Кризис реальности

Из материалов внутренних семинаров центра "МЕРЛИН". Апрель 1994 г. При перепечатке ссылка на центр "МЕРЛИН" обязательна.

В.Котов

КРИЗИС РЕАЛЬНОСТИ

"Тональ", космос современной ординарной (общей, конвенционально-обусловленной) реальности столь неустойчив, внутренне разорван, что выбор правил игры с реальным, воз­можным и невозможным (магия) превращается из достояния зак­рытых традиций и мастеров-одиночек в почти общедоступный способ воздействия на ситуацию. Манипулирование реальностью, хоть и ограниченное пока некоторыми базовыми архетипами, инертностью коллективного опыта ординарно-магического восп­роизводства "яви", все чаще используется с разной степенью осознанности всеми, кто хочет управлять событиями. Наиболее открыто это проявляется в политике, где демагогия обретает эффективность совершенно иного качества, нежели та, которую она имела в прежней истории, при господстве идеи объективно существующей правды. Именно демагог, то есть человек, ис­пользующий речь как инструмент изменения сознания и реаль­ности, совершенно игнорируя ее информационные функции, а не "рационально" действующий лидер (просветитель и "толкова­тель"), который при этом сам никогда не осознает иррацио­нальных корней своего доверия к собственной "правде", зачас­тую диссонирующей с иррациональными аспектами коллективного сознания, именно демагог-маг, словотворец, сказочник прямо взаимодействует с реальностью. В этом смысле демагогия более "истина", чем слепая по отношению к коллективному бессозна­тельному и своим собственным иррациональным истокам "правди­вая" речь, всегда адресованная не реальному слушателю, а то­му представлению о нем, которое соответствует парадигме са­мого оратора, его иррациональной и ему самому невидимой ве­ре. Ложь и правда в нынешней ситуации "онтологического раз­лома" уже не означают чего-либо объективно, вне речи и веры существующего. "Рациональный", просвещенный политик апелли­рует к ним, как к чему-то большему, чем он сам и его речь, в то время как демагог имеет их, правит ими. В повседневности "надувательство магов" происходит на каждом шагу, можно ска­зать, что теперь вообще всякое надувательство магично, но к нему добавились и иные формы надувания, прежде являвшиеся достоянием "правды": например, разоблачение лжи, все виды правды вообще и любое активное речевое, информационное воз­действие. В условиях подвижности описаний мира информация не информирует, а формирует. Версии реальности постоянно мути­руют, информационный космос стремительно стареет.

Очевидна роль в этом процессе средств массовой ин­формации и других составных частей "новой магии", но здесь я хочу сказать о менее очевидном, собственно человеческом фак­торе, возможно, не только создающем предпосылки внешних форм "новой магии", но и являющемся их причиной, вызывающим зак­лятьем. Это растущая тень карликовой западно-рационалисти­ческой культуры: власть над человеческой мотивацией веры в чудо, неприятие реальности вообще - не этой конкретной ситу­ации, а реальности как таковой, ее некогда априорной объек­тивности, автономности, "правды". Коллективное сознание тре­бует упразднения границ реальности, в то же время вновь и вновь воспроизводя эти границы. Это невротическое раздвоение порождает конфликтные ситуации, совершенно неконтролируемые, в которых уже нет места даже для манипуляторов. Коллективная магическая воля раздвоена: она хочет и может "остановить мир" и, одновременно, цепляется за его воспроизводство, за "правду".

Это происходит в каждом человеке. Он всеми своими личными ценностями, приобретениями, чувством самотождествен­ности, опытом, обоснованными надеждами и планами привязан к тому, что единственно есть и исключает любую альтернативу за своими пределами. И чем прочнее он привязан, чем сильнее он воспроизводит эту необходимую ему жесткую безальтернатив­ность, тем сильнее он хочет невозможного, иного, как бы до­полняющего, но на самом деле отрицающего все это, аннулирую­щего законность нажитого незаконного чуда.

Обращаясь к целителю, магу, гуру, мастерице приворо­тов и т.п., человек намерен получить извне решение его конф­ликта, но вовсе не намерен всерьез платить за это. Он не го­тов отдать даже квартиру, печень, мизерную часть приятных воспоминаний, - а не то что ВСЮ территорию своих владений в ординарной реальности. И чем больше он ими дорожит, тем больше хочет невозможного в них. Это внутреннее противоречие не может быть снято пониманием, оно сущностно и неустранимо, не имея решений, оно имеет лишь чудовищную энергию и эта энергия, куда бы она ни была направлена, всегда разрушитель­на.

