Лукреций

Д.Дилите

Тит Лукреций Кар (95 — 55 гг. до н. э.) написал единственную дошедшую до нас философскую поэму "О природе вещей". Некоторые греческие философы создавали эпические сочинения на эту тему, но они не сохранились. Биография автора нам неизвестна, не знаем мы и откуда он был родом, к какому сословию принадлежал, единственное ли это его сочинение или он написал что-то еще. По-видимому, поэт умер так и не издав поэмы. Считается, что об этом впоследствии позаботился Цицерон. В произведении, написанном гекзаметром, Лукреций знакомит римлян с философией Эпикура. Поскольку из множества сочинений Эпикура сохранилось только три письма, трудно сказать что-либо об оригинальности мыслей и положений произведения Лукреция (2, 33—56; 3).

Эпос был создан в неспокойное время: Лукреций надел мужскую тогу, видимо, в то время, когда в Риме свирепствовавшего Мария сменил еще более жестокий Сулла. Впоследствии столкновения разных группировок прорвались заговором Катилины и прочими беспорядками. Лукрецию, по-видимому, уже не довелось видеть борьбы между первыми триумвирами, но и так время его жизни наполнено убийствами, конфискациями, изгнаниями, открытыми столкновениями и сражениями между самими римлянами (10, 236—274).

Лукрецию кажется, что человеческие пороки вытеснили добродетели, что гражданские войны и прочие волнения происходят из-за стремления к власти, почестям, могуществу, которое охватило римлян. Поэт берется за роль учителя общества, его целителя, пророка. В этом ему помогает философия Эпикура. Лукреций уверен, что традиционная мораль гибнет из-за страха смерти.

Боясь смерти, люди чувствуют ненасытную жажду жизни, желание взять от нее как можно больше:

Денег алчба, наконец, и почестей жажда слепая

Нудят несчастных людей выходить за пределы закона

И в соучастников их обращают и в слуг преступлений,

Ночи и дни напролет заставляя трудом неустанным

Мощи великой искать. Эти язвы глубокие жизни

Пищу находят себе немалую в ужасе смерти.

(III 59—64).

Из-за страха смерти утверждаются высокомерие (III, 71), зависть (III, 74—75), предательство (III, 86) и вообще все пороки.

Лукреций уверен, что для их устранения нужно внушить людям, что смерти бояться не надо, доказать, что смерть не индивидуальный процесс, а естественный закон природы:

Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеять

Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного,

Но природа сама своим видом и внутренним строем.

(III 91—93).

Поэтому автор берется излагать строение мира, утверждая, что все состоит из одних и тех же атомов — маленьких первочастиц. Для их обозначения он находит 54 латинских слова, ни разу не употребив греческого термина "атом". Поэт не употребляет и перевода этого слова на латинский язык (individuum — неделимый), так как полагает, что атомы состоят из еще более мелких частиц, от количества и расположения которых зависят формы и величины вещей (II 478—499). Смерть не есть исчезновение, но только перераспределение материи: все, что появляется, снова рассеивается. Только понимая свою смерть не как индивидуальное явление, а как закон вселенной, человек, по мнению Лукреция, может отказаться от богатства, погони за властью, от стремления к телесным удовольствиям и других пороков, может на все посмотреть со стороны, как путник, наблюдающий с берега корабли, разбиваемые бурей на море. Лукреций прославляет Эпикура как мудреца, отворяющего дверь в приют спокойствия и традиционной морали.

Поэт энергично нападает на традиционную религию, распространяющую страх перед посмертной жизнью. Он страстно повторяет много раз, что нет ни Стикса, ни Ахеронта, что никто не живет в подземном мире, что Сизиф и Тартар — это сказочные персонажи, придуманные людьми. Душа после смерти рассеивается на составные первочастицы, как и все остальное, что есть во вселенной. Критику религии у Лукреция не нужно понимать как непочтение к богам. Поэт только призывает людей не дрожать перед богами, не бояться их, смотреть на обжитые ими дали ясным взглядом, приближаться к их святилищам с сердцем, исполненным спокойствия:

Если же ты из души не извергнешь, отринув далеко,

Мысли, какие богов недостойны и миру их чужды,

За умаленье тобой святыни божественной вышних

Тяжко поплатишься ты; потому что, хотя невозможно

Вышних прогневать богов и застав ть отмщеньем упиться,

Вообразишь ты, что их, пребывающих в мирном покое,

Будто бы гнева валы вздымаясь высоко, волнуют;

С сердцем спокойным тогда не пойдешь ты к святилищам божьим,

Также и призраков тех, что от плоти священной исходят

В мысли людей и дают представленье о божеском лике,

Ты не сумеешь принять в совершенном спокойствии духа.

