Грамматические особенности языка В. Шекспира (на материале трагедии Гамлет)
МОСКОВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
Тема: Грамматические особенности
языка В. Шекспира
(на материале трагедии “Гамлет”)
Москва 2000
Содержание.
Введение………………………………………………………………………2
Глава I. 1) Становление и развитие национального английского языка
в ранненовоанглийский период…………………………………5
2) Язык и стиль В. Шекспира………………………………………7
Глава II. Морфологические особенности языка В. Шекспира.
1) Переход слова
из одной грамматической категории в другую……………..10
2) Глагол.
а) Личные окончания глагола…………………………………11
б) Сильные глаголы и их формы……………………………..14
в) Категория длительного вида………………………………15
г) Система форм перфекта……………………………………17
д) Способы передачи сослагательного наклонения…………18
3) Прилагательное.
а) Употребление составных прилагательных………………..22
б) Особенности формирования
степеней сравнения прилагательных………………………23
4) Местоимение.
а) Употребление местоимений
"thou, thy, thine, thee, thyself"………………………………25
б) Употребление местоимения "you" наряду с "thou" и
специфические оттенки последнего………………………26
5) Предлоги.
Особенности употребления предлогов………………………28
Глава III. Синтаксические особенности языка В. Шекспира.
1) Нарушение твердого порядка слов
при построении предложения………………………………..30
2) „Эллипс” как характерная черта стиля В. Шекспира……….34
3) Особенности употребления
вспомогательного глагола "do"………………………………35
4) Особенности формирования
отрицательных предложений…………………………………38
Выводы………………………………………………………………………..41
Библиография…………………………………………………………………44
Введение.
Эпоха Вильяма Шекспира в языковом отношении входит в период ранненовоанглийского языка, охватывающий вторую половину XV века и первую половину XVIII века. Английский язык этого периода представляет собой дальнейшее и вполне закономерное развитие системы английского языка предшествующего периода.
Основные изменения, происшедшие в это время, касаются фонетического строя английского языка. Генри Свит назвал этот период периодом „утраченных окончаний”, так как в безударных окончаниях исчез нейтральный гласный звук ( ). Отпадение конечного ( ) связано с существенными переменами в области грамматического строя; с его исчезновением инфинитив многих глаголов перестал отличаться по звуковому составу от существительных в форме единственного числа, например: answer „ответ” и „отвечать”, love „любовь” и „любить” и так далее.
Однако самым значительным фонетическим изменением этой эпохи, наложившим особый отпечаток на всю систему гласных новоанглийского языка, является Великий Сдвиг Гласных (the Great Vowel Shift), начавшийся в XV веке. Сущность этого сдвига состояла в том, что все долгие гласные сузились, а самые узкие гласные (i:) и (u:) дифтонгизировались: (i: > ai), (u: > au).
В течение ранненовоанглийского периода система согласных также претерпела ряд изменений, из которых следует назвать озвончение глухих щелевых (f), (s) и (o) в неударных слогах, вокализацию согласного (r), упрощение групп согласных, образование новых щипящих и аффрикат.
Что касается грамматического строя английского языка, то, начиная с XV века, происходит установление единого способа выражения множественного числа имен существительных наряду с сохранением пережиточных форм множественного числа. В этот период развивается форма притяжательного падежа ’s и происходят изменения в системе местоимений. Также в это время уже отсутствует согласование прилагательных с существительными в числе, то есть язык характеризуется общей неизменяемостью прилагательных, кроме сохранившегося от древнеанглийских времен изменения по степеням сравнения.
Что касается глагола, то здесь мы наблюдаем почти полное разрушение системы глаголов с чередованием, утративших благодаря сложным фонетическим изменениям этого периода свой системный характер и сохранившихся как элемент старого качества до наших дней. В это время также произошел переход ряда глаголов с чередованием в группу глаголов с суффиксацией. Кроме того, новым в морфологической системе английского языка явилось интенсивное развитие аналитических форм глагола и неличных форм глагола.
В области словообразования следует отметить значительное наполнение словарного состава языка новыми словами, образованными различными средствами словообразования, широко использующимися в этот период, а также широкое развитие нового, весьма продуктивного способа образования новых слов: так называемого корневого способа словообразования, вследствие отмирания различных формообразующих элементов, характерных для той или иной части речи.
Однако в ранненовоанглийский период современный английский язык лишь формировался, и в пределах признанной языковой нормы сохранялась до некоторой степени возможность отклонений и разновидностей, и господствовала бóльшая свобода, чем в позднейшие времена.
