A.C.Пушкин

Пушкин (Александр Сергеевич) - величайший русский поэт, родился 26 мая 1799 года, в четверг, в день Вознесения Господня, в Москве, на Немецкой улице. О своих предках по отцу он пишет в 1830 - 1831 годах: "Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), въехавшего в Россию во время княжения св. Александра Ярославича Невского... Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории. В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал царя Иоанна Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович (ошибка: надо читать Гаврило Григорьевич) Пушкин принадлежал к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев. Другой Пушкин, во время междуцарствия, начальствуя отдельным войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честно свое дело. Четверо Пушкиных подписались под грамотой об избрании на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович - под соборным деянием об уничтожении местничества (что мало делает чести его характеру). При Петре Первом сын его, стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре против государя и казнен вместе с Цыклером и Соковниным. Прадед мой, Александр Петрович, был женат на меньшой дочери графа Головина, первого андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах. Единственный сын его, Лев Александрович, служил в артиллерии и в 1762 году, во время возмущения, остался верен Петру III. Он был посажен в крепость, где содержался два года. С тех пор он уже в службу не вступал, а жил в Москве и в своих деревнях. Дед мой был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась чуть ли не моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую и положили на постель всю разряженную и в бриллиантах. Все это знаю я довольно темно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, старые слуги давно перемерли" (изд. литературного фонда, V, 148 - 149). Отец поэта, Сергей Львович (1771 - 1848), как и старший брат его, поэт Василий Львович (1770 - 1830), не имел по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени образование, т. е. овладев не только французской прозаической речью, но и стихом, и поглотив все выдающееся во французской литературе XVII и XVIII веков, он на всю жизнь сохранил страсть к легким умственным занятиям и к проявлению остроумия и находчивости во всяких jeux de societe; за то также всю жизнь он оказывался неспособным к практическому делу. Он был в малолетстве записан в Измайловский полк, потом при Павле переведен в гвардейский егерский и очень тяготился несложными обязанностями гвардейского поручика. Женившись в ноябре 1796 года, он подал в отставку и стал пользоваться совершенной свободой, сперва в Петербурге, где 20 декабря 1797 года родился у него первый ребенок - дочь Ольга (впоследствии Павлищева), а потом (с 1799 года) в Москве и в подмосковном имении своей тещи, сельце Захарове. Управление домом он всецело предоставил жене, a заведование имениями - управляющим и приказчикам, которые обкрадывали его и разоряли мужиков. Сергей Львович терпеть не мог деревни, если она не походила на подгородную дачу; проживая в собственных имениях (в иные, впрочем, он никогда и не заглядывал), он проводил все время у себя в кабинете за чтением. Дома вспыльчивый и раздражительный (когда обстоятельства принуждали его заняться детьми или хозяйством), он при гостях делался оживленным, веселым и внимательным. По выражению Анненкова, у него не было времени для собственных дел, так как он слишком усердно занимался чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, доходившей до смешного. Обыкновенно расточительный и небрежный в денежных делах, он временами становился мелочно расчетливым и даже жадным. Он был способен острить у смертного одра жены - зато иногда от пустяков разливался в слезах. Никому не мог он внушить страха, но зато никому не внушал и уважения; приятели любили его, а собственным детям, когда они подросли, он часто казался жалким и сам настойчиво требовал от них, чтобы они опекали его, как маленького ребенка. Его любимая поговорка "que la volonte du ciel soit faite" вовсе не была выражением искренней веры и готовности подчиниться воле Провидения, а только фразой, которой он прикрывал свой эгоистический индифферентизм ко всему на свете. Мать Пушкина, Надежда Осиповна Ганнибал (1775 - 1836), была на 4 года моложе