О современной японской литературе

Дмитрий Коваленин, переводчик

В последние 30 лет в России не издавались книги, которые читают японцы.

Последние деятельные, сильные авторы, которых мы знаем – это люди, которые писали в 60-х 70-х гг.: Мисима Ю., Акутагава Р., Кэндзабуро О., Абэ Кобо и собственно на этом список, примерно, кончается. Нам было не до того, что случилось дальше, как всегда нам было опять не до Японии потому, что нам надо крышу чинить у дома, извините, сарай развалился. В общем, все занялись оргвопросами какими-то, может быть не из-за этого, много причин, почему у нас до сих пор мало людей, которые занимаются японской литературой, я подчеркиваю, которые занимаются японской литературой именно, не переводчики, а именно те, кто литературой занимаются. Почему у нас нет школы, никогда не было, если еще с английского языка, с немецкого, то с 70-х-80-х годов существовали еще какие-то имена, которые мы читали, допустим, Ковалева, по крайней мере на этом уровне? Лучшая переводная литература, какие-то люди были, которые этим занимались. С японского языка переводили всегда очень тяжело, как вы знаете, и японская литература всегда была овеяна, переводная я имею ввиду, на русском языке, ареалом чего-то такого тягучего, через что надо пробираться. А вот у нас есть Вася, он читает японскую литературу, он продвинутый. Помните по нашему детству, был фильм « Каникулы ...». И там был создан такой угрюмо-мистический образ советского япониста, который, значит, сидит с иероглифами в очень задумчивой позе, вокруг него нецке расставлены. И вот он чего-то там думает и иероглиф рисует никому непонятный, поэтому на нашем сайте, наверное, кто-то заходил, обзывают этих людей «люди, гордые своей причастностью к тайному ордену знатоков иероглифов». То есть японцы - это что-то такое марсианское и тот, кто изучает это тоже что-то марсианское.

И все это почему, потому что причина только одна: у нас не было школы нормального перевода на русский язык с японского языка. Потому что, главное, что я для себя всегда ставил, благодаря моему отцу, который у меня, кстати, преподаватель, он меня всегда учил одному, что ты должен переводить так, чтобы уже на второй странице читатель забывал о том, что это вообще переводная литература. Потому что, если это хороший русский язык – это все. Вот тогда ты и донес то, что хотели сказать японцы. Когда русский читает, и уже не думает, японец это пишет, или не японец, да он жил там, но говорить он должен на русском языке. Я сейчас хочу, чтобы вы озаботились очень интересной проблемой, озаботились в своей голове, озаботились на личном уровне. Вернувшись из Японии в 2000 году, я поехал в Москву потому, что у меня уже какие-то книгоиздательские сделки туда настроились. И получилось что, что я попал в книжный бум. В Москве сейчас золотой век книгоиздательства, издаются самые интересные книги в самом интересном виде, переводные, переводчики с европейских языков, как принято сейчас говорить поднялись просто, потому что, наконец-то, Советский Союз понял, что те 50 лет после войны, когда было «этого нельзя» «этот диссидент» «этого издавать нельзя потому, что он был гомосексуалистом», то есть по разным советским соображениям половина, если не больше, мировой литературы у нас просто была отнята. В том числе и японская, естественно. И сейчас заполняется эта ниша постепенно, а вот с Японией дело плохо, я выпустил перевод Мураками в 88-ом и, в принципе, мало что изменилось с тех пор, с японского языка переводить литературу народ не хочет. Отчасти потому что не знает, отчасти потому что «а черт его знает, что там творится». Сейчас, в последние годы, народ начал активно ездить, у них есть шанс стажировки, в общем-то в любом относительно вузе, если он захочет, он может и в Токио постажироваться и, в частности, на Хоккаидо. У нас такого варианта не было. Я помню даже где-то на 3-ем