Февральская Буржуазно-Демократическая Революция 1905 года

ОГЛАВЛЕНИЕ

I. Февральская Буржуазно-Демократическая Революция:

а) обстановка в стране на кануне 1917 года.

II. Революция: Три первых красных дня:

а) забастовки;

б) заседание государственной думы;

в) обстановка нагнетается;

г) “дума заседала только 49 минут”;

д) император не встревожен.

III. Стрельба:

а) “в полковых цейхгаузах готовят патроны”;

б) “свист пуль над головами прорезал морозный воздух”;

в) оппозиция активно действует;

г) революционное подполье ликует.

IV. Восстание началось:

а) взбунтовались полки;

б) полит. заключенные на свободе;

в) члены Думы обмениваются тревожными новостями;

г) “делегация солдат восставших полков”.

V. Успех:

а) Таврический дворец – центр революционных событий;

б) “воинские части отказываются выходить против бунтующих”;

в) власти волнуются.

VI. Заключение:

а) отношение политических деятелей к прошедшим событиям.

ФЕВРАЛЬСКАЯ БУРЖУАЗНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

К началу XX в. в России остро стоял аграрный вопрос. Реформы императора Александра II не на много облегчили жизнь крестьян и деревни. В деревне продолжала сохраняться община, которая была удобна для правительства, для сбора налогов. Крестьянам запрещалось покидать общину, поэтому деревня была переселена. Многие Высокие личности России пытались уничтожить общину, как феодальный пережиток, но община охранялась самодержавием и им не удалось это сделать. Одним из таких людей был С. Ю. Витте. Освободить же крестьян от общины удалось позже П. А. Столыпину в ходе его аграрной реформы. Но аграрная проблема оставалась. Аграрный вопрос привел к революции 1905 г. и оставался главным к 1917 г.

К 1917 г. 130 млн. человек проживали в деревне. Аграрный вопрос стоял острее прежнего. Свыше половины крестьянских хозяйств были бедняцкие. По всей России наблюдалось повальное обнищание народных масс.

Те вопросы, которые выдвигает жизнь, ставятся ею дважды, и трижды, и больше, если они не решены или решены наполовину. Так было и с крестьянским вопросом и с другими проблемами в России:

– самодержавие хотя и находилось у последней черты, но продолжало существовать;

– рабочие стремились добиться лучших условий труда;

– национальные меньшинства нуждались если не в независимости, то в более широкой автономии;

– народ желал прекращения ужасной войны. Эта новая проблема добавилась к старым;

– население хотело избежать голода, обнищания.

Внутренняя политика правительства переживала глубокий кризис. За 1914–1917 г. г. сменилось 4 председателя Совета Министров. С осени 1915 г. по 1916 г. – пять министров внутренних дел, три военных министра, 4 министра земледелия.

Главный шанс отсрочить гибель самодержавия правящие круги России видели в победоносном завершении войны с Германией. Под ружье было поставлено 15,6 млн. человек, из них до 13 млн. крестьян. Война 14-го года к этому времени вызывала недовольство в массах, не без участия большевиков. Большевики санкционировали митинги в столицах и других городах России. Они вели, также, агитацию в армии, что негативно сказалось на настроении солдат и офицеров. Народ в городах присоединялся к большевистским манифестациям. Все заводы Петрограда работали на фронт, из-за этого не хватало хлеба и других товаров потребления. В самом Петрограде по улицам протянулись длинные хвосты очередей.

14 февраля собралась Дума и заявила, что правительство надо сменить, иначе добра не будет. Рабочие хотели поддержать Думу, но полиция разгоняла рабочих, как только они начали собираться, чтобы идти к Думе. Председатель Государственной Думы М. Родзянко добился приема у государя и предупреждал о том, что России угрожает опасность. На это император не отреагировал. Он не обманывал, но обманывался сам, потому что министр внутренних дел распорядился, чтобы местные власти слали Николаю II телеграммы о “безмерной любви” народа к “обожаемому монарху”.

Царское правительство к концу 1916г. расширило эмиссию денег настолько, что товары стали исчезать с полок. Крестьяне отказывались продавать продукты за обесценивающиеся деньги. Они повезли продукты в крупные города: Питер, Москву и др.

Губернии “замкнулись” и царское правительство перешло к продразверстке, т.к. на это вынуждало состояние финансовой компании. В 1914г. была отменена государственная винная монополия, это прекратило аграрный отсос денег в аграрное хозяйство. В феврале 1917г. индустриальные центры разваливались, голодали Москва, Питер и другие города России, в стране нарушилась система товарно-денежных отношений.

