Верховный правитель России - Колчак

На протяжении десятилетий это словосочетание воспринималось, с одной стороны, потерпевшими поражение в гражданской войне участниками ''Белого дела'' с глубоким уважением, во всяком случае – с пониманием; с другой стороны, большевиками, красными, да многими советскими людьми воспитывавшимися на марксистско-ленинских принципах классовой нетерпимости с ненавистью или с резкой неприязнью.

Сейчас, в контексте лихорадочных попыток восстановить связь времен, очень важно ясно представлять себе образы людей минувшей эпохи, людей, которые - волей или неволей -стали действующими лицами той российской трагедии, кульминацией которой явилась гражданская война. Не будем спешить с оценками и навешивать ярлыки героев или злодеев. История не терпит черно-белых контрастов, а творящие ее люди никогда не укладываются в простые схемы. Попробуем не судить, а понять наших предков, ожесточенно сражавшихся друг с другом. Отбросим вульгарные представления о классовых интересах, памятуя, что участники гражданской войны — в огромном их большинстве — брали в руки оружие не из-за утраченных или обретаемых привилегий, материальных интересов или сиюминутных выгод. Каждый отстаивал свое понимание долга, добра, справедливости, блага Родины. При этом одни еще сами не знали, чем обернется их победа и на что окажутся они способны, другие же искренне не могли понять, отчего почва так стремительно уходит из-под ног и здание державы, тысячелетний дом России, рушится стремительно и неудержимо, а сам народ, еще недавно поставлявший классической литературе Платонов Каратаевых и монастырских старцев, с таким остервенением громит все создававшееся веками и не щадит даже собственных святынь

История гражданской войны, этого грандиозного столкновения уверенности и недоумения, ярости и растерянности, верности и зависти, разумеется, еще не написана. Советские работы творили легенды, устанавливая полный произвол в подборе фактов, следуя заранее апробированным на партийных активах клише. На Западе было сделано немало попыток описать и проанализировать пореволюционную историю России. Мы не склон-ны высокомерно отмахиваться от достижений западной (и русской эмигрантской) науки. Это особая и очень обширная тема. Заметим лишь, что и в России, и в других странах пока что выполнена только предварительная исследовательская работа, причем на ее результаты неизбежно воздействовали политические пристрастия и неполнота информации. Это не удивительно: гражданская война еще не стала историей в полном смысле слова, примирение еще не наступило, судьбы страны не определились и время взвешенных суждений не пришло.

Грядущим историкам предстоит дать обоснованный ответ на ключевые вопросы о причинах кровавых смут в России, объяснить реальный механизм победы большевиков, определить и оценить по достоинству характер “помощи” союзников, масштабы и мотивы этой “помощи”, изучить реальную политику русских правительств (или администраций) на территории, подконтрольной Белой армии, наконец, адекватно описать настроения русского общества, как в тылу красных, так и в тылу белых. Цель же реферата гораздо скромней рассказать о человеке, оказавшемся по ту сторону баррикад, представить крушение России через крах судьбы отнюдь не худшего её сына.

ПОРТРЕТ ПЕРВЫЙ. АДМИРАЛ КОЛЧАК

Судьба блестящего офицера, незаурядного ученого. Верховного правителя России Александра Васильевича Колчака, казалось бы, вместила в себя все роковые узлы и разрывы российской истории. Присягнувший на верность императорской фамилии, принявший Февраль во имя сохранения боеспособности вооруженных сил, он столкнулся лицом к лицу с полным развалом страны и армии, зверским убийством царской семьи, постиг на себе невозможность удовлетворения инстинктов толпы, не оказался способен ни к тонкой политической демагогии, ни к взнузда-нию народа на дыбе террора и был поспешно расстрелян “левыми демократами”, более руководствовавшимися страхом, чем соображениями справедливости.

