П. Я. Чаадаева / Рос. гос. б-ка; Сост.: В. С. Гречанинова и др. 2-е изд., испр. и доп. М., 2000. № 331; Библиотека П. № 974) и П. брал у него, возможно, сборник того же автора «Круглый стол» («The Round Table; a Collection of Essays on Literature, Men and Manners», 1817. Vol. 1–2; в каталоге библиотеки Чаадаева не значится) (Летопись. Т. 1. С. 135, 486). В стихотворении «Деревня» («Приветствую тебя, пустынный уголок…») (1819) предполагаются отзвуки поэмы Оливера Голдсмита (Goldsmith, 1730–1774) «Покинутая деревня» («The Deserted Village», 1770), известной П., возможно, по незавершенному и остававшемуся в рукописи переводу В. А. Жуковского («Опустевшая деревня», 1805), при том что некоторые детали дают основание подозревать непосредственное обращение П. к отдельным фрагментам подлинника; не исключено, что определенную посредническую роль между П. и этим произведением английского поэта сыграл Н. И. Тургенев, который мог акцентировать в поэме то, что допускало ее восприятие в антикрепостническом духе. Одним из источников сведений об Англии и в т. ч. об английской литературе служили П. слышанные лично или через посредников рассказы побывавших там русских людей (Д. П. Северина, К. Н. Батюшкова, П. И. Полетики, Д. Н. Блудова, Н. И. Кривцова). Несомненно, П. было известно ходившее по рукам среди его друзей рукописное «Письмо об Англии», присланное в 1819 из Лондона С. И. Тургеневым. Увлечение поэзией Байрона, начавшееся в России в 1819, породило в литературных кругах интерес к изучению английского языка, захвативший в какой-то мере и П. В Гурзуфе (август 1820), а может быть, еще и раньше, на Кавказе, он занимался английским языком с Н. Н. Раевским-младшим; они читали, кажется, байроновского «Корсара», прибегая, возможно, в некоторых затруднительных случаях к помощи Ек. Н. Раевской, о чем до нас дошли очень неопределенные сведения (Бартенев. О Пушкине. С. 150; Анненков. Пушкин. С. 151; Грот. С. 52–53; П. в восп. совр. (1985). Т. 1. С. 220; Недзельский. С. 29–30; Летопись. Т. 1. С. 197). К этому же времени относятся, вероятно, и опыты друзей в переводе отрывков из «Гяура» с английского на французский, а с него на русский язык (Акад. II, 469, 990; ПД ф. 244, оп. 3, № 38; Рукою П. С. 27–29).

На этот раз обращение П. к английским подлинникам было недолговременным и осталось без продолжения. В течение следующих восьми лет пробудившийся у него интерес к английской литературе, стимулировавшийся в немалой степени растущим к ней вниманием во Франции, удовлетворялся через посредство французских и русских переводов и попадавших в его поле зрения на юге и в михайловской ссылке статей во французской и отечественной периодике, посвященных текущей английской литературе и отдельным ее представителям. По этим источникам ему становились известны английские слова и фразы, изредка употреблявшиеся им в сочинениях и письмах этих лет. Тем не менее по крайней мере в двух случаях: транскрипция фамилии английского поэта R. Southey (Р. Саути) как «Саувей» с характерной для русских ошибкой в передаче изображаемого на письме сочетанием «th» английского звука «(ð)» (письмо Н. И. Гнедичу от 27 июня 1822 — Акад. XIII, 40) и «брат Лайон» (письмо П. А. Вяземскому от 8 или 10 октября 1824 — Акад. XIII, 111) — можно подозревать воспроизведение английского произношения; а читая Шекспира во французском переводе, П., как можно предположить по некоторым признакам, держал в руках и подлинник (Пушкин. 1935. Т. 7. С. 489). Но к глубокому изучению английского языка он не приступал, хотя и остро чувствовал необходимость им владеть. «Мне нужен англ.<ийский> яз.<ык>, — писал он П. А. Вяземскому из Михайловского во второй половине ноября 1825, — и вот одна из невыгод моей ссылки: не имею способов учиться, пока пора» (Акад. XIII, 243). Выучить английский язык советовал ему и А. А. Бестужев в письме от 9 марта 1825: «…я с жаждою глотаю англинскую литературу, — сообщал он, — и душой благодарен англинскому языку — он научил меня мыслить, он обратил меня к природе — это неистощимый источник! Я готов даже сказать: Il n’y a point du salut hors la littérature Anglaise < перевод: Нет спасенья вне английской литературы>. Если можешь, учись ему. Ты будешь заплочен сторицею за труды» (Акад. XIII, 150).