Министры обманывали императора во всем, что касалось внутренней политики. Император безоговорочно верил им во всем. Николая больше заботили дела на фронте, которые складывались не лучшим образом. Не решение внутренних проблем, финансовый кризис, тяжелая война с Германией – все это привело стихийным выступлениям, которые переросли в Февральскую Буржуазную Революцию 1917 г.

Революция

ТРИ ПЕРВЫХ КРАСНЫХ ДНЯ

В ночь на 23 февраля большевики провели собрания среди организованных ими кружков.

Забастовки возникли только на нескольких заводах. Надо сказать, что недовольство в массах возникло по большей части из-за продовольственного вопроса (в частности нехватки хлеба) и больше всего это волновало женщин, которые должны были отстаивать длинные очереди, в надежде получить хоть что-то. Во многих цехах собирались группки, читали листовку распространяемую большевиками и передавали ее из рук в руки:

– Дорогие товарищи женщины! Долго ли мы будем еще терпеть молча да иногда срывать накипевшую злобу на мелких торговцах? Ведь не они виноваты в народных бедствиях, они и сами разоряются. Виновато правительство, оно начало войну эту и не может ее кончить. Оно разоряет страну, по его вине вы голодаете. Виноваты капиталисты – для их наживы она ведется, и давно пора крикнуть им: “Довольно! Долой преступное правительство и всю его шайку грабителей и убийц. Да здравствует мир!”

В обеденный перерыв на большинстве заводов и фабрик Выборгского района и на ряде предприятий других районов начались митинги. Женщины-работницы гневно обличали царское правительство, протестовали против недостатка хлеба, дороговизны, продолжения войны. Их поддержали рабочие-большевики на каждом большом и малом заводе Выборгской стороны. Повсюду прозвучали призывы к прекращению работы. К десяти предприятиям, бастовавшим на Большом Сампсониевском проспекте, уже с 10–11 часов утра примкнули другие. Широко стала использоваться тактика “снятия с работы”. Женщины уже не составляли большинства среди забастовщиков, вышедших на улицу. Рабочие подрайона быстро добрались до заводов, расположенных вдоль Невы, – “Арсенала”, Металлического, Феникса, “Промета” и других. Под окнами заводских цехов они кричали:

– Братцы! Кончай работу! Выходи!

Арсенальцы, фениксовцы, рабочие других заводов присоединялись к бастующим и заполняли улицы. Волнение перекинулось и в Лесной подрайон. Так, на “Айвазе”, после обеда, 3 тысячи рабочих собрались на митинг, посвященный женскому дню. Женщины заявили, что работать сегодня не будут, и просили рабочих-мужчин присоединиться к их забастовке. Около 16 часов “Айваз” прекратил работу полностью. Забастовали также некоторые предприятия Петроградской стороны и Васильевского острова. Всего, по полицейским данным, бастовало около 90 тысяч рабочих и работниц 50 предприятий. Таким образом, количество забастовщиков превысило размах стачки 14 февраля.

Но события буквально с первых часов забастовки приняли иной характер, чем 14 февраля. Если тогда демонстрации были немногочисленны, то 23 февраля большинство рабочих перед уходом домой некоторое время оставались на улицах и участвовали в массовых демонстрациях. Многие забастовщики не спешили разойтись, а длительное время оставались на улицах и соглашались на призывы руководителей забастовки продолжить демонстрацию и отправиться в центр города. Демонстранты были возбуждены, чем не преминули воспользоваться анархические элементы: на Выборгской стороне было разгромлено 15 магазинов. На Безбородкинском и Сампсониевском проспектах рабочие останавливали трамваи, если вагоновожатые вместе с кондукторами оказывали сопротивление, то переворачивали вагоны. Всего, как сосчитала полиция, было остановлено 30 трамвайных поездов.

В событиях 23 февраля с первых часов проявилось своеобразное сочетание организованности и стихийности, столь характерное и для всего дальнейшего развития Февральской революции. Митинги и выступления женщин были запланированы большевиками и “межрайонцами”, так же как и возможность забастовок. Однако столь значительного их размаха не ждал никто. Призыв работниц, следовавших указаниям большевистского Центра, был очень быстро и дружно подхвачен всеми рабочими-мужчинами забастовавших предприятий. Выступление женщин как бы задевало мужскую честь всех рабочих. И этот эмоциональный момент стал первым проявлением стихийности движения. На заводе “Эриксон”, например, где, кроме большевистской ячейки, были и организации меньшевиков-оборонцев и эсеров, именно последние первыми призвали превратить движение в общую стачку всего завода и попытаться увлечь соседние предприятия.