Александр Васильевич Колчак родился в 1873 г. в Петербурге на Обуховском заводе. Мать его, Ольга Ильинична, урожденная Посохова, происходила из семьи дворян Херсонской губер нии. Отец будущего адмирала, Василий Иванович Колчак, дворянин, служил в морской артиллерии, состояния не имел и был “служащим офицером”. Как все российские морские артиллеристы, он прослушал курс Горного института, был откомандирован на уральский Златоустовский завод, потом назначен приемщиком Морского ведомства на Обуховском заводе и, выйдя в отставку в чине генерал-майора, остался на том же заводе горным техником.

Колчак воспитывался в 6-й Петербургской классической гимназии и в Морском корпусе. Из корпуса он вышел по списку вторым, и, прослужив несколько месяцев в 7-м петербургском флотском экипаже, был назначен помощником вахтенного начальника на крейсер “Рюрик”, а в конце 1896 г. перешел в должности вахтенного начальника на другой корабль — “Крейсер”, на котором ушел в свое первое заграничное плаванье, продолжавшееся до 1899 г. В это время обозначилось явное пристрастие молодого офицера к научной работе: помимо своих строевых обязанностей он начал заниматься изысканиями по океанографии и гидрологии, готовить себя к полярным исследованиям.

Штудии Колчака (было опубликовано несколько статей и разработок) не остались незамеченными, и, вскоре по возвращении на сушу, он получил через Академию наук приглашение барона Толля принять участие в полярной экспедиции на судне “Заря” (1900—1902) в качестве гидролога и второго магнитолога партии. Чтобы подготовиться к работе на новом поприще, Колчак занимается в петербургской физической обсерватории, а потом едет в Норвегию, в Христианию (ныне Осло), где практикуется под руководством Фритьофа Нансена.

Экспедиция барона Толля кончилась трагически. Покинув судно, ее руководитель пытался пробиться от Новосибирских островов на север и погиб, возвращаясь к земле Бенетта. Корабль же, на котором был Колчак, получил приказ идти к устью Лены, откуда экспедиция и коллекции через Якутск и Иркутск были отправлены в Петербург.

На заседании Академии наук, посвященной итогам исследований, Колчак предложил чрезвычайно смелый план по спасению барона Толля: пробиваться на землю Бенетта на шлюпках. Ученые отнеслись к предложению офицера весьма скептически, но, когда тот заявил, что берет осуществление замысла целиком на себя, не отказались снабдить деньгами и амуницией. С Колчаком согласились пойти два матроса из его экипажа — Беличев и Железников, четверо мезенских тюленепромышленников и якутский политический ссыльный П. В. Оленин. Они на собачьих упряжках вышли из Устьянска на Новосибирские острова, сопровождаемые охотниками из местных жителей, якутов и тунгусов. Оставив н1а островах Оленина и туземцев. Колчак с шестью спутниками отплыл на вельботе к земле Бенетта, где нашел коллекции, геологические инструменты и документы барона Тол-ля, неопровержимо свидетельствовавшие об его участи. Дневник кончался словами: “Сегодня отправились на юг; все здоровы, провизии на четырнадцать дней”. Весь отряд барона Толля погиб во льдах. С обретением этих печальных сведений задача Колчака была выполнена. Он вернулся в Якутск в 1903 г., вернулся, не потеряв ни одного человека.

При первых известиях о начале военных действий против Японии Колчак обратился в морское ведомство с просьбой послать его на фронт. В марте 1904 г. он приезжает на Дальний Восток и получает от хорошо его знавшего адмирала Макарова назначение на крейсер “Аскольд”. После гибели Макарова Колчак становится командиром миноносца “Сердитый” и добивается существенных успехов в ходе боевых действий: команде “Сердитого” удалось заминировать подходы к Порт-Артуру и взорвать крейсер противника “Такосадо”.

Во время осады Порт-Артура Колчак командует батареей морских орудий на северо-восточном фронте крепости, получает легкое ранение, заболевает ревматизмом и оказывается в госпитале, затем попадает в японский плен и в конце апреля 1905 г. возвращается через Америку в Петербург. Долечиваясь на водах, он продолжает свои научные изыскания, но занимается на сей раз, по собственному его выражению, “трудом кабинетным”, работает в обсерватории и приводит в порядок свои дневники и разработки. Географическое Общество удостаивает его высшей своей награды — большой Константиновской золотой медали.

