Две Марии Александра Третьего

« Два слова о двух Мариях ».

В жизни Цесаревича Александра Александровича - сына царя – реформатора Александра Второго, и будущего императора России, Александра Третьего - было как бы две «зари» чувства, две совершенно разных главы Жизни, каждая из которых трепетно хранила тайны его сердечных увлечений, томлений, сомнений, разочарований, надежд и горечи. Образы двух Женщин не меркли в тайниках его Души до самой смерти. Одна из них стала - Возлюбленной, другая – Женой. Одна из них умерла столь рано, что ее след затерялся в пыли времени навсегда, если не навечно; о другой - написаны документальные исследования, романы и повести. Собираются даже снимать полнометражный художественный фильм – эпопею о годах ее бытия на Земле, ибо век бывшей Принцессы датской, русской Государыни, был долог и покрыт не только венценосным пурпуром мантии, но и горечью скорби и слез от потери семьи и близких, Страны и Дома, в котором родились все ее дети и умер ее супруг, император Александр Третий.

Лик княжны Марии Мещерской запечатлен на нескольких редких фотографиях, явно не очень хорошего качества, расплывчатых, смутных.

Лик же императрицы Марии Феодоровны, гордой датчанки, сумевшей стать истинно русской царицей, «которую любили все, начиная от высшего света и кончая низшими чинами кирасирских полков, шефом которых она была»* (*кн.Лидия Васильчикова, фрейлина ) тщательно фотографировали и рисовали немецкие, датские и русские мастера, среди которых был, например, знаменитый передвижник - портретист Иван Крамской.

После императрицы русской остались в датских, английских и русских архивах горы материалов: альбомы, рисунки, письма, дневники, приветственные послания главам держав и деятелям культуры, памятные книжки, целые тома выписок и цитат из прочитанных книг.

Княжна Мария Элимовна Мещерская не оставила по себе никакой особой памяти, кроме учрежденной ее мужем, Павлом Демидовым, в Париже большой Мариинской рукодельной мастерской - приюта, где от 300 до 400 бедных парижанок находили ежедневную работу, обеспечивающую им средства к существованию.

Архивы Марии Мещерской - Демидовой неизвестны, а если когда – либо и будут открыты, навряд ли заинтересуют исследователей.

Но две этих Женщины, две Марии, остались навсегда запечатлены в сердечной памяти души человека, который их любил. Каждую - по – своему. Одну он обожал со всем сердечным пылом восторженной юности и со всею неожиданною страстью бурных порывов своего нетерпимо - горячего нрава. Другую – боготворил и трепетно лелеял, как человека, сумевшего стать не только верною женой, матерью, но и преданным, искренним другом, с которым было надежно и тепло, не только во дни «штиля», но и во времена всяческих жизненных бурь и невзгод… Цесаревна, а потом – императрица - Мария ничего не знала о сердечной тайне жениха и супруга, он не счел нужным посвящать ее в свое прошлое. Мария же Элимовна Мещерская знала отлично, что будущее ее возлюбленного Цесаревича будет связано прочно с принцессою Датской. Отстаивать свое право на любовь она не могла. Потому что прятала ее не только от нескромных взоров посторонних, но даже и от самой себя. Лишь на пороге смерти призналась Мария преданной подруге, Александре Васильевне Жуковской, что любила в своей жизни только один раз, и вовсе не отца своего ребенка.. Судьба ее, словно отсвет слабой рано погасшей в бездне Небес звездочки, если бы даже она и упала бы кому то в ладони памяти, то не обожгла , а просто согрела бы. На секунду. Минуту. Звездное мгновение, называемое вечностью.

Часть первая. «Первая Мария или просто – М. Э ».

16 февраля 1844 года – лето 1868 года, Париж.

Именно из – за этой женщины Цесаревич, наследник российской короны имел твердое, но и безумное одновременно, намерение отказаться от престола, пожертвовать долгом, обязательствами и фамильною честью, изменить ход истории династии и целой страны.

Мы никогда , пожалуй, и не узнали бы обо всей этой пылкой истории искренней страсти, сильного и горького чувства, погасшего под давлением разных обстоятельств, порою весьма странных и непонятных для нас сейчас на взлете века двадцатого, если бы не дневник Цесаревича Александра Александровича, который его уговорил регулярно вести друг и наперсник - князь Владимир Мещерский, дальний родственник Марии Элимовны. Конечно, в дневнике своем Цесаревич отмечал не только вехи любовных переживаний, но и обыкновенные события жизни.

Но роман, опаливший душу и сердце обоих высоким, чистым огнем, кстати сказать, тоже начался - более, чем обыкновенно!