На “Арсенале” эсеры вместе с большевиками и меньшевиками призывали к общей забастовке и присоединились к рабочим. Передовой пролетариат раскачал массы: в политическую борьбу начали вливаться и менее сознательные рабочие, которые находились под влиянием меньшевиков и эсеров, обыватели.

Полиция была захвачена событиями врасплох. В частности, на территории 2-го Выборгского участка ее оказалось совершенно недостаточно, чтобы даже сдержать, а не то что рассеять тридцатитысячную толпу забастовщиков. Именно этот участок и стал главным очагом движения 23 февраля. Отсюда разбегались агитаторы в Лесной, в 1-й Выборгский участок, на Петроградскую сторону и на Васильевский остров. Но уже на территории 1-го Выборгского участка полиция более активно действовала против демонстрантов. Согласно диспозиции от 8 февраля сюда были вызваны казаки, которые вместе с полицией рассекли толпу демонстрантов на Безбородкинском проспекте и оттеснили их к Финляндскому вокзалу. Но тут рабочие остановили движение трамваев на прилегающих к вокзалу улицах, чем затруднили действия казаков, и плотной толпой забили все пространство. На крышах трамвайных вагонов, на ступенях вокзала и тумбах появились ораторы.

“– Товарищи! - призывал один из них.- Настал момент! Мы должны бороться и сделать свое дело! Все на Невский!”

Стычка с полицией произошла и около Металлического завода на Полюстровской набережной. Полицейский надзиратель, угрожавший толпе револьвером, был сбит с ног и разоружен. Подобные разоружения полицейских происходили и в других районах города. Около 16 часов рабочие с окраин, как бы повинуясь единому призыву, двинулись на Невский проспект. В этом не было ничего удивительного: всего неделю назад, 14 февраля, рабочие, следуя указаниям большевиков, тоже выходили на Невский – традиционное место политических демонстраций и митингов.

В эти часы в Таврическом дворце шло заседание Государственной думы. Она начала работать еще 14 февраля, в тревожной обстановке ожидавшейся крупной демонстрации. Это отразилось на сдержанной позиции, прозвучавшей в речах Родзянко, Милюкова и других ораторов Прогрессивного блока. В тот же день на трибуне появился и убийца Распутина Пуришкевич, бодро бросивший в адрес правительства и министра внутренних дел Протопопова новые обвинения. Резко выступали прогрессисты, вошедшие еще в конце 1916 года из Прогрессивного блока, лидер меньшевистской фракции Чхеидзе. 15 февраля Милюков заявил в Думе, что правительство вернулось к курсу, который оно проводило до 17 октября 1905 года, “к борьбе со всей страной”. Но он же старался отмежеваться от “улицы”, которая в последнее время поощряет Думу заявлениями о том, что страна и армия с нею, и ждет от Думы какого-то “дела”. Нет, заявлял Милюков. Хотя эти слова и трогают членов Думы, но одновременно и смущают! Наше слово есть уже наше дело. Слово и голосование пока единственное оружие Государственной думы. Милюков обещал, что Дума будет продолжать критику правительства, но и только.

Керенский в речи на заседании 16 февраля подверг резкой критике позицию Милюкова, заявил, что члены Думы не выполнили полностью своего долга перед народом, не рискуют “в борьбе с той старой системой, которая губит страну”. Меньшевистская фракция внесла тогда запрос правительству об аресте Рабочей группы ЦВПК. Третье заседание Думы прошло уже 17 февраля. На нем обсуждался этот запрос. А. Н. Коновалов подчеркивал умеренность и лояльность меньшевиков-оборонцев из Рабочей группы и назвал их арест “одной из величайших ошибок власти”. Во время очень резких нападок Коновалова на правительство кадет В. А. Маклаков закричал с места: “Мерзавцы! Подлецы!” – по адресу министров. За это он был лишен Родзянко права присутствия всего на одном заседании Думы. Опять выступал Керенский, который ругал не только правительство, но и руководство Прогрессивного блока, требуя перейти от слов к делу.