Ирреализм порожден отсутствием смирения, мира с ми­ром. Атеизм проявляется не в грубой формуле "все дозволено", а в более коварной "все возможно". Где все возможно, смире­нию нет места. Вовсе не обязательно верить в заклинания, контакт с НЛО, возвращение цен на уровень "развитого социа­лизма" или стремительное превращение Москвы в Париж и т.п. Единицы верующих - крайность, не они определяют ситуацию. Определяет ее то, что подсознательно все допускают возмож­ность всего, все готовы к какому-то чуду, внутренне человек уже не верит в реальность, не может верить, потому что не может ей доверять. Он уже не стоит на тверди каких-то объек­тивных истин, очевидностей, - воды до-природного хаоса пле­щутся на уровне его карманов и ноги вот-вот утратят обманчи­вое, ускользающее дно.

Иногда сама мысль о возможности невозможного стано­вится ценностью, успешно конкурирующей с переживанием реаль­ности. Важно не переживать реальность, а иметь реальное сильное переживание, оно и есть ценность. На этом построена индустрия развлечений, в этом причины популярности жанров НФ и фэнтези, речей о превращении Швейцарии в одну из губерний Российской империи, справедливом возмездии всему, что вызы­вает раздражение. Вовсе не обязательно верить в исполнение приятного, иногда более чем достаточно коротать время с ил­люзией. Азарт игрока способен вопреки всякому здравому смыс­лу сделать фикции сверхценностью - это было всегда, но толь­ко в обществе потребительского сознания, когда индустрия развлечений становится ведущей отраслью человеческой дея­тельности, в условиях регрессии сознания на до-культурный, инфантильно-первобытный уровень возможно всевластие подобных иррациональных импульсов, давших голоса Жириновскому вчера, "покайфовав" над этим сериалом сегодня и готовым завтра к поиску еще более крутого, радостного спектакля.

Зыбкость реальности на фоне отсутствия подлинного рели­гиозного и мистического опыта приводит к культу воображения, фантазии. Это уже более "интеллигентные", не потребитель­ские, а как бы "творческие" варианты поиска ценности в пере­живании. "Будьте творцами!" - заканчивает призывом все свои проповеди Виссарион из Минусинска. Фантазируйте! Дети бла­женны, потому что игрушки у них живые. Будьте как дети! Вполне логично, слишком логично. Евангельские слова обрели совершенно иной смысл, но именно к этому смыслу подготовлено современное сознание. Настало время, когда религию можно просто сочинить. Не время визионеров-пророков, а время фан­тазеров-сочинителей. Можно выдумать бога и выдумка создаст столь мощную мотивацию, что никакая реальность ей не помеха. Да и где она, реальность? Поле столь перепахано тружениками и разрушителями утопий, что прорастет любое семя. Десятки тысяч российских "раджа-йогов" достигают Абсолюта, вообразив себя им. Столь же естественно и "вспомнить себя Христом" - и хоть распни такого, он искренен и чист, ведь он в некотором смысле и есть Христос - реальность "оживающих игрушек" не нуждается в гарантиях истинности, в критериях подлинного и мнимого. Истина выбирается, сочиняется произволом, своеволи­ем. "Будьте творцами!" - это и есть конец Света. "Не взрыв, но всхлип". Игрушки оживают, мир блаженных, как юные любите­ли сникерсов и "ужасников по видику" будет завоеван оловян­ными солдатиками, ниндзя-черепашками и Микки-Маусом - новым богом нарисованного добра.