Мария Мещерская была фрейлиной императрицы Марии Александровны, и на вечерних чтениях и чаепитиях и прогулках, сопровождая «дорогую Мама»* (*ударение в тексте на этом слове всюду – на втором слоге – на французский манер. – С. М.) они и встретились впервые – взглядами и светскими полуулыбками весною 1864 года? Та весна не предвещала еще серьезных поворотов в Судьбе второго императорского сына. Был жив его старший брат – наследник престола Николай Александрович, Никс – душа компании молодежи Зимнего дворца, Петергофа, Павловска и Царского Села…..

Впрочем, серьезный, несколько неуклюжий, молчаливый брат живого и подвижного цесаревича Никса, чем - то, определенно, привлек темноглазую и стройную Марию Мещерскую – девушку - не красавицу, но обладавшую твердым и сильным характером алмазной огранки и манерами утонченной светской дамы, приобретенными под крылом непреклонной, любимой «бабушки Кати» - княгини Екатерины Ивановны Мещерской, урожденной графини Чернышевой, в одиночестве воспитывающей девочку после ранней смерти ее родителей.

Отец Марии Элимовны оставил в душе своей матери - княгини глубокую, не заживающую рану – женился против ее воли на бедной столбовой дворянке Варваре Степановне Жихаревой. По страстной ли любви, по обязательствам ли долга – то не имело особого значения, поскольку плодом увлечения Элима Петровича – дипломата, поэта, чиновника русской миссии в Турине, а затем - в Париже, стала темноглазая, живая, как ртуть Мария, страстно им любимая.

Ради девочки он соглашался терпеть все: видимую и постороннему глазу прохладность отношений с женою – особой нервной и вспыльчивой, обладавшей нетерпеливым и страстным характером и горячностью душевных движений, (что не очень принято было в светском обществе!), и даже то, что у своенравной молодой княгини Вареньки не складывались отношения с властной и неприступною свекровью – друг друга они едва терпели! Но метаться меж двух огней родственной неприязни бедному Элиму Петровичу суждено было весьма недолго.

Князь Мещерский скончался на руках супруги когда их малютке - дочери не было еще и года. Он умер в возрасте тридцати шести лет от роду, сгорев в огне скоротечной чахотки. После него остались горы неоплаченных счетов, записанные в отдельную, изящную книжечку «долги чести», фамилии секундантов на будущих и прошлых дуэлях, да полный секретер листов веленевой бумаги, измаранной с обеих сторон стихотворными строками, преимущественно на французском языке.. Но стихами - не проживешь, долги князя требовали срочной оплаты и молодая вдова - княгиня, с малым ребенком на руках вскоре осталась почти без средств.

Варваре Степановне, разумеется, пришлось смирить гордыню и идти на поклон к свекрови – знатной и богатой чудачке - вдове Обер – прокурора Синода, князя Петра Сергеевича Мещерского. Мать, потерявшая сына, и бабушка, обретшая внучку, у которой были глаза отца и его манера улыбаться, вспыхнув, сменила гнев на милость, и все годы своей короткой жизни

Мария Мещерская жила, ни в чем не нуждаясь, но неизменно ощущая себя всего лишь перышком, мячиком, бросаемым безжалостным порывом ветра или волн чужих прихотей и амбиций с места на место: она то и дело вынуждена была метаться по Лазурному берегу от Ниццы до Канн - от матери к бабке и – обратно, приноровляться к вспышкам ревностей, гнева, несдержанных, не утаенных мелочных обид и вечных личных счетов двух женщин меж собою. Они обе бесконечно делали Марию объектом своего молчаливого тщеславия, отчаяния, скорбей, неутоленной жажды жизни, похороненной общей любви, да мало ли чего еще?!... Сиротская доля, как ни поверни, несказанно горька, а в пятнадцать лет Мария испила ее до самого дна - она лишилась и матери!

Бабушка, взявшая ее под свою опеку, предоставила внучке полную самостоятельность, изменившую характер ее далеко не в лучшую сторону. Рано поняв, что можно играть людскими сердцами и душами, щедро потакая, подыгрывая их тщеславным слабостям и скрытым желаниям, Мария Мещерская так и поступала. В парижском свете слыла отчаянною особой, острою на язык, знающей все приемы изысканного и остро ранящего сердца кокетства - «грозою мужчин», одним словом!