Трудно сказать, что имел в виду Керенский: настоящую ли революцию или заговор Гучкова, о котором он был осведомлен от Некрасова. Но, во всяком случае, тон речей Керенского, те ядовитые наскоки на кадетов способствовали его популярности среди весьма широких масс народа и в известной степени объясняли быстрый рост его популярности среди мелкобуржуазных слоев населения в февральские дни.

В субботу и воскресенье 18 и 19 февраля Дума не заседала, а в понедельник 20-го состоялось очень краткое заседание. Большое пленарное было назначено именно на четверг, 23 февраля. Слухи о начавшемся на Выборгской стороне движении быстро достигли Таврического дворца. Раздавались телефонные звонки в комнатах прессы, фракций и комиссий, у секретаря председателя Думы. В это время в Белом зале заседаний Думы шло обсуждение продовольственного вопроса, доклад о котором сделал на заседании 14 февраля министр земледелия А. А. Риттих. Затем перешли к прениям по внесенному фракциями меньшевиков и трудовиков запросу о забастовках на Ижорском и Путиловском заводах. Первым выступил меньшевик М. И. Скобелев. Он хотел обратить внимание на стихийность и неосознанность движения 23 февраля, на то, что оно не имеет руководителей и порождено лишь нехватками хлеба, которые, кстати, были уже ликвидированы правительством в предшествующие дни. И это понятно, ведь к митингам и забастовкам 23 февраля призывали не меньшевики, а большевики. Но и в этой речи есть свидетельство того, что события начались выступлениями женщин, за которыми последовали уже и рабочие-мужчины.

Между тем как раз в эти часы движение еще больше проявило свою антиправительственную и антивоенную направленность. Рабочие Выборгского и Петроградского районов сумели смять около 17 часов полицейскую заставу у Александровского моста и кратчайшим путем через Литейный проспект выйти в центр города. Одновременно со стороны Знаменской площади вышли на Невский рабочие Рождественского и Александро-Невского районов, в район Казанского собора – рабочие Путиловского и Нарвского районов. Выборжцы при этом сняли с работы рабочих орудийного завода и гильзового отдела петроградского “Арсенала” имени Петра Великого на Литейном проспекте между Шпалерной и Сергиевской улицами.

И на Литейном, и на Невском рабочие собирались большими группами, стремились построиться в колонны. Слышались постоянные восклицания: “Хлеба!”, “Долой самодержавие!”, “Долой войну!” На разгон демонстрантов были брошены крупные силы полиции и казаков. Нет точных сведений о том, сколько участвовало людей в демонстрациях в центре города в этот день. По ориентировочным подсчетам, 20–30 тысяч человек, не считая случайных прохожих и любопытствующих жителей города. Полиции понадобилось около часа, чтобы полностью очистить Невский и Литейный проспекты от демонстрантов.

Сведения об этом продолжали поступать в Думу, но они не изменили общей оценки событий со стороны ее членов. Скобелева сменил Керенский, затем выступил один из лидеров кадетской фракции – А. И. Шингарев, заявивший, что Дума должна потребовать от власти, “наконец, чтобы она или сумела справиться с делом, или убралась вон из государства”. Думские деятели в этот день не увидели в уличных событиях чего-либо более крупного, чем стихийные продовольственные беспорядки. Революция Думы, предложенная Милюковым, ограничивалась предложениями по улучшению продовольственного снабжения населения при участии самих рабочих.

Министр внутренних дел А. Д. Протопопов, получив подробные донесения, расценил их лишь как продовольственные волнения. Он потребовал от командующего округом генерала Хабалова выпуска немедленного воззвания к населению, в котором бы говорилось о том, что хлеба в городе достаточно. Вечером Протопопов сам объехал центр города на автомобиле и убедился, что внешний порядок вполне восстановлен. На улицах было пусто, случайные прохожие торопились попасть домой, всюду стояли усиленные наряды полиции.

Поздно вечером 23 февраля на конспиративной квартире в отдаленном рабочем районе Петрограда, Новой деревне, состоялось заседание членов Русского бюро ЦК РСДРП(б) и Петербургского комитета. Они с удовлетворением отметили, что размах событий в этот день вышел далеко за пределы их ожиданий: стычки с полицией, митинги, количество которых на улицах даже не поддавалось точному учету, демонстрация на Невском. Количество стачечников, по их наблюдениям и примерным подсчетам, даже превышало число тех, кто бастовал 14 февраля. Все это как бы давало большевикам полный реванш за день 14 февраля, когда в поведении масс чувствовалась осторожность, демонстраций было мало.