мужа. Основателем ее фамилии был "арап Петра Великого", абиссинский князек, Абрам Петрович Ганнибал (см. VIII, 87). Он умер в 1781 году генерал-аншефом и александровским кавалером, оставив 7 человек детей и более 1400 душ. Это была "мягкая, трусливая, но вспыльчивая абиссинская натура", наклонная "к невообразимой, необдуманной решимости" (Анненков "Пушкин в Александровскую эпоху", стр. 5). Сыновья его унаследовали его вспыльчивость; крепостных людей, возбудивших их гнев и ими наказанных, "выносили на простынях". Двое из них, Иван и Петр (которого поэт посетил в его деревне в 1817 году; см. изд. фонда, V, 22), достигли высоких чинов, но при этом Петр писал совсем безграмотно. Третий брат, родной дед поэта (он же Осип, он же и Януарий), женатый на дочери тамбовского воеводы Пушкина, Марье Алексеевне, женился, говорят, вторично, подделав свидетельство о смерти жены. Марья Алексеевна жаловалась государыне, и права ее были восстановлены. Она жила в селе Захарове, со своей дочерью Надеждой, под покровительством своего шурина и крестного отца дочери - Ивана Абрамовича Ганнибала, строителя Херсона и наваринского героя. Марья Алексеевна была добрая женщина и прекрасная хозяйка деревенского старорусского склада, но дочь свою она избаловала порядком, "что сообщило нраву молодой красивой креолки, как ее потом называли в свете, тот оттенок вспыльчивости, упорства и капризного властолюбия, который замечали в ней позднее и принимали за твердость характера" (Анненков). Мужа своего Надежда Осиповна настолько забрала в руки, что он до старости курил секретно от нее; к детям и прислуге бывала непомерно сурова и обладала способностью "дуться" на тех, кто возбудил ее неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном Александром она не разговаривала чуть не целый год). Хозяйством она занималась почти так же мало, как и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения. Когда Пушкины переехали в Петербург, дом их "всегда был наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой - пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана". Приблизительно такова же была их жизнь и в Москве, но там это не в такой степени бросалось в глаза: многие состоятельные дворянские семьи жили подобным образом. Пушкины отличались от других только большей, так сказать, литературностью; в этом отношении тон давал Сергей Львович, который и по собственной инициативе, и через брата Василия был в дружбе со многими литераторами и тогдашними умниками; в его доме даже камердинер сочинял стихи. В раннем детстве Александр Пушкин не только не представлял ничего выдающегося, но своей неповоротливостью и молчаливостью приводил в отчаяние мать свою, которая любила его гораздо меньше, нежели сестру его, Ольгу, и младшего брата, Льва (1806 - 1852). Когда принимались слишком энергично исправлять его характер и манеры, он убегал к бабушке Марье Алексеевне Ганнибал (после замужества дочери она поселилась с Пушкиными) и прятался в ее рабочую корзинку, где его уже не смели тревожить. Бабушка была первой наставницей Пушкина в русском языке; от нее же, вероятно, наслушался он рассказов о семейной старине. В ее сельце Захарове (или Захарьине), о котором Пушкин долго сохранял приятные воспоминания, он слышал песни и видел хороводы и другие народные увеселения (Захарово принадлежало к приходу богатого села Вязёма, которое было когда-то собственностью Бориса Годунова и помнило о своем царственном владельце). Другой связью будущего поэта с народностью служила известная Арина Родионовна, когда-то вынянчившая мать Пушкина, а теперь нянчившая всех ее детей - женщина честная, преданная и очень умная; она знала бесчисленное количество поговорок, пословиц, песен и сказок и охотно сообщала их своему питомцу. Только с нею да с бабушкой и еще с законоучителем своим Беликовым (очень образованным человеком) Пушкин имел случай говорить по-русски: отец, мать, тетки (Анна Львовна Пушкина и Елизавета Львовна, по мужу Солнцева, тоже имели влияние в доме), почти все гости, а главное - гувернеры и гувернантки (большей частью плохие; об одном гувернере, Шеделе, известно, что любимым его занятием была игра в карты с прислугой) объяснялись с детьми исключительно по-французски, так что и между собой дети приучились говорить на том же языке. Пушкин вначале учился плохо (особенно трудно давалась ему