Действительно, в годы первой русской революции Колчак был далек от политических страстей и видел свою задачу в кропотливой, неброской работе профессионала. А. В. Колчак стал членом, а вскоре и председателем полуофициального военно-морского кружка, считавшего своей целью “воссоздание флота на научных и правильных началах”.

Члены кружка занимались не только разработками в области военно-морского строительства (на основе их рекомендаций в 1906 г. был создан морской генеральный штаб), но и тем, что мы теперь называем футурологическими и политологическими изысканиями. А. В. Колчак, тогда в чине капитана 2-го ранга, вошел в морской штаб в качестве заведующего балтийским театром военных действий, и как представитель нового органа управления флотом неоднократно участвовал. в заседаниях Думы, был экспертом военных комиссий.

В столкновениях между германофилами и сторонниками ориентации на Англию и Францию позиция Колчака была однозначной: все политологические расчеты показывали, что война с Германией неизбежна и начнется она приблизительно к 1915 г. Подобная точка зрения не казалась еще в 1907—1908 гг. безусловной, и, из-за расхождений по этому вопросу с морским министром Воеводским, Колчак покинул штаб и вернулся к полярным изысканиям.

В 1908 г. он организовал постройку двух судов ледокольного типа “Вайгач” и “Таймыр” и, снарядив экспедицию по изучению Северного морского пути, отправился на Дальний Восток. По благополучном завершении исследований в 1910 г. Колчак еще два года работал в штабе, а потом, тяготясь столь длительным пребыванием на берегу, получил по собственному ходатайству назначение на Балтийский флот, где командовал последовательно миноносцами “Уссуриец” и “Пограничник”.

В начале первой мировой мы застаем Колчака на крейсере “Рюрик”, в штабе адмирала Эссена. “И вообще начало войны было одним из самых счастливых и лучших дней моей службы” — весьма характерное признание боевого офицера. Благодаря инициативным действиям Колчака по подготовке обороны Финского залива минные заграждения были установлены до официального объявления войны и приказа из Петрограда. Весной 1915 г. он провел самостоятельную операцию — минирование входа в Дан-цигскую бухту. Осенью 1915 г. его назначают, в звании капитана первого ранга, командиром минной дивизии. За десант под Ригой он награждается Георгиевским крестом, а в июле 1916 г. произво-дится в вице-адмиралы с переводом на должность командующего Черноморским флотом, где, согласно личным инструкциям императора, готовит к весне 1917 г. удар на Константинополь. К февралю 1917 г. адмиралу на Черноморском театре военных действий полностью удалось обезопасить снабжение кавказской армии от нападения подводных лодок и крейсеров противника.

Пожалуй, лучше всего облик А. В. Колчака как человека и офицера характеризует его поведение во время пожара в носовых погребах корабля “Императрица Мария”, о чем пишет в романе “Октябрь шестнадцатого” А. И. Солженицын. После сильного взрыва там загорелась нефть. Адмирал моментально примчался на корабль (хоть это и не входило в его прямые обязанности) и, поминутно рискуя жизнью, сам руководил затопленьем остальных погребов — “и удалось, больше взрывов не было. Броненосец перевернулся и потонул, но не. пострадал ни рейд, ни город”.

Выдуманная либеральными журналистами и поддержанная позднейшими поверхностными или тенденциозными исследователями версия об исключительных военных неудачах России в кампаниях 1914—1916 гг. не выдерживает серьезной критики.