Байрон был первым сильным и стойким, сохранявшимся всю жизнь впечатлением П. от английской романтической поэзии, совершившим переворот в его литературных взглядах, открывшим ему «современный образец творчества» (Анн. Т. 1. С. 101), мир новых идей, образов, художественных средств, расширившим его творческие горизонты и способствовавшим преодолению одностороннего влияния французской поэзии, окостеневавшей в своих классических формах. Следы интенсивного творческого восприятия поэзии Байрона разнообразно проявляются как в общей идейно-художественной системе, так и в множестве деталей (цитатах, реминисценциях, мотивах, параллелях и др.) произведений П., созданных в 1820–1825, главным образом в «южных» поэмах и первых главах «Евгения Онегина». Освоение П. творческого опыта Байрона, как он воплотился в «Паломничестве Чайльд-Гарольда» и «восточных» поэмах («Гяур», «Абидосская невеста», «Корсар» и др.), знаменовалось с самого начала его глубоким переосмыслением, приведшим к конечному развенчанию «байронического» героя и отказу от его изображения по модели его творца, равно и к существенной трансформации ряда характерных, отличительных особенностей новаторской художественной формы «байронической» поэмы. Эволюции пушкинского «байронизма» в этом направлении способствовал в немалой мере сам английский поэт, который, погрузив П. своими «восточными повестями» и «Паломничеством Чайльд-Гарольда» в самую гущу романтических понятий и представлений о поэзии, подсказал ему поэмами «Беппо» и «Дон Жуан» пути выхода из их круга. Найдя в этих произведениях для себя свежий и плодотворный поэтический образец, подтолкнувший его к созданию нового жанра — «романа в стихах», П. в его разработке опирался и на собственный опыт непринужденной «болтовни» в «Руслане и Людмиле». По мере продвижения романа влияние Байрона играло все меньшую роль, так что уже со второй главы современная П. критика заговорила о полной творческой независимости русского поэта от английского. Изучение этого вопроса, проведенное пушкинистами разных поколений, привело к выводам, согласно которым, в обобщающих формулировках настоящего времени, «соответствия или структурные параллели “Дон Жуана” и “Евгения Онегина” носят, главным образом, формальный характер», так что «комически-сатирические стихотворные поэмы Байрона послужили лишь исходным пунктом для той смены жанров, которую осуществил Пушкин в “Евгении Онегине”» (Петерс Й.-У. Пушкин, Байрон и Фридрих Шлегель: К вопросу о жанровой традиции и поэтич. структуре «Евгения Онегина» // Ars philologiae: Проф. А. Б. Муратову ко дню 60-летия. СПб., 1997. С. 54–55), и «наиболее глубоким фактором взаимодействия “Дон Жуана” и “Онегина” стал отказ Пушкина от повествовательной манеры Байрона» (Гаррард Дж. Сравнительный анализ героинь «Дон Жуана» Байрона и «Евгения Онегина» Пушкина // ВЛ. 1996. № 6. Нояб.–дек. С. 156). Как показали новейшие исследования (А. А. Долинин), эта самостоятельность в определенной мере обуславливалась незнанием английского языка и вынужденным поэтому восприятием английских писателей через французские прозаические переложения и чужие критические оценки, что позволяло П. «создавать для себя идеальные модели их творчества, абстрагированные от поэтического языка, и выделять в них те свойства, которые были созвучны его собственным художественным установкам», а тем самым получать возможность «интегрировать новые темы, структурные принципы и композиционные приемы в свою поэтическую систему, которая при этом развивалась независимо от Байрона или Шекспира». Результатом подобной встречи двух художественных систем: классической, в которой был воспитан и к которой по своему складу принадлежал П., с романтической в ее опосредствованном «байроническом» варианте — явился сплав, позволявший и позволяющий видеть в творце «южных» поэм и «Евгения Онегина» как самобытного поэта, кого влияние Байрона коснулось лишь мимоходом и слегка, не оставив значительного следа, так и, при желании, подражателя Байрона, обильно и разнообразно заимствовавшего у своего литературного кумира. В постоянной борьбе этих двух точек зрения развивалось представление о пушкинском «байронизме».