арифметика) и от гувернанток испытывал крупные неприятности, отравившие ему воспоминания о детских годах. Около 9 лет от роду Пушкин пристрастился к чтению (разумеется, французскому) и, начав с Плутарха и Гомера в переводе Битобе, перечитал чуть ли не всю довольно богатую библиотеку своего отца, состоявшую из классиков XVII века и из поэтов и мыслителей эпохи Просвещения. Преждевременная начитанность в произведениях эротических и сатирических, которыми была так богата французская литература XVII и XVIII веков, способствовала преждевременному развитию чувства и ума Пушкина, а литературные нравы дома и особая любовь, которую Сергей Львович питал к Мольеру - он читал его вслух для поучения детям - возбудили в мальчике охоту пытать свои силы в творчестве, опять-таки главным образом на французском языке. Между наиболее ранними его произведениями предание называет комедию "L'Escamoteur" - рабское подражание Мольеру - и шуточную поэму "La Tolyade" (сюжет: война между карликами и карлицами во времена Дагоберта), начатую по образцу многочисленных французских пародий XVIII века на высокий "штиль" героических поэм. Есть еще не совсем достоверное указание на целую тетрадку стихотворений, между которыми были и русские. Раннее развитие, по-видимому, не сблизило Пушкина с родителями; его характер продолжали исправлять, ломая его волю, а он оказывал энергическое сопротивление. В результате отношения обострились настолько, что 12-летний мальчик изо всех домашних чувствовал привязанность только к сестре и с удовольствием покинул родительский дом. Пушкина думали отдать в иезуитскую коллегию в Петербурге, где тогда воспитывались дети лучших фамилий, но 11 января 1811 года было обнародовано о предстоящем открытии Царскосельского лицея и, благодаря настояниям и хлопотам А.И. Тургенева , а также дружеским связям Сергея Львовича Пушкина с директором нового учебного заведения, В.Ф. Малиновским, Пушкина решено было туда поместить. Готовясь к поступлению, Пушкин жил у дяди Василия Львовича и у него впервые встретился с представителями петербургского света и литературы. 12 августа Пушкин вместе с Дельвигом выдержал вступительный экзамен и 19 октября присутствовал на торжестве открытия лицея. Преподавателями лицея были люди прекрасно подготовленные и большей частью способные. Программа была строго обдуманная и широкая; кроме общеобразовательных предметов, в нее входили и философские, и общественно-юридические науки. Число воспитанников было ограничено, и они были обставлены наилучшим образом: никаких унизительных наказаний не было; каждый имел свою особую комнатку, где он пользовался полной свободой. В отчете о первом годе конференция лицея говорит, что ученикам "каждая истина предлагалась так, чтоб возбудить самодеятельность ума и жажду познания... а все пышное, высокопарное, школьное совершенно удаляемо было от их понятия и слуха"; но отчет, как говорит Анненков, больше выражает идеал, нежели действительность. Прекрасные преподаватели, отчасти вследствие плохой подготовки слушателей, отчасти по другим общественным и личным причинам, оказались ниже своей задачи - давали зубрить свои тетрадки (не исключая и Куницына ); иные, как, например, любимец лицеистов А.И. Галич , участвовали в пирушках своих аристократических учеников и мирволили им в классах и на экзаменах. Даже самая свобода или, точнее, безнадзорность приносила некоторый вред слишком юным "студентам", знакомя их с такими сторонами жизни, которые выгоднее узнавать позднее. К тому же, на третий год существования лицея скончался его первый директор, и почти два года (до назначения Е.А. Энгельгардта , в 1816 году) настоящего главы в заведении не было; преподавание и особенно воспитательная часть пострадали от того весьма существенно. Но с другой стороны, та же свобода, в связи с хорошей педагогической обстановкой, развивала в лицеистах чувство человеческого достоинства и стремление к самообразованию. Если солидные знания и приходилось окончившим курс приобретать своим трудом впоследствии, то лицею они были обязаны охотой к этому труду, общим развитием и многими гуманными, светлыми идеями. Вот почему они и отзывались с таким теплым чувством к своему учебному заведению и так долго и единодушно поминали 19-е октября. Чтение римских прозаиков и поэтов было поставлено в лицее довольно серьезно: классическую