Давид - художник французской революции

В. Березина

Каждый должен служить отечеству своими талантами”, — говорил Жак-Луи Давид — живописец, активный участник французской буржуазной революции конца XVIII века. Эти слова являются эпиграфом и к творчеству самого мастера. Задолго до начала революционных событий Давид призывал своим искусством каждого к выполнению гражданского долга.

Особенно отчетливо этот призыв прозвучал у Давида в картине “Клятва Горациев”, в основу сюжета которой был взят легендарный эпизод древнеримской истории. В период вражды Рима с Альба-Лонгой трем братьям-близнецам из римского рода Горациев предстояло пойти на смертельный поединок с друзьями детства — братьями Куриациями из Альба-Лонги. Борьба городов решалась исходом этого поединка.

Выбрав такой сюжет, Давид должен был ответить зрителю, как поступать, когда возникает противоречие между гражданским долгом и личными чувствами. Он мог показать колебания героев, акцентировать горе семьи. Но Давид выбрал момент непреклонной решимости юношей выполнить долг перед государством: отец Горациев поднимает мечи, и братья клянутся победить или умереть. Мать и сестры юношей полны сдержанной печали. Художник представляет их как персонажи второстепенные, они важны ему лишь для полноты раскрытия сюжета. Словно в античных барельефах, все участники сцены расположены на первом плане.

Построение композиции, рисунок, цвет — все служит выявлению главной идеи.

“Клятва Горациев” на выставке 1785 года в Париже имела огромный успех. В канун революции прозвучавший в картине призыв жертвовать личным во имя общественного был с воодушевлением встречен французами. Нравилось все — -и сюжет, и его художественное воплощение. Стиль произведения знаменовал появление в искусстве Франции направления, получившего название “классицизм”. Давид стал его вождем. Определились и основные черты классицизма: обращение к античным образцам, логически ясное построение композиции, строгий отбор и обобщенность форм, четкий рисунок, пластическая лепка объема. При этих задачах колориту отводилась подчиненная роль.

Незадолго до событий, которые разрушили в стране тысячелетний феодальный порядок, Давид нашел в истории Древнего Рима еще более волнующий сюжет. Борец против деспотии, один из основателей римской республики, Юний Брут не остановился перед казнью своих сыновей, пытавшихся восстановить тиранию. В “Бруте”, как и в “Горациях”, содержится двойной драматизм ситуации. В то время как тела сыновей вносят в дом, Брут сидит около статуи Правосудия, мрачный, но полный самообладания, а в противоположной части помещения, показанного в картине, мать и сестры казненных бурно выражают горе.

Это произведение парижане увидели на выставке, открывшейся осенью 1789 года, вскоре после первой победы революции — знаменитого штурма Бастилии. Общественный отклик на появление картины был беспримерен. Брут оказался самым популярным героем, а авторитет Давида, художника и патриота, — непререкаемым. Закономерно, что Давид, остро чувствовавший современность, становится в своем творчестве активным и убежденным участником революции.

Первым произведением Давида, непосредственно связанным с происходящими в стране событиями, явилась композиция “Клятва в зале для игры в мяч 20 июня 1789 года”. В ней художник запечатлел момент, когда депутаты третьего сосло вия поклялись не расходиться до тех пор, пока для Франции не будет выработана конституция. Огромное по размерам полотно так и не было завершено. Революция развивалась настолько стремительно и Давид был так поглощен ею, что, выполнив детально разработанный рисунок пером и ряд портретных этюдов, перешел к осуществлению других, захвативших его замыслов. Однако хранящийся в Лувре рисунок и исполненные с него гравюры получили широкую известность. Давид сумел передать в них полную истинного воодушевления массовую сцену, исторически достоверно запечатлеть главное — энтузиазм людей, объединенных революционным порывом.