Байрон пробудил у П. живейший интерес ко всей современной английской литературе, с которой русский поэт отныне основательно знакомился и которую воспринимал в том же ключе, что и поэзию «певца Гяура и Жуана» («Евгений Онегин», гл. VII, 22. 5). К этому у него было немало возможностей. Сочинения Байрона пестрели именами его литературных врагов и друзей, сатирическими выпадами против первых; в скупых комментариях французских переводчиков сообщались кое-какие первичные о некоторых из них сведения; все чаще произведения английских писателей переводились на французский и русский языки, а в журналах, как французских, так и отечественных, появлялись на них рецензии и статьи об английской литературе. Таким образом возникали условия для широкого ее обозрения. В период южной ссылки, в Одессе некоторые сведения об английской литературе П. мог получать от знакомых англичан, каковыми были: врач, «глухой философ» Уильям Хатчинсон (Гутчинсон; Hutchinson, 1793–1850), у которого он брал «уроки чистого афеизма» (письмо П. А. Вяземскому (?) от апреля – 1-й половины мая (?) 1824; Акад. XIII, 92); некто Слоан (Sloan, 1794–1871), воспитатель гр. М. Д. Бутурлина; Чарлз Эдвард Полит Томсон (Thomson, 1799–1841), в дальнейшем член парламента и лидер партии вигов, сын богатого английского негоцианта, снабжавший, по свидетельству Ф. В. Булгарина, некоторых будущих декабристов запрещенными либеральными газетами и брошюрами (Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подгот. А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 203). С 1824 важным источником сведений об английской литературе и ее оценок в романтическом ключе мог и должен был, по-видимому, стать для П. начавший выходить во Франции журнал «Le Globe», уделявший ей, как и вообще политической и общественной жизни Англии, большое внимание; однако вопрос о том, насколько было доступно ссыльному поэту это периодическое издание, не подвергался обстоятельному изучению.

Гл. англ. поэты того времени были П. известны хотя бы по имени, и если нек-рых из них (напр., У. Вордсворта и С. Т. Кольриджа) он в годы ссылки еще ни разу не упомянул, то о других имел по крайней мере частичное представление и выносил самостоятельные суждения. В 1821 П. читал поэму Т. Мура «Лалла Рук» и составил о ней невыгодное мнение, равно как и о поэме Р. Саути «Родрик, последний из готов». Вместе с тем именно этих поэтов, а также В. Скотта он поставил в один ряд с Байроном как определяющих лицо совр. англ. поэзии (письмо А. А. Бестужеву от конца мая – нач. июня 1825 — Акад. XIII, 177; «<Возражение на статью А. Бестужева “Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начала 1825 годов”>», 1825 — Акад. XI, 25). 27 июня 1822 П. писал Н. И. Гнедичу: «Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии робкой и жеманной. Тогда некоторые люди упадут, и посмотрим, где очутится Ив. Ив. Дмитриев — с своими чувствами и мыслями, взятыми из Флориана и Легуве» (Акад. XIII, 40). Через год, убеждая П. А. Вяземского написать предисл. к 2-му изд. «Руслана и Людмилы», он советовал: «Не хвали меня, но побрани Русь и русскую публику — стань за немцев и англичан — уничтожь этих маркизов классической поэзии…» (письмо от 19 авг. 1823 — Акад. XIII, 66).

В марте 1824 в Одессе, П. начал и в михайловской ссылке продолжил читать Шекспира во фр. переводах П. Летурнера (Letourneur, 1736–1788), переизданных (1821) с исправлениями Ф. Гизо (Guizot, 1787–1874) и А. Пишо (Pichot, 1796–1877) в составе 13-томного полн. собр. соч. англ. драматурга. Внимательно знакомился П. и со вступ. статьей Гизо ко всему собр., и с его предисл. к отд. пьесам; суждения и оценки фр. критика сыграли важную роль в формировании его восприятия Шекспира как романтич. писателя, чьими отличительными чертами он признавал «достоинства великой народности» («<О народности в литературе>», 1825–1826 — Акад. XI, 40), объективно-исторический взгляд на людей, события и эпохи, жизненную многосторонность, сложность и разнообразие характеров, их «вольное и широкое изображение» («<Наброски предисловия к “Борису Годунову”>», 1830 — Акад. XI, 140), «истину страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах» («<О народной драме и драме “Марфа Посадница”>», 1830 — Акад. XI, 178), несоблюдение классицистич. «единств», точность местного колорита. На подступах к «Борису Годунову» и в период работы над ним, когда П. формулировал и воплощал в действительность собственную концепцию нац. ист. трагедии, для него приобрело актуальность сопоставление драматургической системы фр. классицизма и ее трансформаций у В. Альфьери и Байрона с шекспировской, в к-рой он увидел действенный инструмент для осуществления представлявшейся ему настоятельно необходимой реформы нац. рус. театра. «Твердо уверенный, что устарелые формы нашего театра требуют преобразования, — заявлял он в набросках «<Письма к издателю “Московского вестника”>» (1828), — я расположил свою трагедию по системе Отца нашего — Шекспира» (Акад. XI, 66). Это обращение к наследию великого англ. драматурга состояло не в подражании ему и не в «заимствованиях» у него, но в самостоятельном применении усвоенных от него принципов для драматургического освоения избранного для своей трагедии эпизода отеч. истории. Закончив «Бориса Годунова», П. не расстался с Шекспиром, но продолжал держать его в поле своего внимания и пользоваться его худож. материалом и его «уроками» в ряде своих произв., решая разные творческие задачи. Исходный замысел поэмы «Граф Нулин», возникший по завершении «Бориса Годунова», предполагал травестирование сюжета шекспировской поэмы «Обесчещенная Лукреция» («The Rape of Lucrece»). Отзвуки и реминисценции трагедии «Отелло» присутствуют в «<Арапе Петра Великого>» и «Полтаве». В «маленьких трагедиях» нашли применение характерологические принципы и нек-рые худож. приемы Шекспира. Пушк. поэма «Анджело» представляет собою переработку пьесы «Мера за меру».