мифологию, древности и литературу лицеисты, в том числе Пушкин, знали не хуже нынешних студентов. Способности Пушкина быстро развернулись в лицее: он читал чрезвычайно много и все прочитанное прекрасно помнил; больше всего интересовался он французской и русской словесностью и историей; он был одним из самых усердных сотрудников в рукописных лицейских журналах и одним из деятельных членов кружка лицейских новеллистов и поэтов (Илличевский , Дельвиг, Кюхельбекер и др.), которые, собираясь по вечерам, экспромтом сочиняли повести и стихи. Учился Пушкин далеко не усердно. Кайданов , преподававший географию и историю, аттестует его так: "при малом прилежании, оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям. В поведении резв, но менее противу прежнего". Куницын, профессор логики и нравственных наук, пишет о нем: "весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень не велики, особенно по части логики". Из товарищей знавшие его впечатлительную натуру и отзывчивое, мягкое сердце, искренно любили его; большинство, замечавшее только его неумеренную живость, самолюбие, вспыльчивость и наклонность к злой насмешке, считало его себялюбивым и тщеславным; его прозвали французом, преимущественно за прекрасное знание французского языка - но в 1811 и следующих годах это был, во всяком случае, эпитет не похвальный. Раздражительность, принесенная Пушкиным еще из дому, получила здесь новую пищу вследствие такого отношения большинства товарищей; будущий поэт сам наталкивался на ссоры, a так как он, несмотря на огромные способности и остроумие, не отличался быстрой находчивостью, то далеко не всегда мог оставаться победителем и раздражался еще более. Предаваясь неумеренной веселости днем, Пушкин часто проводил бессонные ночи в своем № 14 (здесь прожил он целые 6 лет), то обливаясь слезами и обвиняя себя и других, то обдумывая способы, как бы изменить к лучшему свое положение среди товарищей. В 1814 году Сергей Львович Пушкин вновь поступил на службу в Варшаве по комиссариату (чиновником он оказался, конечно, крайне небрежным), а его 15-летний сын впервые выступил в печати со стихотворением "К другу-стихотворцу" (4 июля, в № 13 "Вестника Европы"), за подписью "Александр Н. К. ш. п.". Несмотря на подъем патриотического чувства, которое было естественным следствием событий 1812 - 1814 годов, первые поэтические опыты Пушкина направлялись не в эту сторону, являлись подражанием любовной и вакхической лирике и, отчасти, сатире французских и русских учеников и продолжателей Горация. Из французских поэтов Пушкин больше всего подражал Парни, из русских - Батюшкову , Жуковскому , Василию Пушкину. Но и в этих "полудетских песнях па чужой голос" местами слышится будущий Пушкин, то в искренности чувства, то в оригинальности мыслей и ощущений, то в силе и смелости отдельных картин и стихов. В этих пробах пера нельзя не заметить и умение усваивать от каждого образца лучшее и быстро отделываться от его недостатков: так, псевдоклассический арсенал собственных имен, очень богатый в наиболее ранних стихотворениях Пушкина, скоро уступает место умеренному употреблению утвердившихся формул; славянские выражения, вроде: пренесенный, взмущенны волны, расточил врагов, черный вран стрежет - быстро редеют и употребляются только в наименее задушевных его пьесах. В высшей степени поразителен факт, что одно из произведений 15-летнего лицеиста, который три года назад думал по-французски, сделалось почти народной песнью и начиная с 20-х годов перепечатывалось на лубочных листах; это так называемый "Романс" ("Под вечер осенью ненастной"), от которого потом, по забывчивости, отказывался сам автор. В первых (1814 год) стихотворениях поражает также раннее развитие чувственности ("К Наталье", "К молодой актрисе", "Красавице, которая нюхала табак"). То обстоятельство, что стихи 15-летнего Пушкина попали в печать, не могло очень сильно выдвинуть его между товарищами: редакторы того времени очень любили поощрять юные таланты, особенно из хороших фамилий, и первое стихотворение Дельвига напечатано было еще раньше. Но вот наступил день публичного экзамена 8 января 1815 года (переходного в старший класс), на который приехал Державин . Пушкину велели прочесть собственное стихотворение "Воспоминания в Царском Селе", написанное (по совету Галича) в державинском и даже, отчасти, ломоносовском