При бабушке же вела себя «светская стрекоза» с покорностью любящей внучки, никаких истерик и капризов не закатывала, манеры ее были всегда отменны, отчего гордая Екатерина Ивановна и решилась, наконец, прибегнуть к протекции сиятельных родных своего покойного мужа, чтобы просить внучке фрейлинского шифра при дворе императрицы Марии Александровны. Протекция состоялась, шифр был милостиво обещан, и старушка - княгиня поспешно вернулась из теплой Ниццы в снежный Петербург с ненаглядною своею Машенькой. Та скоро поселилась в верхнем, фрейлинском, этаже Зимнего, начались ее дежурства при Государыне: присутствие на вечерах, балах, чаепитиях, прогулках, в театрах.. Словом, обычная, несладкая, при всем внешнем блеске, жизнь «свитской девицы», как иногда в шутку называли фрейлин старые придворные острословы.

Мария на свою долю, однако, не жаловалась. Тезка ее порфироносная, Государыня Мария Александровна, была не только строга, но и ласкова, нотациями не мучила, и вообще, очень полюбила душою и сердцем шумную и веселую, но всегда очень милую и светски корректную компанию молодых людей, состоящую из сыновей ее: Никса, Саши, Володеньки и Алексея, князя Владимира Мещерского, племянника – Николая Лейхтенбергского, молодого графа Иллариона Воронцова -Дашкова да нескольких новеньких фрейлин, как - то - Сашеньки Жуковской, дочери почтенного Василия Андреевича, наставника императорского, да грациозной «парижской сиротки» Мари Мещерской.

Щедрым сердцем своим Мария Александровна жалела девушку, всегда несколько робевшую в ее присутствии, и снисходительно смотрела поначалу на мелкие ее промахи: непозволительно долго разговаривала с наследником, повернулась на дворцовом выходе спиною к старичку - камергеру , разливая чай, наполнила чашку через край, зонтик подала прежде, чем нужно.. Все это мелочи дворцовой жизни, опыт придет с годами. А пока, почему же не порадоваться за здоровую, остроумную, веселую молодежь, сияющую румянцем после катания на лодках, долгих прогулок по паркам Царскоселья и Петергофа или тенистым тропинкам Ильинского? *

Уезжая куда - либо надолго, императрица живо интересовалась чем живет в ее отсутствии вся семья, старшие сыновья, подопечные девушки – фрейлины, двор, свет… И сыновья исправно рапортовали, составляя длинные или короткие – зависело от нрава каждого из них – письма – отчеты, подобные вот этому: « .. Ездили с обществом на ферму и пили там чай. М.Э. Мещерская ездила с нами также верхом и часто бывала с нами в Павловске. Она оставалась в Царском селе до сегодняшнего дня, потому что княгиня Чернышева все откладывала свой отъезд в Париж, по разным причинам. Мы, конечно, об этом не жалели.» (начало июня 1864 года Петербург. Великий князь Александр Александрович – матери, императрице Марии Александровне). Зоркое око и вещее материнское сердце Государыни Марии , может быть, гораздо раньше сына уяснило то, что ему самому было невдомек сразу : Мария Мещерская нравилась Александру более остальных, слишком часто он упоминал о ней в письмах и разговорах, матери нужно было бы обратить внимание, пожурить.. Но .. Любящие родители склонны снисходительно взирать на молодость – пора ее так коротка!

Да и горе внезапной, ошеломляющей, как пожар, смерти старшего сына - цесаревича Николая, за восемь месяцев с небольшим сгоревшего от скоротечного, острого туберкулеза спинного мозга, повергло Марию Александровну в пучину такого невыразимого отчаяния, что было ей, право же, вовсе не до тайн сердца второго сына, столь нечаянно и горестно ставшего волею Неба Наследником престола.

Между тем, именно летом того печального, 1865 года, чувства великого князя Александра к Марии Мещерской стали принимать характер не просто симпатии, а глубокого чувства, большого и серьезного. 7 июня 1865 года он записал в своем лаконичном дневнике:

« Каждый день то же самое – было бы невыносимо если бы не М.»

Теперь он уже не только ждал встреч, он постоянно думал о ней, общение с княжной стало просто потребностью и приносило облегчение его измученной печалью и сомнениями душе: он очень сильно был привязан к брату, любил его и был потрясен его кончиной почти накануне женитьбы на датской принцессе Дагмар. Справиться с внезапностью потери, смириться с болью ее ему было тяжело. Он справлялся, в силу воспитания, в силу глубокой христианской веры своей, но с трудом! А Мария была, пожалуй, единственным человеком, кто принял к сердцу, непритворно и искренне такое неожиданное, огромное горе, свалившееся на только с виду могучие, несокрушимые плечи Александра.

( *Подмосковный дворец – усадьба, личное имение императрицы Марии Александровны, оставленное ею в наследство младшему сыну – великому князю Сергею Александровичу. – С. М.)

Она - то ведь знала не понаслышке, что это такое – терять дорогих тебе близких!