Еще до революции Давид начал работать как портретист. Этой области творчества он не придавал столь большого значения, как историческим композициям. Тем не менее каждый написанный им портрет неизменно обнаруживает чуткий и глубокий подход художника к раскрытию человеческой индивидуальности. “Портрет маркизы Д'0рвилье” — пример его работ тех лет. Непринужденная поза модели, ее приветливый, открытый взгляд полны естественности и простоты. Давид полностью порвал с традиционной для XVIII века формой парадного аристократического портрета, в котором прежде всего подчеркивалась сословная принадлежность изображенного человека. В “Портрете Франсуа Девьена” — французского композитора и талантливого импро-визл тора-флейтиста — Давид сосредоточил свое внимание на внутренней одухотворенности образа, сумев выразить глубокое вдохновение музыканта.

Осенью 1792 года, после крушения монархии, народ Парижа избрал Давида депутатом в Национальный Конвент. Крайний якобинец и убежденный республиканец, друг Марата и Робеспьера, организатор массовых революционных празднеств, он становится вождем и вдохновителем нового искусства.

Почти все речи Давида в Конвенте были посвящены преобразованиям в области художественной политики и новым взглядам на цели и задачи творчества. В одном из докладов 1793 года (“О Национальном жюри искусств”) он сформулировал свое понимание назначения искусства, его общественно-воспитательной функции: “Памятники искусства достигают своей цели не только тем, что очаровывают зрение, но и тем, что проникают в душу, производят на нее глубокое впечатление, подобное действительности. Вот тогда-то черты героизма и гражданских добродетелей, открытые перед взорами народа, электризуют его душу и порождают в нем стремление к славе, к самопожертвованию на благо отечества”.

Когда требовался совет художника, когда нужно было устроить народные торжества или увековечить имена героев революции, Конвент прежде всего обращался к Давиду. Именно он, автор лучшей картины революционной эпохи — “Смерть Марата”, запечатлел и другое трагическое событие: убийство члена Конвента Мишеля Лепелетье де Сен-Фаржо. Этот пламенный республиканец так же, как и сам Давид, голосовал за смерть Людовика XVI, а в канун казни короля был убит одним из фанатичных приверженцев монархии. К сожалению, написанная Давидом картина “Смерть Лепелетье” не дошла до наших дней: ее уничтожила дочь Мишеля Лепелетье, стремившаяся скрыть революционное прошлое отца.

Сохранился только фрагмент гравюры с центральной частью композиции. Лепелетье лежит полуобнаженным на высоко приподнятых подушках смертного ложа. Черты его спокойно-скорбного лица и формы тела героизированы и облагорожены в соответствии с принятыми в классицизме нормами трактовки образа. Только зияющая рана и струящаяся из нее кровь должны были взывать к эмоциям зрителей. По сохранившимся свидетельствам известно, что справа на стене была изображена шпага, пронзающая листок бумаги со словами, произнесенными Лепелетье на суде над Людовиком XVI: “Я голосую за смерть тирана”.

Давид 29 марта 1793 года торжественно передал в дар Конвенту только что оконченную картину. Если в этом произведении еще можно найти черты известной холодности и рассудочности, то следующее полотно — “Смерть Марата” — было написано художником с огромным внутренним напряжением и страстной взволнованностью.

13 июля 1793 года Жан-Поль Марат, последовательный и непримиримый якобинец, был предательски убит подосланной жирондистами Шарлоттой Корде в момент, когда он принимал лечебную ванну. Незадолго до этого Давид навещал Друга народа. И поэтому в основе его картины лежат жизненные впечатления.

Потрясенный трагической гибелью высоко ценимого им Марата, Давид изобразил сцену его смерти, бережно сохранив черты документальной достоверности. Он отступил от действительности только в незначительных мелочах, да и то во имя большей полноты содержания образа. В руке умирающего Марата письмо Шарлотты Корде со словами, которые, по мысли художника, должны были подчеркнуть благородство Марата и низкую лживость преступницы:

“13 июля 1793 г., Мари-Анна Шарлотта Корде гражданину Марату. — Достаточно быть несчастной, чтобы иметь право на вашу благожелательность...” Скорее всего Давид сам придумал эту фразу, чтобы тщательно выписанные слова, легко читаемые зрителем, помогли полнее раскрыть все этапы происшедшей драмы.