стиле (но местами с истинным чувством, сильно и красиво выраженным), во славу Екатерины , ее певца и ее победоносного внука. Державин был растроган, хотел обнять поэта (который убежал вследствие юношеской конфузливости) и, говорят, признал в Пушкине достойного себе наследника. Это стихотворение, за полной подписью автора, было напечатано в "Российском Музеуме", который в том же году поместил и еще несколько произведений Пушкина. С этого времени Пушкин приобретает известность и за стенами лицея, что заставило смотреть на него иными глазами и его самолюбивых родителей, только что переселившихся в Петербург на постоянное жительство. 16-летний лицеист отдался поэзии как призванию, тем более что через отца и дядю он имел возможность познакомиться лично с ее наиболее уважаемыми представителями: к нему в лицей заезжали Жуковский и Батюшков, ободряли его и давали ему советы (особенно сильно и благотворно было влияние Жуковского, с которым он быстро и близко сошелся летом 1815 года; см. стихотворение "К Жуковскому"). Профессора начинают смотреть на него как на будущую известность; товарищи распевают хором некоторые его пьесы, в лицее же положенные на музыку. В своих довольно многочисленных стихотворениях 1815 года Пушкин уже сознает силу своего таланта, высказывает глубокую благодарность музе, которая скрасила ему жизнь божественным даром, мечтает о тихой жизни в деревне, при условии наслаждения творчеством, но чаще представляет себя эпикурейцем, учеником Анакреона, питомцем неги и лени, поэтом сладострастия и воспевает пирушки, которые, по-видимому, были гораздо роскошнее и многочисленнее в его воображении, чем в действительности. В это время в Пушкине начинает вырабатываться способность истинного художника переселяться всецело в чуждое ему миросозерцание, и он переходит от субъективной лирики к объективной (см. стихотворение "Лицинию") и даже к эпосу ("Бова", "Казак"). Судя по отрывку его лицейских записок (изд. фонда, V, 2), написанное им в этом году представляет собою только малую часть задуманного или начатого: он обдумывает героическую поэму ("Игорь и Ольга"), начинает комедию и пишет повесть в роде фантастико-тенденциозных повестей Вольтера, которого изучает весьма серьезно. Стих Пушкина становится еще более изящным и легким; местами образность выражений доходит до небывалой в нашей новой словесности степени ("Мечтатель"); зато местами (особенно в похвальных, псевдоклассических стихотворениях, например, "На возвращение государя из Парижа") даже свежая, оригинальная мысль поэта еще не умеет найти себе ясного выражения. В 1816 году известность Пушкина уже настолько велика, что стареющийся лирик Нелединский-Мелецкий , которому императрица Мария Федоровна поручила написать стихи на обручение великой княжны Анны Павловны с принцем Оранским, прямо отправляется в лицей и заказывает пьесу Пушкину, который в час или два исполняет заказ вполне удовлетворительно. Известные светские поэты (князь П.А. Вяземский , А.А. Шишков ) шлют ему свои стихи и комплименты, и он отвечает им, как равный. Дмитриев и Карамзин выражают очень высокое мнение о его даровании (последний летом этого года жил в Царском, и Пушкин был у него в доме своим человеком); с Жуковским, которого после смерти Державина считали первым поэтом, Пушкин уже сотрудничает ("Боже царя храни!"). Круг литературного образования Пушкина значительно расширяется: он перечитывает старых поэтов, начиная с Тредьяковского , и составляет о них самостоятельное суждение; он знакомится с немецкой литературой (хотя и во французских переводах). Анакреонтические мотивы Батюшкова начинают в произведениях Пушкина уступать место романтизму Жуковского. В наиболее задушевных стихотворениях Пушкина господствует элегическое настроение, которое в самом конце пьесы своеобразно заканчивается примиряющим аккордом (например "Послание к Горчакову"). Вообще последние строчки стихотворений Пушкина уже теперь приобретают особую полноту мысли, рельефность и звучность. Крупный факт внутренней жизни поэта за это время - юношеская, поэтическая любовь к сестре товарища, К.