курсе у нас люди устраивались на суда полотерами. Неделю он драит палубу, сюда едет, потом обратно неделю драит чтоб только два дня посмотреть с бортика «Япония... японец побежал...». И тогда самое интересное, интереса, что ли было больше, в любом случае, с чем мы имеем дело сейчас. Сейчас мы имеем дело с тем, что в Москве вообще очень странная ситуация происходит. Журнал «Огонек», который читает вся Россия, я купил просто почитать. Открываю, и думал у меня просто едет крыша, потому что некая Елена Ахрамова, таких в Москве пруд пруди, ни языка японского не знает, ничего, на недельку девочка вывалилась в Токио, для чего, я не знаю. И вот она описывает впечатления. Дело в том, что перевраны все названия географические. Очень странная подача материала, но самое ужасное, зачитываю: «Если присмотреться внимательно, легко можно проследить безразмерное Токио, четко очерченные районы и накрепко закрепленных за ними обитателей», или допустим такое «и будьте уверены, девушка будет нести на согнутом сгибе локтя». То есть, ребята, вот так нам подают Японию в Москве. Я уже не говорю о содержании материала, они с родным языком не умеют обращаться. То есть, всей России Москва как бы объясняет, что такое Япония. Это безобразие. Есть Владивосток, есть Сахалин, но нет моста, где люди, которые видят Японию перед собой, перед своим носом, объясняли бы всей России, что такое Япония. Это нам надо делать – сахалинцам и владивостокцам, понимаете... Поэтому, все требования сводятся к тому, если вы меня сейчас спросите, а как же на практическом уровне это все сделать, если у вас есть желание, допустим, заняться, поэкспериментировать с какими-то текстами, любыми, современной литературы, пишите мне. С мая месяца, я буду в Токийском университете переводить очередную вещь Мураками. У меня под руками будут материалы. То есть, если есть интерес, действительно, пишите мне, я вам буду подбирать эти образцы. Пожалуйста, работайте, дальше я вам даже уже не нужен. Вы можете просто попробовать, если у вас это идет, если вам это нравится. Есимото Банана мы сделали, правда поздновато, ведь перевод с японского на русский, именно, очень важно, чтоб был адекватен и по языку и по стилю. В общем, нужно чтоб переводчик болел действительно вещью. Что у нас получилось с Есимото Банана, если вы отслеживали, не доходило еще? Полгола назад она в Москве вышла, в общем, это яркий пример как загублена может быть вещь. После Мураками, когда вся Москва вздрогнула, действительно бум начался, они начали пытаться найти еще какого-нибудь автора японского, которого можно точно также включить, чтоб народ опять на уши встал. Вот начали Есимото Банана переводить. Есимото Банана – это женщина, которая первую свою вещь написала в 32-33 года. Это современная токийская женщина большого мегаполиса со своей нервной организацией, со своей интерактивной, межкультурной средой в которой она живет, она все это языком, похожим на макраме, действительно очень тонко создает. И вот ее переводит японист-мужчина, который никогда не был в Японии, который сидел в Ленинградском Университете и был счастлив. Человек, который никогда не был в Японии, не знает японского языка, мало того он не знает даже современного русского языка, на котором говорит 32-ух летняя женщина в этом случае. То есть вот они создали большую рекламу, два месяца всем говорили все, сейчас будет еще одна еще японская авторша, ожидайте, как говорится... Народ посмотрел... Не получилось... Во всем этом кто виноват? Перевод. Не донесли. Но самое ужасное, что эта книга теперь официально издана, народ официально знает, что такое Банана Есимото, что-то этакое непонятное, но она там стоит у них на полке и все, она больше не будет переиздаваться, потому что есть деньги, которые за нее заплатили, уже поставили регистрационный номер, все в ближайшие 20 лет никто к ней не вернется. Книга загублена. Вот