Тем не менее, эпоха Шекспира, которую английские историки обычно называют Елизаветинской, по имени королевы Елизаветы I (годы правления 1558 – 1603), не была временем абсолютной языковой неустойчивости и хаоса, как ее иногда любили изображать ученые XIX века. Это был лишь период более свободно сосуществующих вариантов и многих еще функциональных архаизмов. Близость разговорного и литературного книжного языка породила то впечатление „свободы” английского языка того времени, которое сложилось у многих филологов. Э. Эббот пишет: „Английский язык Елизаветинской эпохи на первый взгляд очень сильно отличается от современного тем, что в первом любые неправильности как в образовании слов, так и в предложениях, вполне допустимы. Во-первых, почти каждая часть речи может быть употреблена в роли любой другой части речи. Во-вторых, мы встречаемся с чрезвычайным разнообразием кажущихся грамматических неточностей. При более внимательном анализе, однако, эти аномалии, кажущиеся беспорядочными и необъяснимыми, распределяются по определенным рубрикам. Надо помнить, что елизаветинский период был переходным этапом в истории английского языка”.
Черты, типичные для языка ранненовоанглийского периода, выражены у Шекспира особенно ярко. Эти черты и будут рассмотрены в данной работе на примерах из величайшей трагедии Вильяма Шекспира „Гамлет”.
Глава I.
1) Становление и развитие национального английского языка
в ранненовоанглийский период.
Особенность ранненовоанглийского периода заключается, прежде всего, в том, что это был период становления и дальнейшего развития нормы национального английского языка. Это обусловлено тем, что в конце XV века в Англии полным ходом шел процесс складывания английской нации. На это указывает наличие общенародного языка, общность территории, образование внутреннего рынка, а также выработка особого психического склада английского народа, черты которого можно найти и в бессмертных произведениях Вильяма Шекспира.
Основой национального английского языка явился среднеанглийский лондонский диалект. Это связано с тем, что экономическая и общественно-политическая жизнь страны в этот период концентрируется в Лондоне. Непрерывно растет приток населения в Лондон, здесь собирались люди из самых различных областей страны, говорившие на разных диалектах. Особую роль в этот период приобретает восточно-мидлендский диалект (East Midland), распространенный к северу от Лондона.
Область распространения восточно-мидлендского диалекта была наиболее развитой в экономическом и культурном отношении. В то же время этот диалект был наиболее удобным как средство общения, он являлся как бы связующим звеном между диалектами севера и юга. Уже в XIV веке отмечалось, что диалект средней полосы понятен и северянам, и южанам.
Создаваемый в результате смешения на основе восточно-мидлендского диалекта лондонский диалект распространяется затем по всей стране, приобретая престиж столичного говора, языка, которому подражают.
В ранненовоанглийский период в связи с образованием нации, развитием национальной культуры вырабатывается более сознательное отношение к родному, национальному языку, он начинает подвергаться сознательной обработке. В это же время возрастает интерес к английскому языку, так как он перестает быть „домашним”, бытовым языком, становится языком литературным.
В связи с этим большое значение в отношении распространения лондонского диалекта и превращения его в национальный язык имел переход в 1439 году школьного преподавания с французского языка на английский. Это обеспечило усвоение норм национального языка различными группами населения, которые прошли обучение в школе.
Кроме того, огромный вклад в дело становления национального английского языка имело книгопечатание, введенное в Англии в 1477 году уроженцем Кента Уильямом Кэкстоном (1422 – 1491). Для того чтобы печатать книги, необходимо было унифицировать как английскую орфографию, так и различные грамматические явления – создать своего рода норму языка. Эту работу У. Кэкстон и проделал в меру своих сил и знаний.
Формирование национального литературного языка и его дальнейшее развитие приводят к постепенному вытеснению диалектов литературным языком, который, вытесняя их, сам подвергается их влиянию.
Таким образом, социальные сдвиги, совершенно преобразившие лицо Англии в XVI веке, создали предпосылки для большого общественного и культурного подъема, на основе которого возникла новая национальная литература. Вследствие этого в Англии появляется целая плеяда драматургов, величайшим из которых, безусловно, является Вильям Шекспир.
2) Язык и стиль В. Шекспира.
Вильям Шекспир (1564 – 1616) является величайшим драматургом, мыслителем, поэтом и, бесспорно, одной из самых загадочных фигур в литературе. Творчество Шекспира высокогуманно и человечно, грандиозно по масштабам. Кажется, весь земной шар, все человечество втянуто в действие его пьес. Жизнь предстает перед нами в бесконечном и неодолимом движении вперед, в беспрестанном изменении и обновлении. В этом главная причина популярности и бессмертия шекспировских произведений.