(VI 68—78).

Поэт призывает не верить в мифы, однако замечено, что он не совсем последователен; некоторые мифы он отбрасывает и критикует, а в некоторые верит. Например, он думает, что была принесена в жертву Ифигения (I 80—101). Кроме того, он творит новых богов: как богиню прославляет Природу (II 167—181; III 931—962) и как бога — Эпикура (11, 177). Вообще мышление у Эпикура мифологично, а мировоззрение — хтоническое, logos и mythos в его поэме входят одно в другое, не противоречат одно другому (1, 212—213).

Считая, что лучшее средство для избавления от страха смерти и для освобождения от пороков — это познание природы, изложив в I книге исходные принципы (ничто не появляется из ничего и ничто не превращается в ничто), Лукреций говорит об атомах, их вечности и всеобщности.

Он утверждает, что время субъективно и относительно (459—463), а пространство бесконечно (958—1007). Во II книге Лукреций толкует об образовании всего того, что есть в мире, о движениии атомов, об их различиях. III книга посвящена душе, духу, уму, доказательству смертности души. В IV книге поэт разъясняет, как и почему люди видят, слышат, ощущают запахи, что такое любовная страсть. В V книге обсуждается кругооборот воды и воздуха, происхождение мира, движение светил, история человечества. VI книга начинается объяснением небесных явлений (грома, молний, вихрей, ветров). Потом поэт излагает причины землетрясений и заканчивает выявлением причин болезней. Все шесть книг по главным их темам можно разделить на три группы: I и II — атомистическая теория; III—IV — психология и физиология человека; V—VI — космогония и история цивилизации.

Свои истины он разъясняет и доказывает не как равнодушный излагатель, а как горячий, страстный их пропагандист. Объятый возвышенным чувством, он говорит торжественно, как учитель или пророк. Поэтому его поэма считается дидактическим эпосом. Формальный ее адресат — Гай Меммий Гемелл, прекрасный знаток греческой литературы (Cic. Brut. 70) и автор любовных стихотворений (Plin. Epist. V 3; Aul. Gell. XIX 9). Однако Лукреций, вне сомнения, пишет не для него одного, а для всех римлян, которых жаждет и надеется исправить, познакомив со строением мира:

Ну а теперь ты узнай, чем движется дух, и откуда

То, что приходит на ум, приходит, ты выслушай вкратце,

Призраки разных вещей, говорю я, во-первых, витают

Многоразличным путем, разлетаясь во всех направленьях...

(IV 722—725).

Каждое слово поэта обращено к слушателю и идеальному собеседнику, который, внимательно выслушав, иногда заговаривает и сам (I 803—809; I 887—900). Тогда поэма приобретает черты философской беседы (12, 58). Таким образом, будучи почитателем и сторонником Эпикура, утверждая, что нет ничего более приятного, чем жизнь в светлом храме мудрецов (II 6—7), Лукреций посвящает свое сочинение не пропаганде девиза эпикурейцев "Живи незаметно" и образа жизни, исполненной невозмутимости (атараксии), а как истинный римлянин стремится получить пользу от этого учения: философия Эпикура используется как средство для исправления общества.

Писать философскую поэму было нелегко. Путь для гекзаметра уже проложил Энний, но философской терминологии еще очень не хватало. Лукрецию пришлось создавать слова, выражающие абстрактные понятия. Он придумал свыше сотни новообразований. "Главное, к новым словам прибегать мне нередко придется", — говорит поэт (I 138).

Истории мировой литературы Лукреций принадлежит потому, что говорит образами. Он представляет читателям свое видение мира, как Данте или Мильтон (6, 104). Взгляд поэта охватывает составленное из трех элементов целое: мир — это небо, земля и море. "Прежде всего посмотри на моря, на земли и небо", — призывает поэт (V 92), объясняя причину такого призыва:

(...) стеченье материи дало

Землю и своды небес, а также и моря глубины...

(V 417).

Ученые считают, что такой образ мира пришел не от Эпикура или Эмпедокла (2, 294—299; 7, 295—297), а должен сравниваться, возможно, с миром, творимым демиургом "Тимея" Платона (Tim. 39c—40a) или с похожими упоминаниями, встречающимися в художественной литературе (Apol. Rhod. I 486; Enn. Frg. 284, 542).

Поэт несколько раз подчеркивает, что земля обоснованно называется матерью:

(...) заслуженно носит

Матери имя Земля, ибо все из земли породилось.

(V 795—796).

