О "Письмах римскому другу" в украинском переводе

О "Письмах римскому другу" в украинском переводе

А.Титов 

Иосиф Бродский

Письма римскому другу (из Марциала)

Нынче ветрено и волны с перехлестом.

     Скоро осень, все изменится в округе.

Смена красок этих трогательней, Постум,

     чем наряда перемена у подруги.

Iосiф Бродський

Сергiй Злючий

Листи до римського друга

(iз Марцiала)

Хвиля дужчає i вiтер чи не свище.

Скоро осiнь, все мiниться швидкоплинно.

Змiна, Постуме, цих фарб розчулить швидше,

анiж подруги убору перемiна.

В оригинале перед "и" нет запятой. Формально это не совсем правильно. Если "ветрено и холодно", тогда запятая не нужна. Без запятой "волны с перехлестом" становится тоже названием вида погоды, проявлением почти не называемого в русском языке личного начала. В переводе эффект смягчен, и запятая не нужна. В оригинале (кажется мне?) соединены одушевленное-везде-сущее ("ветрено") и конкретно-вещественное ("волны с перехлёстом"). Обычные для читателя русской лирики ассоциации заданы словами "осень", "изменение", "округа" - и построен мост от времени - через указание на изменение - к пространству и кругу, повторению. Всё это утрачено в переводе.

Но слово "трогательней" диссонансом звучит в оригинале! Времена и стихии - и старческая немощь и умиление, когда переодевается подруга? Перевод ("розчулить") точен, но мне слово "трогательней" (кто чтокого "трогает"??) не нравится - оно, в отличие от "розчулить", ВНЕ разговорной речи.

В последней строке автор и вслед за ним переводчик одинаково бредут пошатываясь, переставляя слова.

Дева тешит до известного предела -

     дальше локтя не пойдешь или колена.

Сколь же радостней прекрасное вне тела:

     ни объятья невозможны, ни измена!

Дiва тiшить до вiдомих меж, властиво,

трохи лiктя чи колiна - вся розрада.

Тож вiдраднiше прекрасне поза тiлом:

нi обiйми неможливi, анi зрада.

Сразу видно, как переводчик выпрямил ритм, СОХРАНИВ МЕТР.

В оригинале ясно видны извив и пританцовывание. В оригинале сомнительное соседство "стней", "сное"; "ни-не-ни-и" - шелест и путание звуков. Определенная, жесткая рифмовка "розрада - зрада" своей "военной" и тревожной ("зрада" - гораздо более предательство, чем адюльтер), "мужественной" ассоциацией продолжают иронию первых двух строк. Переводчик подготовил переход к дальнейшей речи о жизни и о власти, а в оригинале довольно жеманно звучащие (кроме самого начала) катрены отделены знаком "---", и в самом деле там катрены "висят".

Посылаю тебе, Постум, эти книги.

     Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?

Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?

     Все интриги, вероятно, да обжорство.

Надсилаю тобi Постуме, цi книги.

Що в столицi? Замiсть справи лише жести?

Як там Цезар? В чому клопiт? Все iнтриги?

Все интриги i, напевно ж, ненажерство.

Первое "е" в слове "ненажерство" звучит как русское "э". "Напевно" - это скорее "наверняка", чем "вероятно". Всякое указание на постель устранено. Введено традиционное устойчивое противопоставление дела и жеста. При этом достало сил на игру слов: "жестко- жесты" :) Заключительное "ненажерство" звучит жестко и определенно, вся строфа - как вердикт. Чтобы убрать те же реверансы ритма, переводчик даже убрал запятую в обращении!

Слово "занят" имеет школьно-официально-канцелярский привкус, а "Цезарь занят", в сущности, странное выражение. Мы говорим такое, не замечая его странности. "В чому клопiт" - о чём (в столице) хлопоты - у всех, не только у Цезаря - но по-украински резче и определеннее, чем по-русски ("клопiт" единственного числа мужского рода - какая-то единственная забота, от которой шалеют все).

Я сижу в своем саду, горит светильник.

     Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.

Вместо слабых мира этого и сильных -

     лишь согласное гуденье насекомых.

Я сиджу в своїм саду, горить свiтильник.

Час нi подруг, нi знайомих не закине.

Замicть ницих цього свiту ачи сильних -

лише стишене дзижчання комашине.