Однако при написании данной работы Шекспир интересовал нас прежде всего как величайший мастер слова. Именно Шекспиром в английский литературный язык множество слов было введено впервые. Великий драматург широко распахнул двери перед живой речью своей эпохи. Наряду с заимствованиями из этой речи Шекспир нередко сам создавал новые слова.
Составление слов является типичной чертой словотворчества Шекспира. Сюда относятся в первую очередь составные прилагательные, которые так характерны для стиля Шекспира, и к которым мы еще вернемся в данной работе.
Но замечательно не то, что Шекспир ввел в свои произведения много новых слов. Замечательно, что большое количество их удержалось в английском литературном языке. Причина не только в том влиянии, которое оказал Шекспир и со сцены, и через многочисленные издания его произведений, но и в самом подходе Шекспира к задаче расширения словаря. Касаясь множества областей жизни, Шекспир почти не трогал узких терминов, понятных лишь знатокам, а также почти не коснулся английских диалектов, так как писал для лондонской публики.
Кроме того, Шекспир никогда не сводил индивидуализацию речи своих героев к копированию каких-либо мелких особенностей. Исключение составляют лишь несколько второстепенных персонажей. Так, например, вычурные лингвистические ухищрения Озрика в „Гамлете” были прежде всего типичны для эвфуистичных джентельменов. Шекспир не копировал языковой действительности. Но он широко использовал ее для выражения мыслей и чувств, а также характерных и вместе с тем всегда типичных особенностей своих персонажей.
Оценивая слова, введенные или созданные Шекспиром, нужно помнить, что Шекспир писал для пестрой толпы „театра широкой публики” (public theatre), партер которого заполнялся народным зрителем, преимущественно подмастерьями. Этому пестрому зрителю должно было быть знакомо большинство употребляемых Шекспиром слов. В подавляющем большинстве случаев, если новое созданное Шекспиром слово и не было знакомо зрителю по форме, оно было известно ему по своему корню. Слова, введенные или созданные Шекспиром, зиждились на широкой основе и поэтому легко привились к стволу английского литературного языка. Если в области языка Шекспир, по выражению его комментаторов „проделал работу целого народа”, то добиться этого он мог исключительно потому, что работа целого народа нашла в его творчестве наиболее полное свое выражение.
Однако богатство языка Шекспира заключается не столько в количестве слов, сколько в огромном количестве значений и оттенков, в которых Шекспир употребляет слово. Язык Шекспира резко выделяется своим семантическим богатством. Корень этого богатства заключается в том, что Шекспир широко черпал значения и оттенки значений слов из народного языка своей эпохи. А в то время современный английский литературный язык еще созидался, и значения слов еще не были ограничены определениями толковых словарей. Шекспир не был сознательным нарушителем установленных норм, так как эти нормы в окружающей его языковой действительности были еще далеко не установлены.
Овладение семантикой языка позволило Шекспиру широко применять „игру слов” или каламбур. Семантике Шекспира принадлежит также своеобразная черта, генетически восходящая к каламбуру, но ничего общего с каламбуром уже не имеющая. Она заключается в том, что Шекспир нередко употребляет одно слово в двух или нескольких значениях одновременно.
При разговоре о языке Шекспира следует упомянуть и случаи передвижения слова из одной грамматической функции в другую. Среди своих современников Шекспир и здесь стоит на первом месте. Превращая, например, существительное в глагол, Шекспир как бы „овеществляет” глагол и добивается той конкретности и вместе с тем сжатости, которая вообще характерна для его стиля.
Насыщенность образностью является особенно типичной чертой стиля Шекспира. „Каждое слово у него картина”, - сказал о Шекспире поэт Томас Грей. Великий драматург прежде всего стремился к компактности, к тому, чтобы каждое слово выражало, по возможности, целую мысль, эмоцию или образ.
Для сжатого стиля Шекспира также типичны эллиптические формы, которые не затемняют смысла, а лишь придают синтаксису своеобразный колорит.
Таким образом, язык Шекспира не только обладает особой колоритностью и самобытностью, но и отражает все особенности языка своей эпохи, так как взаимодействие художественно-литературного языка и языка разговорного было типичной чертой XVI века. В результате тщательного анализа различных письменных документов как литературного, так и нелитературного характера, Г. Уальд приходит к заключению, что „следует всячески подчеркнуть теснейшую связь между разговорным литературным языком и языком английской литературы. Язык, на котором Шекспир говорил, был тем языком, на котором он писал”.
Глава II.
Морфологические особенности языка Шекспира.
1) Переход слова из одной грамматической категории в другую.