С Марией было вообще всегда - просто. Она умела молчать, умела угадывать мысли с полуслова, умела ободрить всего лишь улыбкою или взглядом. Впрочем, также умела она и подчеркнуто равнодушно пройти мимо, едва заметно пожав плечом, и от запаха ее духов у Наследника вдруг начинала сильно кружиться голова и он чувствовал себя несколько странно: и взволнованно и растерянно. Он не задавал себе прямого вопроса - любовь ли это, просто ли боль одинокой души или же - чувственное вполне естественное волнение молодого тела при виде прелестной девушки. Он лишь искал ее общества стремился стать ее другом, и это начинали замечать при Дворе и в свете.. Несколько нечаянных встреч и прогулок в Царском и Петергофе, ежевечернее визави за карточным столиком на вечерах императрицы, и Александр, благодаря злоречию света уже имеет объяснение с щепетильной и вспыльчивой Мама, находящей такое поведение «неприличным».

И ему, конечно же, ничего не оставалось, как подчиниться воле матери – Государыни.

19 июня 1865 года, как обычно, Цесаревич увиделся с М.Э. вроде бы случайно, на живописной, так называемой «Английской» дороге, ведущей из Царского села в Павловск. Он был верхом она ехала в экипаже, с попутчицей – гувернанткой. Разговор вели по – русски, чтобы не поняла старая мисс. Тщательная запись этой встречи осталась в дневнике цесаревича. Из нее явствует, что решительное объяснение состоялось во время внезапного ливня, под деревом, где они решили укрыться, прекратив прогулку. «Я сказал ей, что мы больше не можем оставаться в таких отношениях, как были раньше, что во время вечерних собраний мы не можем сидеть вместе, потому что это только дает повод к разным нелепым толкам и сплетням. Княжна сказала, что совершенно с тем согласна, что она в отчаянии, и не знает, что делать!» …

Александр с горечью повествовал далее:

«Как мне ни грустно было решиться на это, но я решился. Вообще, в обществе будем редко говорить с нею, а если придется, то – о погоде или каких – нибудь предметах более или менее неинтересных. Но наши дружеские отношения не прервутся, и если мы увидимся просто, без свидетелей, то будем всегда откровенны.»

Несколько последующих дней после «дождливого объяснения» цесаревич и Мещерская не виделись вовсе. Придворные сплетни начали понемногу утихать. Хранительницей тайны наследника и княжны являлась неизменно Александра Васильевна Жуковская., в тяжелые минуты помогавшая им: передавала письма, приветы, записочки, договаривалась о мимолетных встречах, словом, терпеливо курсировала между влюбленными, миря их, когда вспыхивали кратковременные размолвки, недоразумения, столь естественные в весьма напряженной обстановке, что постоянно царила вокруг нечаянно полюбивших друг друга наследника и скромной фрейлины. Наконец, 27 июня, цесаревич увиделся с Мещерской на обедне в дворцовой церкви, а затем – на завтраке у императрицы. По окончании трапезы Мария улучила удобный момент и подарила Александру небольшую фотографию в серебряном квадрате паспарту, где она была изображена в экипаже вместе с подругой, Сашей Жуковской. Подарок не мог, пожалуй, вызвать никаких сплетен, это было не камерное фото, но вот надпись:

« В воспоминание последнего дня в милом Царском»!

Наследник поспешил спрятать фото подальше от любопытных взоров, а в дневнике в тот день записал: «В девять с четвертью был вечер у МамА, все почти играли в карты, я сочинял стихи и страшно скучал и грустил по М.Э., которая не была приглашена.»

Впрочем, лето было уже в разгаре и для скуки и тоски времени почти не оставалось: в эту пору у мужской половины романовской семьи были обычные, суровые, чисто мужские заботы – военные сборы, традиционно проходившие в Красном Селе под Петербургом.

Здесь всегда проводились учения, смотры, парады частей гвардии, разбивались военные лагеря, устраивались состязания в стрельбе и вольтижировке. Поздно вечером, после очередного многоверстового марш - броска во главе отряда кирасир или уланов, после изнурительных состязаний в конной выездке, Александр замертво падал в своей палатке на походную постель. Писать дневник не было сил. За несколько минут перед тем как окончательно провалиться в сон, он успевал лишь подумать о том, а действительно ли Мария Мещерская любит его, и успеть признаться себе, что он не знает точного ответа на этот вопрос . Ведь они даже ни разу толком не объяснились!