С этой строфы многие начинали чтение Бродского. Она совсем родная, она стоит эпиграфом к "Жизни насекомых" В. Пелевина. Очарование её сохранено, но звучание другое. В последней строке сжатие, сужение пространства, произнесение сквозь зубы вместо согласия, простора, раздольного гудения, которые показаны в оригинале. "Лишь" имеет элегический оттенок, "лише" - разговорный, спешащий. Элегическая же инверсия "мира этого" устранена! В переводе чётко и твердо: этого мира. В переводе появляется тема времени, как бы компенсируя её ослабление в переводе первой строфы. "Час нi подруг, нi знайомих не закине" - концентрированная, уверенная речь.

Удалось избавиться от биологического термина "насекомых".

Здесь лежит купец из Азии. Толковым

     был купцом он - деловит, но незаметен.

Умер быстро - лихорадка. По торговым

     он делам сюда приплыл, а не за этим.

Тут лежить купець iз Азiї. Тямущим

був купцем вiн - дiловий, та без гонитви.

Вмер одразу: лихоманка. Та по сущих

справах торгу приїздив, а не за тим вiн.

В последней строке (а переводчик - и в предпоследней) оба еле выпутываются из слов. Но переводчик исправил неудачное слово. "Незаметен" плохо связывается с образом купца. "Без гонитви" ("деловой, и без базара", "без вранья, обмана") - лучше. Скажут ли в обычной речи именно так: "деловит, но незаметен"?

Вернемся к названию стихов. "Письма" во множественном числе, и у Бродского отделены не только первые два катрена. Переводчик убирает разделения катренов и строит непрерывное развитие темы и непрерывный ряд чувств, делает стихи экспрессивнее, чем в оригинале. Переводчик убирает также "песенные" отступы чётных строк, ведь кипарис - траурное дерево - ровный и строгий : )

Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.

     Он в сражениях империю прославил.

Сколько раз могли убить! а умер старцем.

     Даже здесь не существует, Постум, правил.

Поряд з ним легiонер - пiд грубим кварцем.

Вiн звитягою iмперiю прославив.

Сто разiв могли убити! Скiнчив старцем.

Отже, Постуме, i тут бракує правил.

Вторая строка не так официальна. "Звитяга" - это не торжественное "сражение".

Переводчик исправляет ",пстм," , которые в оригинале везде путаются под ногами, заполняя слоги:

Даже здесь не существует, Постум, правил. -- "пст пр"

Посылаю тебе, Постум, эти книги.

И даже:

Пусть и вправду, Постум, курица не птица -- кто здесь курица? : )

(Вдобавок в оригинале было "пст-вп-пст-ц-ц")

"Постуме" Злючого звучит спокойнее и определеннее.

Последняя строка в переводе - спокойная констатация, без примеси удивления. "Отже" близко к "итак".

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,

     но с куриными мозгами хватишь горя.

Если выпало в Империи родиться,

     лучше жить в глухой провинции у моря.

Хай, i справдi, курка, Постуме, не птиця.

Та за курячу тямущiсть хапнеш горя.

Що вже трапилось в iмперiї зродиться,

краще жить в глухiй провiнцiї, край моря.

Глушь, край, уже состоявшийся случай как неожиданность, а не как вольно пред-полагаемый жребий. Интересно, что после "пусть" в переводе запятая - а и самом деле, "пусть (будет) и вправду (?)" - что это значит? В переводе звучит беспокойство и досада, и всё-таки в конце "у моря" -"край моря" - сохранён перевод взгляда в открытое пространство.

И от Цезаря далёко, и от вьюги.

     Лебезить не нужно, трусить, торопиться.

Говоришь, что все наместники - ворюги?

     Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

I вiд Цезаря далеко i вiд хуги.

Шапкувать не треба, скнiти, поспiшати.

Нарiкаєш, що намiсники злодюги?

Та злодюги, по менi, мiлiшi ката.

Метафорическую "вьюгу" заменили на возможную на Аппенинах наледь, промозглость. Убрали лишние, по-моему, намеки на Москву и Крым. Хотя "вьюга" - тоже немного "пушкинская" ассоциация, но не уверен, что она здесь нужна.

"Кат"("палач, мучитель") определеннее и жёстче "кровопийцы".

Зато испортили рифму.