Беспрецедентная кампания по дискредитации не слишком умелого правительства, развязанная в годы войны общественностью” (роковое для России слово) и с радостью поддержанная всеми антигосударственными силами, привела к крушению монархии и отречению Николая II. Подозревая всех и вся в измене, прогерманском шпионаже и т. п„ руководители Прогрессивного блока и близкие к блоку деятели расшатали огромную страну, разрушили армию, деморализовали тыл. В феврале 1917 г. оборвалось равнинное течение российской жизни. Мы застаем в это время Александра Васильевича Колчака командующим Черноморским флотом, 43 лет, женатым на Софье Федоровне Омировой (венчались они в Иркутске накануне японской кампании, в 1904 г.), отцом шестилетнего сына. Казалось бы, счастью и благополучию этой семьи могла угрожать разве что немецкая мина. Судьбе, однако, угодно было распорядиться иначе.

Февральская революция поставила А. В. Колчака, как и других русских военных, перед необходимостью политического выбора. Вообще политизация жизни всегда приводит к ее депро-фессионализации, к существеннейшим смещениям в распределении ролей, когда не только кухарка призывается к управлению государством, но и на всех уровнях пирожник обречен тачать сапоги, а сапожник вынужден печь пироги.

Политический опыт, накопленный Колчаком к 1917 г., был весьма незначителен. Лишь житейские и военные обстоятельства сталкивали его с проблемами социального характера, с борьбой различных партий и группировок. В старших классах корпуса он, проходя практику на Обуховском заводе, сблизился с рабочими, был в курсе их интересов, но рассматривал оные только в применении к своей грядущей специальности. Поражение в русско-японской войне навело адмирала на мысль о недостатках в руководстве армией и флотом, однако он, как мы уже отмечали, оставался при убеждении, что “вооруженная сила может быть создана при каком угодно строе, если методы работы и отношение служащих к своему делу будут порядочные”. События 1905—1907 гг. воспринимались им как реакция народа на проигрыш в войне, как прорыв оскорбленного национального чувства, которому противопоставить можно только кропотливую созидательную работу. У Колчака не было сомнений ни в правах династии, ни в жизнеспособности самого монархического принципа; и здесь он рассуждал не только как офицер, принявший присягу, но и как специалист, понимавший неплодотворность всякого постороннего вмешательства в чужую работу. Однако он приветствовал появление Думы и других форм общественного контроля, которые могли, по его убеждению, служить интересам дела, а соответственно, и интересам России.

Характерно “расследование” политических взглядов Колчака на его допросе в 1920 г. Следователи Никак не могли взять в толк, что у адмирала вовсе не было принципиальных воззрений на социальную и политическую жизнь, не было вовсе не от нежелания размышлять, а из-за совершенно иного взгляда на вещи при котором во главу угла встают судьбы конкретных людей и конкретного государства, а нб абстрактные принципы и расплывчатые интересы “народа” или “человечества”. “Я не могу сказать, что монархия — это единственная форма, которую я признаю — свидетельствует А. В. Колчак в 1920 г. И, возвращаясь к 1916 г., говорит: Я считал себя монархистом и не мог считать республи канцем, потому что такового не существовало в природе». Между тем вопрос о монархии отнюдь не был “мертвым” в 1920 г. ни для следователей, ни для бывшего Верховного правителя России. Страна проделала к этому времени довольно сложный путь через республику к различным формам диктатуры, обстановка была отнюдь на простая. Попову и его коллегам очень важно было упрекнуть своего подследственного в наличии шкурных интересов. Следователи настойчиво намекают на контакты Колчака с особами царствующей фами. лии, пытаются уличить его в связях с Распутиным; адмирал же

видел императора всего несколько раз и приближенным ко двору не был.

Альтернативу весны 1917 г. для русского генералитета можно сформулировать достаточно просто: либо оставить армию на произвол судьбы, на откуп безответственным демагогам, либо принять присягу новому правительству. Отметим, что именно те представители командования, которые с наибольшим энтузиазмом поддерживали “общественность”, прямо или косвенно способствовали развалу армии вольномыслием, муссированием слухов и различными «демократическими прожектами” во время войны, больше всего и пострадали от распропагандированной толпы (убийство адмирала Непенина и иные события на Балтийском флоте). Колчак без колебаний присягнул новому режиму, тем более, что юридическая его основа была безупречной (отречение Николая и Михаила). “Я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а Родине своей, которую ставлю выше всего... Я приветствовал революцию, как возможность рассчитывать на то, что она внесет энтузиазм — как это и было у меня в Черноморском флоте вначале — в народные массы, и даст возможность закончить победоносно эту войну, которую я считал самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, и образа правления, и политических соображений”, — объясняет свою позицию Колчак.