Общеизвестна паника, вызванная в 30-е годы радиот­рансляцией инсценировки "Войны миров" Уэллса в США. Но ны­нешняя ситуация не идет ни в какое сравнение с тем часто вспоминаемым эпизодом. Хоббитские игры "толкинутых" легко превращают метрополитен в "Морийские бездны" - а ведь это, так сказать, детская самодеятельность. А ежели им помочь? Телерепортажи о войнах в Закавказье, Приднестровье, Сербии - это уже не уэллсовская марсианщина. Беззащитность отступив­шего в детство сознания может преподнести такие сюрпризы, что монстра фантастов покажутся безобидными игрушками. Когда фашизм пытался изменить ординарную реальность своей мифоло­гией, он имел ничтожные сравнительно с современными возмож­ности манипулирования и встречал большее сопротивление ре­альности, чем встретит нынешний мифотворец. Ситуацию спасает (или губит, - это тоже как посмотреть!) то, что манипулято­ров слишком много и сами они оказываются барахтающимися в тех же волнах Хаоса, в которых плывет Атлантида всего су­ществующего. Нет вектора человеческих, групповых или этни­ческих интересов, который смог бы совпасть с меняющимися направлениями внечеловеческого циклона. На этих волнах воз­можен взлет любой авантюры, но неизбежность крушения опере­жает ее. В результате вместо одной обозримой, внятной ка­тастрофы мы видим феерию микро-катастроф и нарастающую неоп­ределенность и необусловленность конфликтов. Мы можем опа­саться мощной воинственной агонии северокорейского режима, а увидим, например, мирное воссоединение корейцев с резней ка­ких-то врагов, которым сейчас еще и названия-то нет. Амери­канцы сбивают над Курдистаном собственные вертолеты - это не событие какого-то скрытого ряда, таинственного порядка, а событие беспорядка, разрушенность ординарно-смысловых рядов истории.

Мятежи похожи на фарс, а игрушечные спектакли оказыва­ются "не по чину" кровавыми. В режиссуру истории входит ка­кая-то стилевая путаница. Если порой за этим делирием вдруг проглядывают очертания какой-то планомерной (рациональной) активности, - скажем, той же наркомафии, - ее внятность опи­рается на те же иррациональные энергии, на готовность чело­веческой реальности сдать позиции перед любой иллюзией, спастись в иллюзии от себя самой. И именно этот импульс превращает реальность в зону риска в арену абсурда. Наркома­фия не может ничем управлять, ее трезвость подчинена нарко­ману, именно он - хозяин. Манипуляторы невозможны, Хаос от­нял у человека всякую власть, оставив лишь иллюзию. В этой зоне риска все мы - потенциальные беженцы. Психология потен­циальных беженцев - следствие происходящего и, одновременно, его причина.

Совершенно очевидно, что единственной позитивной позицией может быть та, которая не включает в себя элементов этого порочного круга.

Описанная мной картина может отличаться от вашей в дета­лях, но главное - чувство растерянности рационального чело­века, стремление к альтернативе опасно-неопределенной реаль­ности и разрушительная роль этого стремления - будет при­сутствовать в любой попытке описать происходящее достаточно масштабно.

Из материалов внутренних семинаров центра "МЕРЛИН". 1994 г.

А.Науменко

ВОДЫ ТВОРЕНИЯ

Год - полтора назад мы говорили о вторжении Хаоса, но ни одна формулировка, связанная с идеей вторжения, не вошла ни в "Вестники", ни в иные документы клуба, кроме "апокрифи­ческих" эпизодов в обширной переписке. Причина этого - оче­видная некорректность самой постановки проблемы, которая всегда нами осознавалась. Вероятно, пришло время попытаться если не переосмыслить ее, то хотя бы немного продвинуться к такому переосмыслению.

Хаос, как известно, не "беспорядок" в обычном смысле слова и вообще не нечто однозначно злое, негативное. Это до-порядок, источник всякого порядка, космоса. Это первичные воды, в которых плавает материк реальности с его заливами, фьордами, морями, реками, озерами "внутренней нереальности" и горными вершинами непотопляемых констант восприятия и осознания. Говоря о катастрофе, мы говорим о, безусловно, изменении "береговой линии" и, вполне вероятно, затоплении участков яви или даже Всемирном потопе - 2.

Именно о потопе, а не о тех формах конца света, кото­рые описаны в Апокалипсисе. Но потоп уже был и больше не на­мечается, если принять авторитетное мнение Писания. Радуга над водами была символом "Завета вечного" между Богом и че­ловеком. Однако что есть завет, как не высшая форма договора о реальности, то есть некоторой гарантии стабильности описа­ния мира. Он действительно вечный и абсолютный, если одна из договаривающихся сторон вне всех описаний, то есть, по пред­ложенной метафорической схеме, вне материка. Если это и "Дух над водами", то такой, о котором дон Хуан не мог бы сказать: "Это не нагваль, это вот эта бутылка чачи на том же острове тональ".