На юге состоялось и первое знакомство П. с произв. В. Скотта, в Михайловском они были для него важной частью той «пищи души», к-рой он просил брата его снабжать (письма Л. С. Пушкину от 1-й пол. ноября 1824 и 22–23 апр. 1825 — Акад. XIII, 121, 163). «Шотландский чародей», как он позднее (1830) назвал Скотта в рец. на роман М. Н. Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (Акад. XI, 92), оставался его любимым чтением все последующие до конца жизни годы, неизменно приводя его «в восхищение» (письмо жене от 25 сент. 1835 — Акад. XVI, 51) «современным» изображением «прошедшего времени» «домашним образом», без «надутости французских трагедий», «чопорности чувствительных романов» и «приподнятого тона» ученых ист. трудов, глубоким, основанным на тщательном изучении разнообразных источников знании «обстоятельств», как «обыденных жизненных», так и «торжественных», в к-рых действуют герои романов («<О романах Вальтера Скотта>», 1830 — Акад. XII, 195), достоверным худож. воспроизведением нравов, обычаев, обстановки, характеров давних эпох, за к-рыми не ощущается «тяжелый запас» совр. автору «домашних привычек, предрассудков и дневных впечатлений» (Акад. XI, 92). Усвоенные от Скотта и творчески осмысленные, эти принципы создания худож. произв. на ист. материале разнообразно применялись П. и на содержательном, и на формальном уровнях в «Борисе Годунове», «<Арапе Петра Великого>», «Капитанской дочке». Вместе с тем и в др. пушк. соч. присутствуют реминисценции, мотивы, сюжетные положения и пр., восходящие к романам Скотта. Менее представлено у П. поэтич. творчество Скотта; самые значительные его отражения — пер. баллады «Два ворона» («Ворон к ворону летит…») (1828), использование ст-ния из романа «Письма Поля к родным» в качестве одного из лит. источников романса «Жил на свете рыцарь бедный…» (1829), черн. набросок свободного переложения начальных строк поэмы «Дева озера» («Шумит кустарник…») (1830).

Англ. писатели предшествующих эпох, кроме Шекспира, в годы ссылки П. занимали периферию его лит. интересов. Репертуар упоминавшихся имен был у него очень скромным, а стоявшие за ними оценки не выходили за рамки самых общих, поверхностных суждений, возможных без существенного и даже без непосредственного знакомства с творчеством этих авторов. Исключение составил лишь Л. Стерн, чей роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» П. в кишиневский период ставил много выше «Лалла Рук» (письмо П. А. Вяземскому от 2 янв. 1822 — Акад. XIII, 34). Из поэтов XVIII в. он вспомнил однажды лишь Д. Аддисона и общепризнанного вершиной англ. классицизма Александра Попа (Pope, 1688–1744) в невыгодном для них сравнении с поэтами романтического, в его понимании, направления, в числе к-рых он назвал из писателей XVII в., вместе с Шекспиром, Д. Мильтона и Э. Спенсера (письмо А. А. Бестужеву от конца мая – нач. июня 1825; «<Возражение на статью А. Бестужева “Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начала 1825 годов”>», 1825; «О поэзии классической и романтической», 1825 — Акад. XIII, 177; XI, 25, 37). Хотя отношение П. к Мильтону изменилось, нет никаких признаков того, что на юге или в Михайловском «Потерянный рай» находился у него в активном читательском обиходе, равно как и произв. Спенсера. Имел П. представление о сатир. поэме Сэмюэла Батлера (Butler, 1612–1680) «Гудибрас» («Hudibras», 1663–1678), но судить о степени его с ней знакомства по единственному ее упоминанию в ряду др. подобных произв. (письмо К. Ф. Рылееву от 25 янв. 1825 — Акад. XIII, 134) невозможно. О знаменитых романах С. Ричардсона говорится в ироническом контексте («Евгений Онегин», гл. II, 29–30; III, 9–10) как о чтении, увлекательном лишь для восторженных юных девиц. Один раз вспомнились П. «педанты и моряки в старых романах Фильдинга» (черн. письмо Н. Н. Раевскому-сыну от 2-й пол. июля (после 19) 1825 — Акад. XIII, 197; подлинник по-фр.), причем на самом деле имелись в виду персонажи Тобайса Джорджа Смоллетта (Smollett, 1721–1771). Еще раз имя прославленного романиста мелькнуло в беловой рукописи гл. V (строфа 22. 9) «Евгения Онегина» (Акад. VI, 605), но всего лишь как одного из читаемых знаменитых писателей, легко заменяемого в их ряду другим. Наконец, цитата из Э. Бёрка, предназначавшаяся эпиграфом к гл. I «Евгения Онегина» (Акад. VI, 543), стала П. известна, по всей вероятности, из вторых рук.