На следующее утро к 7 часам снова потянулись вереницы рабочих к воротам своих предприятий. Настроение у них было самое боевое. Большинство решило к работам не приступать. Зайдя на предприятия, чтобы не сразу привлечь к себе внимание полиции, рабочие не расходились по цехам, а оставались на дворах, собирались на митинги. Только на Выборгской стороне с первых же утренних часов 24 февраля забастовало 75 тысяч человек. Ораторы, среди которых было много большевиков, призывали рабочих немедленно выходить на улицу. На Сампсониевский высыпали громадные толпы рабочих. Всюду слышались революционные песни. Местами вверх взмывали красные флаги. Снова остановили трамвайное движение по проспекту и через Гренадерский мост. Всю улицу заполнили колонны демонстрантов, двигавшихся к Литейному мосту. Туда же направлялись демонстранты с Безбородкинского проспекта и Арсенальной набережной.

Полиция и казаки не раз нападали на рабочих на подходах к мосту. Им удавалось на время прерывать движение демонстрантов. Рабочие расступались, пропуская всадников. Но как только те отъезжали, рабочие снова шли вперед. Они неоднократно прорывались через Литейный (Александровский) мост на левый берег Невы. Боевое и приподнятое настроение рабочих в этот день еще более усилилось. Полицейские начальники обоих Выборгских участков неоднократно докладывали градоначальнику А. П. Балку о том, что они не в состоянии справиться с движением своими силами. Балк, действуя, в свою очередь, по диспозиции, утвержденной Протопоповым еще 5 января, перед общегородской забастовкой в память событий 9 января, обратился за помощью к главнокомандующему Петроградского военного округа Хабалову за поддержкой. Тот обещал немедленно выслать наряды из запасных батальонов гвардейских полков. Две роты запасного батальона Московского полка уже участвовали в заставе, перегородившей с утра Литейный мост. Но и им было не сдержать напора массы рабочих, двигавшихся от решетки до решетки Литейного моста. Около 5 тысяч человек с криком “ура!”, оттеснив казаков, прорвали правый угол оцепления.

24 февраля бастовало до 200 тысяч рабочих, больше половины общего числа в столице. На Петроградской стороне бастовало свыше 20 тысяч рабочих. Они ходили колоннами по Большому и Каменноостровскому проспектам, а затем направились к Троицкому мосту. На углу Каменноостровского и Малой Посадской путь демонстрантам перегородили конные городовые. На полном скаку они врезались в демонстрацию, рассекая ее на две части. Один из полицейских стал стрелять из револьвера, хотя общего приказа о стрельбе не было и полиция имела право применять оружие только для самообороны. Были убиты молодая работница и один рабочий. Поднялся рев возмущения. Рабочие стали бросать в полицейских куски сколотого льда, палки, все, что попадалось под руку. Городовые вынуждены были отступить и ускакали прочь, а несколько тысяч рабочих и присоединившихся к ним учащихся и студентов по Троицкому мосту прорвались в центр города и на Невский.

Часть рабочих Выборгской стороны и Петроградской сумела прорваться через Тучков мост на Васильевский остров. Там они разошлись по предприятиям района и старались поднять рабочих на забастовки. Вскоре около 20 тысяч рабочих-василеостровцев забастовали. С пением революционных песен, криками “Долой войну!”, “Долой самодержавие!” они высыпали на Малый и Средний проспекты острова. Студенты университета и курсистки присоединились к движению и образовали свою колонну на Большом проспекте Васильевского острова. Стачки охватили и предприятия Нарвской и Московской застав, Невского района и ряда других. Повсюду полиция старалась разогнать демонстрантов и забастовщиков, но 6 тысяч полицейских на 200 тысяч забастовавших рабочих явно не хватало. Во многих местах завязывались схватки с полицией. Десятки револьверов и шашек были отобраны у полицейских.

Около трех часов дня огромные массы народа заполнили Знаменскую площадь у Николаевского вокзала. Центр площади занимал тогда массивный памятник Александру III работы знаменитого скульптора Паоло Трубецкого. Используя пьедестал памятника как трибуну, демонстранты начали митинг. Слышались крики: “Да здравствует республика!”, “Долой полицию!”. На площади было много полицейских. Тут же находилась сотня казаков 1-го Донского полка. В отличие от действий казачьих войск во многих других районах города 23–24 февраля, где они послушно разгоняли демонстрантов, на Знаменской площади казаки отказались действовать против демонстрантов. Люди, довольные таким поведением казаков, кричали им “ура!”. В ответ казаки безмолвно кланялись. Когда же на площадь въехал отряд из 15 конных городовых, то рабочие и подростки кинулись на них с поленьями и стали забрасывать льдом.