В английском языке одно слово может быть и существительным, и прилагательным, и глаголом. В этом отношении особенно выделяется эпоха Шекспира. То было время, когда огромному количеству слов были приданы новые грамматические функции. Среди своих современников Шекспир и здесь стоит на первом месте. Образность языка Шекспира обусловлена, в том числе именно тем, что у него слово особенно легко переходит из одной грамматической категории в другую.
Так, например, от любого существительного или прилагательного может быть образован глагол (обычно в активном значении), что было вообще характерно для авторов эпохи Елизаветы: “And ’gins topale his uneffectual fire...” (I, 5). От прилагательного "pale" Шекспир образует глагол to "pale" (делать бледным).
От существительного "night" Шекспир образует причастную форму "nighted (benighted)": “Good Hamlet, cast thy nighted colour off”
(I, 2), что означает "thy night-like colour".
Прилагательные свободно употребляются у Шекспира как наречия:
“I do know, when the blood burns, how prodigal the soul lends the tongue vows.” (I, 3)
“And you, my sinews, grow not instant old.” (I, 5)
Кроме того, прилагательные часто употребляются как существительные, даже в единственном числе: “... ’twas caviare to thegeneral...” (II, 2) („… эта пьеса была икрой для толпы…”).
Непереходные глаголы у Шекспира приобретают иногда переходное значение. Например, "to toil" (трудиться) может значить „изнурять себя трудом”:
“Why this same strict and observant watch so nightly toils the subject of the land?” (I, 1)
(„Зачем еженощное стояние на страже изнуряет подданных страны?”)
В редких случаях переходные глаголы употреблялись в непереходном значении, например, глагол "to lack (to be needed)":
“… and what so poor a man as Hamlet is may do to express his love and friending to you, God willing, shall not lack.” (I, 5)
Глагол.
а) Личные окончания глагола.
Что касается глагола, то у Шекспира он еще не утратил способность передавать значение лица. Типичные окончания второго лица единственного числа "-st" и "-est":
I know – thou knowest;
I have – thou hast;
I do – thou doest (dost);
I should – thou shouldst;
I would – thou wouldst.
“I prithee, when thou seest that act afoot…” (III, 2)
“So is it, if thou knew’st our purposes.” (IV, 3)
“Thou still hast been the father of good news.” (II, 2)
“O Jephthah, judge of Israel, what a treasure hadst thou!” (II, 2)
“If thou dost marry…” (III, 1)
“Thus didest thou.” (IV, 7)
“And duller shouldst thou be than the fat weed that roots itself in ease on Lethe wharf, wouldst thou not stir in this.” (I, 5)
“Well said, old mole! canst work i’ the earth so fast?” (I, 5)
“… thou may’st not coldly set our sovereign process.” (IV, 3)
“What have I done that thou darest wag thy tongue in noise so rude against me?” (III, 4)
При этом один и тот же персонаж при обращении к одному и тому же собеседнику употребляет иногда местоимение "you" с соответствующей формой глагола, иногда местоимение "thou" с соответствующей формой глагола на "-st":
“Dost thou hear me, old friend; can you play "The Murder of Gonzado?”
(II, 2)
“Sense sure you have, else could you not have motion; … If thou canst mutine in a matron’s bones…” (III, 4)
Таким образом, различие между этими двумя формами не соответствует какому-либо вполне определенному различию в отношениях между людьми. Ясно только то, что употребление форм на "-st" возможно лишь при известной степени близости между ними. Однако такая степень близости, которая делает возможным употребление форм на "-st", в то же время совсем не исключает и употребление форм без окончания. По-видимому, между этими двумя вариантами существует какое-то различие стилистического характера, которое, однако, для современного исследователя трудно уловимо.
Таким образом, категория числа во втором лице глагола находится в этот период в процессе исчезновения, но еще не исчезла окончательно, так как в известных условиях возможность выражения различия между единственным и множественным числом во втором лице глагола все еще сохраняется. Форма второго лица единственного числа на "-st", связанная с личным местоимением "thou", в течение XVII века постепенно вытесняется из обычного литературного языка.
Глагол "to be" как супплетивный имеет во втором лице следующие формы:
I am – thou art;
I was – thou wast;
I were – thou wert;
I will – thou wilt;
I shall – thou shalt.