В 1828 П. исполнил свое давнишнее желание и в четыре месяца выучил англ. яз. настолько, что, по свидетельству его рецензента, читал «как на своем родном языке», Байрона и Шекспира (МТ. 1829. Ч. 27. № 11. С. 390). Одним из первых следов его занятий стало загл. ст-ния «To Dawe, Esqr» («Зачем твой дивный карандаш…») (ок. (не ранее) 9 мая 1828). В конце окт. 1828 П. обращался к англ. тексту поэмы Байрона «Мазепа» и сделал из нее выписки для «Полтавы» (Акад. VI, 325–326), а в след. году брал с собою на Кавказ Шекспира и, переводя его с листа в компании знакомых, показал, по свидетельству З. Г. Чернышева в передаче М. В. Юзефовича, «безукоризненное» понимание языка (П. в восп. совр. (1974). Т. 2. С. 109), что было возможно лишь при накопленной практике чтения соч. англ. драматурга. Разумеется, люди, для кого англ. яз., как и для П., был не родным, но выученным, не могли быть достаточно компетентными, чтобы во всей тонкости оценить меру его владения им, и неизбежно склонялись к ее преувеличению. Скрупулезное сопоставление пушк. переводов с их англ. подлинниками выявляет немалое число «огрехов», свидетельствующих о недопонимании тех или иных лексем, фразеологизмов, грамматич. форм и структур. Испытывая затруднения при встрече с нетривиальным словоупотреблением и усложненными грамматическими конструкциями, П. «предпочитал разбирать текст с помощью перевода-посредника, если таковой имелся в его распоряжении, и, как правило, следовал скорее за ним, нежели за оригиналом» (А. А. Долинин). Так или иначе он достигал глубокого в целом понимания как содержания, так и мн. худож. нюансов читаемого (переводимого) произведения. О том, что П. были желательны посредники между англ. и рус. яз., а в каких-то случаях он вообще без них обойтись не мог, свидетельствует тот факт, что из пяти имевшихся у него словарей англ. яз. три были англо-фр. с фр.-англ. и один исп.-англ. с англ.-исп. (Библиотека П. № 579, 875, 1225, 1226, 1498).

Видимо, уже после того как П. овладел англ. яз., он стал активно приобретать соч. англ. писателей в подлиннике, хотя не отказался и от фр. пер. Большинство книг на англ. яз., сохранившихся в его б-ке, издано после 1824, но и среди более ранних многие появились у него, по всей вероятности, с конца 1820-х или позднее. Из пяти словарей, о к-рых шла речь выше, четыре были изданы в 1828–1835.

Предметом целенаправленного собирания явились для П. собр. соч. поэтов, и состав этих книг обнаруживает его явное, как и прежде, равнодушие к доромантическим творениям «британской музы» («Евгений Онегин», гл. III, 12. 5). Из авторов XVII в. у него был лишь однотомник Шекспира (Библиотека П. № 1390; ср. письмо к П. А. Плетневу от 26 марта 1831 — Акад. XIV, 158) и три однотомника Д. Мильтона разных лет издания (Библиотека П. № 1173, 1175–1176), из к-рых один остался нетронутым, а два разрезаны частично, при том что в совокупности эти стр. содержат все поэтич. произв. Не вызвало живого интереса 12-томное собр. старинных пьес (Там же. № 1383), в к-ром из 11 сохранившихся томов дошли разрезанными предисловия редакторов (Vol. 1. P. I–LXIV, разрезаны не полностью, весь вступ. аппарат — 187 стр.), вступ. справки и начальные сцены нек-рых пьес в тт. 1–4, 6, 8, 11, 12, в т. ч.: целиком открывающая собрание пьеса Джона Бейла (Bale, 1495–1563) «Обещания Господа» («A tragedye or enterlude manyfesting the chefe promyses of God unto man», 1538) и начало следующей за ней (Vol. 1. P. 1–56); предисл. «К читателю» и «Введение» к пьесе Джона Марстона (Marston, 1575–1634) «Недовольный» («The Malcontent», 1604; разрезаны: Vol. 4. P. 1–16); редакторское справочное предисл. (разрезаны: Vol. 8. P. 1–10) к «Ранам гражданской войны» («The wounds of Civil War. Lively set forth in the true tragedies of Marius and Scilla», 1594) Томаса Лоджа (Lodge, 1558–1625?); сорок первых стр. (Vol. 11. P. 1–40) исторической «Хроники Эдуарда I» («The famous chronicle of King Edwarde, with his returne from the Holy Land, also the life of Lleuellen rebell in Wales», 1593) Джорджа Пила (Peele, 1558?–1597?). В полностью разрезанном состоянии находится в б-ке П. сб. ср.-век. англ. поэзии (Библиотека П. № 972), однако маловероятно, чтобы П. понимал язык напечатанных в нем произв., извлеченных в большой части из рукописей XV – нач. XVI вв.