Митинги возникали и в других местах Невского проспекта. Казачьи патрули на всем протяжении главного столичного проспекта вели себя миролюбиво. Во многих местах их также приветствовали криками “ура!“.

Под защитой солдатского караула в 11 часов 27 минут под председательством Некрасова началось заседание Государственной думы. Оно было посвящено прениям по продовольственному вопросу. Они шли довольно вяло. Лишь по мере того, как члены Думы узнавали о размахе движении в городе, волнение постепенно охватило и заседание. Шингарев от имени бюро Прогрессивного блока внес спешный запрос к главе правительства о том, какие меры предпринимает правительство для урегулирования продовольственного вопроса в Петрограде.

Шингаревская речь свидетельствовала о том, что буржуазные либералы предпочитали не замечать политического характера движения. Им было выгодно изображать рабочие демонстрации только как стихийные вспышки волнений на продовольственной почве. Впрочем, Ф. И. Родичев, известный кадетский краснобай, “от лица голодного народа” требовал, чтобы к власти были призваны люди, “которым вся Россия может верить”, и удалены от нее те, “которых вся Россия презирает”.

В те же часы Хабалов созвал в штабе округа совещание по прекращению беспорядков. Там присутствовали Протопопов, все старшие полицейские начальники и уполномоченный правительства по продовольствию Петрограда В. К. Вейс. Решено было следить за распределением муки по пекарням. В то же время было принято и предложение охранки произвести обыски и аресты среди революционеров по намеченному списку. Военный министр А. А. Беляев советовал Хабалову попробовать стрелять из пулеметов поверх голов рабочих, переходивших Неву по льду реки. Но Хабалов не принял этого совета. В течение дня 24 февраля приказа об открытии стрельбы по демонстрантам отдано им не было. Казакам не выдавали нагаек. Их имели только конные городовые. Правительство в целом на своем заседании днем 24 февраля игнорировало события, считая это делом Протопопова и Хабалова, но князь Голицын, возвращаясь на свою казенную квартиру председателя совета министров на Моховой улице, не смог проехать на автомобиле обычным путем по Караванной улице. Она от Невского была запружена народом.

В Думе же при обсуждении продовольственного вопроса представители фракций обменивались колкостями. Чхеидзе и Керенский обвиняли представителей Прогрессивного блока в том, что они слишком долго игнорировали мнение “улицы”. “Ваши слова в этом зале не доходят до народа, – кричал кадетам Керенский, – их запрещает цензура! Вы возбуждаете народ, а когда он выходит на улицы, чтобы защитить то, что ему дорого, призываете рабочих вернуться к станкам и бросаете массам упреки в измене и провокации”. Но и Керенский сводил лишь старьте счеты, укоряя Милюкова за его письмо в газеты против демонстрации и забастовок на заводах накануне 14 февраля, и не предвидел близкие перемены. Большинство депутатов Думы слепо глядели назад и не видели, не ощущали, что неотвратимые перемены уже начались. Но Дума была все же ближе к правительству, которое она так страстно обличала, чем к народу, от имени которого члены Думы считали себя вправе говорить. Государственная дума не прервала своих занятий, не послала даже приветствия борющемуся народу, не призвала армию к единению с народом. Дума лишь утвердила внесенный кадетами очередной запрос к правительству да приняла к сведению заявление Родзянко о том, что вечером состоится совещание с представителями правительства о срочных мерах по прекращению продовольственных беспорядков. Оно действительно состоялось поздно вечером 24 февраля в Мариинском дворце. Правительство обещало, идя навстречу Думе, передать в Петрограде продовольственное дело в руки “местных людей”, то есть городской думы. И глава правительства князь Голицын, и председатель Думы Родзянко были здесь заодно: им нужно было скорее потушить пожар “голодных волнений”, заставить рабочих вернуться на заводы, чтобы они не мешали сделке “приличных людей”, Думы и правительства.

Сведения о беспорядках в столице достигли и Александровского дворца в Царском Селе. Императрица, заканчивая свое очередное письмо Николаю, писала о том, что уже два дня в городе волнения. Свое отношение к Думе она выразила надеждой на то, что Керенского повесят за его речи. “Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость!” – писала она.