Вряд ли можно упрекать сегодня, с высоты нашего горького исторического опыта, адмирала за то, что он не сумел в те роковые дни понять, что февральская революция может вовлечь страну в смертельный круговорот эгоистических социальных страстей, в вакханалию партийных программ и депутатских речей, угрожающую не только боеспособности армии, но и самому существованию государства. Однако очень скоро ему пришлось убедиться в прямой зависимости характера войны и места в ней России от политических амбиций новых руководителей страны и их дерзких оппонентов.

Брожение в армии, нагнетание напряженности между солдатами и офицерами, приказы Петроградского и иных Советов, не имевших, разумеется, никаких юридических оснований для вмешательства в дела вооруженных сил, — все это не обошло стороной и Черноморский флот. В первые недели после революции у А. В. Колчака были наилучшие отношения с Советами, с рабочими Севастопольского порта, погрузившимися с головой в революционно-патриотичесхую эйфорию. Но вскоре начались самовольные отъезды нижних чинов в отпуск, их конфликты с офицерами. Повсеместно провоцировалась и поощрялась антинемецкая истерия. Матросы требовали удаления всех офицеров с немецкими фамилиями. И хотя на первых порах адмиралу Колчаку удалось убедить Советы в абсурдности и безосновательности подобных требований, сама постановка вопроса была весьма симптоматичной.

Всем известно, сколь существенно повлияли антинемецкие толки, подозрения в шпионаже и ведении сепаратных переговоров с Германией на вызревание той атмосферы, в которой единственно и могла произойти революция. Однако и после событий февраля-марта пропаганда против немцев, особенно против русских немцев, не только не прекратилась, но, пожалуй, и усилилась. Весьма показательна и роль большевистских агита торов в создании “образа внутреннего врага”, стимулирующего самые низменные инстинкты масс. Большевики — “интернационалисты”, ратовавшие за скорейший выход из войны, поражение своего правительства, “перерастание империалистической войны в гражданскую”,— одновременно разжигали внутри рус ской армии германофобские настроения, пытаясь таким образом добиться полного ее развала. Характерно, что подобные же демагогические приемы сохранились в арсенале этих оригинальных политиков и тогда, когда они утвердили свою власть, свидетельством чему — шельмование в первые месяцы Великой Отечественной войны советских немцев — самой близкой и беззащитной мишени для критики, огульных обвинений и недвусмысленной расправы.

А. В. Колчак, как уже говорилось выше, сразу же разглядел истинную роль антигерманской агитации и не позволил обострять ситуацию. Может быть именно поэтому, когда в апреле он приехал в Петроград для обсуждения положения в правительстве, Гучков предложил ему командование Балтийским флотом, только что пережившим кронштадтскую бойню, в которой погибли сотни офицеров во главе с адмиралом Непениным. Однако обстановка 'усложнялась с каждым днем, и переводу этому не суждено было осуществиться.

На совещании в столице, созванном по поводу разразившегося правительственного кризиса. Колчак лихорадочно искал здоровые силы, на которые можно было бы опереться в борьбе за поддержание боеспособности армии. Положение было настолько запутанным, что адмирал встречался даже с Г. В. Плехановым (кстати, по рекомендации бывшего председателя Государственной думы Родзянко). Старейший русский марксист убедил Колчака, что на. эсдеков можно рассчитывать в смысле продолжения войны; командующему Черноморским флотом, разумеется, ничего не было известно о расколе в рядах социал-демократов.

