Тривиальность эволюционной эпистемологии Карла Поппера

Александр Болдачев

Основная цель этой работы не доказать несостоятельность эволюционной эпистемологии, основные тезисы которой выдвинул в статье (1) известнейший философ XX века Карл Поппер, а показать, что проблемы теории познания, как и любые проблемы философии не могут быть решены в пределах одной частной теории, с позиции какого-либо жестко заданного методологического основания, в качестве которого в рассматриваемой теории выступает принцип естественного отбора). Перед прочтением работы рекомендуется ознакомиться со статьей Карла Поппера «Эволюционная эпистемология» (1).

Основным предметом анализа были выбраны пять тезисов эволюционной эпистемологии, сформулированные в статье Поппера. И внимание было сконцентрировано лишь на их логико-содержательной стороне, а не на способах их обоснования автором.

Статья Поппера помимо тезисов содержит много интересных положений так или иначе связанных с ними, но непосредственно не относящихся к эволюционной эпистемологии, например, теория трех миров. Эти моменты заслуживают отдельного обсуждения и не затрагиваются в данной работе.

Первый тезис

«Специфически человеческая способность познавать, как и способность производить научное знание, являются результатами естественного отбора. Они тесно связаны с эволюцией специфически человеческого языка.»

Первая часть этого тезиса действительно тривиальна, как это отмечает и сам Поппер (Этот первый тезис почти тривиален). Если признавать, что человек, как биологический вид, есть продукт естественного отбора, то, с позиции формального временного следования, научное познание, наравне со всеми другими сферами человеческой деятельности от изготовления сапог до написания симфоний, действительно можно рассматривать как непосредственный результат биологической эволюции. Но констатация этой последовательности ни сколько не приближает нас к решению проблем эпистемологии (как и сапожного дела). Человек, как вид, хоть и является продуктом биологической эволюции, но его сущность не выводима из ее законов и уж точно не сводима к ним. Невозможно приблизится к пониманию особенностей человека, его отличий от животных оставаясь в рамках теории естественного отбора. И, следовательно, без понимания, формулирования этих отличий первый тезис не только тривиален, но и содержательно пуст.

Вторая часть тезиса фактически предвосхищает третий тезис о значении языка в научном познании. Связь человеческого языка с научным познанием безусловна. Но сколь правомерно говорить о взаимозависимости развития языка и биологической эволюции? А, наверное, именно эту связь подразумевал Поппер, включая предложение о языке в свой первый тезис. Конечно, можно рассматривать эволюционно-биологические процессы развития Homo sapiens, приведшие к появлению человеческий язык. Но вполне очевидно, что развитие языка от его примитивных коммуникативных функций, до современных научных систем не в большей степени связано с естественным отбором в его биологическом понимании, чем развитие ремесел, религии, искусства. Хотя принципы проб и ошибок, выживания более устойчивого и эффективного характерны и для большинства областей деятельности человека, но они несут лишь некоторую вторичную функцию в развитии социальных сфер и никак не являются определяющими, в отличие от их места в эволюции биологических систем. Язык – сугубо социальное явление и он не может рассматриваться как некое самостоятельно развившееся в результате биологической эволюции свойство человека, послужившее условием для других социальных феноменов, таких как религия, искусство, наука. Но к проблеме взаимоопределения языка и науки мы еще вернемся.

Второй тезис

«Эволюция научного знания представляет собой в основном эволюцию в направлении построения все лучших и лучших теорий. Это – дарвинистский процесс. Теории становятся лучше приспособленными благодаря естественному отбору. Они дают нам все лучшую и лучшую информацию о действительности.»