Так вот, терзаясь сомнениями и неопределенной, смутной, тоской, ничего не зная о тайнах сердца Марии – слишком хорошо умела она скрывать свои чувства от всех, и от самой себя, прежде всего! – уехал Александр на несколько дней - навестить мать в подмосковное Ильинское. Уезжая, попросил наставника - опекуна, графа Перовского, показать Жуковской и Мещерской его комнаты в Александровском дворце Царского Села. Граф исполнил указания Наследника и провел молодых фрейлин по его личным покоям: кабинет, библиотека, спальня.. Девушки были в восторге от увиденного. Мария сказала, что у хозяина есть вкус, и что его апартаменты ей очень понравились. Александр был польщен и впервые в жизни почувствовал себя интересным просто, по – человечески, личностно, а ни как – наследник великой державы, «царственная кукла»!

В сентябре, в Ильинском, у Мама, справляли панихиду по милому брату – это был первый день рождения Никса , который отметили горестными слезами, без него, втайне надеясь, что следит с Небесной высоты и благословляет их за память сердечную. В дневнике Александра появилась тогда грустная и печальная запись, знаковая в его судьбе:

«Плакал, как ребенок, так сделалось грустно снова, так пусто без моего друга, которого я любил всех более на земле и которого никто на свете мне заменить не может, не только теперь, но и в будущем. С ним я разделял и радость, и веселье, ничего от него не скрывал, и уверен, что и он от меня ничего не скрывал. Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может, а если и заменит его кто, отчасти, то это - Мать или будущая моя жена, если это будет милая Dagmar!»

Принцесса Датская мелькнула перед Наследником в туманной грезе, но полной уверенности в том, что греза станет явью – не было: Царственная Дама из северной земли , как бы завещанная ему умирающим Никсом, обитала где - то далеко, словно - на другой планете, а М.Э. – веселая, живая, теплая, земная, - была совсем рядом, казалось, лишь протяни руку и – коснешься!

Черная печаль вообще не свойственна молодости, она не покоряет ее надолго, да и есть в таком «покорении», если оно вдруг случается, что то жуткое, противоестественное, больное, ведь слишком много еще для молодости неизведанного, непрочувствованного, интересного, манящего… И она, молодость, властно брала свое. Мир по прежнему манил Александра, несмотря на горестные и серьезные раздумья. Манила к себе и радость предстоящих встреч с Марией. Они, разумеется, не могли бы видеться часто, все больше - писали друг другу теплые, дружеские письма, где что то сквозило на грани огня, игры, шутки, правды, признаний, отчаянья, улыбки…

Он ждал встреч. Он жаждал теплоты ее писем, строк. Улыбок, мимолетных касаний, тайных, условных знаков, а без них его упорно охватывало чувство ненужности и не уютности, холодное, тягостное..

«Сегодня опять несчастный день, не виделся совсем с М.Э.», - записал цесаревич в дневнике 18 сентября 1865 года. Не видя Марии – тосковал несказанно. А увидев, вспыхивал и радостно трепетал, хотя встречи больше все были на людях и – в молчании. Горько было Александру признаваться самому себе еще и в том, что отнюдь не каждая из них, встреч, радовала теперь! Ему все больше не хватало ее внимания, подтверждения ее заинтересованности в нем. Княжна же вдруг могла за весь вечер ни разу на него не взглянуть, демонстративно беседовать с кем – нибудь другим, и, уходя, даже не повернуть головы в его сторону. Раньше этого он не замечал. Теперь ему будто бросали вызов, дразнили, играли им, как кошка с мышью. Он, в отчаянии, тоже решался было играть, но – недолго, выходило - плохо, и первое же теплое письмо или тихое объяснение гасило тотчас смешную, нервную размолвку.

Помогала, как всегда, верная, веселая, неунывающая Саша Жуковская – внезапный предмет горячей симпатии его брата Алексея. Симпатия сия удивляла несказанно, но как то вовремя приключилась, и была на руку двум влюбленным – круг сочувствующих и понимающих теперь не был столь узок, слава Богу!

Алексей ласково поддразнивал, пенял, в чем то и - поддакивал . А все чаще вздыхал огорченно: какое счастье может быть у царских детей, какое будущее, кроме - порфироносного, какая любовь?! Кроме династических обязательств – ничего не ждет их, и надо бы, чтобы брат цесаревич на сей счет не заблуждался! Александр и не думал заблуждаться. Он и сам прекрасно понимал невозможность будущего с «милой Дусенькой – М.Э.» , что им никогда не суждено быть вместе, более того, он в любой момент может потерять Марию, поскольку сам себе никак не принадлежит, а ее могут просватать, она выйдет замуж, и он ее не увидит более: замужние дамы не оставались при дворе во фрейлинах!