Руководствуясь, быть может, подобными же соображениями, Давид изобразил ассигнации в 50 су и записку следующего содержания: “Эти деньги вы передайте бедной матери пятерых детей, муж которой отправился на защиту отечества”. Пусть не было такой записки в момент смерти Марата, но ее содержание чрезвычайно типично для повседневной деятельности Друга народа. Остальные предметы столь же целеустремленно привлечены художником. Перо в руке Марата и стоящая рядом чернильница повествуют о его неутомимом труде до последнего мгновения жизни. Окровавленный нож на полу и рана на груди — свидетельство совершенного злодеяния. Заплата на простыне и деревянный чурбан справа (необходимый для равно весия композиции) являются своеобразными символами скромного образа жизни героя. Лаконичная надпись — “Марату Давид. Год второй” — в сущности, содержит в себе более развернутую мысль художника: сделано все, что позволил талант, чтобы увековечить образ любимого вождя революции.

Лицо Марата Давид писал с посмертной маски, которую сам попросил снять. Оно передано просто и сильно, с выражением сдержанных страданий. Наклон головы и бессильно свесившаяся рука так естественны, приближение смерти столь ощутимо, что вызывает у зрителя чувство сострадания, рождая одновременно гнев к тем, кто совершил преступление. Эмоциональное воздействие картины дано не в узколичном человеческом плане, а социально осмыслено, и в этом огромная идейно-политическая сила произведения. Картина перерастает рамки портрета, становясь героикореволюционным произведением.

11 октября 1793 года, передавая Конвенту своего “Марата”, Давид сказал: “Народ требовал, чтобы ему вернули убитого; он хотел еще раз увидеть дорогие черты вернейшего из своих друзей. Толпа кричала мне: “Давид, возьми кисть, отомсти за Марата; пусть побледнеют враги его при виде искаженных черт человека, ставшего жертвой своей любви к свободе. Заставь их завидовать участи того, кого они, не будучи в состоянии подкупить, имели низость приказать умертвить. Я внял голосу народа и повиновался ему”.

Картина была выставлена для всенародного обозрения в открытых аркадах Лувра. Тысячные толпы проходили мимо нее. Революционный Париж, представители восставших провинций, знавшие и любившие Марата, поняли и оценили произведение Давида.

Последним звеном трилогии, которую можно было бы назвать “Смерть героев”, является “Жозеф Барра”.

Конвент поручил Давиду увековечить память юного республиканца — тринадцатилетнего барабанщика революционной армии. В один из декабрьских дней 1793 года он попал в плен к вандейским мятежникам, которые пытались заставить его сказать: “Да здравствует король!” Когда же мальчик воскликнул: “Да здравствует республика!”, его убили. Церемониал принесения всенародных почестей Барра и погибшему вслед за ним Агриколю Виала был разработан Давидом и назначен на 10 термидора 1794 года. Но накануне произошел контрреволюционный переворот, и церемония, посвященная памяти юных героев, не состоялась. Начатая художником картина “Жозеф Барра” осталась в эскизе.

На большом полотне почти в натуральную величину изображено распростертое на земле стройное тело подростка. Барра чуть приподнимает голову, прижимая к груди трехцветную национальную кокарду — символ республики. Лицо с закрытыми глазами и заострившимся носом кажется застывающим от дыхания смерти; только непокорные волнистые пряди волос создают вокруг него трепетный ритм движения. Нагота и хрупкость совсем еще детского тела усиливают представление о беззащитности маленького героя, сумевшего противопоставить жестокости врага только свою внутреннюю стойкость.

9 термидора 1794 года Робеспьер и его сторонники были арестованы и на следующий день казнены. Якобинская диктатура закончила существование. Давида, который незадолго до этих событий обещал Робеспьеру, если понадобится, выпить вместе с ним яд цикуты, тоже арестовали. От гильотины его спасла только слава художника.

Чтобы представить, как тяжело пережил Давид осень 1794 года, следует всмотреться в его “Автопортрет”, исполненный им в Люксембургской тюрьме, На этом портрете ему 46 лет, Перед нами человек внешне как будто спокойный, но глаза егс отражают огромное напряжение внутренних сил. И не случайна рука его крепко, уверенно ежи мает кисть,..