Хочется отметить, что с логической стороны первое предложение второго тезиса также тавтологично. Эволюция – это и есть процесс появления принципиально новых свойств у некоторой системы, которые делают ее «лучше». И высказывание, что эволюция направлена в сторону улучшения чего-либо, не несет содержательной информации. Можно конечно свести смысл этого тезиса к высказыванию, что наука развивается. Но утверждение, что наука развивается, в эпистемологии можно рассматривать в качестве аксиоматического. Это развитие заложено в самом определении науки, как социальной сферы, в которой происходит формализация и накопление знаний. А проблема возможности и необходимости самого этого развития должна решаться за пределами теории познания, в ходе рассмотрения общего процесса эволюции социальной системы.

Теперь обратимся к основной посылке второго тезиса. Воспроизведем возможный ход мысли Поппера: наука развивается, единственный более или менее изученный в науке процесс развития – это развитие биологических видов путем естественного отбора, значит, наука развивается также по принципам дарвинисткой теории. Несмотря на явную сомнительность логической цепочки, попробуем проанализировать возможное место естественного отбора в эпистемологии.

И так, если даже и рассматривать процесс развития науки с точки зрения отбора, то в большей степени этот отбор похож на искусственный, чем на естественный. То есть теории сами по себе не взаимодействуют ни между собой, ни с внешней средой, а отбор по определенным критериям осуществляет человек. В подтверждение этому можно заметить, что на критерии отбора часто влияли не только сугубо научные основания, но и политика или субъективные заблуждения авторитетных ученых. И вследствие этого развитие науки могло далеко отклоняться от пути «построения все лучших и лучших теорий». Например, подобные процессы искусственного политизированного отбора можно было во множестве наблюдать в годы противостояния социалистической и капиталистической систем в XXвеке.

Также, возникает сомнение в правомерности глобального использования принципа отбора в эпистемологии, учитывая то, что ни дарвинистская теория естественного отбора, ни опыт искусственного отбора не могут на сегодняшний день разрешить загадку возникновения новых видов. А ведь именно проблемы, связанные с самой возможностью возникновения новых знаний (новых гипотез и теорий), стоят на первом месте в теории познания, а не трудности с выбором одной лучшей теории из нескольких. Было бы слишком сильным упрощением мыслить эпистемологию, как науку, призванную лишь помогать разрешать научные споры. А ведь именно к этому и сводит ее постановка принципа отбора (естественного или искусственного) в качестве главного методологического инструмента. И если в биологической эволюции в качестве движущего начала мы еще можем предполагать случайные мутации генов и естественный отбор положительных результатов (хотя и не понятно, как это может привести к возникновению новых видов), то вряд ли научно продуктивно будет сводить процесс появления новой идеи к случайному перебору возможных вариантов разумных высказываний в голове ученого.

Более того, развитие науки, как процесс появления все новых и новых теорий в малой степени похож на эволюционное движение (в смысле дарвинисткой теории последовательного приспособления видов к окружающей среде путем незначительных мутаций и естественного отбора). В науке мы чаще наблюдаем не постепенное развитие тех или иных параметров теории (в ходе отбора лучших решений из случайного спектра), а внезапное, революционное появление новых теорий, принципиально отличных от всех имеющихся до этого. Так было и с теорией гравитации Ньютона, и с теорий относительности, с квантовой механикой, и с самой теорий Дарвина. И эти революционные скачки в науке, как и возникновение новых видов в биологии, не могут быть объяснены с позиции какого-либо отбора.

Анализируя научное познание с позиции естественного отбора невозможно ответить и на вопрос: а почему одна теория лучше другой? Для эволюционной эпистемологии научная теория – это неизвестно откуда взявшийся черный ящик, на вход которого подается проблема, а на выходе получается ответ. Чем больше правильных ответов, тем лучше теория. А само соотношения теории и реальных процессов, которые она описывает, остается вне научного рассмотрения.