Поэзия XVIII в., к-рую в черн. ред. статьи «О ничтожестве литературы русской» (дек. 1833 – март 1834) П. назвал «сухой и ничтожной» (Акад. XI, 508), представлена скудно: двумя томами Роберта Бернса (Burns, 1759–1796), где разрезана лишь пол. первого (Библиотека П. № 691); поэмами Оссиана (Там же. № 1120), поставленными на полку без просмотра; «Временами года» Д. Томсона (Там же. № 1436); однотомными собр. соч. сатирика Питера Пиндара (Pindar, псевд.; наст. имя и фамилия — John Wolcott, 1738–1819) (Там же. № 1263) и А. Попа (Там же. № 1273, разрезано немного более пол.). Именно последнего собирался П. выделить как представителя «сухой и ничтожной» поэзии, следовавшей фр. образцам (зачеркнутый вариант черн. ред. статьи «О ничтожестве литературы русской» — Акад. XI, 508). Об отсутствии у П. живого интереса к англ. поэзии XVII–XVIII вв. говорит и то обстоятельство, что он не удосужился хотя бы бегло перелистать приобретенное собр. биографий англ. поэтов С. Джонсона (Библиотека П. № 1032).

Существенно полнее представлены в б-ке П. в подлиннике совр. англ. поэты. Подборка их поэтич. соч., преимущественно в виде однотомников, включает едва ли не все значительные для того времени имена, что свидетельствует о целенаправленном приобретении; среди этих книг нет неразрезанных. Без сомнения, П. читал в подлиннике Байрона, Т. Мура и В. Скотта, проверяя, уточняя и обогащая свои прежние впечатления, составленные по фр. пер. (Библиотека П. № 693, 697, 1189, 1362–1365). В активном, многократном пользовании находилась у него «книга четырех поэтов» — получивший в пушкиноведении это название однотомник, включающий соч. Д. Вильсона, Барри Корнуолла, У. Л. Боулза и Генри Гарта Мильмана (Milman, 1791–1868) (Библиотека П. Прилож. к репринт. изд. М., 1988. С. 113. № 3). Имелись у него С. Т. Кольридж и Р. Саути (Библиотека П. № 762, 1399); заказывал он и У. Вордсворта (письмо П. А. Плетневу от 26 марта 1831 — Акад. XIV, 158), но если книга и поступила к нему, в его б-ке она не сохранилась. В одном томе с Кольриджем находились соч. Перси Биши Шелли (Shelley, 1792–1822) и Джона Китса (Keats, 1795–1821); но П., сознававшему в то время необходимость движения к «благородной простоте» («<О поэтическом слоге>», 1828 — Акад. XI, 73), их поэтич., в первую очередь стилистические, принципы должны были казаться уже устаревшими, пройденным этапом, и поэтому, видимо, творчество этих двух крупнейших англ. романтиков, дошедшее до него слишком поздно, не вызвало у него никаких откликов. Тем не менее в дополнение к тому, что входило в однотомник, он приобрел сб., содержавший неопубликованные при жизни произв. Шелли и восп. о поэте Томаса Медвина (Medwin, 1788–1869) (Библиотека П. № 1148). Последний был П. хорошо известен по его публикации записей своих бесед с Байроном (Там же. № 1149), что могло послужить немаловажным, если даже не основным стимулом для приобретения и этой книги. В др. однотомнике, а также отд. изд. были представлены еще неск. совр. англ. поэтов: Сэмюэл Роджерс (Rogers, 1763–1855), чей сб. был П. куплен 7 марта 1836 (Акад. XVI, 97), Томас Кэмбелл (Campbell, 1777–1844), Джеймс Монтгомери (Montgomery, 1771–1854), Чарльз Лэм (Lamb, 1775–1834), Генри Керк Уайт (White, 1785–1806), Дж. Крабб, Хартли Кольридж (Соleridge, 1796–1849) — старший сын С. Т. Кольриджа, Джордж Каннинг (Canning, 1770–1827) — англ. министр иностр. дел в 1822–1827 и премьер-министр в 1827 (Библиотека П. № 704, 759, 835, 1188, 1321, 1322). Известна была П. в подлиннике, судя по цитированию в «Путешествии в Арзрум» (Акад., VIII, 450), поэма Чарльза Вульфа (Wolfe, 1791–1823) «Погребение сэра Джона Мура» («The Burial of Sir John Moore», 1817), к-рую он первонач. читал в рус. пер. И. И. Козлова (СЦ 1826).