И что, вообще, может он предложить Марии, как может удержать ее?! Такая милая девушка, как она, несомненно, имеет полное право на выбор Судьбы и должна устроить свое семейное счастье.

Семейное счастье.. С кем же?! Раз у него появилась пылкая мечта: познакомить ее с кем нибудь из своих друзей, но старания сыскать княжне жениха ни к чему не привели: едва она начинала улыбаться в его присутствии кому - то еще, как сердце холодело и больно сжималось. Ревновал, понимая, что это все – смешно и глупо, но ревновал – отчаянно!

Встречи и разговоры с княжной Мещерской продолжали привлекать внимание при дворе.

9 ноября 1865 года Александр записал: « Опять пошли неприятности. М.Э. мне сказала, что к ней пристают, зачем она садится возле меня так часто? Но это не она, а я сажусь возле нее. Снова придется сидеть Бог знает где и премило скучать на собраниях. О.глупый, глупый свет со своими причудами!» Очередное «предостережение молвы» произвело воздействие, но – ненадолго.

Они упорно продолжали видеться на вечерах у императрицы и на катке. Там можно было вести себя более свободно, раскованно. В один из таких из таких вечеров на льду Мария долго и просто рассказывала ему о себе, о парижском «раззолоченном сиротстве», лишенном искренности и теплоты, о слезах, пролитых по ночам, о тоске по матери. Тоске, которую вынуждена была искусно прятать от взоров старой княгини – бабушки. И о муках совести, когда вынуждена была на глазах своей непреклонной опекунши – ревнивицы возвращать матери присланные ею скромные подарки в день рождения или именин. Отказ Мария наивно пыталась смягчить теплым письмом, но письмо то читалось бабушкой и немедля рвалось, если в нем не было сухих и скучных, церемонных фраз на французском языке, правда, щедро приправленных кляксами от слез.

Наследника трогали несказанно эти простые и искренние рассказы Марии о себе, в ответ он тоже тихо рассказывал о своих тревогах за хрупкое здоровье Мама, о скучных уроках с наставниками, о неудачах в верховой езде, но тут же – спохватывался: мелочи все это, смеялся над собою: и поделом, ему, увальню, где ему с его фигурою достичь мастерства опытных гвардейцев кирасиров, что на полном скаку могут чуть ли не в полный рост приподняться в седле! Не зря же милая Мама журит каждое утро: надо меньше есть горячих филлиповских булок с маслом, да гурьевской каши! Но - не может устоять, больно любит эти лакомства! Мария смеялась, слезы постепенно высыхали на ее глазах, она качала головой: наговаривает на себя цесаревич, не так уж он неуклюж. И с жаром принималась расспрашивать о новой опере В. Серова «Рогнеда», что довелось ему увидеть в Мариинском, да о книгах, которые прочел в последнее время.. Залпом выкладывал ей Александр свои впечатления, затаив дыхание рассказывал, как потрясла его сцена гибели Андрея, отрекшегося от всего ради любви. И смотрел на княжну горящим взглядом. Она отводила взор, смущаясь.. Но и встречи на катке не остались незамеченными! Мещерская получила очередной выговор от обер – гофмейстерины, графини Екатерины Федоровны Тизенгаузен, которая обвинила девушку в том, что она ведет себя крайне неприлично, едва ли не открыто «бегает» за наследником, и ставит в совершенно неловкое положение не только себя, но и его! Она строго потребовала от княжны прекращения встреч с цесаревичем Александром, намекнув, что это желание государыни. Княжна подчинилась. Раздосадованный Александр на следующие утро после скандала записал: «Опять начались сплетни. Проклятый свет не может никого оставить в покое. Даже из таких пустяков поднимают истории. Черт бы всех этих дураков побрал!!!. Даже самые невинные удовольствия непозволительны, где же после этого жизнь, когда даже повеселиться нельзя! Сами делают черт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, просто – сидеть рядом. Где же после этого справедливость?!» *На эти гневные вопросы цесаревичу не мог никто дать ответа. Да он и не ждал разъяснений: уже слишком хорошо знал, что мир - несовершенен, а сам он живет «в золотой клетке», увы ! Сказавшись больным, цесаревич отчаянно манкировал несколько вечеров у императрицы – матери, не выезжал на прогулки. Много читал, писал в дневнике, размышляя о счастье, справедливости, и о своей собственной судьбе. Она представлялась ему безрадостной.

(*Дневник цесаревича Александра и в дальнейшем цитируется в подлинной орфографии его автора, по книге профессора - историка А. Н. Боханова «Император Александр Третий». М. Изд . Дом «Русское Слово». 2001 г. - С. М.)