Этот ливень переждать с тобой, гетера,

     я согласен, но давай-ка без торговли:

брать сестерций с покрывающего тела -

     все равно что драхму требовать от кровли.

Збути час, гетеро, поки задощило,

разом згоден я, та нумо, без торгiвлi,

бо сестерцiй брати з тiла, що покрило,

все одно що дранку дерти iз покрiвлi.

Строки перевода видимо более сжаты (тоже при сохранении метра), подтянуты, в них меньше простора ("ээтот", "лиивень","соглаасен"), и больше хотения, более отрывистое начало. В украинском языке не приживаются причастия - ну что это за "покрывающее тело." Хороша замена на "дранку" и "драть" вместо "требовать". Вслушайтесь в этот незаметный бред: "- требовать -от -кровли"! Кажется мне, что и у Бродского сначала было "дранку требовать", а не "драхму". То одна денежная единица, то рядом другая. Возможно, в оригинале замененное слово, потому что дранка на стенах под штукатуркой, а не на крыше.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?

     Чтобы лужу оставлял я - не бывало.

Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,

     он и будет протекать на покрывало.

Протiкаю, кажеш? Цур, та де калюжа?

Щоб калюжу залишав я - не бувало!

Вiднайдеш собi якого-небудь мужа -

ось тектиме тобi хто на покривало.

"Цур, та де" звучит куда веселее, чем драматическое "но где же", сообразно насмешливому духу текста.

Обратите внимание, как с виду непринужденно достигается лексическое и ритмическое соответствие текстов. "Вiднайдеш" - это не "вот найдешь". Грамматические структуры последних строк совсем разные.

Вот и прожили мы больше половины.

     Как сказал мне старый раб перед таверной:

"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".

     Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

От i ми життя здолали половину.

Як сказав похилий раб коло таверни:

"Озираючись, ми бачим лишь руїни",

Погляд, справдi, надто варварський, та певний.

Не уверен в естественности слова "лишь" в переводе. "Лише"?

Не уверен в естественности слова "таверна" и в оригинале, и в переводе. Латинское ли слово "таверна"? Это вроде как если наши забегаловки называть тавернами.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.

     Разыщу большой кувшин, воды налью им...

Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?

     Неужели до сих пор еще воюем?

Був у горах. Нинi пораюсь з букетом.

Розшукаю довгий глек, води наллю ним.

Як там в Лiвiї, мiй Постуме, - чи де там?

Невже досi там таки iще воюем?

Переводчик устранил повтор: "большой"-"большой". Вдобавок слово "довгий" имеет временной смысловой оттенок и обогашает текст ассоциациями. В оригинале две только что прочитанных Вами строфы отделены от других, формируя законченный злободневный отрывок. В переводе этот эффект смягчен.

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?

     Худощавая, но с полными ногами.

Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.

     Жрица, Постум, и общается с богами.

Пам'ятаеш, у намiсника сестриця?

Худорлява, але з повними ногами.

Ти ще спав iз нею... Нинi вона жриця.

Жриця, Постуме, й спiлкуеться з богами.

Как мы уже говорили, переводчик устраняет назойливость повторов невнятно произносимого ",Постум,".

"Худощавая" в русской обычной речи почти не встречается, "худорлява" в украинской встречается. Обратите внимание на неблагозвучность и лишние ассоциации в концовке "щавая".

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.

     Или сливами. Расскажешь мне известья.

Постелю тебе в саду под чистым небом

     и скажу, как называются созвездья.

Приїзди. Є хлiб. Вино чека на тебе.

Сила слив. В твоїх вiстях омию зiр я.

Постелю тобi в саду супроти неба,

розповiм, як називаються сузiр'я.

Первое место, где перевод видимо неточен. Зато он ярок и торжествен - сравните: "попьём-закусим". Переводчик позволяет себе здесь говорить своими словами и "во весь голос", и это оправданно в кульминационном переходе от темы любви к темы смерти.

Второе "расскажу" Бродский наверняка заменял на "искажу", чтобы не было повтора. Эта шероховатость в переводе устранена. "Чистое небо" как ни крути, а штамп.

Появилась экзальтация, которая вряд ли хорошо подходит к этим стихам. "Попьём-закусим", наверно, всё-таки лучше. У Бродского волны как бы движутся подо льдом, не прорываясь так явно наружу.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,

     долг свой давний вычитанию заплатит.