Апрельский кризис, в результате которого А. И. Гучков и П. Н. Милюков вынуждены были подать в отставку, встревожил русскую военную элиту. И хотя А. В. Колчаку импонировало неприменение силы во время апрельских событий (Керенский категорически высказался против вооруженного разгона демонстраций, на котором настаивал Корнилов) и казался достаточно представительным новый состав правительства, адмирала не могло не удручать очевидное бессилие властей предержащих, их зависимость от Петроградского Совета. Видимо, тогда Колчак и пришел к мысли о благотворности военного вмешательства в ход политических событий, если положение в тылу угрожает фронту.

Нам представляется, что будущий Верховный правитель России в целом верно оценивал необходимость активного воздействия вооруженных сил на ситуацию в стране. Нежелание правительства Керенского опереться на армию как на политическую силу вряд ли можно оправдать с учетом сложившейся тогда ситуации. На наш взгляд, люди, пришедшие к власти в апреле 1917 г., не смогли в полной мере осознать ответственность за судьбы страны и ориентировались на свои отвлеченные принципы, а не на реальность. Противники же Керенского, левые радикалы и экстремисты, руководствовались в первую очередь не абстрактными соображениями, а логикой событий и смогли благодаря этому добиться более серьезной и широкой поддержки масс.

Вернувшись из Петрограда на Черноморский флот. Колчак употребил все свои силы на поддержание боеспособности команд. Однако и встречная агитация стала давать свои плоды. Начались отказы кораблей выходить в море, участились обвинения офицеров в злоупотреблении служебным положением, конфликты между командованием и нижними чинами, перестали работать портовики. Адмирал вынужден был разорвать всякие отношения с новым (большевизированным) составом Совета: добиться взаимопонимания было невозможно. Совет вел дело к окончательному развалу армии и тыла. В этих условиях у командующего не оставалось иного выхода, кроме как просить правительство об отставке. Пытаясь уладить конфликт, в Севастополь прибыл Керенский.

На одном из матросских митингов адмирал был обвинен в принадлежности к имущим классам (!), которым только и выгодно продолжение войны, и, одновременно, в развале фронта из-за симпатий к немцам (!).Подобные речи, столь же беспочвенные, сколь и противоестественные в устах тех, кто ежечасно разрушал вооруженные силы, были весьма типичны для начала лета 1917 г. Революционная фраза, экстремистская агитация, крушение воинского устава обеспечили переход солдатских Советов под контроль деструктивных сил.

А. В. Колчак аргументированно отвел оба предъявленных ему обвинения. “Я сказал,— вспоминает он,— что если кто-нибудь укажет или найдет у меня какое-нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу их передать, потому что их не существует в природе”. Однако делегатское собрание постановило отстранить от должности и командующего, и начальника штаба, а также разоружить всех офицеров, поголовно сочувствовавших, с точки зрения разъяренных матросов, “германским аграриям”. В знак протеста против подобного решения несколько офицеров застрелились, а Колчак, передав командование контр-адмиралу Лукину, сломал свою саблю и бросил ее в воду. И, хотя после резкой телеграммы Керенского в адрес Совета оружие офицерам было возвращено, адмирал своего решения не изменил и отбыл в Петроград.

В докладе правительству А. В. Колчак подчеркивал, что, чем способствовать развалу вооруженных сил через безответственных агитаторов, “гораздо проще было совершенно открытым путем, просто-напросто распустить команды и прекратить деятельность флота”. Причиной прискорбного положения на фронте стала, с его точки зрения, политика правительства: “подрыв и развал командования, постановка командования в совершенно бесправное и беспомощное положение”, наконец, допущение под видом свободы слова и собраний откровенной вражеской пропаганды в годы войны.

Менее чем через полгода Временное правительство поймет, куда может завести воюющую страну отсутствие здоровой армии. Пока же, полностью разочаровавшись в новых администраторах России, адмирал уповает только на успехи не потерявших еще боеспособности частей. Он стремится на фронт, хочет командовать тяжелой батареей. Однако крах наступления 18 июня, сопровождавшегося невиданной пропагандистской шумихой, показал бессмысленность какой-либо деятельности в русских вооруженных силах образца лета 1917 г. Колчак приходит к выводу, что ключ к спасению России — в победе союзников, и решает бороться с Германией единственным, с его точки зрения, доступным образом: в одной из армий держав, Антанты. Мысль о формировании легиона и отправке его во Францию пришлось оставить, так как русские части, сражавшиеся на западном фронте, к этому времени окончательно утратили боеспособность. Бывший командующий Черноморским флотом соглашается на командировку в Америку, где остро нуждаются в его опыте для организации минных заграждений и борьбы с подводными лодками.