пример как можно убить хорошую вещь. Поэтому очень важно, чтобы каждый выбрал своего автора, ведь это высший пилотаж на самом деле, для любого переводчика. В любом роде деятельности, чем бы вы ни занимались, есть так называемый гамбургский счет, знаете такое выражение? Это еще в царской России, в 19-ом веке, не только в России, но и в Европе были борцы, которые хорошо устраивались. Там сидели хозяева, которые деньги между собой делили, и говорили: «Вася, вот ты сегодня победишь, Джон завтра, но так, чтобы денег всем было поровну». То есть это было шоу, и проходил отбор в городе Гамбург, все цирковые борцы Европы собирались, чтобы выяснить, кто же на самом деле сильнее, то есть по гамбургскому счету. В каждой профессии, в любой, чем бы вы ни занимались, уйдете ли вы в конец, уйдете ли вы в любую область деятельности, оттачивая свой подчерк, тебе хочется, чтобы это было лучше всех. Это общечеловеческое, поэтому для любого человека, который занимается переводами по рыбе ли, по нефти, по лесу, по чему угодно, он знает, есть хотя бы один непереведенный роман, мой любимый, который может я еще не нашел, но который я сделаю так, что народ действительно получит большой кайф. Только я, больше никто, у меня получилось так, и я вам желаю это обалденное чувство пережить. Ищите своего автора, если вам это интересно. Если вы сюда пришли, то мы будем говорить о литературе, правильно? Дальше я, отдельный раз поблагодарю Курода-сан за просто прекраснейший прием и сейчас буду перед ним извиняться. Курода-сан, извините пожалуйста, моя профессия немножко не позволяет мне полностью выполнить вашу вчерашнюю просьбу. Потому что вчера, извините, что я рассекречу наш разговор, это очень интересная тема, о которой можно поговорить, подумал я сегодня утром, вместо того, чтобы задумываться, как бы выполнить вашу просьбу я решил, а давайте подискутируем. В конце концов, нормальное общение – это нормальная дисскуссия. Не будем сейчас делить японцы там, русские, дипломатические там какие-то вежливости. Это интересная тема на самом деле. А что вчера было: Курода-сан сказал: «Мураками-сан все-таки не совсем японская литература. Если можете, то сделайте, пожалуйста, такой акцент, что есть японская литература, а есть Харуки Мураками.» И вот тут я задумался: чем же я занимаюсь последние несколько лет... Японцем по национальности, часть жизни прожившим в Европе, несколько лет он преподавал в Прингстноском Университете в США, а потом все-равно вернулся в Японию и всю дорогу писал по-японски, думал по-японски и писал для японской аудитории. И продают его в Японии миллионными тиражами. Курода-сан, это японский писатель? Люди, которые старше 40-ка лет в Японии открещиваются от него, говорят, что он «бата-кусай», знаете такое выражение? Это означает «воняет маслом». Япония сейчас ест масло, но в традиционной японской пище нет масла, молочных продуктов, ничего похожего. Потому что до Мэйдзи коров не было. Итак, «бата: кусай» - выражение «воняющий маслом», означает все не наше, все прозападное, чуждое, чужое, пришедшее из вне. Что же получилось, вот сколько здесь народу кто читал хотя бы «Охоту на овец», поднимите руки. Немного. Ладно, тогда сдвинемся немножко в начало. В городе Кобэ, после войны в 50-е годы рос мальчик, у которого был папа преподаватель японского языка и литературы. И мальчик этот очень не любил японскую литературу. А город Кобэ – это был один из нескольких портов, которые сразу после войны были открыты для контактов с зарубежьем, то есть основные грузы, все основные контакты с заграницей часто шли через Кобэ, были также Осака и некоторые другие порты. Ворота, как говорится, в заграничный мир для японцев, а Япония, как мы представляем, только в конце 19 века начала открываться для мира. Это закрытая страна. Из-за этого у нее какие-то свои минусы возникли и из-за этого очень много плюсов интереснейших.