Впрочем, что предначертано, того обойти нельзя! Этот жизненный урок он усвоил давно и твердо. События развивались сами собою, помимо воли Александра. 28 ноября 1865 года его внезапно вызвал к себе отец. Он отдал Александру фотографию датской принцессы Дагмар и прочел несколько строк из ее письма, где она сердечно благодарила Цесаревича за какой то давний любезный ответ. Тот уже о нем и не помнил. Отец настоятельно попросил сына написать Дагмар хотя бы несколько слов. Тот тихо пробормотал нечто весьма невразумительное, витая мыслями совсем далеко от Дании, но осекся под недоумевающим взглядом отца, залился румянцем, и торопливо удалился из строгого кабинета, обещая скоро передать свой ответ «маленькой северной принцессе» для отправки через диппочту.

В начале декабря царское семейство переехало на постоянное местопребывание в столицу и петербургская круговерть завертела, закружила Цесаревича: учеба, присутствие в Государственном совете, встречи с родными, официальные приемы, вечером – театр и чтение. О далекой Дагмар не вспоминал вовсе. О Марии – думал чаще, но почти не виделись с нею, много времени вечерами проводил у себя. Готовились к Рождеству, Новому году закупались подарки для всех родных, писались приглашения на вечера и балы.

Посреди всей этой приятной суеты Цесаревич имел неожиданный разговор с Мама, которая вдруг осторожно обронила , что «они с отцом были бы и в самом деле рады, если бы он и Дагмар стали мужем и женою». Вначале Александр ошеломленно молчал, но потом тихо выразил согласие «сделать все, что надо». Это был туманный ответ, но Мама благодарно взглянула на него своими темными, теплыми глазами, огромными на ее бескровном лице, и язык не повернулся что то уточнять, добавлять, только молча припал губами к родной руке, и вышел, глотая непрошенный ком в горле, из дверей будуара.

11 января уже 1866 года разговор о женитьбе продолжился в присутствии отца – царя. Сын снова молчал, и императорская чета решила, что наследнику необходимо ехать в Копенгаген и заручиться согласием Дагмар и ее семьи. Он опять не возражал, считая, что если Бог даст все будет, как желаем».. Через три дня у императрицы наследник осматривал небольшую коллекцию драгоценностей, подготовленную в подарок датской принцессе. Ее начинали составлять еще при Никсе, потом приостановили, теперь заканчивали. Выглядело все ослепительно. В этот день цесаревич занес в дневник свои впечатления от всего увиденного, закончив их такою фразой: «Если Бог даст, она будет моей женой.» Только принцесса Дагмар – маленькая, серьезная, очаровательная, спокойная умница виделась ему в этой ответственейшей роли. Только она. Но удастся ли сватовство, он сможет узнать лишь летом, когда отправится с родными в Копенгаген. А пока - до лета еще далеко. И существуют другие, не менее значимые, привязанности…..

16 февраля 1866 года Марии Мещерской исполнилось двадцать два года. Александр послал ей в подарок свою фотографию, букет, и передал поздравления. А через десять дней грустно праздновал свое двадцатиоднолетние, записывая в дневнике меланхолично: « Вот минуло мне двадцать один, что – то будет в этот год? Вспомнил я письмо милого брата, которое он написал мне ровно год тому назад, где он поздравляет меня с двадцатью годами.. Но вот его не стало, и он оставил мне свое место, которое для меня всегда было ужасно, и я только одного желал, чтобы брат мой был женат скорее и имел сына, только тогда, говорил я себе, я буду спокоен. Но этому не суждено было исполниться!»

Той странной, холодной северной весной, цесаревич все больше ощущал свою земную неприкаянность. Кто он и зачем здесь, на земле? Да, он безусловно знал свое предначертание, понимал всю ответственность, выпавшую на его долю.. Но что значат все эти высокие понятия, строгие слова, перед страстными, внезапными порывами молодой души? Ему искренне хотелось любить, быть любимым, осознавать и ощущать свою близость дорогому и родному человеку . Юность проходила, мальчик становился мужчиною.

Его больше не удовлетворяла отроческая влюбленность, он мечтал о чем то большем, чем милые, теплые разговоры и встречи с симпатичной девушкой. Он жаждал большего.

М.Э. была рядом, образ ее согревал душу. 15 марта 1866 года Александр записал решительно: « Я ее не на шутку люблю, и если бы был свободным человеком, то непременно бы женился, и уверен, что она была бы совершенно согласна.. Как хорошо простым смертным: они принадлежат сами себе, они могут вести угодную себе жизнь, строить ее, исходя из личных пристрастий и желаний…!»