Приобретались тома издат. серий «Baudry’s Collection of Ancient and Modern British Novels and Romances» (Библиотека П. № 584), «Baudry’s Collection of Ancient and Modern British Authors» (Там же. № 585), «Ballantyne’s Novelist’s Library» (Там же. № 567, 1298, 1314, 1418), возможно «Wahlen Modern British Authors» (см.: Рак В. Д. Нерасшифрованное заглавие в описи библиотеки Пушкина // Врем. ПК. Вып. 27. С. 153–154). В сохранившейся части б-ки П. эти серии представлены в основном разрозненными комплектами, в к-рых не хватает большинства томов (какие-то были, без сомнения, утрачены последующими владельцами); тем не менее вместе и в совокупности с отд. изданиями различных произв. они образуют вполне репрезентативную подборку англ. романистов XVIII – первой трети XIX вв., включающую соч. Джонатана Свифта (Swift, 1667–1745; Библиотека П. № 1416–1418), Даниеля Дефо (Defoe, 1660 ? – 1731) (Там же. № 855–857; № 856 в счете 1836 г. без даты — Лит. архив. Т. 1. С. 41), С. Ричардсона, Г. Фильдинга, Т. Смоллетта (Библиотека П. № 567. Vol. 2–3), О. Голдсмита (Там же. № 567. Vol. 5), Л. Стерна, С. Джонсона, Г. Уолпола, А. Радклиф, Мэтью Грегори Льюиса (Lewis, 1775–1818) (Там же. № 590, 1099; № 1099 — приобретена 7 марта 1836 — Акад. XVI, 97), Уильяма Годвина (Godwin, 1756–1836) (Библиотека П. № 946, 947; № 947 — приобретена 7 марта 1836 — Акад. XVI, 97), Ч. Р. Мэтьюрина и др. В конце 1820— 1830-х этот слой англ. лит-ры был по-прежнему далек от живых творческих интересов П., так что приобретение этих авторов было, вероятно, больше данью культурной традиции, нежели действительным желанием их перечитать в подлиннике. Примечательно, что ни оригинал (London, 1831), ни фр. пер. (Paris, 1836) романа Д. Дефо «Робинзон Крузо» не были разрезаны, а в его же «Истории великой лондонской чумы 1665 года» (London, s. a.), считающейся одним из возможных лит. источников «Пира во время чумы» (Пушкин. 1935. Т. 7. С. 580), разрезано лишь предисл. и с. 23–36 (из общего числа 304). Обращение П. в этот период к классическому англ. роману выражалось в разрозненных цитатах и реминисценциях; лишь единожды он вышел за эти пределы, когда попробовал «вышить новые узоры» «по старой канве» романа С. Ричардсона «Кларисса», представив «в маленькой раме картинку света и людей, которых он так хорошо знает» («Роман в письмах», 1829 — Акад. VIII, 50). О силе интереса П. к соврем. ему англ. романистам (кроме В. Скотта) нельзя судить по составу его б-ки, потому что именно в этой ее части можно подозревать существенные утраты. Как бы то ни было, счета кн. магазина Ф. Беллизара за 1835–1836 показывают, что он приобретал все новинки Э. Д. Булвера-Литтона, причем роман «Риенци, последний из римских трибунов» — дважды (Арх. опеки. С. 50, 53, 55; Акад. XVI, 96), а др. явных предпочтений среди мн. книг разной тематики на англ. яз. по ним не прослеживается.

Пополнялась б-ка П. и книгами, полностью или частично посвященными англ. лит-ре и отд. писателям: Hazzlitt W. The Spirit of the Age; or, Contemporary Portraits. Paris, 1825 (Библиотека П. № 973); Hunt J. H. L. Lord Byron and some of his contemporaries. London, 1828. Vol. 1–2 (Там же. № 1013); Villemain A.-F. Cours de littérature française: Littérature du moyen Age, en France, en Italie, en Espagne et en Angleterre. Paris, 1830. T. 1–2 (Там же. № 1484); Mézières L. Histoire critique de la littérature Anglaise depuis Bacon jusqu’au commencement du dix-neuvième siècle. Paris, 1834. T. 1–3 (Там же. № 1160; приобретена 20 июня 1836 — Арх. опеки. С. 54; т. 3 разрезан не полностью); Вольф Д. О. Л. Б. Чтения о новейшей изящной словесности: Пер. с нем. М., 1835 (Библиотека П. № 78); Planche G. Portraits littéraires. Paris, 1836. T. 1–2 (Там же. № 1266; статьи об англ. писателях не разрезаны); Chateaubriand F.-R. de. Essai sur la Littérature anglaise et Considérations sur le Génie des hommes et des révolutions. Paris, 1836. T. 1–2. (Там же. № 732; приобретен 29 июля 1836 — Арх. опеки. С. 55).