Потому что там действительно встречаемся иногда с чем-то таким японским, чисто японским, которого нет вообще больше нигде на Земле. Какой-то образ мышления, какой-то ход мыслей такой интересный, потому что они действительно жили обособленно. Очень долго до 15-16 века было просто нельзя под страхом смерти ступать на японскую землю. И когда, собственно, междоусобные войны проходили, португальцы привезли ружья. С одной стороны, на японскую землю ступать нельзя под страхом смерти, а с другой стороны, так хочется... Ну и поэтому, был хитрый такой японский ход сделан, был сделан насыпной остров, не японский, на него мостик был перекинут и по этому мостику, когда причаливал корабль, японцы туда ходили, а мы сюда никак. И поэтому мостику могли ходить представители только 3-х профессий. Угадайте каких. Торговцы, военные, т. е. представители власти, и проститутки. И модель этого острова даже есть в музее до сих пор, по-моему в Нагасаки. Маленький музей такой, поддерживается модель острова в музейном виде. И с тех пор, собственно, Япония начала открываться миру. Но так или иначе это символ того, что Япония всегда обособленно развивалась, со своими тайфунами сама боролась, со своими землетрясениями свои способы придумывала, что делать. И вот, вернемся к этому мальчику, который, тем не менее, рос в международном порту. На него, так или иначе, вываливалось все это иностранное, а папа преподает в это время японский язык и литературу. А он что делает: он скупает книги, которые американцы сбрасывают за бесценок, почитали там две недели, пока ехали до Японии, и скидывают непонятные книги на непонятным языке торговцам за три копейки и перепродают опять. Мальчик все это скупал. И японец с таким папой начинает с юношества начитываться именно американской литературы, западной, и начинает спорить с папой. Почему у них книжки интереснее, чем у нас, а у них действительно интереснее концы. Потому что традиционно японская литература очень сильно построена на принципе «сисёсэцу», то есть повествование о себе, что вижу, то пою. Большинство памятников классической литературы, если вы уже заметили, именно так и сделаны – это дневник. Очень сильное влияние на японцев оказала, конечно, русская литература. В школьных программах японцы действительно проходят Достоевского, Толстого, Тургенева и Чехова, очень до сих пор все это любят, то есть очень сильно развитие получило все это. Но, так или иначе, традиционно японская литература после войны требовала, искала. Вот то, что пытался доказать этот мальчик своему отцу. В общем, они ругались-ругались до такой степени, что они даже на много лет перестали общаться. Вот это мне напомнило наш спор с Курода-сан. То есть, сколько людей, столько и мнений. Десять человек – десять цветов (дзюнин тоиро). Поэтому спорить - самое интересное. А если каждый сядет в свой угол и будет только сидеть со своим мнением, то из этого интересного ничего не выйдет. На самом деле, сейчас с Пилевиным такая ситуация: если поговорить с каким-нибудь седеющим членом союза писателей России, то он скажет: «Пилевин? А причем тут русская литература?» Или допустим, я несколько лет выбивал грант, чтобы поехать изучать Мураками там, в Японии. Есть такой Японский Фонд, который занимается распространением японской культуры за рубежом, он мне говорит: «Мураками – это не японская литература». А факты? Миллионы японцев раскупают миллионные тиражи человека, который является японцем. И все равно продолжают говорить, что это не японская литература. Где логика? Насколько это японская или не японская, я надеюсь, вы почитаете сами, но самое главное - вы это можете это увидеть на сайте, который я веду уже несколько лет. Я надеюсь, это для вас познавательная история. Когда я начал в 93-94 гг. переводить это просто для себя, потому что нашел «Охоту на овец», просто остолбенел, потому что я от японцев такого не ожидал. Это действительно литература мирового уровня. И знаете, в чем дело? Здесь стоит вопрос, а если перевести, будет ли это кому-то интересно? То есть, в любой стране, Курода-сан, это тоже к нашему спору, к сожалению, 90% хороших, качественных, уважаемых внутри страны авторов, если перевести на любой иностранный язык, это никому не будет интересно. То есть в каком-то смысле перевод – это лакмусовая бумажка качества продукции. Для своей деревни мы хорошую тайну расскажем, а в соседней это уже не поймут. Так вот, Мураками сейчас читают по всему миру. Причем я вам скажу, что в России уже сейчас 5 человек в нашей команде переводят Мураками.