П. Бакуниной, которая жила в Царском Селе летом и иногда посещала лицей зимой; самые тонкие оттенки этого идеального чувства, то пережитые, то вычитанные у других лириков (Парни и Вольтер по-прежнему остаются его любимцами), Пушкин в состоянии выразить своим мягким и нежным стихом, которым он иногда позволяет себе играть, подобно трубадурам или мейстерзингерам (см. стихотворение "Певец"). Идеальная любовь Пушкина, по-видимому, не мешала увлечениям иного рода; но и для них он умел находить изящное выражение, то в полународной форме романса - песенки в тоне Дмитриева и Нелединского ("К Наташе", горничной княжны Волконской ), то с привнесением оригинальной идеи (например, "К молодой вдове"). Умные мысли, искреннее чувство и изящные пластичные образы находим мы у Пушкина даже в именинных поздравлениях товарищам и в альбомных стихотворениях, которые он писал им перед выпуском и копии с которых сохранял: видно, что и тогда уже он дорожил каждым стихотворным словом своим и никогда не брался за перо только для того, чтобы наполнить пустую страницу. В языке его теперь чаще прежнего встречаются смелые для того времени, чисто народные выражения (вроде: частехонько, не взвидел и пр.), до тех пор освященные примером одного Крылова (его Пушкин изучал уже с 15-летнего возраста; см. "Городок"). Благодаря лицейской свободе, Пушкин и его товарищи близко сошлись с офицерами лейб-гусарского полка, стоявшего в Царском Селе. Это было не совсем подходящее общество для 17-летних "студентов", и вакхическая поэзия Пушкина именно здесь могла перейти из области мечтаний в действительность; но не следует забывать, что среди лейб-гусар Пушкин встретил одного из самых просвещенных людей эпохи (притом убежденного врага всяких излишеств), П.Я. Чаадаева , который имел на него сильное и благотворное влияние в смысле выработки убеждений и характера; да и прославившийся своими проказами и "скифскою жаждой" П.П. Каверин учился в Геттингенском университете, и недаром же Пушкин видел в нем живое доказательство того,
Что резвых шалостей под легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть
(см. "Послание к Каверину", в первоначальном виде). Дружеские отношения с лейб-гусарами, свежая память о войнах 1812 - 1815 гг. заставили и Пушкина перед окончанием курса мечтать о блестящем мундире; но отец, ссылаясь на недостаток средств, согласился только на поступление его в гвардейскую пехоту, а дядя убеждал предпочесть службу гражданскую. Пушкин, по-видимому, без особой борьбы и неудовольствия, отказался от своей мечты и в стихах стал подсмеиваться над необходимостью "красиво мерзнуть на параде". Его гораздо более прельщала надежда "погребать покойную академию и Беседу губителей российского слова" (письмо князю Вяземскому от 17 марта 1816 года); он рвался в бой, но в бой литературный. По родственным и дружеским связям, а еще более по личному чувству и убеждению он всецело на стороне последователей Карамзина и Жуковского и вообще всего нового и смелого в поэзии. Еще на лицейской скамье он был пылким "арзамасцем", в самых ранних стихотворениях воевал с "Беседой" и князем Шаховским и на них впервые оттачивал свое остроумие. "Арзамас" оценил его талант и рвение и считал его заранее своим действительным членом. На публичном выпускном экзамене Пушкин читал свое написанное по обязанности (в духе времени), но местами глубоко искреннее стихотворение "Безветрие". 9 июня 1817 года государь явился в лицей, сказал молодым людям речь и наградил их всех жалованием (Пушкин, как окончивший по 2-му разряду, получил 700 рублей). Через 4 дня Пушкин высочайшим указом определен в коллегию иностранных дел и 15 июня принял присягу. В начале июля он уехал в отпуск в Псковскую губернию, в село Михайловское, где родные его проводили лето. Позднее Пушкин вспоминал, как он "обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и прочему; но, - продолжает он, - все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу". Уже за 2 недели до конца отпуска Пушкин был в Петербурге и писал в Москву князю Вяземскому, что "скучал в псковском уединении". Однако и из кратковременного пребывания в деревне Пушкин вынес несколько плодотворных воспоминаний (знакомство с родственниками Ганнибалами и поэтическая дружба с обитательницами соседнего Тригорского). Жизнь, которую вел Пушкин в Петербурге в продолжение трех зим (1817 - 1820), была очень пестрая, на глазах людей, дурно расположенных к нему - даже пустая, беспорядочная и безнравственная, но во всяком случае богатая разнообразными впечатлениями. Он скорее числился на службе, чем служил; жил