В сер. 1820-х П. уже имел представление (по всей видимости, через какое-то посредничество) об англ. ежеквартальном ж-ле «Эдинбургское обозрение» («Edinburgh Review») (письмо П. А. Вяземскому от 19 февр. 1825 — Акад. XIII, 144–145), а с конца 1820-х внимательно следил за ним и др. подобными период. изд. («Quarterly Review» и, может быть, «Westminster Review»). Он их высоко ценил, как видно из начатой заметки «(Обозрение обозрений)», 1831 (Акад. XI, 194) и упоминания в «<Путешествии из Москвы в Петербург>», 1834–1835 (Акад. XI, 248); по их образцу задумал «Современник» (письмо А. Х. Бенкендорфу от 31 дек. 1835 — Акад. XVI, 69–70); приобретал для себя собр. наиболее интересных статей из них в подлиннике и пер., как то: Revue Britannique, ou Choix d’Articles traduits des meilleurs écrits périodiques de la Grande-Bretagne. Bruxelles, 1830, 1831, 1833 (Библиотека П. № 1514–1516; комплекты сохранились не полностью; счет за 1830 и 1831 от 10 дек. 1832 — Лит. архив. Т. 1. С. 36); Selections from the Edinburgh Review, comprising the best Articles in that Journal, from its commencement to the present Time. Paris, 1835–1836. Vol. 1–6 (Библиотека П. № 585. Vol. 100–105; из них 4 т. приобретены 5 авг. 1836 — Лит. архив. Т. 1. С. 38). Предполагается, что именно рец. в англ. прессе на новое изд. (1830) аллегорического соч. Д. Беньяна «Путь паломника» с предисл. Р. Саути привлекли внимание П. к этому знаменитому произв. англ. лит-ры.

Когда знание англ. яз. дало П. доступ к непосредственному знакомству с творчеством писателей, о к-рых он ранее знал только из вторых рук, и ему раскрылись в большой полноте худож. особенности англ. подлинников, не передаваемые прозаическими фр. пер., в его ст-ниях стали появляться строфы англ. происхождения («Обвал», 1830; «Эхо», 1831; «Не дай мне бог сойти с ума…», 1833; см.: Томашевский. Строфика П. С. 82–83). Едва ли не сразу в поле его внимания вошли поэты «озерной школы» («лейкисты»), против к-рых он встречал массу острых сатир. выпадов у Байрона. Произв. У. Вордсворта, С. Т. Кольриджа, Р. Саути он нашел исполненными «глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдима» («<О поэтическом слоге>» — Акад. XI, 73). Осуществленная ими реформа англ. поэтич. яз., состоявшая в его сближении с живой речью, подтвердила ему своими плодотворными результатами складывавшееся у него убеждение в необходимости и неотвратимости в отеч. поэзии «приблизить поэтический слог к благородной простоте» и «освободиться от условных украшений стихотворства» (Там же). Его собственное воплощение этих принципов осуществлялось после 1828 не без учета опыта «лейкистов». Изображение ими, в первую очередь Вордсвортом, простых людей низкого состояния, сцен повседневной деревенской жизни (что до них считалось недостойным предметом для поэзии) нашло у него сочувственное понимание, отвечая его собственным поискам и движению в том же направлении. Характерно, что именно с конца 1820-х П. все свободнее допускает в свои произв. («Утопленник», 1828; «Полтава», 1828–1829; «Зима, что делать нам в деревне? Я встречаю...», 1829; «Отрывки из путешествия Онегина», 1829–1830; «Румяный критик мой, насмешник толстопузый…», 1830; «Домик в Коломне», 1830; «Гусар», 1833; и др.) подробности быта, всякого рода «прозаические бредни, Фламандской школы пестрый сор» («Отрывки из путешествия Онегина» — Акад. VI, 201), просторечные и «грубые» простонародные выражения, придавая им более резкую и смелую, чем ранее в подобных случаях, экспрессию, применяя более сложные приемы сочетания стилистически разнородных, семантически далеких слов и фраз (Виноградов. Язык П. С. 403–404; 2-е изд. С. 441); «к концу 20-х годов слагалась и утверждалась в языке Пушкина новая среда литературной действительности — “низкая природа”, укреплялись “низкие слова”» (Там же. С. 424; 2-е изд. С. 464). В этом пример «лейкистов» служил П. одним из худож. ориентиров, как, возможно, и при создании образов простых, обыденных людей в «Гробовщике» и «Станционном смотрителе». Примечательно и то обстоятельство, что с пристальным вниманием П. к «озерной школе» совпало появление в ЛГ статьи о ней (Современн