Июльские события в Петрограде, которым адмирал стал свидетелем, утвердили его в мысли о необходимости военного вмешательства в политические вопросы, укрепили представление о большевиках как о сторонниках прекращения войны и заключения на любых условиях мира с Германией, В это время окончательно определилось отрицательное отношение адмирала к обеим противоборствовавшим в период двоевластия сторонам. Меж тем уже предощущались еще более грозные гражданские смуты.

Арест генерала Гурко, поводом к которому послужила переписка с бывшим государем, еще раз убедил Колчака, что для администрации Керенского революционные лозунги важнее судеб России, что правительство не только не имеет сил противостоять Петросовету, но и не желает этого сделать, находясь в плену у собственной фразы.

Через Швецию и Лондон А. В. Колчак прибыл в Америку. Здесь выявилась нереальность американской экспедиции на Дарданеллы, на которую втайне рассчитывал адмирал, и его деятельность свелась к консультациям чисто технического порядка. Выполнив свою миссию, адмирал решил возвращаться в Россию через Сан-Франциско и Японию. В Монреале он узнал о провале выступления генерала Корнилова, а в день отъезда из Сан-Франциско — о большевистском перевороте. Газеты тогда пестрели сенсационными сообщениями из России, поэтому информации о событиях конца октября — начала ноября в Петрограде А. В. Колчак не придал слишком большого значения и уж тем более не склонен был воспринимать эти события как свидетельство крушения той России, которой он служил всю свою жизнь. Характерно, что примерно в это же время он получает от партии кадетов предложение выставить по ее списку свою кандидатуру на выборах в Учредительное Собрание по Балтийскому и Черноморскому флоту — и дает согласие.

Гораздо больше встревожили Колчака уже не вызывавшие сомнений сводки о первых шагах утверждающейся Советской власти и переговорах с немцами в Брест-Литовске. Теперь для адмирала не было выбора: “Мне остается только одно — продолжать все же войну, как представителю бывшего русского правительства, которое дало известное обязательство союзникам. Я занимал официальное положение, пользовался его доверием, оно вело эту войну, и я обязан эту войну продолжать”.

В эти же дни (январь 1918 г.) политический опыт А. В. Колчака пополнился еще одной общей для всех русских ситуацией выбора — необходимо было определить свое отношение к разгону большевиками Учредительного Собрания. “Общее мнение всех лиц, с которыми мне приходилось сталкиваться,— говорил адмирал,— было таково, что только авторизованное Учредительным Собранием правительство может быть настоящим, но то Учредительное Собрание, которое мы получили, которое было разогнано большевиками и которое с места запело “Интернационал” под руководством Чернова, вызвало со стороны большинства лиц, с которыми я сталкивался, отрицательное отношение. Считали, что оно было искусственным и партийным. Это было и мое мнение. Я считал, что если у большевиков и мало положительных сторон, то разгон этого Учредительного Собрания, является их заслугой, что это надо поставить им в плюс”.

Такое суждение А. В. Колчака кажется симптоматичным. Характеристика адмиралом Учредительного Собрания во многом объясняет и его последующие “взаимоотношения” с депутатами, и особенности его борьбы с большевизмом. Если стоять на после-довательно демократических позициях и полагать, что в любых условиях, во всякой ситуации всеобщее избирательное право обеспечивает наилучшее решение, а всякий другой политический ход есть проявление произвола, тогда можно упрекнуть Колчака в диктаторских наклонностях и в пренебрежении волей избирателей. С другой стороны, когда мы вспомним, до чего довело страну демократическое Временное правительство, и примем во внимание, что выборы 1917 г. проходили в обстановке полного морального разложения фронта и тыла, позиция Колчака не покажется такой уж гибельной и однозначно автократичной. Надо заметить, что и сегодня есть основания сдержанно относиться к форумам, открывающимся пением “Интернационала”.