Запомним эту развилку, мы еще вернемся сюда. А пока свернем к понятию Хаоса и более подлинному символу первичных вод. Это не до-вселенское ничто, а весьма насыщенная полнота "Все", "Более, чем Все. Вода - то, что наполняет Бездну (Тьму внешнюю), непредметное отрицание пустоты, наполненность и присутствие в своем пределе. Она полнее сама в себе, чем твердь, ибо не терпит в себе пустот, она ищет пустоты и делает их преисполненными. Это живая вода, та, крещеные которой войдут "в Царство Небесное" (а не те, что от плоти, - не от тверди). И если где-то "материк реальности" затопляется, то это не конец тверди, а конец пустоты, возникшей в ней, спасение от Бездны. Не нарушение сверх-гармонии, а ее действие, активность, интенсификация Творения. У этого Творения нет уже никаких границ, так как в нем просто нет ничего, что могло бы граничить с Бездной - вода Хаоса заполнит всякую прореху. Эта Бездна - Небытие Парменида, небытие, которого нет, - только не Парменид отрицает его, а Бог. Бог - это и есть "Нет Небытия". Можно было бы сказать в мексиканской забегаловке ищущим дона Карлоса туристам: "Нагваль?" Нет, это не Бог. Нагваль - это вот эта бутылка чачи на соседнем столике".

Итак, большая часть наблюдаемых и вызывающих тревогу

"пограничных" процессов - это восстановление Божественной

полноты творения там, где твердь открылась пустота, где

реальность, словно боясь вод Хаоса, ищет в себе пустоту, ищет

Бездну. Вовсе не странно стремление порядка, космоса к Бездна,

- единственное присутствие чистого ничто есть граница, контур, отделение отдельного, - то есть из ничтойности Бездны соткана всякая оформленность, артикулированность первичного Хаоса в космическую предметность тверди. Ничто реализуется в этой ткани формности и в ней же отрицает себя.

Любое стремление тверди к "дополнительной" отдельности, самовычленение чаще создает новое русло для вод Хаоса, чем новую границу. Отделение подразумевает, что каждая часть становится сама по-себе и сама по-себе создает свою границу, а этот раскол в намерении реальности приводит к несовпадению новых границ, наложениям и пустотам. Активность изначально проявляет не Хаос, а самоволие вещи, претензия тварного стать самому творцом границ, пределов и форм.

Этот процесс имел место всегда, он естественен для отпавшей от

Бога материи. Что же изменилось (если изменилось) в последние

2-3 столетия, еще стремительней - в 2-3 десятилетия нашей

истории - истории реальности? Что такое прогресс в этом

описании? Да, конечно, пресловутый индивидуализм, гуманизм

после распада средневекового космоса, конечно, сепаратизм века

- в обществе; распадение Науки на много наук, Искусства на такое множество, которое просто теряется в чуждых ему самовольных отдельностях - но это все следствия, да и не самые главные.

В ином контексте я уже писал о роли новых информационных структур. Здесь есть смысл понять, какому символическому описанию соответствует то, что мы называем информацией, знаковыми эквивалентами реальности, ее завершенном, оформленном описании, в частях или в целом. Информация о предметности есть предметность без субстанции, границы и контуры без тверди, отдельность как самостоятельная сущность. Чем-то эти формы, конечно, наполняются, - если не духом и водами, как в живом сознании, то чем - если в "небытствующем" сознании информации - в - себе (в прессе, компьютерных сетях, во всем вне-человеческом, сделанным им, отделенном).

Да и так-ли уж абсолютна здесь метафора, требующая наполнения форм, не допускающая образа отделенности самой отделенности, то есть реальном бытии абстрактного? Не стало-ли отделение отделенности от субстанции отделяемого (информация-в-себе- той прорехой в полноте Творения, которая недоступна водам Хаоса? Не вошло ли в мир отрицание Бога (Бездна) не как казус мысли, а как БЕЗДНА ЕСТЬ? Это не совсем вопрос философии, даже символической и подвижной, это, конечно, вопрос веры. Мы не можем решить, пришло-ли время расставить на столиках такие описания мира, которые не оставляют от ВСЕГО ничего. Мы можем это выбрать и этим стать, а это и есть КОНЕЦ СВЕТА. Мы можем стать Бездной, но не можем допускать ее "ЕСТЬ", оставаясь в Творении, в Боге. Мы можем утратить веру в Бога, но не можем оказаться без него. Там, где "я есть" всегда "Нет Небытия", - Бог. Описание мира, включающее в себя Бога как бутылку чачи, исключает меня и вообще кого-бы то ни было, кто мог бы само это описание "включить".