Для цесаревича внезапно настала весьма сложная пора. Чем ближе был срок отъезда в Копенгаген, тем неистовее бушевали в его душе страсти выбора, осознания и принятия твердого, окончательного решения. 23 марта 1866 года наследник записывает в дневнике следующее: « Теперь настанет совсем другое время, серьезное, я должен думать о женитьбе и, дай Бог, найти мне в жене моей друга и помощника в моей незавидной доле.*

*(Это и на самом деле - горькая доля – цесаревича, императора, помазанника Божия, руководителя Державы – просто уходит все дальше, в прошлое, сложная история страны нашей, и все меньше понятна нам значимость ее самой, давней, «царской» истории, и значимость судеб и свершений тех личностей, которые с нею были сплетены весьма тесно, неразрывно! – С. М.)

Прощаюсь с М.Э., которую любил, как никого еще не любил, и благодарен ей за все, что она мне сделала, и хорошего и дурного. Не знаю наверное, любила ли она меня или нет, но все – таки она со мною быдла милее, чем с кем – либо. Сколько разговоров между нами было, которые так и останутся между нами. Были неприятности и мне, за нашу любовь. Сколько раз я хотел отстать от этой любви, и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдемся и снова мы в тех же отношениях.. Но, слава богу, что удалось преодолеть себя и М.Э в радостном и счастливом прошлом, а вся душа моя устремлена в будущее.. Меж нами теперь все точь – в точь, как у Лермонтова:

В толпе друг друга мы узнали;

Сошлись и разойдемся вновь.

Была без радости любовь,

Разлука будет без печали.

(Договор.)»

Как часто они читали вдвоем эти строки! Им казалось, что это – именно о них: «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз»

Казалось все свершалось и определялось, грустно, но - определялось. Даже сроки поездки в Данию с братом Владимиром: в конце мая. А потом, недели через три Цесаревича ждало большое путешествие по России. Как и положено наследнику престола. ..Но – человек предполагает, а Бог – располагает. В середине апреля случилась странная неприятность. Как - то вечером, тетя Мари* ( *сестра императора Александра Второго, великая княгиня Мария Николаевна, герцогиня Лейхтенбергская – С.М.) сообщила, что в одной французской газете появилась скандальная статья, где говорилось о том, что наследник русской короны ведет весьма несерьезную жизнь, отказывается от брака с датскою принцессою, потому как увлечен княжной Мещерской. Тетя уверяла, что эта статья перепечатана во всех европейских газетах, в том числе - в Дании!

Александр был ошеломлен, обескуражен. Могла сложиться неприятная ситуация. Если обо всем этом узнают король Христиан и королева Луиза, ему тотчас дадут отрицательный ответ и отношения с Данией непоправимо испортятся, что совсем нежелательно. Впрочем, за себя он и не очень переживал: «За себя мне все равно, но бедная, бедная М.Э.! Вот до чего я ее довел – что об ней печатают в газетах! Вот он, мир то! Вот – люди!»

Отец и мать Цесаревича тоже немало были обеспокоены все разраставшимися сплетнями и слухами. Александр Второй напрямую спросил сына, какие у него отношения с княжною Мещерской. И получил прямой ответ – никаких, все выяснено и давно – в прошлом, все эти разговоры – досужие вымыслы. Он был честен, не лукавил. Просто не знал еще не понимал, что существуют некие порывы – сердечные, чувственные, душевные, которые бывает вдруг трудно остановить, которые захватывают и властно влекут тебя за собою, иногда и совсем против твоего желания, воли твоей! Так и с ним случилось! Закружило вдруг и понесло. Сам не сознавал, что делает, значимым для него вдруг стал только образ страстно любимой М.Э. и – ничего более не интересовало его в этом мире. Для нее он готов был пожертвовать абсолютно всем! Это был самый отчаянный, самый безумный момент в его жизни! После он скажет, что был «как помешанный!»

А тут еще и Мария «подлила масла в огонь», невинно сообщив цесаревичу на одном из балов в Зимнем, что ее руки недавно просил князь Витгенштейн, и она, право в растерянности, не знает, что ему ответить, да и стоит ли выходить замуж за князя – светского повесу и бретера? При этом Мария лукаво и чарующе улыбалась..

Цесаревич испытал настоящее потрясение: «чуть не упал, слыша это, плохо соображал, был в отчаянном сумасшествии» - но, к счастью, бал скоро кончился! Дневниковую запись, полную клякс и восклицательных знаков наследник в тот вечер закончил словами: «Прощайте, Дусенька!» Однако, прощаться было рано. Ничего у него не выходило. Избавиться от мыслей о Мещерской не удавалось. Отчаявшись окончательно, призвал на совет умного и деятельного друга – Вово Мещерского. Тот знал об увлечении Великого кн