“If thou art privy to the country fate…” (I, 1)
“Thou art a scholar…” (I, 1)
“Or, if thou wilt needs marry, marry a fool.” (III, 1)
“What wilt thou do?” (III, 4)
“… thou shalt escape calumny.” (III, 1)
“And thou shalt live in this fair world behind.” (III, 2)
Еще одной формой, сохранившей у Шекспира способность морфологически передавать значение лица, была форма третьего лица единственного числа. Однако здесь происходит важное изменение, связанное с тем, что в XV-XVI веках, наряду с окончанием "-(e)th", в третьем лице настоящего времени изъявительного наклонения появляется окончание "-(e)s", которое в среднеанглийский период было характерной особенностью северного диалекта. Его происхождение остается спорным. Возможно, оно проникло в форму третьего лица из формы второго лица единственного числа, которое в северном диалекте оканчивалась на "-s" (а не на "-st"). Весьма вероятно также, что в его распространении на третье лицо сказалось влияние формы третьего лица "is" от глагола "be". В XV веке форма третьего лица на "-s" стала проникать через посредство центральных диалектов в национальный язык. Но в течение некоторого времени обе формы - с окончаниями "-(e)th" и "-(e)s" - функционируют параллельно и могут встречаться в одном и том же тексте почти рядом.
Так, Иванова И.П. и Чахоян Л.П. в „Истории английского языка” приводят следующий пример: в прологе к сцене мышеловки в „Гамлете” в издании 1603 года мы встречаем “then the Queene commeth and findes him dead.”
В произведениях Шекспира форма на "-(e)s" встречается наряду с формой на "-(e)th", по-видимому, без каких-либо стилистических различий. Об этом можно судить, например, по следующему отрывку из первой сцены первого действия „Гамлета”:
Marcellus: O! Farewell, honest soldier.
Who hath relieved you?
Francisco: Bernardo has my place. (I, 1)
Однако форма на "-(e)s" уже вытесняет форму на "-(e)th".Так, в первом действии "Гамлета" форма на "-(e)s" встречается в три раза чаще, чем форма на "-(e)th" (74 раза и 25 соответственно). При этом окончание "-(e)th" употребляется в основном с глаголами "to have" и "to do" (16 и 7 раз соответственно), которые чаще всего употребляются как вспомогательные:
“With martial stalk hath he gone by our watch.” (I, 1)
“And now so soil nor cautel doth besmirch the virtue of his will.” (I, 3)
Глаголы "to have" и "to do" с окончанием "-(e)s" употребляются лишь два и три раза соответственно:
“Bernardo has my place.” (I, 1)
“What, has this thing appear’d again to-night?” (I, 1)
“… whose sore task does not divide the Sunday from the week.” (I, 1)
“For nature crescent does not grow done in thews and bulk.” (I, 3)
“What does this mean, my lord?” (I, 4)
Со смысловыми глаголами Шекспир использует форму на "-(e)s":
“Haratio says ’tis but our fantasy.” (I, 1)
“This bodes some strange eruption to our state.” (I, 1)
“At least the whisper goes so.” (I, 1)
“It shows a will most incorrect to heaven.” (I, 2)
“The air bites shrewdly.” (I, 4)
В первом действии встречаются лишь два смысловых глагола, с которыми Шекспир употребляет окончание "-(e)th":
“The bird of dawning singeth all night long.” (I, 1)
“But I have that within which passeth show.” (I, 2)
б) Сильные глаголы и их формы.
В новоанглийский период существовали три формы сильных глаголов: 1) инфинитив; 2) форма прошедшего времени; 3) причастие второе.
В эпоху Шекспира во многих глаголах еще господствовала неустойчивость в гласных. Так, например, наряду с "wrote" встречалась форма прошедшего времени "writ"; наряду с "rode – rid"; наряду с "sang – sung"; наряду с "began – begun":
“Nor what he spake (= spoke) … was not like madness.” (III, 1)
Кроме того, в шекспировское время, а иногда и в более поздние времена, встречаются также случаи, когда причастие второе совпадает по форме с прошедшим временем в глаголах, у которых эти формы теперь различаются. Например, от глагола "take" причастие второе имеет иногда форму "took", тогда как в современном языке допустима только форма "taken". В „Гамлете” мы встречаемся со следующим подобным случаем:
“… you must not think … that we can let our beard be shook with danger…” (IV, 7)
Особого рассмотрения заслуживает развитие окончания "-en" в причастии втором. Это окончание во многих глаголах оказалось достаточно сильным, чтобы противостоять общей тенденции отпадения неударных окончаний. У некоторых глаголов, которые начинали уже утрачивать окончание "-en" в причастии втором в среднеанглийский период, оно было впоследствии восстановлено и является теперь обязательным. Так, например, обстоит дело с глаголом "fall". В среднеанглийский период "-n" в причастии этого глагола, как и многих других, могло отпадать. В новоанглийском языке единственно возможная форма этого причастия – "fallen". Эти случаи подтверждают тот принцип, что отпасть могли только окончания, утратившие свое значение.