Небытия нет, но оно проявляется в отделении и отрицает себя в нем. В отделении отделенности оно вновь проявляется и вновь отрицает себя. Но это все же в какой-то мере присутствие, какая-то тень, запашок, озноб бытия. Что- то третье по отношению к бинарности мыслимого мира, к его есть-нет, присутствует-отсутствует. Похоже на восточные парадоксы, но это сходство подобно сходству запаха озона в грозу с запахом озона вблизи дырявой АЭС.

Нет, мы не можем говорить о катастрофе. Мы не можем сравнивать. Нет способов доказать, что реальность изменилась. Но ощущение этого, переживание этого есть условие веры сейчас. Или тень легла на мир, лишь тень Мрака, но не Мрак - тогда вера возможна для нас, вера в этих тревожных сумерках, в этой "трещине между мирами" времени, между временем Истории и временем личной судьбы, - или тень была здесь всегда, всегда были эти сумерки, всегда МЕЖДУ, - и тогда теперь вера невозможна.

Воды Хаоса - это кровь, это вино, это жизнь. "Катастрофа" - это заполнение пустоты между "сепаратными реальностями" изначальными водами над которыми вновь витает Творящий Дух.

13 апреля 1994

Из материалов внутренних семинаров центра "МЕРЛИН". Февраль - апрель 1994 г.

Е.Кузыев

Коллективная явь и сновиденческая вне-реальность

Понятие "реальность" производно от нереальности - сна, иллюзии, выдумки. Это "коллективная явь". В индивидуальном существовании сон - граница яви (подобная также водам, в которых плывут острова яви). Реальностью мы обычно называем явь, которая сохраняется независимо от нашего присутствия в ней. Я сплю - моя явь кончилась, но коллективная явь продолжается и хранит мою явь. Граница коллективной яви, реальности - та же стихия сна. Это отсутствие яви, которое сохраняется когда я бодрствую, несознательность, когда я сознателен, иррациональность, когда я рационален.

Сновидения - освещенные той или иной функцией сознания части неформного (предсмыслового, квазисемантического пространства). "Архетипичное" или общее сновиденческое пространство имеет одну существенную черту, делающую его аналогом реальности: оно "коллективно", независимо от моего участия-присутствия. Его изучение - наша задача. Абсолютно все "иррациональные", пограничные явления - это явления "коллективного сновиденческого пространства". От фобий, галлюцинаций (снизу), НЛО, Шамбалы, парафеноменов и трюков магии ("сбоку", в той же плоскости) до высших - религиозных.

Явь вырастает из сна, сон первичен.

В коллективной реальности граница яви и сна выявляется и сохраняется, формируется и меняется речью. Развитая упорядоченность отношений со стихией сна, "не-яви" - это и есть культура. Границы сна и яви не абсолютны даже в индивидуальном существовании, в коллективной же яви стихия сна пронизывает все, граница в обычном смысле слова отсутствует, то есть она не есть где-то и в чем-то, а есть лишь как фундаментальное различие всегда и во всем.

Изучая общество с изнанки, изучая спрос и предложение экстрасенсорных, магических услуг, новые культы и т.д. мы, конечно, что-то узнаем об "иррациональной стороне" происходящего, о той стихии сна, из которого вырастает коллективная явь, но единственно "чистым" исследованием остается непосредственно исследование самого сна.

Контролируемые сны - уникальный инструмент такого исследования. Ценны также и всевозможные контролируемые формы сноподобных состояний, неординарных проявлений стихии сна - медитации во всех их видах. Вполне понятен и наш постоянный интерес к таким формам опыта сна, которые выходят за пределы индивидуального,закрытого для других чередования сна и яви - взаимодействие в сновидении, медитативные синхронизации. Наш метод не научен, так как мы в качестве инструмента и средства исследования используем его объект, взятый в ином отношении к самому себе. Наш метод не есть новая мистическое или религиозное направление, так как указанное средство есть именно средство исследования в научном смысле слова, а не средство воздействия или изменения как путь, альтернативный обыденной жизни.