В начале 1918 г. А. В. Колчак, получив не слишком отрадные известия из России и определив свое отношение к текущим событиям, обратился к правительству Великобритании с просьбой принять его на любых условиях в английские вооруженные силы; он получил назначение в Бомбей, в штаб индийской армии, откуда предполагал отправиться на месопотамский фронт. Однако по пути в Индию, в Сингапуре, адмирала застала телеграмма английского командования, определившая его дальнейшую судьбу. В телеграмме сообщалось об изменении обстановки на месопотамском фронте; в этих условиях такой Компетентный офицер, как Колчак, был более полезен для союзнического дела в России. Адмиралу предписывалось возвращаться на Родину, на Дальний Восток.

По прибытии Колчака в Пекин он был введен в правление КВЖД. И без того огромное значение этой дороги для Приморья усугублялось тем, что под предлогом ее охраны предполагалось провести формирование добровольческих русских частей с перспективой их дальнейшего превращения в серьезную вооруженную силу.

Свою деятельность на Дальнем Востоке А. В. Колчак рассматривал как продолжение войны: он отстаивал русский суверенитет и русские интересы. Адмирал был против непосредственного участия войск Антанты в русских политических событиях, полагая, что иностранная помощь должна ограничиться поставками, кредитами и т. п. Нежелание Колчака идти на какие-либо компромиссы, когда дело касалось государственных позиций России, вызвало резко отрицательное отношение к адмиралу со стороны японцев. В то время у него не было еще никаких связей с русской контрреволюцией, и ему приходилось принимать решения исключительно на собственный страх и риск. Отсутствие не только внутреннего единства, но и общего координационного центра еще сыграет свою губительную роль в судьбах Белого движения.

Большевистский авангард на Дальнем Востоке был в основ. ном представлен венгерскими и немецкими частями, т. е. в данном случае враг внутренний смыкался — в восприятии Колчака — с врагом внешним. Общеизвестно, что противоборствующие в гражданской войне силы часто использовали в своих интересах иностранные части; гораздо реже (особенно в советской историографии) обращалось внимание на то, что западные державы и Япония не раз сводили свои счеты руками русских. Нам еще предстоит оценить роль иностранных военных формирований в российских гражданских смутах.

Обстановка была тревожной и неопределенной, чреватой неожиданными осложнениями, но, несмотря на это, А. В. Колчак пытался остаться в рамках законности. “При мне лично за все это время не было ни одного случая полевого суда,— вспоминает он свою службу на КВЖД.— Было штабом арестовано несколько лиц, приехавших из Владивостока с целью закупки хлеба... Они действительно принадлежали к большевистской организации и приехали закупить хлеб, но все же не было никаких оснований что-либо делать с этими людьми”.

Ожесточение нарастало. Как на территории дороги, контролируемой Советами, так и в тылу их противников стали практиковаться самочинные обыски, аресты и расстрелы. В Маньчжурии была создана контрразведка».

Смута, царившая в стране, сведения о терроре в столицах, все более и более усложнявшаяся ситуация на подконтрольной администрации КВЖД территории — все это приводило А. В. Колчака к мысли о необходимости установления стабильного политического режима, ибо сам факт существования нескольких центров распылял силы русского сопротивления. Отсут ствие единой воли, с которой всем необходимо было бы считаться, приводило ко все более бесцеремонному вмешательству союзников во внутренние дела страны. “Я считал,— говорил позднее адмирал,— что в такие моменты какое-либо лицо должно было взять власть в свои руки, так как в тот момент положение вещей носило характер анархии, когда у нас начинали хозяйничать иностранцы. ”^ Но, понимая диктатуру как меру чрезвычайную, Колчак отнюдь не склонен был абсолютизировать режим личной власти, считая его необходимым лишь в переходный период. Самой приемлемой формой гражданского управления