В связи с этим, можно привести следующие примеры из „Гамлета”:
“It would be spoke to.” (I, 1)
“… We have here writ to Norway, uncle of young Fortinbras, - who impotent and bed-rid…” (I, 2)
“And we did think it writ down in our duty to let you know of it.” (I,2)
“But that I am forbid to tell the secrets of my prison-house…” (I, 5)
“I will find where truth is hid.” (II, 2)
“… the hobby – horse is forgot.” (III, 2)
“… the story is extant, and writ in choice Italian.” (III, 2)
“Have you forgot me?” (III, 4)
“Alack, I had forgot.” (III, 4)
“A man may fish with the worm that hath eat of a king.” (IV, 3)
Как видно из этих примеров, Шекспир формирует причастие второе еще без помощи окончания "-en". Однако, наряду с этим, мы встречаем форму причастия второго "forgotten", что еще раз свидетельствует о наличии различных свободно сосуществующих вариантов и многих еще функциональных архаизмов:
“… die two months ago, and not forgotten yet?” (III, 2)
В немногих глаголах до настоящего времени наблюдается колебание между формами причастия второго с окончанием "-en" и без него. Например, от глагола "bite" причастие "bitten" и "bit", от "bid – bidden" и "bid". В большинстве этих случаев именно формы без "-en" звучат архаично.
в) Категория длительного вида.
Система передачи видовых значений в древнеанглийском может быть представлена двумя противопоставлениями: недлительное действие / длительное и незавершенное действие / завершенное. При этом первые члены этих противопоставлений выражались морфологически, а вторые - синтаксически. В среднеанглийском возникают предпосылки для создания новой системы видовых противопоставлений: противопоставление видовых форм невидовым и друг другу (что характерно для современной системы видовременных форм). Для этой новой системы глагольных видовых форм требовалась качественно новая форма передачи длительного действия. Эта потребность реализовалась в конце среднеанглийского периода.
В XIV веке вновь начинается количественный рост описательных конструкций, состоящих из "to be + причастие второе". Одновременно появляется еще один способ передачи длительного действия с помощью синтаксической конструкции, состоящей из глагола "bēōn (wesan)" и обстоятельства, выраженного герундием с предлогом "in" или "on":
hē was on huntinge – он был на охоте
Эта конструкция с момента своего возникновения передавала значение длительного действия, ограниченного во времени, то есть значение, присущее современному Continuous.
В течение XV века предлог редуцируется в элемент "-a", который проклитически добавляется к герундию. Так возникают две параллельные конструкции, различающиеся лишь элементом "-a": is speaking, is a-coming. Внешнее совпадение этих построений привело к их слиянию, которое произошло, по-видимому, уже в XVI веке. При этом значение сохранилось от конструкции с герундием, то есть значение длительного действия, ограниченного во времени.
Элемент "a-" употреблялся вплоть до конца XVII века. Только начиная с XVII века, формы Continuous окончательно приобретают современный вид.
Герундий с элементом “a-" встречается и у Шекспира:
“Even in their promise, as it is a-making, you must not take fire.” (I, 3)
“This is most brave, that I … must … unpack my heart with words, and fall a-cursing.” (II, 2)
Возникновение Continuous как единой аналитической формы относится к ранненовоанглийскому периоду. В это время глагол "to be" полностью проходит процесс грамматизации и превращается во вспомогательный глагол. Обе части бывших синтаксических конструкций объединяются и начинают передавать единое грамматическое значение. Это объединение частей в единую неразложимую грамматическую форму доказывается в частности тем, что две исходно разные синтаксические конструкции объединились в одной морфологической форме.
У Шекспира формы длительного вида встречаются несколько чаще, чем у Чосера, но все же сравнительно малочисленны:
“we coted them on the way; and hither are they coming, to offer you service.” (II, 2)
“They are coming to the play; I must be idle.” (III, 2)
“The king, and queen, and all are coming down.” (V, 2)
“his sword which was declining on the milky head of reverend priam, seem’d i’the air to stick.” (II, 2)
“My lord, as I was sewing in my closet, lord Hamlet … he comes before me.” (II, 1)
г) Система форм перфекта.