Мы добились того, что в России, действительно, он сделался русским национальным писателем. Потому что этот человек окончил один из самых качественных гуманитарных вузов в Японии, он закончил его по древнегреческой классической драме, и потом написал еще исследование не просто про американского кино, а заметим, «дороги в американском кино». Тот, кто занимался американской литературой, читал Селленджера, тот прекрасно знает, что такое дорога. Это именно контркультура против этой потребительской культуры. Собственно, Мураками в каком-то смысле, контркультурщик. Я согласен буду с вами, если вы скажете, что это не японская культура. В чем, собственно, загвоздка, почему половина Японии его не принимает, а половина читает, наоборот, на ура? Должен отметить, что сейчас странно происходит в каком-то смысле дисбаланс. Очень много усилий, потому что русские с японцами перестали быть проклятыми друг для друга, стали больше общаться, у них стало больше общих интересов на личном уровне, просто чтобы было интересно. Не потому, что есть акция прочитать лекцию где-то, все соберутся, половина заснет там на лекции. Нужно, чтобы эта тоска зеленая, обязаловка ушла, чтобы осталось просто много интересных вещей, которые можно делать на личном уровне. Сейчас японцы для этого неизмеримо больше усилий прилагают на любом личностном уровне. Сейчас очень хорошая команда у японцев в Токийском посольстве, отличные люди сидят и в Хабаровске, и во Владивосток сейчас поеду. Дело за нами, как говорится. А у нас сейчас сарай развалился, понимаете, сейчас не до этого. Поэтому, я думаю, в ближайшие годы все вы, так как японский изучаете, будете так или иначе вокруг этого вертеться. Просто, если вы вспомните хотя бы мои слова, что сейчас японцы дают нам фору, они делают гораздо больше для того, чтобы нам было просто легче соседствовать и жить легче. Мы запаздываем, мне это очень обидно. Тем не менее, возвращаюсь к теме, я озаглавил интервью, на которое меня послало и дало деньги на поездку японское консульство, это интервью висит на нашем сайте, «я не хочу ничему принадлежать». Это самый главный камень преткновения в нашем споре с Курода-сан и со сторонниками и противниками творчества культа современных японских писателей. Потому что, для того, чтобы понять что происходит в Японии сегодня, именно сегодня необходимо обязательно прочитать творчество Мураками.

Можно любить или не любить такую подачу литературы, это уже дело вкуса, но для того, чтобы понять проблемы очень сильно меняющейся Японии сегодня, в отличие от вчера и позавчера, как она меняется, почему, и с чем нам дело иметь уже лет через 2-3-5, надо прочитать. Вернемся к этой постановке вопроса «я ничему не хочу принадлежать». Курода-сан вчера сказал, что мы, японцы, как раз хотим принадлежать. Со всем уважением к вашим годам, Курода-сан, давайте посмотрим на 20-25-летних японцев, которые уже не хотят, как их папы, всю жизнь класть на фирму, с 7 утра до 12 ночи не показываться домой, чтобы их не видели собственные дети, и, чтобы 25 лет вперед работать на фирму только потому, что ты уже живешь в доме, взятом в займ под гарантию собственной фирмы, если у тебя начальник «дурак» ты ему даже возразить не можешь потому, что ты живешь в этом доме и, как только ты поругаешься со своим начальником, то тут же лишишься всего. А если ты ушел из одной фирмы, то в другую тебя уже не примут, потому что за тобой уже символ скандалиста. То есть, это в каком-то смысле рабство по доброй воле. Этот план Маршала на Японию надели американцы после войны. Естественно, Япония тогда в руинах лежала и вякать не было ни сил, ни возможности. И вот 50 лет Япония выжимает соки из экономики. Два или три поколения людей за горсть риса готовы были просто гробить свои жизни, ни детей видеть, ни семей, умирать на рабочих местах. Для того, чтобы построить