Забери из-под подушки сбереженья,

     там немного, но на похороны хватит.

Скоро друг твiй, що так любить додавання,

вiднiманню борг свiй, Постуме, заплатить.

Забери-но пiд подушкою останнє.

Хоч нерясно, та на похорон там хватить.

А здесь в переводе "Постуме" переставлено, но всё равно выглядит как затычка.

Поезжай на вороной своей кобыле

     в дом гетер под городскую нашу стену.

Дай им цену, за которую любили,

     чтоб за ту же и оплакивали цену.

Вiдправляйсь на воронiй своїй кобилi

в дiм гетер попiд мiськую нашу стiну.

Дай їм цiну, за яку колись любили,

щоб за тую i оплакували цiну.

Почти подстрочник. Добавлено "когда-то" (любили). Интонация (и пространство) по требованию самого языка получились более сконцентрированными и сжатыми ("поезжай" - "вiдправляйсь", "город"-"мicто").

Зелень лавра, доходящая до дрожи.

     Дверь распахнутая, пыльное оконце,

стул покинутый, оставленное ложе.

     Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Зелень лавра наливається до дрожу.

Дверi навстiж, запорошене вiконце.

Кинутий стiлець, опорожнiле ложе.

У тканинi - полуденне спите сонце.

В оригинале нагромождение причастий ("щая", "тая, "тый", ""енное", "вшая", "енное"). Может, кто усмотрит внутреннюю (нюю) рифму "енное"-"енное", но лучше не надо : ) И что такое, скажите на милость, "покинутый стул"?? Тоже какие-то замены синонимов: "покинутый"-"оставленное"?

Всё это в переводе исправлено, речь стала естественнее и яснее, однако при этом потерялась спокойная размеренность последней строки. Перебой ритма в третьей строке, наоборот, создал ощущение беспокойства.

Понт шумит за черной изгородью пиний.

     Чье-то судно с ветром борется у мыса.

На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.

     Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Понт шумить крiзь огорожу чорних пiнiй.

Чийсь вiтрильник з вiтром б'ється коло мису.

Но розсохлому ослонi - Старший Плiнiй.

Дрiзд щебече у чупринi кипарису.

Первое, что заметим - это насколько "чуприна" лучше одеколонно-парикмахерской "шевелюры"! К тому же если вспомним, как верхушки кипарисов ШЕВЕЛятся от ветра, то увидим манерность. "Судно" - мореходный термин, а "вiтрильник - вiтер" не повтор, а как бы знак ощущения самотождественности мира, принятия ( вiтрильник з вiтром - а с чем же ещё? - жизнь со смертью).

Мы держим в руках оба текста, и нас не оставляет ощущение их равновесности, равноценности. Почему удалось НАСТОЛЬКО естественно и с виду непринужденно восстановить текст Бродского в украинском языке?

У обоих текстов хватает формальных достоинств и недостатков. И всё же текст на украинском языке кажется восстановленным оригиналом. Наверняка многим знакомо ощущение пресности, "уклончивости" текста при возврате к русскому языку после работы с украинским, сербским...

А тот ли это язык? Русский, к которому мы обращаемся? В какой мере он был пригоден для поэзии Бродского?

Бродский ортогонален официальности, в том числе и официальности языка. Еще пример стихов про старость: "и уже седина стыдно молвить, где" - здесь слово "молвить" употребляется почти неправильно, не литературно. Бродский расшатывает язык.

И дело здесь не в том, что Бродский еврей, а не русский. Язык, "просоченный" канцеляритом приказной избы 17 века, язык николаевской и советской школы, конечно же, не дорог никому, и Бродскому тем более. Рискну утверждать, что то, на чём мы говорим и здесь пишем - это продукт РАЗЛОЖЕНИЯ (а возможно - упрощения) какого-то, в прошлом(?) действительно могучего, языка, или же явления, для которого слово "язык" мало подходит. Например, в украинском языке есть слово "мова" :)

Многие тексты, которые нам присылают, страшно несовременны. С другой стороны, лучшие новые литераторы как бы обходят времена царского и советского официоза, наследуя традиции народного творчества, используя опыт иностранных литератур. Но об этом речь пойдет в следующих статьях, посвященных текстам современников.