Николай II в это время находился в ставке, в Могилеве. После убийства Распутина он был в депрессии. Хотя Протопопов и Хабалов уже известили ставку о событиях в городе, но царь никак не отреагировал и не придал им пока никакого значения.

Тревожная ночь опустилась над Петроградом. В рабочих районах царило радостное возбуждение. Везде обсуждались события дня. Мужья и жены рассказывали, что видели, где были, что слышали. Приходили соседи. А те, кто сегодня остался у станков или схоронился дома, чувствовали неловкость, слушая, как их соседи и товарищи прорывались по мостам, как намяли бока они полицейским, вымещая вековую злобу беззащитного трудового человека, обиженного представителями власти. Даже те, кто редко бастовал, кто больше думал о семье, о заработке и они, захваченные общим чувством, решали про себя, что завтра они будут вести себя, “как все”.

В возбуждении, хотя и в некоторой тревоге, были и члены Русского бюро ЦК РСДРП(б) и Петербургского комитета. Намеченное выступление, несомненно, удалось. Ведь с самого утра все члены ПК, районных комитетов были в заводских районах – больше всего на Выборгской стороне, ставшей центром событий. М. И. Калинин и И. Д. Чугурин, В. Н. Каюров и И. М. Гордиенко, В. Н. Нарчук и Н. Ф. Агаджанова не только выступали на митингах на заводских дворах и перед воротами, но и организовывали выход рабочих с предприятий, пытаясь образовать четкие колонны. Однако после первых же стычек с полицией колонны перемешивались, часть участников демонстраций поворачивала назад. Еще в колонне, прорывавшейся через Александровский мост, можно было видеть, что рабочие одного и того же завода держались тесной группой, но уже за мостом, куда попала меньшая часть бастовавших выборжцев, все перемешались. К толпам рабочих присоединялись тысячи случайных людей: подростков, студентов, мелких служащих, интеллигентов. Руководить движением этой массы было уже значительно труднее, а то становилось и вовсе невозможно.

Тогда члены ПК и районных комитетов стремились опередить двигающиеся массы, встретить их на Невском, у Знаменской площади, у Казанского собора. Там, в течение дня 24 февраля выступали К. И. Шутко, Н. Д. Чугурин, Н. Г. Толмачев, Н. Ф. Агаджанова. Но рядом с ними были и десятки незнакомых ораторов, совсем случайных людей, захваченных событиями и стремящихся высказаться. Любое свободное слово встречалось восторженным гулом.

Говоря откровенно, это все же колоссальный успех, в который даже как-то не верилось и который, тем не менее, достигнут. Сегодня на улицах была, по крайней мере, половина питерских рабочих! А казаки! Это, конечно, не переход войска на сторону народа, но что-то вроде нейтралитета. Однако и нейтралитет уже победа. Так что члены ПК смотрели в завтрашний день с надеждой. Правда, у большевиков не было возможности собраться вечером, чтобы обменяться, поделиться своими впечатлениями и опытом, внести коррективы в выработанную уже линию. Они это сделали позже.

Царские власти в ночь на 25-е решили принять все меры, чтобы пресечь движение, а главное, не допустить рабочих в центр города. На ночном заседании под председательством начальника войсковой охраны города полковника Павленкова присутствовали градоначальник Балк, командиры запасных батальонов гвардейских полков, донских казачьих полков и 9-го запасного кавалерийского. Казаков было предложено вооружить утяжеленными свинцом нагайками (для чего ассигновывалось по полтиннику на человека). Тактика менялась – главное внимание уделялось мостам и переправам через Неву.

С 6 часов утра 25 февраля полиция уже заняла свои места, к 7 часам стали подходить и солдаты гвардейских частей. У Охтинского, Александровского, Троицкого и Николаевского мостов с двух сторон, у обоих берегов, встали сдвоенные военно-полицейские заставы. Наряды полиции и войск патрулировали Смольнинскую, Воскресенскую, Французскую, Дворцовую и Адмиралтейскую набережные.

Лишь утром 25 февраля на конспиративной квартире на Сердобольской улице, в доме 35, смогли ненадолго сойтись члены большевистского центра – Русского бюро ЦК РСДРП(б) и Петербургского комитета. Тут были хозяин квартиры Д. А. Павлов, А. Г. Шляпников, П. А. Залуцкий, В. М. Молотов, Н. Ф. Свешников, еще несколько человек. Они приняли текст “боевой листовки”, составленной на основе присланного из Москвы документа, написанного известным партийным публицистом М. С. Ольминским. В конце листовки прямо говорилось: “Отдельное выступление может разрастись во всероссийскую революцию”. В отношении же движения в Петрограде была подтверждена прежняя директива: стараться охватить своим идейно-организационным влиянием начавшееся массовое рабочее движение, направить его в русло организованной борьбы против самодержавия и против войны.