Все родилось из нее: и паутина, и моток шерсти, и горы, и цветы, и животные, и деревья, и хлеба. Потом взгляд поэта гладит вздыбленное, угрожающее, разбивающее корабли, а иногда спокойно шумящее или даже плещущееся море, перебегает через ветры, несущие облака в бескрайних просторах свода ясного неба, через молнии и громы и поднимается к закономерно восходящим и заходящим созвездиям. По вселенной бежит атлет, размахивая копьем (I 969—983), в далекой долине машет топором лесоруб (VI 169—170), в пучке проникающих через щель в темную комнату лучей танцуют пылинки (II 114—122), где-то резко звенит пила, лица и одежды зрителей, собравшихся в театре, краснеют, желтеют или чернеют, в зависимости от цвета навеса, трепещущего над их головами (IV 75—80), жутко воя, разбушевавшиеся ветры вырывают деревья и переворачивают горные камни, ревут разлившиеся реки, сносящие мосты (I 271—289), спокойно сохнут на солнце одежды (I305—306), загораются высоко соприкасающиеся верхушками деревья (I 897—898), под горными склонами в зеленой траве, сверкающей серебряными росами, бродят мягкошерстые овцы, а рядом с ними прыгают и бодаются ягнята (II 317—320), где-то в пространстве между мирами находится полное спокойствия местопребывание богов (IV 18—24; V 146—154), в середине стремительной реки упирается конь (IV 420—425), по ночному небу гонимые ветром летят поредевшие облака (IV 443—445), сердито лают, нежно тявкают, жалобно воют собаки (V 1063—1972), в неразберихе боя снуют всадники, блестит оружие, дрожит земля, разносятся крики (II 323—330). Эти и множество других картин сменяют одна другую в поэме Лукреция.

Не известно, в каком другом произведении античной литературы столько пейзажей, сколько их в сочинении Лукреция. Поэт очень любит утренние картины:

Утром, когда от зари по земле разольется сиянье

И, запорхав по лесам и по зарослям, пестрые птицы

В воздухе нежном везде заливаются звонкою песней,

Видишь, с какой быстротой восходящее солнце внезапно

Все облекает кругом потоками яркого света!

(II 144—149).

Здесь Лукреций говорит о распространении света в пространстве. В IV книге, обсуждая ограниченность зрения, он рисует образ солнца, встающего над горами (IV 404—407), в V книге мы находим пейзаж с росистой травой и с туманом, поднимающимся на восходе солнца от озера, реки и земли.

Лукреций не ахает, любуясь природой. Он с почтением преклоняется перед ее величием, ее красотой, ее законами и разумом человека, пытающегося все это познать.

Книги всей поэмы, за исключением шестой, имеют особые концовки. В последней ее нет, поэтому существует мнение, что эпос не закончен (9, 220—234). Однако недостающая часть текста не должна быть очень большой. В начале VI книги поэт заявляет, что приближается к концу (VI 46). Начав с праматери римлян, с подательницы жизни и всего того, что есть в мире — с Венеры — и доказав, что все, что появляется, неминуемо должно исчезнуть, Лукреций логично заканчивает поэму описанием мора. Эти два образа — начала, появления, рождения и смерти — как бы рамки всей поэмы.

Эпос Лукреция имел необыкновенно большое влияние на всю римскую поэзию и был популярным в обществе. Цицерон восхищался тем, что он освещен ярким светом и мастерства, и таланта (Ad Quint. fr. II 9, 3). Тацит проговорился (Dial. de or. 23), что большинство его современников читают Лукреция с большей охотой, чем Вергилия, а Овидий, парафразируя Лукреция, утверждал, что его творчество погибнет только вместе со вселенной (Am. I 15, 23—24).

1. Ackermnn E. Lukrez und der Mythos. Wiesbaden, 1979.

2. Boyancé P. Lucrèce et l’épicurisme. Paris, 1963.

3. Clay D. Lucretius and Epicurus. London, 1983.

4. Dudley D. R. Lucretius. London, 1965.

5. Godwin J. Lucretius: de rerum natura VI. Warminster, 1991.

6. Lesniak K. Lukrecjusz. Warszawa, 1960.

7. Schmidt E. G. Erworbenes Erbe. Leipzig, 1988.

8. Schrijvers P. H. Lucrèce. Horror ac divina voluptas. Amsterdam, 1970.

9. Боровский Я. М. Лукреций и Фукидид. — Лукреций. О природе вещей. М., 1947, II, 220—235.

10. Машкин Н. А. Время Лукреция. — Лукреций. О природе вещей. М., 1947, II, 236—274.

11. Петровский Ф. А. Мифологические образы у Лукреция. — Лукреций. О природе вещей. М., 1947, II, 163—180.

12. Покровская З. А. Античный философский эпос. М., 1979.