гигантский взлет, который мы наблюдали в 70-80-х годах, когда Япония всей экологией, экономикой просто поразила. Сейчас уже не так, сейчас в Японии очень сильный кризис, которого еще не видел никогда мир. Это кризис детей, детей поколения «японского чуда». Поколение «японского чуда» - это поколение Курода-сан. Вы сделали «японское чудо» вот этими руками, благодаря тому, что всю жизнь принадлежали японскому правительству, работали на него. Поколение Курода-сан привыкло принадлежать чему-либо, корпорации, объединению, и уже не мыслит свою жизнь без этого. Поэтому то, о чем пишет Харуки Мураками, кажется г-ну Курода чуждым, не свойственным японскому мышлению, и потому не заслуживающим особого внимания. Курода-сан характеризует людей своего поколения, как людей с «окаменевшим мышлением», которые привыкли подчиняться корпоративному духу японского общества и не хотят ничего менять. Они просто привыкли принадлежать чему-либо – компании, в которой работают, объединению и т.д. и не знают, что будут делать с полученной свободой, если, вдруг, перестанут принадлежать чему-либо. Но дети, самое страшное, так жить не хотят. По всему миру так идет на самом деле. Сейчас наступает эра индивидуального труда. Что мы покупаем в магазине, когда деньги появляются? Что угодно для нашего персонального компьютера.

Моя работа, ее за меня никто не сделает. То есть для того, чтобы включить то, что я делаю в этот мир, на любом поприще, мне нужно свое место, свое понимание мира и свое понимание, зачем я это делаю. На каждом персональном уровне. В Японии 20-25-летние люди толкают свои телеги какие-то. Я работал в 90-х годах в японской фирме, в 2000 я оттуда ушел. Все время я отслеживал, каких новых людей набирает среднестатистическая японская фирма. И очень интересное за 10 лет произошло изменение. Если в начале 90-х люди шли туда с намерением всю жизнь положить на эту фирму, то сейчас половина людей, которые поступают в японские фирмы, служат там 2-3 года, чему-нибудь научаются, и потом уходят и делают свою фирму. Это, в принципе, мировая тенденция. Плюс еще появление интернета – это вообще отдельная большая тема, что происходит с человеком, когда он выпадает в виртуальное пространство. Я половину своих заказов делаю как переводчик, зарабатываю деньги и не встречаюсь вообще с людьми. В Японии это еще было легче потому, что там банковская система так развита. Я живу на Хонсю, на Хоккаидо меня кто-то что-то просит перевести, я ему перевожу, высылаю по и-мейлу, через 2 дня он высылает мне деньги, я даже не знаю женщина это или мужчина, я его никогда не видел и не увижу. Он делает то, что мне надо, я- то, что ему. И все к этому постепенно продвигается и самая главная проблема, о которой пишет Мураками – это как нам, я имею ввиду и русским и японцам, разобраться с очень сильным шоком, в котором человек оказался как в России, так и в Японии, после развала системы с большой буквы. Потому что Россия и Япония в этом плане очень похожи друг на друга, близнецы-братья. 50 лет после войны существовал некий ящик, о котором писал, допустим, Абэ Кобо, в который человек был загнан. Твои рамки такие, ты можешь делать так, так делать хорошо, а так делать плохо, тебе все объяснят, не рассуждай, давай крути педали. Сейчас так работать уже неэффективно. Экономика посчитала сама, что человек, который не рассуждает, много не сделает, наоборот, сейчас надо из ящика его вытаскивать. Сам решай, что хорошо, а что плохо. Мне ты уже нужен на таком уровне, на думающем уровне. Но человек не знает, что делать со свободой. Не случайно, кстати, одна из самых больших трагедий в Японии последних лет – это, именно трагедия не природных катаклизмов, а трагедия социальная, как газовая атака в метро. О которой, кстати, Мураками очень интересно написал. Он написал единственную документальную книгу, которая называется «Андеграунд», она состоит из 2-х томов. 