Парадигмы постсоветской исторической науки: всяк сам себе историк?
М.К. Койгелдиев
В исторических публикациях последнего времени прослеживаются тенденции, вносящие определенные сомнения в корректности и обоснованности некоторых суждений их авторов. Публикации аналогичных высказываний со страниц СМИ в конечном итоге способствует формированию общественного сознания населения страны в целом. Поэтому важно помнить об ответственности и социальной значимости той функции, которую выполняет историк.
Гносеологический императив исследователя вытекает из «внутреннего состояния» историка. В конечном итоге это определяет его интерпретацию той или иной исторической ситуации. Наряду с этим, задачи, которые ставит историк перед собой, так или иначе связаны с потребностями современной культурной и идеологической жизни. Поэтому, проблема адекватного анализа исторического прошлого всецело зависит от исследователя, которого правильней всего воспринимать как носителя идей и умонастроений времени, общества, в котором он живет, наконец, культуры, носителем которой он является. Данная методологическая парадигма, берущая свои истоки у Лаппо-Данилевского, определяет состояние развития исторической науки на всем постсоветском пространстве. Российский медиевист А.Я.Гуревич верно отмечает, что «мы не можем задавать прошлому вопросы, которые нас оставляют холодными, которые нас не интересуют». Поэтому современную историографию правильней будет воспринимать с этих концептуальных позиций.
На сегодня актуальность возрождения общего духовного пространства ни у кого не вызывает сомнения. Нам всем необходимо не отторгать реальности глобализации, интегрироваться в мировое пространство на основе воссоздания объединяющей родственные народы единой цивилизационной платформе, учитывая общность культурно-исторических судеб.
Этот тезис пытался реализовать на практике еще наш выдающийся соотечественник Мустафа Шокай, глава Туркестанской автономии (1917-1918), ликвидированного большевиками в начале 1918 года. Будучи эмигрантом во Франции, издавая журналы, публикуя книги, он раскрывал истинный облик большевизма. В 1998-1999 гг. в Алматы вышел в свет двухтомник его трудов. Накопленные материалы полагают надеяться, что в будущем будут опубликованы и последующие работы М.Шокая.
Наследие М.Шокая заставляет удивляться заразительной силе его патриотизма, верности своим идеалам и принципам. Сторонник общетурестанского будущего, он не проводил этнических, религиозных и других граней между казахами, узбеками, киргизами или туркменами. Общность исторических судеб братских народов Центрально-Азиатского региона предопределяло его видение общей будущности. Выступая против административно-территориального размежевания среднеазиатских республик (1924-1925), он полагал, что это противоречит коренным, стратегическим интересам народов региона, аргументировано обосновывая преимущества пребывания центрально-азиатских народов в составе единого федеративного государства.
Выражая идею единства народов Туркестана М.Шокай не был одинок. Такой же позиции придерживались известные в истории его соратники, такие как Бехбуди и Чолпон, Арабаев и Валиди Тоган и другие. Преданность общим идеалам, чувство высокой ответственности перед будущими поколениями объединяло этих замечательных людей и определяло их жизненные порывы. Так, например, узбекский поэт Чолпон написал гимн Туркестанской автономии. Интересно отметить, что отец поэта, известный купец, хотел видеть своего сына в роли преуспевающего торговца, владельца сети магазинов между Оренбургом и Ташкентом. Но сына притягивали к себе общественное заботы бурной эпохи. И вошел он в историю как выдающийся поэт, сумевший так точно и глубинно запечатлеть дух исторических перемен. Актуально еще звучат слова президента РК Н.А.Назарбаева, что только от объединенных усилий наших государств зависит: будет ли предстоящая история региона состоять сплошь из противоречий, обусловленных различными подходами к решению задач национально-государственного строительства, подвергнется ли он разломам и трещинам по линиям соприкосновения различных национальных культур или же мы сможем выйти на новый уровень осознания необходимости укрепления тюркского единства с тем, чтобы будучи совместным, единым культурно-цивилизационным комплексом, не затеряться в бурных волнах современной истории. Ведь только тогда, под защитой им сенью нашей общей культурной идентичности, мы сможем выполнить свой нравственный долг перед нашими общими предками, а также потомками.