Для уяснения реального места принципа отбора при изучении социальных феноменов, можно попробовать применить его к сфере искусства. Например, использовать для анализа жизни художественных произведений. Таким образом, можно успешно описать процессы выявления лучших произведений искусства в терминах «естественного» (при поступлении произведений на свободный рынок) или «искусственного» (с помощью художественных советов) отборов. Можно и подробно изучить, как поэт перебирает слова, а композитор ноты, прийти к выводу, что таким способом он достигает лучшего результата. Но так же, как и при анализе научных теорий, принцип отбора ни в коей мере не может приблизить нас к пониманию ни сущности художественного творчества, ни процессов создания новых произведений искусства.

Поппер обосновывает целесообразность использования теории естественного отбора в эпистемологии ссылаясь на неизбежное существование ошибок в научных теориях. И что именно критический метод, метод поиска и устранения ошибок есть необходимая реализация дарвинистского метода. Однако развитие научного знания, научных теорий ни коим образом нельзя свести к процессу поиска и устранения ошибок. Поппер не уточняет значение термина «ошибка», хотя его понимание и использование далеко не однозначно. Можно, например, говорить о формальных логических и математических ошибках, естественно возникающих в процессе создания новой теории. Но понятно, что поиск подобных ошибок – это сугубо техническая задача, никак не связанная с проблемами эпистемологии. Более современная («лучшая») теория это не теория, в которой устранены формальные ошибки ее предшественницы, вравшиеся по вине непрофессионализма или оплошности их автора. На этом уровне рассмотрения понятия «ошибка» классическая механика столь же верна (не содержит ошибок в логике и расчетах), как и квантовая. Единственно, что существенно для анализа научной теории это обнаружение ошибок в ее предсказаниях, выявление несоответствия опытных данных теоретическим. Но в большинстве случаев, когда устранены все математические и логические огрехи, речь идет не об ошибках в самой теории, а об ограниченности области ее применения. И появление новой теории, правильно предсказывающей результаты новых наблюдений и экспериментов, никак не связано с устранением ошибок предыдущей теории. Новая теория обычно основывается на совершенно других представлениях, гипотезах, и использует другой математический аппарат. Более того, в некоторых случаях, новая теория не устраняет старую, а просто работает в других границах (как произошло с классической и квантовой механиками).

Повествуя о развитии научной теории, Поппер постоянно смешивает два процесса: то он имеет в виду общее развитие научного знания, то создание отдельной теории отдельным ученым. Но, как и общее развитие науки не сводимо к Дарвинисткой теории постепенной модернизации методом проб и ошибок, так и создание отдельной теории в полной мере не описывается в категориях естественного отбора. Конечно, в истории науки можно встретить упоминания о том, что создание теории шло в муках перебора вариантов. Однако чаще теории возникали спонтанно, в готовом виде, а этап проб и ошибок был связан лишь с трудностями воплощения в тексте или формулах уже существующих идей. Но никак не наоборот – новые теории никогда не являлись результатом постепенных приближений и улучшений (что должно следовать из положений теории естественного отбора).

Итак, эволюционная эпистемология Поппера (как и теория Дарвина) ничего не говоря о возможности и необходимости появления новых теорий (как и новых биологических видов), лишь описывают процесс перехода от одной теории к другой. Но никаким методом проб и ошибок, постепенным улучшением теорий нельзя из классической механики получить квантовую. Да и сами ошибки, устранением которых и должна заниматься наука по Попперу, есть не внутренние ошибки теорий, а несоответствия их предсказаний результатам наблюдений и экспериментов, что говорит лишь об ограниченности области применения теории. И следует заметить, что понятие ограниченности теоретической системы должно быть одним из исходных положений эпистемологии.

Третий тезис

«Ученому-человеку, такому как Эйнштейн, позволяет идти дальше амебы владение тем, что я называю специфически человеческим языком.»