Система форм перфекта, возникшая еще в древнеанглийском, продолжает развиваться в новоанглийский период. У Шекспира налицо развитая система перфектных форм:
“I know the good king and queen have sent for you.” (II, 2)
“He hath, my lord, of late, made many tenders of his affection to me.” (I, 3)
“Ere yet the salt of most unrighteous tears had left the flushing in her galled eyes, she married.” (I, 2)
“I have thought some of nature’s journeymen had made men.” (III, 2)
В течение ранненовоанглийского периода происходит дальнейшее ограничение употребления глагола "to be" в качестве вспомогательного глагола аналитической формы перфекта. Отмирание конструкции с глаголом "to be" или ограниченное ее употребление, несомненно, связано с усиливающейся рационализацией английской грамматики. К тому же, все чаще встречается образование пассивных форм от многих непереходных глаголов, а последние образовывались всегда с глаголом "to be". Поэтому, формы перфекта с глаголом "to be" возможны только от таких глаголов, которые по своему значению не могут иметь пассивной формы. Впрочем, в быстрой разговорной речи в третьем лице единственного числа перфекта обе формы совпадают в звуковом отношении: как "is", так и "has" сокращаются до (z).
Однако у Шекспира иногда встречаются формы перфекта от глаголов движения с вспомогательным глаголом "to be":
“My hour is almost come.” (I, 5)
“The ambassadors from Norway, my lord, are joyfully return’d.” (II, 2)
“The actors are come hither, my lord.” (II, 2)
“Where is he gone?” (IV, 1)
“Her brother is in secret come from France.” (IV, 5)
“Hamlet return’d shall know you are come home.” (IV, 7)
“… you from England, are here arrived.” (V, 2)
В дальнейшем такие формы постепенно выходят из употребления.
д) Способы передачи сослагательного наклонения.
Система наклонений развивается в новоанглийский период в сторону уточнения средств выражения отдельных модальных оттенков и, в связи с этим, в сторону роста аналитических форм. Возникновение аналитических форм сослагательного наклонения связано с утратой некоторыми модальными глаголами собственного лексического значения в сочетании с инфинитивом. Процессу морфологизации, то есть перехода в аналитические формы сослагательного наклонения, в ранненовоанглийском подверглись сочетания "might + infinitive", "should + infinitive", "would + infinitive" и частично "may + infinitive":
“I might not this believe without the sensible and true avouch of mine own eyes.” (I, 1)
“Why should we in our peevish opposition take it to heart?” (I, 2)
“I would not hear your enemy say so.” (I, 2)
“What may this mean, that thou … revisit’st thus the glimpses of the moon..?” (I, 4)
В эпоху Шекспира в условных периодах употребляются как формы синтетического конъюнктива, унаследованные от древнеанглийского периода, так и формы аналитического кондиционалиса. Синтетический конъюнктив встречается, например, в следующих предложениях:
“… a moiety competent was gaged by our king; which had return’d to the inheritance of Fortinbras, had he been vanquisher.” (I, 1)
“… but yet I could accuse me of such things that it were better my mother had not borne me.” (III, 1)
“’Twere good you let him know.” (III, 4)
“It had been so with us had we been there.” (IV, 1)
“’Twere good she were spoken with.” (IV, 5)
Как мы видим из этих примеров, в ряде случаев в течение ранненовоанглийского периода возможно употребление форм синтетического конъюнктива в главном предложении условного периода.
Шекспиром широко употреблялось сослагательное наклонение, которое выражало предположение, условие, желание. Однако по форме оно нередко было тождественно с инфинитивом и ничто, кроме контекста (в случае прошедшего времени), не указывало на сослагательное наклонение:
“… if again this apparition come…” (I, 1)
“… I think it be no other but e’en so.” (I, 1)
“if there be any good thing to be done…” (I, 1)
“Though yet of Hamlet our dear brother’s death the memory be green…”
(I, 2)
“If it assume my noble father’s person, I’ll speak to it.” (I, 2)
“Be thou a spirit of health or goblin damn’d, bring with thee airs from heaven or blasts from hell, be thy intents wicked or charitable, thou comest in such a questionable shape, that I will speak to thee…” (I, 4)
“But if’t be he I mean, he’s very wild.” (II, 1)
“Though this be madness, yet there is method in't.” (II, 2)
“Take this from this, if this be otherwise.” (II, 2)
“… if he love her not, and be not from his reason fall’n thereon, let me be no assistant for a state…” (II, 2)
“If it live in your memory, begin at this line.” (II, 2)
“For murder, though it have no tongue, will speak with most miraculous organ.” (II, 2)
“I do wish that your good beauties be the happy cause of Hamlet's wildness.” (III, 1)
“That if you be honest and fair, your honesty should admit no discourse to your beauty.” (III, 1)
“Pray can I not, though inclination be as sharp as will.” (III, 3)
“What is a man, if his chief good and market of his time be but to sleep and feed?” (IV, 4)
“If he by chance escape your venom’d stuck, our purpose may hold there.” (IV, 7)
“if his fitness speaks, mine is ready; now or whensoever, provided I be so able as now.” (V, 1)
Формы синтетического конъюнктива употребляются также (в первом и третьем лице) для выражения призыва или пожелания:
“Well, sit we down.” (I, 1)
“Break we our watch up.” (I, 1)
“Come, go we to the king.” (II, 1)
“Couch we awhile, and mark.” (V, 1)
В других случаях в этом значении употребляются сочетания со служебным глаголом "let":
“let us once again assail your ears…” (I, 1)
“let us hear Bernardo speak of it.” (I, 1)
“Let us impart what we have seen to-night unto young Hamlet.” (I, 1)
“For God’s love, let me hear.” (I, 2)
“Let the doors be shut upon him, that he may play the fool no where but in’s own house.” (III, 1)
“Let his queen mother all alone entreat him to show his grief.” (III, 1)
“And let him ply his music.” (II, 1)
“… let them be well used…” (II, 2)
Наряду с этим у Шекспира употребляются и формы аналитического кондиционалиса.