На фоне исторических событий последнего десятилетия наглядно прослеживается процесс разложения, складывавшегося не одно столетие, традиционного характера взаимоотношений между различными народами региона. Ранее именовавшиеся туркестанскими, народы находятся на пути становления собственной государственности. Им выпала историческая возможность самостоятельного разрешения разносторонних государственных вопросов: формирования концепций внешней и внутренней политики, определение приоритетов экономического развития. В новых исторических условиях возрождаются национальные традиции, культура народов региона. Болезненный для наций период возрождения правомерно рассматривать как неизбежный этап при становлении государственности. В определенных исторических условиях это становится необходимостью для дальнейшего развития нации, когда исторические катаклизмы переходного периода выступают одним из императивов, заставляющих срабатывать скрытые механизмы самосохранения нации. Пример этому – история туркестанских народов, когда первоначально в условиях колониального засилья со стороны Российской империи, затем в оковы советского федерализма – способствовали определению «потерянного» и «найденного» для нации в результате такого поворота событий.
Туркестанский регион, шире Центральную Азию, следует воспринимать как совокупность различных этнических территорий, объединяющей константой которых выступает сходство культур и общность исторических судеб. В условиях многочисленных войн с соседними государствами, междоусобных распрей для самосохранения тюркского этноса в Центральной Азии необходимо было осознание общности. Начав формироваться еще во времена племен хунну, усуней, канглы, эта мысль в форме единой концепции, отражавшей надежды уже не отдельно взятого племени или этноса, а в рамках чаяний всего центрально-азиатского социума, отчетливо проявила себя в 6-8 вв., в период тюркской государственности. Противоборство государства тюрков с Танской династией в Китае, которое Л.Н.Гумилев охарактеризовал как противостояние двух различных миров, раскрыло перед тюркскими народами потребность в консолидации. В дальнейшем, более отчетливо этот тезис был сформулирован в связи с арабскими завоеваниями, начавшимися с 7 века. В 9-11 вв. тюркский социум ощутил на себе влияние мусульманской цивилизации и арабской культуры. Инстинкт самосохранения тюркского этноса, оказавшегося перед угрозой исчезновения, дал миру рождение целой плеяды тюркских личностей в 10-11 вв.: Ю.Баласагуни, М.Кашгари, А.Яссави. Другими словами, осознание общности народов этого региона формирование как социально-политического и культурного фактора в жизни тюркских этносов тесно связано с тысячелетней историей тюркских народов, когда многочисленные катаклизмы и войны способствовали кристаллизации идеи консолидации народов Центрально-Азиатского региона. Более того, эту идею следует рассматривать как один из мощных факторов, способствовавших выработке иммунной системы тюркского этноса, и прежде всего выполнявшей функции самозащиты. Из всех идеологических концепций – религиозных, классовых, этнических, культурных и других, стремившихся занять место доминирующей в сознании тюркского этноса, лишь идея консолидации показала свою стойкость на протяжении всей истории народов Центральной Азии.
Безусловно, что особо отчетливо потребность в самосохранении и этнической консолидации тюркский социум ощутил в результате колониальной политики Российской империи. Именно в этот период истории составляющие компоненты идеи этнополитического объединения тюрков: общетюркская идея, ощутившая влияние арабской культуры в средневековье и дополненная компонентом общности мусульман - мусульманской идеей, и сравнительно молодая национальная идея – проявили себя наиболее выпукло в сознании тюркских народов России. Идеологическую основу последней некоторые исследователи выводят из синтеза трех составных: 1. ощущения принадлежности к исламскому миру, 2. развитого чувства причастности к тюркской суперэтнической общности, 3. ощущения собственной индигенности, аборигенности. Это, в принципе, отражает суть мировоззренческой позиции тюркского этноса.
Иначе говоря, состояние общественного сознания народов Центральной Азии и определило в потоке тысячелетней истории идею консолидации народов региона. Известный крымский просветитель, мыслитель, журналист и педагог И.Гаспринский (1851-1914) понимал согласие и сближение тюркских народов как культурную общность, как формирование единого полиэтнического блока.
Поэтому для историка, формулирующего проблему исследования, взгляд на Центральную Азию должен быть шире текущих политических, идеологических или узко этнических интересов. Нужно исходить из объективных требований исторической науки, в противном случае может произойти серьезнейшее искажение традиций исторической науки и в конечном итоге это негативно окажет влияние на логику ее развития.
Не следует забывать к тому же, что феномен исключительности и специфики национального наследия порождает изоляционизм, который прежде всего пагубно воздействует на науку, исключая возможности творческого диалога, процесс которого и нацелен на разрешение с объяснением и обоснованием смысла научных высказываний, формулировки идей, их кристаллизации в ходе конструктивных научных диспутов. Иначе мы окажемся в плену суждений американских историков-презентистов, которые на рубеже 20-30-х годов утверждали: "всяк сам себе историк".