В первую очередь возникает вопрос: на сколько правомерно раздвигать рамки теории научного познания до элементарных актов «познания» окружающей среды одноклеточными организмами? Хотя, конечно, с позиции эволюционной эпистемологии эта экстраполяция выглядит вполне естественной. (Верней, сама эволюционная эпистемология не больше чем экстраполяция теории биологического развития в социальную область.) И в этом месте вполне актуально попытаться определить границы эпистемологии, ее предмет. Обратимся к самому Попперу, утверждающему в первых предложениях анализируемой статьи, что «эпистемология – английский термин, обозначающий теорию познания, прежде всего научного познания. Это теория, которая пытается объяснить статус науки и ее рост». Как видим, Поппер понимает, что предметом эпистемология является именно научное (и никакое другое) познание – узкая область из широкого спектра познавательной деятельности человека.

Необходимым (но не достаточным) условием научности познания является объективизация знания в виде знаковых систем. Эти системы – теории существуют независимо от их создателей (ученых) и однозначно понимаются и применяются другими людьми. То есть любые знания, пока они не изложены в виде логической знаковой системы (текста или формул), не могут и претендовать на научность. И поэтому, говорить о расширении эпистемологических интересов на биологический мир, по меньшей мере, не серьезно. В нем для сохранения информации об окружающей среде и передачи ее от поколения к поколению преимущественно используется генетический способ.

Конечно, на пассаж с амебой можно и не обращать внимания, посчитав его элементом украшения статьи. Тогда значение третьего тезиса можно было бы сформулировать так: главную роль в создании научных теорий играет «специфически человеческий язык». Но, как и при рассмотрении предыдущих тезисов, можно сделать вывод о тавтологичности этого высказывания. Ведь по определению научная теория – это знаковая (языковая) система, фиксирующая некоторые знания. И, конечно, система, построенная на основе языковых конструкций, не может обойтись без языка.

Четвертый тезис

«Каждый аспект джастификационистской и обсервационистской философии познания ошибочен:

1. Чувственных данных и тому подобных переживаний (experiences) не существует.

2. Ассоциаций не существует.

3. Индукции путем повторения или обобщения не существует.

4. Наши восприятия могут нас обманывать.

5. Обсервационизм, или бадейная теория – это теория, утверждающая, что знания могут вливаться в бадью (т.е. голову, А.Б.) снаружи через наши органы чувств. На самом же деле мы, организмы, чрезвычайно активны в приобретении знания – может быть даже более активны, чем в приобретении пищи. Информация не вливается в нас из окружающей среды. Это мы исследуем окружающую среду и активно высасываем из нее информацию, как и пищу. А люди не только активны, но иногда и критичны.»

Вообще трудно серьезно относиться к положениям этого тезиса и пытаться доказывать, что положения традиционной эпистемологии, разработанные до Поппера, не полная ерунда, и имеют хоть и ограниченный, но смысл. Но автора понять можно – он строго следует положениям своей теории познания: найдя «ошибки» в предыдущей теории (а точнее столкнувшись с ее ограниченностью) он полностью ее отметает, предлагая заменить ее новой. Но сам же Поппер не станет отрицать, что и сфера эволюционной эпистемологии также ограничена. И что тогда? Мы вынуждены будем откинуть и ее? А что останется? Ах да, следующая лучшая теория!

Но все же бегло пройдемся по пунктам четвертого тезиса.

Прежде всего, заметим, что фраза типа «нечто не существует» (тем более, когда под нечто подразумевается философская категория) не достойна пера ученого. Даже на самом непосредственном уровне рассмотрения только озвучивание категорий (в нашем случае «чувственные данные», «ассоциации») говорит об их философском наличии, о существовании некой определенности, которая понятна и автору, и читателям.

Далее. Вполне возможно, что под фразой «индукции не существует», Поппер имел в виду мысль, что новые знания не могут быть получены методом индукции, то есть путем обобщения чувственных данных. Ну, смотря какие знания. Конечно, от ударов десятка яблок по голове в ней не родиться теория всемирного тяготения, но знания, что это больно, и что от этого может вырасти шишка, усвоятся быстро.