В ранненовоанглийский период происходит закрепление новых аналитических форм сослагательного наклонения за различными типами придаточных предложений, а также возникает определенное соотношение форм в главном и придаточном предложении условного периода.
Прежде всего следует отметить, что к концу периода сослагательное наклонение перестает употребляться в некоторых типах придаточных предложений, а именно, в дополнительных, временных и уступительных придаточных предложениях употребляется изъявительное наклонение. Однако в XVI веке употребление сослагательного наклонения здесь является еще весьма распространенным:
“I’ll speak to it, though hell itself should gape and bid me hold my peace.”
(I, 2)
“What it should be, more than his father’s death… I cannot dream of.” (II, 2)
“… but, with a crafty madness, keeps aloof, when we would bring him on to some confession of his true state.” (III, 1)
“I will find where truth is hid, though it were hid indeed within the centre.” (II, 2)
В ранненовоанглийский период происходит разграничение аналитических форм сослагательного наклонения для передачи предполагаемого действия в настоящем (или будущем) и в прошедшем: в первом случае употребляется вспомогательный глагол и инфинитив группы Indefinite, во втором - перфектный инфинитив:
“I would fain prove so.” (II, 2)
“… and then I prescripts gave her, that she should lock herself from his resort.” (II, 2)
“O God! a beast, that wants discourse of reason, would have mourn’d longer.” (I, 2)
“It would have much amazed you.” (I, 2)
“… so that my arrous… would have reverted to my bow again, and not where I had aim’d them.” (IV, 7)
“I should have fatted all the region kites with this slave’s offal!” (II, 2)
“You should not have believed me.” (III, 1)
“It will be laid to us, whose providence should have kept short, restrain’d and out of haunt, this mad young man.” (IV, 1)
“She should in ground unsanctified have lodged till the last trumpet.” (V, 1)
Одновременно происходит и разграничение форм прошедшего времени сослагательного наклонения (if I knew, if I had) и перфектной формы (if I had known). Последняя начинает использоваться как одна из форм сослагательного наклонения в ранненовоанглийский период.
“What would he dohad he the motive and the cue for passion that I have?” (II, 2)
“if your lordship were at leisure, I should impart a thing to you from his majesty.” (V, 2)
“If this had not been a gentlewoman, she should have been buried out o’ Christian burial.” (V, 1)
3) Прилагательное.
а) Употребление составных прилагательных.
Насыщенность шекспировского стиля образностью в сочетании со сжатостью особенно наглядна в составных прилагательных.
Так, например, узнав об убийстве своего отца, Гамлет идет к Офелии и та, описывая его состояние Полонию, говорит:
“his stockings foul’d, ungarter’d, and down-gyved to his ancle.” (II, 1)
Это означает, что чулки Гамлета спадали до щиколоток и были похожи на оковы на ногах преступника (gyves – ножные оковы).
Когда Гамлета терзают сомнения, и он не знает, как отомстить за смерть отца, он называет себя “muddy-mettled rascal” (II, 2), что означает "нецельный по характеру, по природе, как металл, в который попала грязь" (слова "metal" – металл и "mettle" – нрав – в ту эпоху еще не отличались по правописанию).
Кроме того, Гамлет говорит о себе “pigeon-liver’d” (II, 2), то есть что у него голубиная печень. Согласно взглядам той эпохи храбрость определялась свойствами печени. А Гамлет не может мстить и считает себя трусом.
Лаэрт называет себя „жертвующим своей жизнью пеликаном” (“life-rendering pelican” (IV, 5)), так как он готов отдать жизнь за друзей своего отца. А в ту эпоху было шир