со своими родителями на Фонтанке, близ Покрова, в небольшой комнате, убранство которой соединяло "признаки жилища молодого светского человека с поэтическим беспорядком ученого". Дома он много читал и работал над поэмой "Руслан и Людмила", задуманной еще в лицее, а вне дома жег "свечу жизни" с обоих концов. Он проводил вечера и целые ночи с самыми неистовыми представителями "золотой молодежи", посещал балет, участвовал в шутовском "оргиальном" обществе "Зеленой лампы", изобретал замысловатые, но не невинные шалости и всегда готов был рисковать жизнью из-за ничтожных причин. "Молодых повес счастливая семья" состояла, однако, из людей развитых и в умственном, и в эстетическом отношении; на их веселых ужинах смело обсуждались политические и экономические теории и литературно-художественные вопросы. С другой стороны, пылкое агрессивное самолюбие Пушкина, усиленное ранними успехами, некоторые личные связи и семейные предания (Сергей Львович был очень тщеславен в этом отношении) влекли его в так называемый большой свет, на балы графа Лаваля и др., где его больше всего привлекали красивые и умные женщины. Петербургская жизнь Евгения Онегина есть поэтически-идеализированное (очищенное от прозаических мелочей, вроде недостатка денег и других неудач) воспроизведение этих двух сторон жизни Пушкина по выходе из лицея. Существенное различие в том, что у поэта, помимо удовольствий, было серьезное дело, которым он мечтал возвеличить не только себя, но и Россию: было еще третье общество, где он отдыхал и от кутежей, и от света. В конце сентября или в октябре 1817 года Пушкин в первый раз (и в последний, за прекращением заседаний) посетил "Арзамас", этот "Иерусалим ума и вкуса", и завязал прочные, на всю жизнь, отношения с его членами. Но "Арзамас", при всей свежести идей своих, все же был только литературной партией, кружком, и Пушкин скоро перерос его. Уже в 1818 году он является к П.А. Катенину , взгляды которого довольно далеко расходились с принципами Арзамаса, со словами: побей, но выучи. Катенин, как признавал Пушкин впоследствии, принес ему великую пользу: "...ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли" (письмо 1826 года, № 163). Пушкин находит время часто видеться с Дельвигом и Кюхельбекером, с которыми его прежде всего соединяет любовь к литературе; он постоянный посетитель суббот Жуковского, частый гость в доме Карамзина. Когда он, после 8 месяцев такой слишком переполненной жизни, схватил гнилую горячку и должен был потом отлеживаться в постели, он "с жадностью и со вниманием" проглатывает только что вышедшие 8 томов "Истории" Карамзина и всецело овладевает их сложным содержанием. Он все умеет обращать на пользу своему великому делу: любовные интриги дали ему в 19 лет такое знание психологии страсти, до которого другие доходят путем долгого наблюдения (см. стих "Мечтателю", I, 192 - 193); с другой стороны, вера в высокое призвание спасала его от сетей низкопробного кокетства развратниц (см. "Прелестнице", I, 191). В эту пору стихи для него - единственное средство изливать свою душу; как далеко шагнул он в них вперед в смысле красоты формы и силы выражений, видно из невольного восторга друзей-соперников, которые тонко понимали это дело (князь Вяземский пишет Жуковскому 25 апреля 1818 года: "Стихи чертенка-племянника чудесно хороши. В дыму столетий - это выражение - город. Я все отдал бы за него движимое и недвижимое. Какая бестия! Надобно нам посадить его в желтый дом: не то этот беспечный сорванец нас всех заест, нас и отцов наших"). По мысли и содержанию многие из них ("К портрету Жуковского", "Уныние", "Деревня", "Возрождение") справедливо считаются классическими; в них перед нами уже настоящий Пушкин, величайший русский лирик, для которого вся наша предшествующая поэзия была тем же, чем английская драма XV - XVI веков для Шекспира. Настроения, в них выражаемые, так же разнообразны, как жизнь самого поэта, но к концу периода грустный тон берет явный перевес: Пушкин недоволен собой и часто "объят тоской за чашей ликованья". Только в деревне он чувствует себя лучше: больше работает, сближается с народом, горячо сочувствует его тяжелому положению; там он возвращается к виденьям "первоначальных чистых дней". Немногие друзья Пушкина ценили по достоинству эти многообещающие минуты грусти и просветления; другие, огорчаясь его "крупными шалостями" и не придавая значения его "мелким стихам", возлагали надежды на публикацию его поэмы: "...