С утра на большинстве предприятий всех районов Петрограда начались митинги и собрания. Большевики, ораторы других партий, беспартийные рабочие сменяли друг друга. Рабочие, за два дня познавшие вкус свободы, не собирались прекращать забастовку и демонстрации. Они с восторгом внимали ораторам.

Гул одобрения и аплодисменты были ответом на эти слова. Атмосфера была накалена. Тысячи глаз сверкали решимостью. С пением революционных песен пятитысячная масса рабочих завода хлынула на Сампсониевский проспект. Так же поступали и рабочие подавляющего большинства заводов и фабрик Выборгского района. Стачка здесь с самого утра стала всеобщей. К 9–10 часам утра все главные проспекты Выборгской стороны были заполнены народом. Предвидя стычки с полицией, рабочие пытались вооружиться железными прутами, самодельными кинжалами, ножами. У некоторых были револьверы. Тысячи рабочих, особенно подростки и рабочая молодежь, осадили оба полицейских участка Выборгской стороны. Полицейские сочли за благо оставить свои участки и в полном составе двинулись к Финляндскому вокзалу и Александровскому мосту, поближе к мощным заставам конных городовых и войск. С наступлением темноты оба участка были разгромлены и подожжены. Это было уже, хотя и единичным, актом открытой борьбы с царской властью.

Многотысячные колонны демонстрантов Выборгской стороны направились к Александровскому мосту. Такие же организованные колонны шли с Петроградской стороны к Троицкому мосту, с Васильевского острова к Николаевскому, с Нарвской заставы к местам через Обводный канал и Фонтанку. Рабочие Обуховского и Невского районов проходили уже по левому берегу вдоль Невы, но им предстояло совершить путь в 10 километров, прежде чем дойти до центра города. Всюду демонстранты могли видеть наскоро отпечатанные объявления главнокомандующего округа генерала Хабалова. В них говорилось, что рабочие должны выйти на работу не позднее вторника, 28 февраля. А понедельник, 27 февраля, фактически объявлялся нерабочим по приказу начальства. Власти, таким образом, давали рабочим два дня на “раскачку”, на обдумывание положения. Но обращение содержало и угрозу. Если забастовка не прекратится, то будут немедленно призваны в войска новобранцы призыва 1917, 1918 и 1919 годов. Но эта угроза не подействовала, тем более что срок ее исполнения оттягивался на целых три дня!

Все ближе подходили бастующие к мостам, закрытым заставами. Прорваться через них было почти невозможно. Но солдаты вели себя дружелюбно. Они не двигались с места, но и не и направляли своих штыков на демонстрантов. Вскоре во многих местах рабочие вплотную подошли к солдатским заставам. Завязывались разговоры. Офицеры вели себя пассивно, не имея приказа об открытии стрельбы. Солдаты посмелее балагурили с работницами, перекидывались шутками с рабочими. Кое-где шла настоящая агитация. Кто-то попробовал спуститься на лед рядом с Александровским мостом. Офицеры покричали для вида, но мешать не стали. И скоро демонстранты пошли прямо по льду Невы на левый берег. Выход был найден, и в обход мостов рабочие устремились на набережные и в центр города. Полиция пыталась не пускать рабочих на гранитные входы Французской набережной. Тогда шли на Воскресенскую. А вскоре в десятках мест рабочие забирались на левый берег. Сил полиции стало не хватать.

Такие же картины наблюдались у Троицкого и Николаевского мостов, в районе Охтинского моста и Александро-Невской лавры. Снова десятки тысяч человек оказались на Невском проспекте. Теперь они шли уже к Знаменской площади, к Казанскому собору. Если войска всюду почти держались нейтрально по отношению к демонстрантам, а иногда и дружественно, если казаки пытались быть в стороне от действий против рабочих, то пешие и особенно конные городовые яростно нападали на людей. Рабочие сопротивлялись. Многие уже заранее несли с собой булыжники, гайки, куски металла. Ими они пытались отбиваться от конных городовых. Число раненых с обеих сторон измерялось 25 февраля уже десятками. Несмотря на отсутствие общего приказа об открытии огня, все же были отдельные случаи стрельбы в демонстрантов. Так, у