Четвертый пункт можно не рассматривать – его содержание вне компетенции философии. Оно может быть интересно психологу или психиатру. Ученый, который абсолютно уверен, что его восприятия и измерения его приборов абсолютно верны и точны, явно является пациентом одного или второго из приведенных специалистов.

И несколько не вполне серьезных замечаний по поводу пятого пункта (также не очень серьезного). Да-да, конечно, знания могут вливаться в нашу голову («бадью»). И сам Поппер, излагая свою теорию, вполне уверен, что те знания, которыми он обладает, то есть свою теорию он в состоянии «влить» в бадьи читателей или слушателей, и никак иначе, чем через органы чувств. А активно или пассивно будут восприниматься эти знания зависит от индивидуальности получателей. С точки зрения философии познания не имеет значение вливаются ли чувственные данные в «бадью» или всасываются, так же как и для желудка безразлично – глотаем ли мы пищу, или нам ее вводят через зонд. Хотя, конечно, активное жевание и глотание способствует нормальному пищеварению, но не обуславливает его – пассивно введенная пища также переваривается.

Пятый тезис

«В ходе эволюции человека необходимой предпосылкой критического мышления была дескриптивная (описательная, А.Б.) функция человеческого языка: именно дескриптивная функция делает возможным критическое мышление.»

И опять же, сам по себе этот тезис не несет содержательной нагрузки без какого-либо соотнесения понятий «язык» и «мышление». Ведь действительно, если попробовать сформулировать противоположный тезис: «критическое мышление стало необходимой предпосылкой возникновению дескриптивной функции человеческого языка», то явно трудно дать предпочтение одному из двух высказываний. Извечный вопрос о курице и яйце. Что появилось раньше язык или мышление? Разницу между просто «мышлением» и «критическим мышлением», наверное, можно опустить, поскольку не существует сугубо позитивного мышления или какого-то особого критического, отрицающего.

Поппер придает важнейшее значение роли языка в развитии научного познания. Но, рассматривая многие проблемы на уровне теории естественного отбора, он и развитие языка видит лишь как продолжение биологической эволюции. Даже настаивает на том, что язык имеет генетическую основу. Хотя многочисленные наблюдения за детьми, выросшими вне человеческого общества, однозначно показывают, что язык не является врожденной способностью людей, и более того не усваивается при последующем возвращении ребенка в социум. Следовательно, появление и развитее языка это сугубо социальное явление. Человеческий язык – это, прежде всего, не средство коммуникации отдельных особей (что справедливо и для сообществ животных), а система объективизации, формализации надбиологической социальной структуры. Он выполняет функции сохранения во времени (со сменой поколений) системно-общественной информации. В биологических системах, как уже отмечалось, функции сохранения и передачи видовой информации от поколения к поколению осуществлялась генетически.

И будем надеяться, что именно понимание того, что язык является не биологически-индивидуальной характеристикой человека, а элементом социальной структуры, развивающимся совместно с ней (и совсем не по законам естественного отбора), позволит по-новому взглянуть на эпистемологию. И с этой точки зрения развитие научного знания можно представить не как результат единичных актов чувственного восприятия познающих субъектов (ученых) окружающей среды, а как перманентный процесс взаимодействия социальной системы, верней одного из ее подсистем – науки, с Миром. А человек выступает лишь неотъемлемым элементом (квантом) этого взаимодействия, своеобразным функциональным звеном. И это есть первый тезис интегральной эпистемологии.

В последующих работах будет проведен критический анализ положений и других, не совпадающих с попперовской, теорий познания, что еще расширит рамки нашего понимания сути проблемы и приблизит к формулированию принципов интегрального метода философского исследования не противопоставляющего теории, школы, концепции, а объединяющего их эвристическое содержание.

Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики. Сборник. // Сост.: ЛахутиД.Г., СадовскийВ.Н., ФиннВ.К. – М.: Эдиториал УРСС, 2000.