1-ый том – это интервью, которое он взял у жертв, которые выжили после этой атаки. А второй том, он добился, чтобы его пустили в тюрьмы, где сидели заключенные «аумсинрике» - палачи, и взял интервью с палачами. О чем он с ними говорил? Он не говорил с ними собственно об атаке, об отравлении, об этом ужасе, который случился. Он с ними говорил о, казалось бы, странных вещах: о детстве, о первой любви, о том, как они ходили в школу. И потом получилось две книжки, которые если наложить друг на друга, то у читателя возникает очень странный вопрос: «а почему?». Ведь у них все одинаковое, в детстве-то одинаковые, нормальные люди были. Почему так получилось, что одни стали жертвами, а другие палачами? А Мураками на это дает такой ответ: «Потому что одним вовремя рассказали хорошую историю, а другим вовремя не рассказали никакой истории, и потом пришел Насахара, рассказал плохую историю, но сильно – получились палачи. Поэтому здесь очень сильное значение слова, которое несет масса и это очень хороший пример того, что словом можно убить. Действительно, словом можно убить. Например: любой из вас может остановить меня на любом месте моего рассказа, если он считает, что так не бывает. Девушка и парень любят друг друга, но, к сожалению, он к ней охладел, или другая появилась, она это чувствует, но он ей не говорит. И вот он должен вроде уехать на недельку, он знает, что больше не вернется к ней, и она знает, просто чувствует. И они об этом не говорят ни слова, а она ходит заведенная. Он уезжает, говорит, что вернется, целует, а она чувствует, что это поцелуй Иуды и не знает уже, куда пар выпустить и говорит: «если ты не вернешься, то с тобой случится что-то очень плохое». Наша психология устроена так, что последнее слово застревает в голове сильнее всего. Он садится в автомобиль и мчится по вечерней дороге мокрой от дождя, опаздывает. Он хороший водитель, вот если бы это не крутилось в голове, у него руки дрожат, и тут грузовик с цементом, и он не увернулся. Все. Словом можно убить. Другое дело, что она этого в виду не имела. Поэтому это очень все серьезно.

Я сейчас перевожу роман «Конец света», это очень сложный роман, очень японский, очень дзэнский в хорошем смысле слова. Там разбирается очень древний иероглиф, который использовался как понятие, как термин чуть ли не испокон японской цивилизации, особенно в танка, хайку и т.д., это слово «кокоро», которое в быту переводится «сердце» или «душа». Но не все так просто. Потому, что «кокоро» есть у любой вещи, абсолютно, у стакана, у кафедры. Это то, что точнее всего можно перевести словом сущность. Японцы много могут рассуждать, что же такое «кокоро» японца, как мы о сердце русского человека. Это слово происходит от выражения, звукоподражания, называемого аноматопоэтикой - «корокоро кавару», это мне объяснил один древний старик, сейчас мало кто из японцев помнит, откуда это, «кокоро» знают все. Корокоро – крутиться кубарем, кавару-меняться, получается меняться, все время крутясь. Это близко к нашему выражению «как флюгер на ветру», вот что составляет душу человечества, понимаете? Впрочем, о том, что включает в себя понятие «кокоро», что оно значит для японца, вы сможете подробно узнать из готовящегося к изданию перевода очередного романа Харуки Мураками «Конец света». В этом романе специально не дан перевод слова «кокоро» для того, чтобы читатель самостоятельно пришел к пониманию его сути.

В заключении лекции, хочу призвать к сотрудничеству всех желающих попробовать себя на поприще перевода произведений современных японских авторов. Такие люди сейчас очень востребованы и я со своими коллегами занимаюсь поиском талантливых переводчиков с японского на литературный русский язык. Тех, кого заинтересовала данная тема, прошу сбросить мне и-мэйл, и мы попробуем с вами поработать.