увидев себя, - писал А.И. Тургенев (Пушкин по документам Ост. арх. I, 28), - в числе напечатанных и, следовательно, уважаемых авторов, он и сам станет уважать себя и несколько остепенится". Над "Русланом и Людмилой" Пушкин работал 1818 и 1819 годы, по мере отделки читал поэму на субботах у Жуковского и окончил написанное весной 1820 года. Происхождение ее (еще не вполне обследованное) чрезвычайно сложно: все, что в этом и сходных родах слышал и читал юный Пушкин и что производило на него впечатление, как и многое, им пережитое, отразилось в его первом крупном произведении. Имя героя и некоторые эпизоды (например, богатырская голова) взяты из "ународившейся" сказки об Еруслане Лазаревиче, которую он слышал в детстве от няни; пиры Владимира, богатыри его взяты из Кирши Данилова, Баян - из "Слова о полку Игореве"; сам Пушкин указывает (песнь IV и соч., V, 120 - 121) на "Двенадцать спящих дев" Жуковского, которого он дерзнул пародировать, и на "смягченное подражание Ариосту", из которого взяты некоторые подробности (например, битва Руслана с Черномором) и даже сравнения. Еще ближе связь "Руслана" со знаменитой "Pucelle" Вольтера, которого Пушкин уже в "Бове" называет своею музой; из нее взял Пушкин и самую идею обличить идеальную "лиру" Жуковского "во лжи прелестной"; через нее он впервые познакомился и с манерой Ариосто и Пульчи (Morgante Maggiore); из нее и ее образцов он заимствовал (тоже в смягченном виде) иронический тон, частые отступления, длинные лирические введения и манеру мгновенно переносить читателя с места на место, оставляя героя или героиню в самом критическом положении; из нее же взяты и отдельные мысли и образы. Чтение волшебных сказок Антуана Гамильтона и рыцарских романов, которые в прозаическом изложении "Bibl. des romans" должны были быть известны Пушкину с детства, равно как и близкое знакомство с "Душенькой" Богдановича , также имели влияние на "Руслана и Людмилу". Еще важнее и несомненнее, как доказал профессор Владимиров , непосредственные заимствования Пушкина из "Богатырских повестей" в стихах ("Алиоша Попович" и "Чурила Пленкович"), сочиненных Н.А. Радищевым (Москва, 1801) и основанных на "Русских Сказках" М. Чулкова (1780 - 1783), оттуда взято и имя героини, и многие подробности. Историко-литературное значение первой поэмы Пушкина основано не на этих подробностях (которые сам поэт называет "легким вздором"), не на мозаически составленном сюжете и не на характерах, которые здесь отсутствуют, как и во всяком сказочном эпосе, а на счастливой идее придать художественную форму тому, что считалось тогда "преданьем старины глубокой", на прелести самой формы и, то юношески задорной и насмешливой, то искренней, трогательной и глубоко продуманной, но всегда живой, легкой и в то же время эффектной, пластичной до осязательности. В такой форме все получает новую выразительность и красоту; так, например, вымысел о живой и мертвой воде, едва достойный, по-видимому, внимания умного ребенка, в обработке Пушкина всем показался полным смысла и поэзии. Откуда бы ни взял Пушкин эпизод о любви Финна к Наине, но только знаменитый стих "Герой! Я не люблю тебя" сделал его сильным и высоко художественным. Сам Пушкин считал впоследствии свою первую поэму холодной (Соч. V, 120) - и в ней, действительно, мало чувства и теплоты душевной, сравнительно с "Кавказским пленником", "Бахчисарайским фонтаном" и пр. И в этом отношении, однако, она несравненно выше всего, что было написано до нее в подобном роде. Национальный элемент в ней крайне слаб и весь состоит из имен, полушутливых восхвалений русской силы, да из полдюжины простонародных образов и выражений; но в 1820 году и это было неслыханной новостью. Добродушный, но умный юмор поэмы, смелое соединение фантастики с реализмом, жизнерадостное мировоззрение поэта, которым волей-неволей проникается каждый читатель, ясно показали, что с этого момента русская поэзия навсегда освобождается от формализма, шаблонности и напускного пафоса и становится свободным и искренним выражением души человеческой. Оттого эта легонькая сказка и произвела такое сильное впечатление; оттого Пушкин для своих современников и оставался прежде всего певцом Руслана, который уже в 1824 году попал на те